ротки!
   - Но ведь второй конец цепочки там! Если не накрыть  всю  эту  шайку,
они найдут другого поставщика, только и всего.
   - Это, брат, дело латвийских властей. А уж станут они этим заниматься
или нет - вопрос. Вольфрам-то не их.
   - Не их, это верно.
   Илларион встал и зачем-то полез в кабину. Heкоторое время он  копался
там, что-то невнятно бормоча и брякая железом. Мещеряков терпеливо ждал,
прислонившись  спиной  к  теплой  решетке  радиатора.  Он  сидел   точно
посередине бампера,  и  фирменный  мерседесовский  значок  обрамлял  его
голову, как нимб. Наконец,  Забродов  закончил  копошиться  в  кабине  и
вернулся. Он сел рядом с полковником, перебирая и разглаживая на коленях
какие-то бумаги.
   -  Руки,  говоришь,  коротки,  -  не  отрывая   взгляда   от   бумаг,
полувопросительно сказал он.
   - Коротки, - согласился Мещеряков. - Это что там у тебя?
   - Путевой лист, - сказал Илларион,  -  накладная...  Даже  паспорт  с
визой. Сто лет не был на Рижском взморье.
   - Ошалел, что ли? Дай-ка посмотреть.
   Мещеряков взял у Иллариона бумаги  и  бегло  просмотрел  их  одну  за
другой.
   - Они же все фальшивые, как трехдолларовая купюра. Ты что, вот с этим
собираешься пересечь Латвию?
   - Липовые документы - не беда, -  легкомысленно  сказал  Илларион.  -
Главное, чтобы купюры были подлинные.
   И он развернул перед носом у Мещерякова веер стодолларовых бумажек.
   - Это еще что? - спросил тот.
   - Впервые вижу полковника, который не узнает  доллары,  -  восхитился
Илларион. - Надо написать об этом в какой-нибудь  научный  журнал.  Тебя
немедленно заберут в исследовательскую лабораторию.
   - Понес, понес, - со вздохом сказал Мещеряков.
   - Это, друг Андрюша, - пояснил Илларион, -  хлеб  беззакония  и  вино
хищения. Я тут, знаешь ли, даром времени не терял и  сколотил  кой-какой
капиталец. Рижское взморье всегда было довольно дорогим курортом,  а  уж
теперь-то - и подавно.
   - И большой у тебя капиталец? - поинтересовался Мещеряков.
   - Честной службой такого не заработаешь, -  уверил  его  Илларион.  -
Черт возьми, человек с моей подготовкой, оказывается, за год может стать
миллионером! Меня просто в дрожь бросает, как подумаю, сколько времени я
потерял.
   - И от чего же ты дрожишь? - иронически спросил Мещеряков, как всегда
не понимая, шутит Илларион или говорит серьезно.
   - От жадности, естественно, - ответил Илларион и  изобразил,  как  он
дрожит  от  жадности.  Пограничники  снова  оглянулись,  на   этот   раз
привлеченные громким хохотом полковника. - Ну, ладно, - сказал Илларион,
поднимаясь. - Делу - время, потехе - час. Пора!
   - Ты рехнулся, Забродов. Мне  неловко,  что  я  втравил  тебя  в  эту
историю, но сейчас ты  перегибаешь  палку.  Что  ты  сможешь  сделать  в
одиночку?
   - То же, что и здесь, - ответил Илларион. -  Отдохну,  подышу  свежим
воздухом.., охоты там, конечно, никакой, но хоть порыбачу...  Искупаюсь,
в конце концов.
   - Ты меня теперь до самой смерти будешь шпынять? - спросил Мещеряков.
   - Любишь кататься, люби и саночки возить, -  ответил  Илларион.  -  И
потом, я ведь только начал.
   Я еще не звонил тебе на службу и не писал жалоб генералу Федотову. Ты
у меня еще поплачешь.., специалист по туризму и отдыху.
   - Ладно, ладно... А может, все-таки не стоит?
   Задавая вопрос. Мещеряков знал, каким будет  ответ:  при  всей  своей
общительности и улыбчивости Забродов умел быть твердым, как скала.
   - Помнишь, как в "Фаусте"?  -  сказал  Забродов.  -  Люди  гибнут  за
металл...  Очень  мне  хочется  побеседовать   с   этими   доморощенными
Мефистофелями. У меня такое ощущение, что я им крупно задолжал.
   - Позвонить, что ли, в Ригу? - задумчиво сказал Мещеряков.
   - Это еще зачем? - подозрительно спросил Илларион.
   - Пока ты доедешь, они, может быть, успеют эвакуировать город.
   - Трепаться - моя прерогатива, - назидательно сказал Забродов.  -  Ты
на нее не посягай, полковник.  На  совещаниях  у  себя  трепись.  Ладно,
привет Сорокину. Где он, кстати?
   - Взял плоскогубцы, килограмм булавок  и  пошел  пытать  задержанных.
Участковый твой ему помогает - не дает землякам слишком отклоняться.
   - От булавок, что ли?
   - От истины. А это еще что такое?
   Справа от них вдруг неожиданно и громко затрещали кусты, и на дорогу,
шатаясь, выбралось подобие человека в изодранной, свисающей  живописными
клочьями одежде. Лицо его  было  расцарапано  и  распухло  от  комариных
укусов, левый глаз заплыл и не  открывался,  а  ободранная  рука  крепко
сжимала пустую армейскую флягу с отвинченным колпачком,  болтавшимся  на
цепочке. Человек  что-то  нечленораздельно  мычал,  и  друзья  не  сразу
поняли, что он пытается петь. Почувствовав  под  ногами  твердую  ровную
поверхность, он остановился  и,  сильно  качаясь,  обвел  дорогу  мутным
взглядом зрячего глаза.
   Глаз был  нехороший,  налитый  кровью  и  совершенно  пьяный.  Увидев
Иллариона, гуманоид сильно  качнулся  ему  навстречу,  едва  не  потеряв
равновесие, и хрипло промычал, с трудом ворочая языком:
   -  М...мос...квич?  Пр..,  ривет,  столица!   Здорово   мы   их,   а?
Сл...лушшш.., а где все наши? Где все, а?
   - Воробей, братуха! - с преувеличенной радостью воскликнул  Илларион,
обнимая его за плечи и аккуратно разворачивая лицом в сторону деревни. -
В сельсовет иди,  там  собрание,  все  тебя  дожидаются.  Где,  говорят.
Воробей? Надо, говорят, ему премию выдать за геройство.
   - А.., ага, - с пьяной значительностью кивнул головой  Воробей.  Если
бы не Забродов, его кивок непременно закончился бы ударом об асфальт.  -
Яс-ссное дело.., премию. Плешивого.., в глаз..,  как  белку!  Ружье  мое
где? Оптика... "цейсс", блин.., где?
   - В сельсовете, - повторил Илларион. - Все в сельсовете, и ружье твое
там, и оптика, и премия...
   - В глаз! - выпрямляясь, рявкнул Воробей. - Как белку,  блин,  понял?
Не упустить момент!..
   - В сельсовет, - снова сказал Забродов. - Там расскажешь.  А  то  все
сидят и думают: кто же это Плешивого шлепнул? Кому же премию-то давать?
   - Ну да? - озабоченно спросил Воробей.
   - Ого!.. - туманно,  но  ободряюще  ответил  Илларион.  Спотыкаясь  и
двигаясь сложным зигзагом, а  временами  переходя  на  бег  в  отчаянных
попытках удержать равновесие. Воробей двинулся в сторону деревни.
   - Не дойдет, - покачал головой Мещеряков.
   - За премией-то?  Дойдет,  -  уверенно  сказал  Илларион.  -  Видишь,
человеку опохмелиться  надо,  а  денег  нет.  На  зубах  доползет,  если
руки-ноги отнимутся.
   - Ты его знаешь?
   - О чем ты! Это ж мой боевой товарищ, мы вместе в разведку ходили!
   - Ну и товарищи у тебя, Забродов!
   - Да мне, понимаешь, выбирать как-то не приходилось.
   Мещеряков зябко поежился от тона, которым были сказаны эти слова,  но
Илларион снова повеселел, хлопнул полковника по плечу  и  согнал  его  с
бампера.
   - Нечего тут рассиживаться, как купчиха на лавке. Иди лучше  Сорокину
помогать.., он там, небось, запарился, ногти вырывая. Мне ехать пора,  а
я болтаю тут с тобой, как будто мне больше делать нечего. Будь здоров.
   Он пожал полковнику руку и запрыгнул в кабину грузовика.
   Зарычав и обдав Мещерякова сизыми клубами дыма, "мерседес" тронулся с
места и покатился туда, где окончательно взопревший в своем  бронежилете
сержант торопливо поднимал полосатый шлагбаум.
   Когда Мещеряков вошел  в  кабинет  участкового,  сидевший  за  столом
Архипыча Сорокин поднял голову и пристально взглянул ему в лицо.
   - Ну как? - спросил он.
   Мещеряков тоскливо пожал плечами  и  сделал  неопределенное  движение
подбородком, словно говоря: да отстаньте вы все от меня, ради бога!
   - Уговорил? - не отставал упорный Сорокин. - Поедет он в Ригу?
   - Уговорил, - со странной улыбкой ответил  Мещеряков  и  вздохнул.  -
Поедет. Точнее, уже поехал.
   - Как, уже? Но ты его проинструктировал?
   Мещеряков, собравшийся было прикурить сигарету, замер в согнутой позе
с зажженной спичкой в руках  и  медленно  повернул  к  Сорокину  лицо  с
недоуменно  поднятыми  бровями.  Некоторое   время   он   стоял   молча,
разглядывая Сорокина, как некую несуразную диковинку, а потом спросил:
   - Что?
   Сорокин смутился и принялся без нужды перекладывать на столе бумаги.
   - Ну, извини, - сказал он. - Это я сдуру ляпнул.
   - Какой парень, - подал голос из своего угла  молчавший  до  сих  пор
Архипыч. - Огонь!
   - Да, - согласился Мещеряков и опустился на табурет для  задержанных.
Спичка, догорев, обожгла ему пальцы, он зашипел и отбросил ее в угол.  -
Да, - повторил он, - парень - огонь.

***

   Капитан  Эдгар  Валтер  немного  поерзал,  устраивая  свое   порядком
отяжелевшее за последний десяток лет  тело  в  парусиновом  шезлонге,  и
посмотрел на свет через высокий стакан с  жидкостью  коричневого  цвета.
Официально эта жидкость считалась охлажденным чаем. Она и была  холодной
- стакан сильно запотел, и можно было не тратить попусту время,  пытаясь
рассмотреть что-либо сквозь него, - но отнюдь не являлась  тем,  чем  ее
полагалось считать из уважения к капитану.
   Капитан Валтер и сам прекрасно понимал, что пить коньяк охлажденным -
дурной тон, и, уж тем более, ему было известно, что не стоит пить его  в
такую рань,  когда  солнце  еще  только-только  вскарабкалось  в  зенит.
Капитан Эдгар Валтер последнее время стал относиться к  своим  слабостям
бережно и снисходительно. "Я - это мои слабости, - любил говорить  он  в
дружеской компании, - точно так же, как и мои сильные стороны. Что такое
Эдгар Валтер без своих слабостей? Автомат  для  зарабатывания  денег,  и
больше ничего! А к чему деньги, если не умеешь  их  со  вкусом  тратить?
Чтобы обеспечить детей?
   Черт побери, я без ума от своих детей, но если папа  Эдгар  обеспечит
их  на  всю  жизнь,  то  чем,  скажите.  эти  маленькие  негодяи   будут
заниматься, когда вырастут? Обеспечивать своих детей?  Давайте-ка  лучше
выпьем и не будем говорить о грустном!" Кроме этого жизненного кредо,  у
капитана Валтера были другие причины выпить в неурочное  время.  Ему  до
чертиков опостылела эта стоянка в устье Даугавы.
   Документы были выправлены, яхта полностью снаряжена всем  необходимым
и готова хоть сию минуту выйти в море, но рейс все  откладывался  -  те,
кто платил капитану Валтеру  деньги,  похоже,  готовы  были  лопнуть  от
жадности и заодно утопить красавицу-яхту, нагрузив ее своими тяжеленными
ящиками от киля до самой  палубы.  Каждое  утро  капитан  сталкивался  с
начальником портовой таможни,  когда  тот  ехал  на  работу,  и  вежливо
приподнимал свою полотняную шапочку с прозрачным козырьком.
   Начальник таможни не менее вежливо кивал в ответ - за те деньги,  что
платили ему ежедневно хозяева яхты, можно было быть вежливым, даже зная,
что яхта доверху нагружена чистым героином. Капитан знал  эту  породу  и
был уверен, что вечно так продолжаться  не  может.  Сколько  бы  ему  ни
платили, любой чиновник прежде всего дрожит за свое место. При  малейших
признаках тревоги он сдаст вас с потрохами, аккуратно упаковав в  фольгу
и перевязав  нарядной  ленточкой  с  кокетливым  бантиком  сверху.  Черт
побери!.. Капитан поднес стакан к губам и сделал могучий глоток.
   Юрген Лаубе смотрел на капитана с верхней палубы и медленно  приходил
в ярость. Старый боров опять с утра  пораньше  наливался  своим  зельем,
которое команда, хихикая, называла "капитанским чаем". Часам  к  четырем
он совершенно потеряет способность  соображать,  а  к  вечеру  полностью
утратит человеческий облик и будет заплетающимся языком  повторять,  что
человек - это сгусток слабостей. А без слабостей  человек  просто  кусок
дерьма, который за борт выбросить - и то срамно. Лаубе испытывал сильное
желание спуститься вниз и разбить спрятанную  под  шезлонгом  бутылку  о
стальные леера, а пьяного борова вывернуть в воду вместе с  шезлонгом  -
ему, видите ли, скучно.
   Юрген с шипением втянул в себя воздух через стиснутые зубы.  Задержка
нервировала его ничуть  не  меньше,  а,  пожалуй,  гораздо  больше,  чем
капитана. Он кожей чувствовал, что атмосфера вокруг  яхты  накаляется  -
слишком много груза на борту, слишком многое поставлено на карту.
   Кроме того, Юрген остался без связи.  Вчера  чертов  боров,  которого
дурак Штюбе ухитрился нанять  капитаном,  вознамерился  позвонить  своей
супруге и утопил в Даугаве телефон, оставив Юргена без связи с  Москвой.
Теперь предосторожность Игоря, категорически  запретившего  звонить  ему
домой и на работу, оборачивалась не слишком приятной стороной. Юрген  не
любил работать вслепую и, хотя все было  переговорено  уже  тысячу  раз,
предпочел бы, чтобы  связь  функционировала.  Теперь  же  налаживать  ее
просто не имело смысла - вечером они в любом случае  отчалят  независимо
от того, прибудет груз или нет. Но он, конечно же, прибудет -  возникшее
на таможне недоразумение, кажется, уже разрешилось, так что  вечером  он
увидится с Ирмой.
   Интересно, кто ее новый напарник? Юрген не любил Квадрата  и  никогда
этого не скрывал, как никогда не скрывал своего особого отношения к Ирме
- бог мой, мы живем на пороге третьего тысячелетия, так какие могут быть
недомолвки между цивилизованными людьми? Квадрата он терпеть не мог, а с
Ирмой хотел  переспать  -  он  почему-то  был  уверен,  что  под  маской
фригидной сучки, которую та разыгрывала при каждой  встрече,  скрывается
настоящая секс-бомба. Единственное, что его утешало,  так  это  то,  что
Квадрату, похоже, тоже не удалось нащупать, где у этой бомбы  фитиль.  А
теперь,  принимая  во  внимание  приключившееся  с  бывшим  майором  ФСБ
печальное происшествие, и не удастся -  отныне,  и  присно,  и  во  веки
веков.
   Аминь.
   Однако, подумал он, вечером отплывать, а эта свинья пьет  уже  второй
стакан подряд. Он выбросил сигарету за борт и перегнулся через поручни.
   - Капитан, - крикнул он, - друг мой, быть может, достаточно?
   Старый  боров  с  усилием  поднял  кверху   свою   бульдожью   морду,
сомнительно украшенную седеющей норвежской бородкой,  прищурился  против
солнца, прикрыв глаза свободной рукой - в другой руке был,  конечно  же,
стакан, - и хрипло отозвался:
   - Юрген, мальчик мой, в чем дело? Вы, кажется, чем-то недовольны?
   - Капитан, я давно уже не мальчик  и,  тем  более,  не  ваш.  Что  же
касается моего недовольства, то  о  его  причинах  нетрудно  догадаться:
вечером нам предстоит выйти в море, а вы уже пьяны.
   - Кто, черт возьми, сказал вам, что я  пьян?  Если  выпить  стаканчик
холодного чая в такую адскую жару означает...
   - Не валяйте дурака, капитан. В вашем возрасте  это  выглядит  просто
жалко. Повторяю вам: вечером мы выходим в море...
   - Ха!.. Отлично! Мне кажется, я уже пустил здесь корни!
   - ., а вы уже сейчас пьяны, как сапожник.
   - К вечеру я буду трезв, как стеклышко!
   - Продолжая в том же духе, к вечеру вы не сможете связать двух слов.
   Юрген вряд ли замечал, что кричит. Все напряжение, скопившееся в  нем
за эти полные нервотрепки и постоянной опасности дни, разряжалось сейчас
в  неистовой  вспышке  гнева,  направленной  на  вовремя  подвернувшийся
объект, которым оказался капитан Валтер.  Перестав  сдерживаться,  Юрген
испытал  огромное  облегчение,  сравнимое   разве   что   с   ощущениями
страдающего диареей человека, захлопнувшего,  наконец,  за  собой  дверь
уборной и успевшего сдернуть штаны.
   - Я  не  мальчик  для  вас!  -  визжал  Юрген,  отдавшись  во  власть
неистового  гнева,  застилавшего  глаза  какой-то  колышащейся   дымкой,
искажавшей очертания предметов. - Я ваш работодатель, чтоб вы подавились
своим пойлом, старый вонючий алкоголик!
   Капитан, багровея, попытался встать, но Юрген толкнул его  обратно  в
шезлонг. Он уже был рядом с капитаном и, быстро  наклонившись,  выхватил
из-под шезлонга полупустую бутылку с тремя звездочками, ловко перехватил
ее за горлышко и наконец сделал то, о чем давно мечтал, - врезал  ею  по
стальной стойке так, что осколки и  крупные  капли  коричневой  жидкости
брызнули во все стороны, как от разорвавшейся  бомбы.  На  корме  сильно
запахло коньяком.
   - Это чай?! - быком ревел Юрген,  потрясая  бутылочным  горлышком.  -
Просто холодный чай?!
   Капитан вскочил, словно подброшенный  пружиной,  с  почти  ирреальной
легкостью, точно был надут водородом. Он все еще  пытался  сдерживаться,
но видно было, что надолго его не  хватит.  Из  кокпита  высунулись  две
головы,  принадлежавшие  работавшим  по  найму  матросам.   Привлеченные
доносившимися с кормы криками, бравые мореходы наблюдали  за  скандалом,
обмениваясь  колкими  замечаниями.  Капитан  был  гораздо   крупнее   и,
несомненно, сильнее, но Юрген обладал явными преимуществами в ловкости и
маневренности, да и вообще выглядел  мужчиной  крепким,  хотя  сейчас  и
визжал, как баба, у которой совсем уж было отобрали честь, да  ненароком
передумали. Впрочем, его можно было понять - пьянство на  борту  хоть  и
веселая штука, но до добра не доводит.
   - Старая вонючая свинья! - кричал совершенно потерявший голову Юрген,
не заботясь о том, что  его  могут  услышать  на  берегу.  -  Надо  было
оставить тебя на той помойке, где мы тебя подобрали!
   - Кого ты называешь свиньей, ты, вазелиновая задница?!  -  включился,
наконец, в беседу капитан, превратив монолог Юргена в оживленный диалог.
-   Это   себя   ты   называешь   работодателем,   дешевая    подстилка,
контрабандист?!
   Последнее слово он произнес напрасно - торчавшие  из  кокпита  головы
спрятались, как по команде, а Юрген вдруг перестал  кричать  и  сделался
холоден и сосредоточен, как хирург перед операцией.
   Оценивающим взглядом посмотрев на зажатое  в  своей  руке  бутылочное
горлышко, он неторопливо, но очень целеустремленно двинулся к  капитану.
Капитан  Эдгар  Валтер  оборвал  на   полуслове   длинное   многоэтажное
ругательство и озадаченно воззрился на приближающегося к нему  бледного,
как сама смерть Юргена.
   - А, - сказал, он наконец, -  ты  все-таки  решил  поразвлечься,  мой
мальчик? Что ж, давай потанцуем.
   Юрген в ответ только оскалил зубы - чересчур белые и ровные для того,
чтобы быть настоящими, - и сделал длинный  выпад  бутылочным  горлышком.
Капитан с неожиданным для его комплекции проворством отступил в сторону,
пропуская выпад мимо себя, перехватил руку Юргена и резко  вывернул  ее,
заставляя противника повернуться вокруг своей оси. Тот, однако, не  стал
дожидаться, когда лишат способности шевелиться: напротив,  осознав  свое
бедственное положение, он резко ударил каблуком своего ботинка по  носку
матерчатой туфли капитана Валтера и одновременно нанес короткий и точный
удар ребром ладони в пах капитана.  После  этого  он  добавил  локтем  в
солнечное сплетение, но это было уже не  нужно:  капитан,  только-только
вознамерившийся как следует съездить ему по шее,  выпустил  его  руку  и
согнулся в три погибели, выпучив глаза и открыв рот, как будто  пребывал
в  сильном  удивлении.  Юрген   наслаждался   лицезрением   поверженного
противника и настолько увлекся этим зрелищем,  что  был  очень  удивлен,
когда большой и увесистый кулак  капитана  врезался  ему  в  подбородок.
Юрген почувствовал, что ноги его  против  воли  отрываются  от  пола;  в
следующее мгновение он ударился спиной о леера, перевалился через борт и
упал в загаженные воды Даугавы, плескавшиеся между бортом яхты и  старым
каменным пирсом. Вслед ему  полетело  его  импровизированное  оружие,  и
капитан,  полностью  удовлетворенный  одержанной  победой,  вернулся   в
шезлонг.
   Впрочем, капитан Эдгар Валтер был далеко не дурак и понимал, что  эта
маленькая победа обернется большим  поражением  в  дальнейшем.  Поэтому,
опустившись  в  шезлонг,  он  тут  же  с  кряхтением  поднялся  снова  и
направился к борту. Он вывалил за борт  шторм-трап  и  помог  мокрому  и
издающему целый букет отвратительных запахов Юргену подняться на палубу.
   - Бог мой, что я натворил! - воскликнул кап