ти, обдавая лицо микроскопическими брызгами.  "Хорошо",  -  подумал
Илларион.
   Тут кто-то  деликатно  подергал  его  сзади  за  рукав.  Он  обернулся  и
встретился глазами с молодым симпатичным парнем лет семнадцати-восемнадцати,
сидевшим за соседним столиком.
   - Извините, - сказал парень, но я  подумал,  что  будет  лучше,  если  вы
спрячете револьвер. Он у вас из-под куртки  торчит.  Это,  конечно,  не  мое
дело, но я жду девушку...
   Ай-яй-яй, подумал Илларион, как же это я? Экая вышла неловкость... А если
бы  это  был  какой-нибудь  омоновец?   Револьвер-то   зарегистрирован,   но
размахивать своими документами мне сейчас не стоит. Вооружен и очень опасен.
Вонтид энд листед. Ай-яй-яй...
   - Благодарю вас, - сказал он пареньку, одергивая куртку. - Все в порядке,
я не бандит.
   - А я ничего подобного не имел в вид" - сказал парень. -  Просто  у  меня
свидание, а она...
   - Все ясно, - сказал Илларион. - Благодарю вас.
   Он быстро прикончил свой обед, расплатился  и  покинул  кафе.  Настроение
было испорчено. Тот факт, что он  позволил  себе  пусть  мелкий,  но  вполне
очевидный для  первого  встречного  прокол,  отнюдь  не  добавлял  бодрости.
Слишком много  всего  сразу  навалилось  на  него  сегодня.  Вот  и  увлекся
логическими построениями, забыв об осторожности...
   Илларион вдруг почувствовал себя одиноким и  всеми  покинутым.  Это  было
новое ощущение, и он с интересом прислушался к себе. Ему  часто  приходилось
действовать в одиночку, подвергаясь при этом гораздо большей опасности,  чем
сейчас. Горы жестоки, и спрятаться там не так просто, как кажется  некоторым
диванным стратегам, теоретикам с  бутылкой  пива.  Это  застывший  в  вечной
неподвижности мир, в котором движутся только  облака  и  ты.  В  горах  было
труднее.
   В чем же дело? Вокруг - многомиллионный  людской  муравейник,  в  котором
ничего не стоит затеряться без следа. Нырнул в толпу - и нет тебя. Выследить
в городе человека, который знает, что за ним охотятся, не так-то просто,  да
вот поди ж ты...
   В этом-то и фокус,  решил  Илларион.  Слишком  много  вокруг  людей.  Это
создает иллюзию принадлежности к какой-то группе, все время хочется с кем-то
поделиться,  переложить  часть  своего  груза  на  чужие  плечи,  да  просто
поговорить, в конце концов. В обыденной жизни то,  что  до  тебя,  по  сути,
никому нет дела, воспринимается как должное - у тебя  есть  твой  дом,  твои
книги, твои друзья... твои метательные  ножи,  наконец.  Или,  скажем,  твоя
машина. Отбери у горожанина все это, и что ему останется? И плевать  на  то,
что  в  горах  он  может  неделями  жить  на  полном  самообеспечении  и  до
бесконечности дурачить бородатых  восточных  крестьян,  вооруженных  лучшими
образцами отечественного и зарубежного оружия.
   Ему, бедолаге, и заночевать-то негде: в гостиницу с местной пропиской  не
пустят, и даже на вокзалах завели моду - пускать в зал  ожидания  только  по
билетам... А если еще направить по  его  следам  гончих,  да  расставить  на
каждом шагу капканы...
   Только и останется, что дать ему немного свободного времени, и,  глядишь,
он уже твой - бери его, тепленького, голыми руками. Сам придет.
   "Черта с два, - подумал Илларион. - То есть, я приду, конечно, но как  бы
вам об этом не пожалеть".
   Он хотел позвонить Мещерякову, но решил подождать - сказать ему было пока
нечего, а если бы у полковника появилось что-то новенькое,  он  позвонил  бы
сам.
   Поэтому  Забродов  решительно  выкинул  из  головы  невеселые   мысли   и
кратчайшим из известных ему путей отправился на  Ленинградское  шоссе,  имея
твердое намерение выследить  Виктора  Быкова  и  все-таки  задать  ему  пару
вопросов. По крайней мере, это было какое-то  реальное  дело,  альтернативой
которому  мог  служить  разве  что  ответный  визит  к  Северцеву  в   стиле
Терминатора: "Аста ла виста, бэби..."
   Картинка рисовалась заманчивая, но  спешить  не  стоило:  этак  и  впрямь
придется бежать в какую-нибудь Фергану и дальше, в горы, где  все  просто  и
понятно. Бороду отрастить...
   Спустя  некоторое  время  Илларион  припарковался   напротив   универмага
"Водник", оказавшегося малозаметным магазинчиком,  расположенным  на  первом
этаже желто-кирпичной девятиэтажки достославных хрущевских времен. Район был
и  вправду  какой-то  очень  уютный,  несмотря  на  грохочущее  и   воняющее
широченное шоссе.
   Рядом,  за  чугунной  оградой,  буйно  зеленел  парк,   да   и   точечные
девятиэтажки напротив по пояс утопали  в  зелени.  Произрастающую  в  городе
флору Илларион не только любил, но  и  безгранично  уважал  за  неистребимую
жизнестойкость, позволявшую ей расти, зеленеть и  плодоносить  в  совершенно
невыносимых, казалось бы, условиях.
   Илларион закурил и откинулся на  спинку  сиденья,  сетуя  на  то,  что  в
"жигулях", как, впрочем, и во  всех  отечественных  автомобилях,  совершенно
некуда вытянуть ноги. Но  повод  для  радости  можно  было  найти  и  здесь:
все-таки не "запорожец". Он внимательно наблюдал за районом  предполагаемого
обитания  бывшего  офицера  воздушно-десантных  войск,  а  ныне   страстного
рыболова Виктора Быкова.
   Вечерело. Вожделенный Быков упорно не появлялся на горизонте ни за  рулем
своего зеленого "броневика", ни в пешем строю. Иллариона это не смущало - он
и не надеялся заарканить добычу так скоро, вот только очень хотелось  спать.
Когда часы на руке показали час пополуночи, Илларион решил, что на сегодня с
него хватит. В конце концов, если это Быков убил старика, с его стороны было
бы вполне логично на день-другой затаиться в своей норе  и  посмотреть,  что
будет.
   Или вообще на время исчезнуть из города. На рыбалку, к примеру.  "Если  и
завтра не появится, - решил Забродов, - поеду на озеро. Будет у нас пикничок
с подтекстом".
   Он заехал в ночной гастроном  и  купил  бутылку  водки,  после  чего  без
приключений добрался  до  автомобильной  стоянки,  на  которой  остался  его
осиротевший  "лендровер".  Проезжая  вдоль  забора  из  проволочной   сетки,
Илларион заметил,  что  его  машина  заботливо  укрыта  от  любопытных  глаз
каким-то здоровенным линялым брезентовым полотнищем, и мысленно поблагодарил
своего бывшего курсанта за сообразительность и расторопность.
   Родин, казалось,  совсем  не  удивился  его  возвращению.  Он  кивнул  на
стоявший  в  углу   сторожки   деревянный   топчан,   выстланный   какими-то
телогрейками.
   - Ночуй, командир. Какие могут быть вопросы?
   Водка была выпита, закуска съедена, сигареты выкурены, и Илларион  улегся
на топчан. Это было не самое удобное ложе на свете, но через минуту Забродов
уже спал сном невинного младенца, вызывая тем самым острую  зависть  Родина,
вынужденного бдить по двум  веским  причинам:  во-первых,  такова  была  его
работа, а во-вторых, единственное спальное место в сторожке занял Забродов.
   Утром Илларион вновь прибыл на свой наблюдательный пост.
   Небо затянуло насморочными  тучами,  и  сеявшийся  сверху  мелкий  дождик
ухудшал видимость, но Иллариона такая погода  вполне  устраивала:  будь  она
солнечной, уже к десяти часам утра  машина  превратилась  бы  в  раскаленную
духовку. Он решил пока не форсировать события и постараться выследить Быкова
путем  пассивного  наблюдения:  что-то  подсказывало  ему,   что   визит   к
рыбаку-книголюбу на дом мало что даст. В самом деле, что ему сказать?
   Но уже к полудню деятельная натура Забродова начала бунтовать. Он  теряет
время, сидя здесь и глазея по сторонам, а между тем его ищут по всей Москве.
А  вдруг  Быков  не  преступник,  а  очередная  жертва,  намеченная   людьми
Северцева? Если им было известно о Гершковиче,  то  и  о  Быкове  они  могли
знать, и стоявший в ту ночь у магазина зеленый "москвич" мог быть  попыткой,
во-первых, подставить следствию "резервного"  подозреваемого,  а  во-вторых,
выманить Забродова из норы, если тот вдруг как-нибудь ускользнет от капитана
Рябцева. Если так, то план их сработал в полной мере  -  вот  он,  Забродов,
второй день сидит и ждет, когда его сцапают.
   А может, Быков уже мертв? Или уехал-таки на рыбалку? Ближайший  гастроном
находился в поле зрения  Иллариона.  Не  святым  же  духом  он  там  у  себя
питается?
   Ну, положим, гастроном - это не самое главное, в гастроном и сам Илларион
мог не ходить неделями, особенно когда бывал  сильно  чем-нибудь  занят.  Но
вдруг его просто нет дома? Что тогда?
   А вот тогда посмотрим, решил Илларион.  Тогда  можно  будет,  к  примеру,
встретиться с Рябцевым. В неофициальной дружеской  обстановке.  Или  даже  с
самим полковником Северцевым. Пока же следует разобраться с Быковым.
   Или не стоит? Роль самозванного сыщика претила Иллариону и была для  него
непривычна. Он пытался припомнить все  прочитанные  им  детективы,  которых,
увы, оказалось не слишком  много.  Единственное,  что  это  ему  дало,  было
воспоминание о том, что знаменитые сыщики пытались поставить себя  на  место
преступника. Ну и что? Илларион не видел причины, по которой  Быков  мог  бы
убить Гершковича.
   Антисемитизм? Деньги? Ерунда какая-то.
   Он все еще раздумывал, когда в машине зазвонил телефон.  Забродов  поднял
трубку, запоздало подумав, что  это  может  оказаться  кто-нибудь  из  банды
Северцева. Но это был Мещеряков.
   - Где ты? - спросил он.
   - Это неважно. Что нового?
   - О, новости есть. В твоем деле появились новые обстоятельства.
   Обстоятельства эти такого рода, что ты объявлен во всероссийский  розыск.
Наши "меньшие братья" роют землю. Сорокина отстранили от дела  под  каким-то
смехотворным предлогом, так что теперь главный подозреваемый - ты.
   - На основании найденных у меня в квартире книг?
   - Не только. Дело в том, что ты теперь опасный маньяк.
   - Не понял. Поясни, если не трудно.
   - Меня сегодня допрашивали с пристрастием. Они подозревают,  что  я  могу
знать, где ты прячешься.
   - Но ты ведь не знаешь, так что не волнуйся.
   -  Не  волноваться?!  А  ты  знаешь,  что  на  тебя  теперь  вешают   еще
восемнадцать трупов, не считая твоего Гершковича?
   - Опять не понял. Какие трупы?
   - Обнаружено массовое захоронение. Восемнадцать  трупов,  находящихся  на
разных стадиях разложения. Способ убийства везде одинаковый - свернута  шея.
В точности, как у твоего знакомого. Часть убитых удалось опознать.  Все  они
числятся в розыске как пропавшие  без  вести.  Милиция  подозревает,  что  и
остальные тоже, но опознать их трудно  из-за...  ну,  сам  понимаешь.  Среди
опознанных есть некто Климов и его трехлетняя дочь. Они жили в двух шагах от
тебя, на Малой Грузинской. Дело дрянь, Илларион,  причем  настолько,  что  я
даже не знаю, что тебе посоветовать.
   - Подожди, полковник, не впадай в истерику. Где, ты говоришь,  обнаружены
трупы?
   - Не впадай в истерику... Слушай, а это правда не ты?
   - У тебя крыша поехала, Мещеряков. Что за странный вопрос?
   - Крыша? Сейчас и у тебя поедет. Ты помнишь озерцо, на которое ты меня  в
прошлом году возил порыбачить? Как бишь его...
   - Белое, - подсказал Илларион, уже догадываясь, что последует дальше.
   - Вот-вот, Белое.  Трупы  упакованы  в  полиэтиленовую  пленку,  к  ногам
привязан груз. Два каких-то местных отморозка  глушили  на  озере  рыбу.  От
взрыва груз как-то отвязался или веревка лопнула... не  знаю,  я  в  это  не
вникал. В общем, два трупа всплыли. Егерь, прибежавший на взрыв, вызвал...
   - Стоп, Андрей. У меня тут появилось одно цело. Я тебе потом перезвоню.
   - Что случилось? - еще больше встревожился Мещеряков.
   - Не мечи икру, полковник. Ты мне здорово помог, коньяк за мной.
   - Погоди, ты что задумал? Но Илларион уже отключил телефон. В голове  все
встало на свои места, и ждать было больше нечего. Да,  все  эти  люди  убиты
маньяком, и Илларион теперь точно знал, как зовут этого маньяка.
   Он  запер  машину  и  решительно  направился  к   маячившему   поблизости
стеклянному павильончику подземного перехода, закуривая на ходу. Он  уже  не
думал о том, что скажет Быкову, когда тот откроет дверь. Теперь у него было,
что сказать.
   Каждая деталь мозаики стала на свое место.  Сюда  прекрасно  укладывались
даже  волшебным  образом  выловленные  лещи.  Девятиэтажки  стояли  в   ряд,
разделенные узкими проездами, которые вели в зеленые сумрачные дворы. Как  и
ожидал Илларион, даже дождь не изгнал со двора вечных  московских  старушек.
Конечно, лавочки перед  подъездами  были  пусты  и  мокро  поблескивали,  но
любительницы  подышать  свежим  воздухом  перенесли  свой  штаб  в   старую,
покосившуюся беседку, полускрытую разросшейся сиренью.
   Илларион подошел к беседке и  изобразил  самую  очаровательную  из  своих
улыбок.
   - Здравствуйте, девушки. Вы мне не поможете знакомого разыскать?  Виктора
Быкова вы не знаете? Хромой такой, бородатый, на зеленом "москвиче" ездит.
   Где-то здесь он живет, только не помню где.
   - А зачем он тебе понадобился, милок? - поинтересовалась самая молодая из
"девушек", подозрительно разглядывая Иллариона сквозь сильные очки в  черной
пластмассовой оправе, на переносице скрепленной лейкопластырем. - Ты, часом,
не из этих?
   - Это из каких же?
   - Да всякие бывают. Придут, поулыбаются, а у человека потом в  доме  одни
стены остаются.
   - Ну, что вы! Просто мы служили вместе когда-то. Встретились, выпили, как
водится. Он меня к себе домой привел, посидели хорошо... В общем, забыл я  у
него свою записную книжку, а я без нее, как без рук, работа такая.
   - Это .что же за работа? - не унималась зловредная бабка.
   - Да двери я людям утепляю. У меня в блокноте адреса заказчиков. На месяц
вперед заказов, а я их все потерял. И, главное, помню, что где-то  здесь  он
живет, беседку вот эту помню, гаражи... А номер дома, квартиру  -  вот  хоть
убейте, не вспомню. Помню только, что шестой этаж.
   - Седьмой, - поправила старуха. - Хорошо вы,  милок,  посидели.  Жена-то,
небось, показала, где раки зимуют?
   - Да не женат я, - с притворным смущением сказал  Илларион,  оборачиваясь
на шум подъехавшей к соседнему дому машины.
   Это было такси. Оно остановилось у первого со стороны Иллариона подъезда,
высадило  пассажирку  и  укатило,  спугнув  клаксоном  перебегавшего  дорогу
черного кота. Пассажирка показалась Иллариону знакомой. Где-то он видел  эту
стройную спортивную фигуру и пепельные волосы.
   -  Незнакомая  какая-то   дамочка   прикатила,   -   констатировала   его
собеседница, и остальные старушки вразнобой  подтвердили,  что  да,  дамочка
посторонняя, и высказали несколько предположений о том,  к  кому  она  могла
приехать.
   - В том подъезде как раз ваш друг и  живет,  -  продолжала  бабка,  -  на
седьмом этаже. Сорок третья квартира, от лифта направо. А жениться надо. Что
же вы, потом ведь поздно будет.
   - Спасибо вам большое, - сказал Илларион и поспешил к подъезду, в который
минуту назад вошла молодая женщина.
   Он торопился, потому что вдруг вспомнил, кто она такая.

Глава 7

   Валентина Климова не находила себе места. Сергей не появлялся со среды, и
она уже перестала надеяться на то, что он и  трехлетняя  Леночка  живы.  Она
доверяла мужу, хотя и рассматривала  каждую  встречную  бабу  как  возможную
соперницу. Знала, что доставляет ему этим много неприятных минут, но  ничего
не могла с собой поделать, дура ревнивая... И  вот  он  пропал.  У  женщины?
Чушь, чушь, это же надо совсем из ума выжить, чтобы такое подумать, с ним же
дочка. У кого-нибудь из друзей он быть  не  мог  по  той  же  причине.  Нет,
случилось что-то ужасное, это она теперь знала твердо.
   Только бы он был жив... Она поймала себя на том, что пережила  бы  смерть
дочери, если бы Сергей был с ней, и разрыдалась в голос, уткнувшись  лбом  в
раму окна, у которого провела весь вчерашний день и  половину  сегодняшнего.
То, что она могла так подумать, было ужасно. Она и раньше знала,  что  любит
его больше, чем детей. Дети были как бы частью его,  частью  того,  что  она
ощущала как свою семью. Он и был ее семьей, включая в себя дочь и сына точно
так же, как мужской род включает в себя женский. Пропади бесследно  их  дочь
или сын - и она точно так же металась бы по квартире, не находя себе  места,
не зная, чем  заполнить  образовавшуюся  внутри  вопящую  от  горя  и  ужаса
пустоту, но Сергей, будь он рядом, помог бы ей справиться с этим, вытащил бы
ее. Семья была бы цела... почти цела.
   Теперь же от нее остались обломки. Она да Антошка - два черепка  разбитой
чашки.
   Она оторвалась от окна и  бросилась  в  прихожую  -  ей  показалось,  что
позвонили в дверь. Валентина живо  представила,  как  он  войдет,  пропустив
вперед дочь, глянет смущенно и виновато и примется что-то  объяснять.  Пусть
это будет самое наглое вранье, пусть он скажет, что их похитили инопланетяне
или что они заблудились в сквере у фонтана и блуждали четыре дня  без  пищи,
утоляя жажду водой из луж, - она поверит и тут же обо всем забудет, лишь  бы
это были они.
   Уже на полпути она поняла, что звонок ей  просто  почудился,  но  все  же
добежала  до  двери  и  распахнула  ее  настежь.  Разумеется,   замусоренная
лестничная клетка была пуста. Закрывая дверь, она вспомнила, что сегодня  ее
очередь подметать лестницу. Это было хоть какое-то дело: не стоять же  опять
целый день столбом у окна в ожидании звонка.
   Она умылась холодной водой и  взялась  за  веник,  но  тот  вывалился  из
непослушных пальцев. Из рук вообще все валилось. Вчера она  разбила  любимую
Леночкину тарелку с медвежонком на  донышке.  Когда  дочь  капризничала,  ее
уговаривали побыстрее съесть кашу, чтобы найти  спрятавшегося  внизу  мишку.
Делал это обычно муж -Валентину дочь в качестве авторитета признавала далеко
не всегда, в свои три года прекрасно зная, что с мамой можно  поторговаться.
А теперь их обоих нет, и тарелка разбилась...
   Забыв о венике, Валентина медленно прошла в гостиную и села перед мертвым
серым экраном. На журнальном столике нашла в ворохе газет и детских рисунков
полупустую пачку сигарет. Это  были  сигареты  мужа  -  ее  кончились  вчера
вечером, а она так и не собралась выйти в  магазин.  Кстати,  и  хлеба  тоже
нет...
   Она прикурила, с трудом поймав огонек  кончиком  прыгавшей  в  трясущихся
губах сигареты. Неживая тишина пустой квартиры физическим грузом  давила  на
плечи, в углах что-то шуршало, краем глаза она улавливала какое-то  быстрое,
почти незаметное движение то за правым, то за левым плечом. "Схожу с ума,  -
подумала Валентина. - Зря я отправила Антошку к маме, он  так  не  хотел.  А
неплохо было бы сойти с ума. А еще лучше просто умереть".
   Валентина нашла пульт дистанционного  управления  и  включила  телевизор,
чтобы хоть чем-то заполнить ставшую  нестерпимой  тишину  опустевшего  дома.
Передавали новости. Опять кого-то убили - какого-то генерала и депутата. Над
головой диктора красовалось изображение пистолета - видимо, того самого,  из
которого  застрелили  генерала.  Валентина  слушала   невнимательно:   звуки
доносились до нее как сквозь вату.
   В убийстве призналась жена... Бывают же такие жены.
   "А что тебе не нравится? - спросила она себя. - Ты ведь тоже убила мужа.
   Мужа и дочь. Они оба не хотели  идти  на  улицу:  Сережа  хотел  дочитать
главу, а дочь требовала,  чтобы  папа  научил  ее  рисовать  собачку.  А  ты
сказала, что нужно погулять. И еще тебе срочно требовалось молоко, молока  в
доме не было..."
   Снова защипало глаза.  Интересно,  сколько  в  человеке  слез?  Четвертые
сутки, а они не кончаются... Где же их столько умещается?
   Она выключила  телевизор:  показывали  суету  вокруг  генеральской  дачи:
машины, погоны, следователи в штатском...
   К ней приехали два  милиционера.  Один  из  них  был  с  собакой.  Собака
показалась Валентине полной дурой: облаяла Антошку, погналась  за  соседским
котом, а потом вообще принялась исследовать содержимое мусорной урны.
   Милиционеры были не лучше:  тот,  который  без  собаки,  никак  не  же