вала. Видимо, далеко  не  вся  деятельность  господина
Набуки на территории России была Легальной. Рю даже показалось, что Господин
Набуки испытывает к русским враждебность не  меньшую,  чем  та,  которую  он
проявлял в отношении американцев. Американцев Рю и сам терпеть не мог, но  у
него были на то свои причины. Что же  до  господина  Набуки,  то  корни  его
неприязни к янки крылись в далеком прошлом, когда Америка  и  Россия  сообща
нанесли Японии жестокое поражение в войне. А раз так, то  чем  Россия  лучше
Америки? Пожалуй, ничем - по крайней мере, с точки зрения господина  Набуки.
К тому же не следует забывать про Северные территории...
   - Простите, Набуки-сан, - виновато  сказал  Рю.  -  Кажется,  я  забылся.
Разумеется, я  с  удовольствием  выполню  ваше  поручение.  Когда  я  должен
отправиться в дорогу?
   - Очень скоро, - ответил господин Набуки. - Я думаю, не позднее чем через
неделю. На это время я освобождаю тебя от всех обязанностей. Сегодня в твоей
комнате установят компьютер. Тебе многое надо узнать и запомнить, прежде чем
ты сядешь в самолет.
   Когда Рю Тахиро, пребывая в глубокой задумчивости, вышел из  подвала,  он
снова столкнулся с Сабуро. Личный шофер господина Набуки стоял  на  террасе,
смотрел в сторону моря и - небывалое дело! - курил сигарету. Вид у него  был
осунувшийся и мрачный. Услышав шаги Рю, он обернулся,  и  в  его  окруженных
сеткой морщин глазах мелькнуло странное выражение. Рю  показалось,  что  это
была жалость, но он решил, что ошибся: насколько он понимал, у  Сабуро  было
множество причин для неприязни к нему и ни одной - для жалости.
 
*** 
 
   Мельник загнал машину во двор, вышел и закрыл за собой ворота. Для  этого
ему, как  обычно,  пришлось  приподнимать  тяжелые,  сильно  просевшие  вниз
створки, чтобы они не скребли по земле. С трудом задвинув тронутый ржавчиной
засов, Мельник привычно подумал, что ворота давно  пора  менять  -  так  же,
впрочем, как и весь забор.
   Дача была просторная, но ветхая от старости. Если верить слухам,  в  свое
время она принадлежала одному известному писателю, который много  лет  назад
стучал здесь на машинке и здесь же повесился,  перекинув  веревку  с  петлей
через чердачную балку. После этого дача долго пустовала. Наследники писателя
продали ее за бесценок, и в течение последних десяти  лет  она  неоднократно
переходила из рук в руки. Всем, кто  приобретал  ее,  фатально  не  везло  -
кто-то внезапно умирал, кого-то убивали, кое-кто сел  за  решетку,  так  что
Мельнику она досталась буквально за гроши.
   Андрей Мельник был не суеверен, и ему  было  глубоко  плевать  на  дурную
славу,  которой  пользовалась  дача.  Подумаешь,  дом  с  привидениями!  Он,
Мельник, побывал в  местах,  где  водятся  твари  пострашнее  привидений,  и
ничего, не помер. Не помер, нет, хотя бывали моменты,  когда  ему  казалось,
что не помер он напрасно. Зря не помер, лучше было помереть. Но такие  мысли
были признаком  слабости,  и  Мельник  гнал  их  подальше,  как  только  они
появлялись. К черту! С какой стати ему желать  себе  смерти?  И  что  такого
страшного он натворил, чтобы жизнь была ему не в радость? Да какая жизнь!
   Жилось Андрею Мельнику, в общем, недурно. Богатства особого он не  нажил,
но квартира в центре Москвы у него была, машина - трехлетний "додж" -  была,
и большая дача в тихом престижном месте тоже была. Давно уже он не испытывал
нужды в чем бы то ни было, в том числе и в деньгах. Патологической жадностью
Андрей Мельник не страдал, в олигархи не рвался, на  политику  ему  стало  с
некоторых пор начхать - словом, жил он так, как многим и  не  мечталось.  То
есть жил бы, если бы не некоторые досадные мелочи...
   Первая такая мелочь приключилась с ним в недоброй памяти новогоднюю ночь,
в развороченном бомбежками и  обстрелами,  замерзшем,  насквозь  провонявшем
гарью, разложением и экскрементами Грозном. Тогда, во время штурма,  осколок
снаряда, ударив по  касательной,  сшиб  с  него  каску  и  надолго  погрузил
старшего лейтенанта Мельника в ледяную тьму. Это  был  отличный  момент  для
того, чтобы тихо и благопристойно отдать концы во славу русского оружия,  но
Мельник почему-то им не воспользовался. Он выжил  и  пришел  в  себя  уже  в
плену, в окружении гогочущих бородачей в камуфляже, которых очень  забавляло
то, как он удивленно и испуганно таращил на них глаза.  У  этих  людей  было
весьма своеобразное чувство  юмора,  и  в  течение  следующих  полутора  лет
Мельник не раз оценил его в полной мере...
   Он полез в карман и вынул оттуда непочатую пачку сигарет. Руки  почему-то
дрожали, и, распечатывая пачку, он безобразно разодрал целлофановую обертку.
Налепленная в самом неудобном  месте  акцизная  марка,  как  всегда,  мешала
откинуть  картонную  крышечку.  Теряя  терпение,  Мельник   рванул,   порвал
крышечку, выбросил станиолевую прокладку, сунул сигарету в зубы  и  принялся
чиркать зажигалкой. И вот так каждый  раз,  подумал  он  с  ледяной  злобой.
Каждый раз, как вспомнишь, хочется  на  стенку  лезть.  И  главное,  сделать
ничего нельзя.
   Фитиль зажигалки наконец загорелся.  Мельник  зажег  сигарету  и  в  пять
жадных затяжек выкурил  ее  до  самого  фильтра.  Окурок  прочертил  пологую
красную дугу в сгущающихся  сумерках  и  рассыпался  искрами,  ударившись  о
гнилые доски  забора.  Забор  все-таки  надо  поменять,  подумал  Мельник  с
натугой. Не стоит откладывать до весны. На хрен это надо - откладывать? Пока
дожди не пошли, привезти доски, жерди, столбы, пригнать  работяг...  Дня  за
три, за четыре управятся. Ну максимум, за неделю. Тут  работы-то  -  воробей
нагадил. Зато вид будет совсем другой, не стыдно людям показать. И дом давно
пора покрасить. Вот пусть заодно и покрасят, вместе с забором...
   От этих будничных мыслей стало немного  легче.  Мельник  запер  машину  и
пошел, в дом, скрипя рассохшимися ступенями крыльца.
   В доме было уже совсем темно и густо пахло яблоками.  Сад,  на  даче  был
небольшой, тоже очень старый, заросший молодыми побегами, сорняками  и  даже
крапивой. Большинство деревьев в нем уже перестали  плодоносить  и  медленно
умирали от старости и болезней, но две яблони - антоновка и штрифель  -  все
еще давали урожай, и, когда у Мельника случалось подходящее  настроение,  он
собирал то, что не успевало сгнить.
   Садоводством и огородничеством Мельник, разумеется, не занимался. Большим
любителем природы он себя тоже не считал, но в последнее время нервы у  него
совсем расшатались, и он старался уезжать на дачу при первой же  возможности
- от греха подальше. У соседей, которые жили прямо над ним в его  московской
квартире, был пятилетний сын  -  настоящий  придурок  с  вечным  двигателем,
вмонтированным прямо в задницу. Мозгов у  этого  сокровища  было  не  больше
чайной ложки, но родители в нем души не чаяли. Во двор  они  своего  ребенка
почти не отпускали - другие дети недолюбливали его так же, как и Мельник,  -
и этот хорошо откормленный даун целыми днями с топотом носился по  квартире,
время от времени принимаясь прыгать со стульев. А может быть, и  со  шкафов.
Грохот, во всяком случае, стоял такой, словно Мельник  сидел  не  у  себя  в
квартире, а  в  блиндаже,  по  которому  прямой  наводкой  лупила  вражеская
артиллерия. Люстра под потолком раскачивалась и жалобно позвякивала, и  даже
пол под ногами у  Мельника  испуганно  вздрагивал  в  такт  тяжелым  прыжкам
наверху. Мельник терпел, просил, уговаривал  и  даже  грозил,  но  ничто  не
помогало. Это ребенок, отвечали ему любящие родители. С  восьми  утра  и  до
одиннадцати вечера у себя дома  мы  имеем  право  делать  все,  что  угодно,
говорили они. Мельник понимал, что в чем-то они правы. Понимал  он  также  и
то, что злиться на ребенка, да еще  обделенного  умственными  способностями,
просто грешно. Но по вечерам, сидя перед  телевизором  с  бутылкой  водки  и
слушая тяжелый топот над головой, он стал все чаще ловить себя на мысли, как
было бы славно подстеречь маленького ублюдка на  лестнице,  затащить  его  в
подвал и накинуть ему на шею проволочную удавку. А еще лучше - передушить  к
чертям все семейство, чтобы безутешные родители, не ровен час, не додумались
с горя завести еще одного пащенка.
   Это были опасные мысли, особенно если принять во  внимание  не  столь  уж
давнюю историю с этой блудливой сукой,  женой  Мельника,  и  ее  бойфрендом.
Участковый до сих пор косился на Мельника, как солдат на вошь, так что новые
неприятности были ему ни к чему. Именно по этой причине Мельник пропадал  на
даче и  даже  начал  подумывать  о  том,  чтобы  переселиться  сюда  совсем.
Спасаться бегством от невоспитанного дитяти было, в  общем-то,  унизительно,
но другого выхода Мельник не видел: он не мог  даже  набить  морду  любящему
папаше без опасения сесть за решетку. Не убивать же,  в  самом  деле,  целую
семью только за то, что Господь не дал им ни ума, ни  совести!  Их,  убогих,
надо бы пожалеть, но вот это у Мельника как раз и не получалось.
   Зато на даче оказалось неожиданно хорошо  и  покойно.  Воздух  здесь  был
чистый, вода в колодце сладкая, и тихо было  до  звона  в  ушах.  До  Москвы
отсюда было рукой подать, особенно на машине, соседи Мельника не беспокоили.
Оставалось только отремонтировать и утеплить дом, чтобы в нем можно  было  с
комфортом пересидеть зиму.
   Мельник взял с подоконника яблоко - взял наугад, не выбирая, первое,  что
подвернулось под руку, потер его  о  свитер  и  надкусил.  Яблоко  оказалось
червивое. Пришлось возвращаться на крыльцо и  долго  плеваться.  Надкушенное
яблоко Мельник выбросил в темноту и  услышал,  как  оно  гулко  ударилось  о
дощатую дверь нужника.
   Пересидеть зиму... Вот именно - пересидеть.  После  недавней  истории  на
Можайском валу Мельник снова почувствовал неприятное внимание к своей  особе
со стороны "соответствующих органов". Сделано все было, в  общем-то,  чисто,
но Лапоть, этот балашихинский недоумок, ухитрился  получить  пулю  в  бедро.
Мельник сам осмотрел рану и пришел к неутешительному выводу, что пуля засела
где-то возле самой кости,  и  без  помощи  опытного  хирурга  ее  оттуда  не
извлечь.  Одно  слово,  Лапоть...  Лапоть  и  есть,  раз  сумел  так   глупо
подставиться под выстрел. Невелика потеря, решил тогда Мельник, и...
   И сплоховал. Была за ним такая слабость - любовь  к  проволочной  удавке.
Еще с армии, с первой чеченской войны. Очень ловко это  у  него  получалось:
неслышно подойти сзади, молниеносно  набросить  на  шею  кусок  проволоки  с
удобными ручками на концах и  одним  резким  движением  перекрыть  кислород.
Когда надо, к примеру, убрать часового, лучшего способа не найти. И ни шума,
ни крови... Ну разве что чуть-чуть - если сдавишь глотку слишком  сильно,  и
проволока прорежет кожу. Но  такой  ляпсус  можно  допустить  разве  что  по
неопытности, с перепугу или от чрезмерного усердия. С  Мельником  такого  не
случалось. В этом деле  он  был  настоящим  специалистом,  и  это-то  его  и
подвело. Он просто не успел подумать - руки сами  сделали  то,  что  считали
нужным, и только потом он сообразил,  что  Лапоть  работал  с  ним  в  одной
конторе и что дело с задушенными в любовном гнездышке тварями  наверняка  не
забылось. Тогда  ему  удалось  отмазаться  только  потому,  что  он  вовремя
позаботился о хорошем алиби. Позаботился он об алиби и на этот  раз,  но  не
все менты целиком вырублены из дерева, кое-кто из них все-таки умеет немного
соображать, и больше всего Мельнику сейчас хотелось податься в бега. Но мало
ли чего ему хотелось! Как говорится, и рад бы в рай, да грехи не пускают...
   Вспомнив о грехах, Мельник спохватился и  вернулся  к  машине.  Выйдя  на
крыльцо, он внимательно огляделся, но обнаружил во всем поселке только  одно
светящееся окно. Окошко горело далеко от его дачи.  Остальные  дачники  либо
спали после трудового  дня,  либо  разъехались  по  домам,  в  Москву:  была
середина недели, осень, пора отпусков  осталась  позади,  да  и  урожай  уже
собрали, так что опасаться действительно было некого.
   Мельник открыл багажник своего "доджа" и при  свете  загоревшейся  внутри
слабенькой лампочки  еще  раз  осмотрел  коробку.  Коробка  была  картонная,
небольшая, примерно пятьдесят на пятьдесят, сантиметров двадцать  в  высоту,
но тяжеленная - килограммов на тридцать. Она была вдоль и поперек переклеена
скотчем, так что вскрыть ее, не оставив следов, не представлялось возможным.
Вскрывать коробку Мельнику строго-настрого запретили, да он и  не  стремился
узнать, что там внутри. Ну ее к дьяволу! Меньше знаешь -  лучше  спишь.  Уж,
наверное, не деньги, а если даже и деньги, то  печатали  их  где-нибудь  под
Урус-Мартаном  или  в  каком-нибудь  другом,  столь   же   уютном   местечке
..Взрывчатка? Мельник пожал плечами. Выбирать ему  не  приходилось.  Немного
утешало только то, что  ичкеры,  как  правило,  переправляли  взрывчатку  по
другим каналам, да и партия была маловата. Что такое  тридцать  килограммов?
По современным меркам, пшик, ноль без палочки. Вот полтонны - это да...
   Мельник наклонился и, крякнув от натуги, одним  плавным  движением  вынул
коробку из багажника. Он заметил, что обращается с  ней  как  со  взведенной
бомбой, готовой рвануть  в  любую  минуту,  и  криво  улыбнулся:  подумаешь,
напугали... Если рванет, все равно ничего не почувствуешь -  ни  страха,  ни
боли, ни черта. Просто не успеешь. Зато будешь свободен - раз и навсегда...
   Он локтем захлопнул крышку багажника и, скрипя ступеньками, понес коробку
в  дом.  На  ходу  Мельник  прикидывал,  куда  бы  понадежнее  спрятать  эту
хреновину, так, чтобы и на виду не торчала, и  мыши  до  нее  не  добрались.
Хранить коробку у себя на даче ему предстояло целую неделю, а за такой  срок
обнаглевшие грызуны могли превратить ее черт знает во что.  Если  в  коробке
взрывчатка, это бы еще куда ни шло - вряд ли мыши  станут  жрать  тротил.  А
если фальшивые баксы  или,  к  примеру,  наркота?  Мельник  представил  себе
сначала мышей, которые, исходя  пеной,  валяются  по  всей  даче  и  пачками
подыхают от передозировки, а потом и  Беслана,  бешено  вращающего  глазами,
машущего своей неразлучной "тэтэшкой" и  орущего  на  весь  дачный  поселок:
"И-гдэ мой кокс, слушай, да?! Куда дэвал, говори, ишак!".
   Мельник ловко  поддел  носком  ботинка  нижний  край  приоткрытой  двери,
потянул  на  себя,  и  дверь  с  протяжным  скрипом  открылась  настежь.  Он
переступил порог, зацепившись оттопыренным локтем за косяк, и вдруг  услышал
приближающийся шум автомобильного  двигателя.  Судя  по  звуку,  движок  был
бензиновый, довольно мощный, и работал он на  весьма  высоких  оборотах.  Во
дает, подумал Мельник. По здешним дорогам только на такой скорости и гонять,
особенно в темноте. Джип, наверное.
   Мысль о джипе поселила в его душе тень беспокойства. Ему пришло в голову,
что это может быть Беслан. Перспектива на ночь глядя решать какие-то вопросы
с этим бешеным кавказцем Мельнику совсем не улыбалась. Не  выпуская  из  рук
коробки, он оглянулся и увидел пляшущий свет фар приближавшейся на приличной
скорости машины. Рев двигателя  нарастал,  и  очень  скоро  Мельник  услышал
металлическое уханье и лязг, с которыми та  проваливалась  в  многочисленные
ямы и налетала на еще более многочисленные кочки. Чокнутый, подумал Мельник.
Неужели все-таки Беслан? Ишь, несется как угорелый...
   Машина приблизилась к даче Мельника вплотную, но водитель даже не подумал
притормозить. Напротив, он еще увеличил обороты. Мимо, решил  Мельник,  и  в
этот момент раздался ужасный грохот. Запертые на засов  тяжелые,  вросшие  в
землю створки ворот с гнилым треском вылетели вовнутрь, разбрасывая по всему
двору обломки досок и комья вырванного  с  корнем  дерна.  Какая-то  машина,
показавшаяся Мельнику огромной, как грузовик, светя фарами, влетела во  двор
в вихре пыли и деревянных обломков,  подпрыгнула  на  угодившей  под  колеса
створке ворот, с глухим лязгом врезалась в багажник "доджа"  и  остановилась
как вкопанная.  Смятая  крышка  багажника  отскочила  и,  печально  скрипнув
пружинами, встала вертикально.
   Мельник не глядя швырнул на пол коробку (да хоть бы и тротил,  все  равно
без детонатора не взорвется!), развернулся и, свирепея  с  каждым  сделанным
шагом, ринулся с крыльца.
   Пыль все еще висела в воздухе едким облаком. Невредимые фары чужой машины
наполняли это вонючее облако размытым сиянием.  "Сука,  -  подумал  Мельник,
широко шагая через двор. - Сука рваная, позорная, один  бампер  на  полштуки
баксов потянет, не говоря уже обо всем  остальном...  Я  у  тебя  эти  баксы
голыми руками из глотки вытащу вместе с  гландами  -  через  задний  проход,
блин, на  фиг...  Понакупят  джипов,  поужираются  до  поросячьего  визга  и
беспредельничают, сук-кины дети..."
   - Ну что, доездился, урод? - заорал он еще издали, так как уже  убедился,
что влетевшая к нему во двор машина принадлежала не Беслану. Беслан ездил на
"паджеро", а это был, кажется, "лендровер", и  притом  далеко  не  новый.  -
Теперь на инвалидной коляске будешь ездить, козья морда! Да и то, если бабок
хватит. А попал ты, мужик, по-крупному, не завидую я тебе...
   - Прошу прощения, - вежливо перебил его водитель "лендровера", выходя  из
машины. - Действительно, неловко получилось. Это вы Андрей Мельник? Я к  вам
по делу.
   Мельник задохнулся и несколько раз хватанул воздух широко разинутым ртом.
   - Ты... Слышь, ты чего, совсем охренел? Какое еще дело? Да ты чего,  а?..
Я тебя спрашиваю, козел, кто за ремонт платить будет?!
   Незнакомец помахал ладонью перед лицом, разгоняя пыль.  Он  был  невысок,
сухощав и не производил впечатления опасного человека.  Впрочем,  пьяным  он
тоже не выглядел  и  никакой  робости  при  виде  разъяренного  Мельника  не
проявлял. Это было странно, поскольку  Мельник  помимо  физиономии  уличного
громилы имел соответствующее телосложение и весил сто десять килограммов.
   - Да, вы Мельник, - деловито сказал незнакомец. -  Другой  такой  рожи  в
радиусе двадцати километров не сыщешь. Как это вас угораздило  купить  здесь
дачу? Тут ведь кругом сплошные художники, поэты, музыканты  -  словом,  одни
лохи, на шашлык некого пригласить. А насчет машины не беспокойтесь. Она  вам
больше не понадобится.
   - Ты чего гонишь, сучара? - с угрозой  спросил  Мельник.  -  На  кого  ты
наезжаешь, рыло твое бухое? Жить надоело? Так я тебе сейчас помогу...
   Он ударил вполсилы - просто чтобы заставить этого придурка  опомниться  и
перевести разговор в более  конструктивное  русло.  Парень  явно  был  не  в
состоянии отвечать за свои слова. Водкой от него, правда,  не  пахло,  но  в
наше время можно запросто словить кайф и без водки, были бы бабки.  Но,  как
бы то ни было. Мельник твердо намеревался получить свои денежки сполна  -  и
за разбитую машину, и за ворота, и за моральный ущерб. Заодно  он  собирался
выяснить, откуда этот умник знает его имя и как это у него хватило наглости,
зная, с кем имеет дело, устроить такой цирк. Словом, Мельник ударил,  целясь
незваному гостю в грудь - не сильно, но резко и точно, как  на  занятиях  по
рукопашному бою.
   Незнакомец с неожиданной легкостью уклонился от удара и для  начала  пнул
Мельника в голень носком  своего  тяжелого  армейского  ботинка.  Прием  был
примитивный, но очень действенный. Мельник запрыгал на одной ноге,  шипя  от
боли, и тут же получил увесистый тычок в лицо раскрытой ладонью. Это было не
столько больно, сколько унизительно. Незнакомец играл с  ним,  как  кошка  с
мышью, - с ним, бывшим офицером ВДВ, ветераном Чечни!
   - Дерись, - сказал незнакомец. - Что же ты, десантура?  Дерись,  черт  бы
тебя побрал! Я могу прикончить тебя и так, но мне будет  приятнее,  если  ты
хотя бы сделаешь вид, что дерешься.
   Мельник тряхнул головой. Меньше всего он ожидал чего-нибудь подобного.  В
его душу начал понемногу закрадываться  страх.  Этот  парень  слишком  много
говорил о с