делала
наша интеллигенция, не будь на свете такой чудесной  вещи,  как  ирония?
Вымерла бы к черту, как динозавры. Вот вам  и  новая  естественнонаучная
теория: динозавры вымерли из-за нехватки чувства юмора. Счастливчики.
   - Ты знаешь, кто такой Муха? - спросил он.
   - Что-то слышала.  Какие-то  сплетни.  Вроде  бы  какой-то  супермен,
который забирается на верхние этажи прямо по стене...
   - Это не сплетни. Кареева убил Муха. Залез в окно и убил.
   - На двенадцатый этаж?! - Татьяна вдруг замолчала, и  Илларион  готов
был поклясться, что знает, о чем она думает.
   - Илларион, - очень серьезно сказала она после  паузы,  -  только  не
говори, что ты думаешь, будто...
   - Я ведь предупредил тебя, - сказал он.  -  Я  знаю,  это,  наверное,
жестоко, но мне нужно, чтобы ты ответила на мой вопрос: куда  мог  пойти
Игорь, зная, что его преследуют?
   - Я не знала, что ты на это способен, - сказала  Татьяна.  Теперь  ее
голос звучал  холодно  и  сухо,  напоминая  шелест  ледяного  ветра  над
заснеженным полем.
   - Бывают ситуации, - сказал он, почти  насильно  выталкивая  из  себя
слова, - когда личные привязанности перестают иметь значение.
   - Я не имела в виду личные привязанности, - все  тем  же  бесцветным,
ломким голосом ответила Татьяна. - Я имела в виду глупость.
   - Глупость... Что ж, наверное. Но у него зажигалка Кареева. Та самая,
из пулеметной гильзы, помнишь?
   - Нет, не помню.
   - Это именно та зажигалка, сомнений быть не может. И когда я  ему  об
этом сказал, он прыгнул в машину и умчался так, словно  за  ним  гнались
черти.
   - Что же ты его не догнал?
   Звучавшая в ее голосе холодная  насмешка  заставила  Иллариона  снова
стиснуть зубы. "Так  тебе  и  надо,  старый  дурак.  Ничто  не  остается
неизменным, все  расцветает  только  для  того,  чтобы  деградировать  и
умереть - буквально все, и ты не исключение из этого правила."
   - Не получилось, - сказал он.
   - Я знаю, куда он мог поехать, - после паузы  заговорила  Татьяна.  -
Вчера вечером он сказал мне, что виделся с Вагиным.
   - С Виктором?
   - Вы знакомы? Ах, ну да, конечно... Раз он  сослуживец  Игоря,  то  и
твой тоже. У  Вагина  на  меня  огромный  зуб,  и  они  почти  перестали
видеться. А вчера Вагин сам подошел к Игорю, затеял  разговор  и  что-то
подарил. Игорь сказал что-то вроде: "Такую штуку подарил - закачаешься."
Обещал позже показать, да видно, забыл...
   - Не может быть, - ахнул Илларион. - А я-то, старый идиот... Куда  же
он, думаю, бежит? Адрес знаешь?
   Татьяна продиктовала адрес и, не прощаясь, повесила трубку.  Илларион
в сердцах швырнул мобильник на сиденье и рванул с места так, что  машину
снова занесло.
   Он справился с заносом и на предельной скорости погнал "лендровер"  к
дому Вагина, до которого было минут восемь езды по кратчайшему пути.
   "Вагин, - думал Илларион по дороге, лавируя в  потоке  автомобилей  и
бдительно высматривая собачек, кошечек и даже голубей - сегодня любовь к
животным обошлась ему слишком дорого. - Это же надо - Витька Вагин! Наш,
спецназовский, афганский.., да центроспасовский,  в  конце  концов!  Вся
грудь в орденах, золотые руки... Только что-то тут не стыкуется. Вагин -
технарь, слесарь и  механик  божьей  милостью,  а  вовсе  не  альпинист.
Конечно, на простеньком склоне и  с  соответствующей  экипировкой  и  он
справится, но чтобы без ничего по голой стене -  нет,  на  это  способен
только Тарасов.
   А двери квартир не были взломаны... Стоп! Да кто ж их осматривал, эти
двери? Замок цел, зато окно нараспашку,  и  на  подоконнике  следы...  А
Вагин любой замок открывает. Ведь он с техникой всю жизнь на "ты".  Чего
проще: вошел через дверь, открыл окошко, взял, что надо, и снова ушел. А
Тарасов под боком - живет и в  ус  не  дует,  ждет,  когда  его  сыскари
заметут. Надо бы Сорокину позвонить, попросить еще раз проверить  замки,
но это потом..."
   Он еще издали заметил знакомые "жигули" и  припарковал  свой  помятый
"лендровер" так, чтобы полностью блокировать Тарасову выезд со  стоянки.
Правда, внедорожник при этом оказался не столько припаркованным, сколько
брошенным посреди дороги, но перспектива получить пару  новых  вмятин  в
придачу к тем, что уже имелись,  в  данный  момент  волновала  Иллариона
меньше всего.
   Он выпрыгнул из кабины на схваченный  легким  морозцем  асфальт.  Под
правым ботинком звонко захрустела тонкая, как бумага, ледяная  корка,  в
которую превратилась вымерзшая до самого дна мелкая лужица. С неба снова
падал редкий снежок, невесомые хлопья легко  касались  щек  Забродова  и
оседали на его волосах и  плечах  старого  армейского  бушлата  тонкими,
филигранной  работы  звездами.  Илларион  пересек   асфальтовую   полосу
подъездной дорожки и распахнул дверь. Из-под ног, скрежетнув когтями  по
бетону, черной тенью метнулся крупный тощий котяра, одержимый, как и все
его соплеменники, параноидальным бредом - ему показалось,  что  Илларион
явился сюда исключительно для того, чтобы завладеть его облезлой шкурой.
   "Черный кот - дурная  примета,  -  подумал  Илларион,  поднимаясь  по
замусоренным ступенькам к лифту.  -  Значит,  мне  сегодня  не  повезет.
Интересно, куда уж дальше-то? Можно подумать, что до сих  пор  я  просто
купался в везении."
   Он вызвал лифт. Где-то  взвыл  электромотор,  внутри  шахты  с  тихим
громыханием поползли стальные тросы. Судя по звуку, кабина находилась на
самом верху, и Илларион, махнув рукой на лифт, стал подниматься  пешком.
Что-то подсказывало ему, что надо  поторапливаться,  иначе  беседа  двух
армейских приятелей может закончиться печально.
   Забродов легко взбежал на восьмой этаж,  не  успев  даже  запыхаться.
Сейчас он не думал о том, что к нему исподволь подкрадывается  старость:
он был занят делом, и ему  было  некогда  отвлекаться  на  глупости.  Он
действительно считал то, что делал сейчас, своей прямой обязанностью:  и
Тарасов, и Вагин когда-то были его учениками, именно он когда-то  вложил
в них умение убивать расчетливо и наверняка.  Теперь  он  нес  моральную
ответственность за то, что один  из  них  применил  свои  навыки  не  по
назначению. , Он подошел к двери квартиры Вагина  и,  еще  не  нажав  на
звонок, увидел, что дверь прикрыта неплотно.
   За ней неразборчиво бубнили голоса. Илларион повернул ручку, бесшумно
приоткрыл  дверь  и  проскользнул  в  прихожую.  Голоса  доносились   из
гостиной, но говоривших не было видно - их скрывал выступ стены.
   - Помешался ты на этом признании, - услышал Илларион голос  Тарасова,
а в следующее мгновение что-то коротко и хлестко громыхнуло.
   - Дурак, - сказал после паузы  Тарасов  каким-то  другим  голосом,  и
Забродов услышал тяжелый шум падения.
   Он бросился вперед, в дверной проем, из  которого  уже  несло  острой
пороховой вонью, понимая, что опоздал всего на  несколько  секунд  -  те
самые несколько секунд, которые он потратил, стоя во дворе возле  машины
и глазея по сторонам.
   Тарасов лежал на полу посреди  комнаты,  запрокинув  бледное  лицо  к
потолку, с которого свисала пыльная трехрожковая люстра. Вагин, который,
как показалось Иллариону, был еще бледнее, стоял в углу  между  окном  и
телевизором, прижавшись спиной к стене и держа в руке пистолет, все  еще
направленный туда, где только что стоял Тарасов. Зрение  Иллариона,  как
всегда  в  подобных  случаях,  вдруг  обострилось,   с   фотографической
точностью фиксируя и капельки испарины на  бледном  лбу  Вагина,  и  его
бегающие глаза, и едва заметный синеватый дымок, тонкой струйкой  лениво
вытекавший из пистолетного ствола, и красное пятно, которое  с  пугающей
скоростью росло на видневшейся - из-под распахнутой куртки белой рубашке
Игоря Тарасова. Возле обутых  в  домашние  шлепанцы  ног  Вагина  тускло
поблескивала откатившаяся гильза. Это было странное сочетание:  шлепанцы
и стреляная гильза, точно так же, как дымящийся пистолет плохо сочетался
с растянутыми спортивными шароварами, линялой  футболкой  и  испуганными
глазами Вагина.
   - Тарас, - не обращая внимания на вошедшего, сказал Вагин. - Ну,  вот
и все, Тарас.
   Илларион  стремительно  и  бесшумно,  как  текущая  под  уклон  вода,
двинулся через комнату, не сводя глаз с пистолета. У него было ощущение,
что он движется по  тонкому,  туго  натянутому  канату  между  жизнью  и
смертью. Вагин поднял на него глаза, и его губы  разошлись  в  невеселой
улыбке, больше похожей на болезненный оскал умирающего  зверя.  Пистолет
шевельнулся, дуло заглянуло Иллариону в глаза, а потом вдруг резко  ушло
в сторону и уперлось в висок Вагина. Муха зажмурился, готовясь  спустить
курок, но Забродов уже был рядом.
   Пистолет,  глухо  брякнув,  упал  на  пол  в  углу.  Илларион   сгреб
обмякшего, не оказывающего сопротивления Муху за  грудки  и  швырнул  на
сдвинутый, косо осевший на подломившихся ножках диван.
   - Сиди тут, идиот! - прорычал он и бросился к Тарасову.
   Игорь был жив, но без сознания. Пуля ударила его  в  правую  половину
груди. Забродов просунул руку под  спину  раненого  и  ощупал  его  бок.
Выходного отверстия не было, пуля засела где-то внутри - скорее всего, в
легком. Тонкая струйка крови, темневшая в углу рта раненого, говорила  о
том, что догадка Иллариона верна.
   - Полотенце, живо! - скомандовал Илларион.  Муха  посмотрел  на  него
удивленно и растерянно, но Забродов сидел спиной, даже не  глядя  в  его
сторону, и Вагин метнулся в ванную. В голове у  него  царил  сумбур,  он
чувствовал, что  понемногу  утрачивает  связь  с  действительностью.  За
последние две недели произошло слишком много событий, каждое из  которых
само по себе казалось невероятным, немыслимым и не имеющим ни  малейшего
отношения к Виктору Вагину - тому Виктору Вагину, каким он  привык  себя
считать. За короткий промежуток времени,  в  течение  которого  зима  не
успела по-настоящему  прийти  на  смену  осени,  Виктор  Вагин  натворил
столько мерзостей, что даже сам с трудом мог в это поверить.  Выстрел  в
Тарасова оказался последней каплей, переполнившей чашу  его  терпения  -
Вагин находился на грани  нервного  срыва,  если  не  помешательства,  и
отлично это сознавал. Внезапное появление в квартире Забродова, привычно
одетого  в  камуфляж,  собранного,  деловитого  и  уверенного  в   себе,
показалось  Вагину  знаком  свыше.  На  какое-то  мгновение   ему   даже
почудилось, что он снова в армии.  Главное  -  четко  выполнять  приказы
Забродова, а об остальном капитан позаботится сам, у него это получается
лучше, чем у кого бы то ни было.
   Усталый,  наполовину  затопленный  паникой  мозг  Мухи  цеплялся   за
призрачную надежду, что Забродов может все исправить.
   Он схватил с полки в ванной чистое полотенце, выскочил в прихожую, но
тут же вернулся и заменил полотенце на другое, побольше. Когда он  вошел
в гостиную, Забродов уже расстегнул на Игоре рубашку и плотно  прижал  к
ране носовой платок. Кисти рук у него были в  крови,  как  в  перчатках.
Вагин подал ему полотенце и помог подсунуть его под спину раненого.
   - Прости, командир, - бормотал  он,  осторожно  приподнимая  тяжелое,
безвольно обмякшее тело. -  Я  не  хотел,  веришь?  Я  никого  не  хотел
убивать, меня заставили... Вареный, гад, старая мразь, это  все  он.  Ты
мне веришь, командир?
   - Перестань трепаться, - процедил Забродов. - В  милиции  расскажешь,
кто тебя заставил и чего ты хотел.
   - Расскажу, - сказал Вагин. - К черту, надоело! Все расскажу, как  на
духу. Только бы Тарас не помер.
   Вдвоем они  пропихнули  полотенце  под  спину  Тарасова,  и  Илларион
попытался стянуть концы  полотенца  у  него  на  груди.  Полотенце  было
коротко, концы не сходились.
   - Ч-ч-черт,  -  выругался  Илларион.  -  Еще  одно  давай!  И  вызови
"скорую", он же кровью истечет, пока мы возимся.
   - У меня телефон не работает, - ответил  Вагин.  -  Мы  его  разбили,
когда дрались.
   - На, -  сказал  Илларион,  протягивая  ему  мобильник.  -  И  шевели
задницей!
   Вагин выскочил из комнаты, на ходу набирая номер и в  спешке  попадая
пальцем не в те кнопки.
   -  Потерпи,  -  тихо  сказал  Тарасову  Илларион,  прижимая  к   ране
пропитавшийся кровью платок. - Все будет нормально.
   Он слышал, как возится  в  ванной,  роняя  какие-то  флаконы,  Вагин.
Чертов идиот, похоже, совсем забыл про то, что нужно позвонить. Илларион
уже открыл рот, но тут Вагин заговорил.
   - Алло, "скорая"? Срочно пришлите машину по адресу...
   Он вдруг замолчал, и в наступившей тишине Забродов отчетливо  услышал
негромкий  хлопок,  словно  кто-то  очень  аккуратно  откупорил  бутылку
шампанского.  Потом  послышался  шум  падения  чего-то  тяжелого,  снова
задребезжали  опрокинутые  флаконы,  раздался  громкий  хруст,  а  через
секунду в прихожей хлопнула входная дверь.
   Забродов выскочил в прихожую, понимая, что опять опоздал. Вагин лежал
на пороге ванной, все еще сжимая в руке полотенце. Растоптанный  чьим-то
тяжелым ботинком  телефон  валялся  рядом  жалкой  кучкой  пластмассовых
обломков  и  микросхем.  Линялая  футболка  Ватина  была  пробита  точно
посередине груди, и на  ней  уже  распускалось  жутким  красным  цветком
кровавое пятно.
   Илларион метнулся к двери, жалея,  что  не  догадался  прихватить  из
гостиной  пистолет  Вагина,  но  тут  Вагин  издал  булькающий  хрип   и
прошептал:
   - Стой, капитан. Не.., успеешь. Иди сюда.
   Илларион понял, что действительно не успеет.  Он  подошел  к  Мухе  и
опустился перед ним на корточки.
   - Сейчас перевяжем, - сказал он, хватая в руки полотенце.
   - Не валяй дурака, капитан, - просипел Муха. - Сейчас  подохну.  Туда
мне.., и дорога. Слушай. Стрелял мент. Капитан Нагаев,  из  отделения..,
возле Белорусского вокзала, номер..,  не  знаю.  Работает  на  Вареного.
Невелика птица, но кое-что.., знает. Торопись, инструктор.
   По-моему, эти суки.., рубят концы. И  еще.  В  стенном  шкафу  старая
куртка.., синяя. Во  внутреннем  кармане  бумажки.  Забери,  пригодятся.
Там.., интересно... Лихом... не поминай.
   - Не буду, - сказал Илларион, но Виктор Вагин его уже не услышал.
 
*** 
 
   Приказ, полученный капитаном  Нагаевьм  от  Вареного,  был  четким  и
недвусмысленным. Кроме приказа, капитан получил от Вареного еще кое-что,
а именно пистолет "ТТ" с длинным глушителем  и  несколько  стодолларовых
купюр - на такси, как сказал Вареный.
   Он вышел из  каминной,  на  ходу  распихивая  все  это  хозяйство  по
карманам. Пустая кобура раздражающе хлопала расстегнутым клапаном в такт
шагам. В вестибюле Нагаев зло выдернул из рук вечно ухмыляющегося Кабана
свой табельный "Макаров" и коротким сильным толчком загнал его в кобуру.
Кабан уже держал на растопыренных руках его форменную утепленную куртку,
с шутовской угодливостью подавшись вперед  и  далеко  отставив  круглый,
туго обтянутый штанами зад.
   - Пожалте, - прошелестел он, пародируя холуйскую манеру  гардеробщика
из дорогого кабака, - будьте любезны.
   Нагаев отобрал у него куртку и так яростно вогнал руки в рукава,  что
затрещали швы под мышками.
   - Уйди, рожа, - сказал он Кабану, сдергивая с вешалки фуражку, - пока
я тебе бубну не выбил.
   - А ручку позолотить? - осклабился Кабан. Этому идиоту почему-то было
весело, и Нагаев снова испытал  сильнейшее  желание  вбить  ему  зубы  в
глотку до самой прямой кишки.
   - Отвали, - сквозь зубы процедил  капитан.  -  Не  доводи  до  греха,
придурок.
   В ушах у него все еще звучал уверенный,  с  аристократической  ленцой
голос Вареного. Старый упырь, как обычно, сидел у камина, почти  засунув
в огонь свои тощие ноги и укрывшись пледом, как какой-нибудь престарелый
король Уолл-стрит. Нагаеву иногда казалось, что он так и  живет  в  этом
своем кресле, не выходя оттуда даже на ночь. Еще  ни  разу  капитану  не
удавалось увидеть Вареного в другой позиции или хотя  бы  без  этой  его
вечной тонкой сигареты, которая всегда дымилась  у  него  в  пальцах  и,
казалось, никогда не сгорала до конца.
   - Муху надо кончать, капитан, - говорил Вареный, даже не  поворачивая
головы. - Прямо сейчас, не откладывая ни на минуту.  Он  нам  больше  не
нужен, а знает он слишком много. Поезжай и сделай в нем дырку.
   - Почему я? - угрюмо спросил Нагаев. Он знал, что спорить бесполезно,
но удержаться просто не мог: начиная работать на Вареного, он  вовсе  не
собирался становиться одним из его "быков"
   - Потому что я так решил, - не повышая голоса, ответил Вареный.  -  В
следующий раз, когда вздумаешь  разевать  пасть,  вспомни,  что  все  мы
смертны.., и ты в том числе. Пушка в ящике стола, бабки в соседнем.
   Видишь, как я о тебе забочусь?
   - Вижу, - буркнул Нагаев.
   Беря из ящика тяжелый вороненый "ТТ" с глушителем, он пережил  что-то
вроде сна наяву или, говоря простым языком,  галлюцинации.  Галлюцинация
эта была такой яркой и реалистичной, что  капитан  испугался.  Он  вдруг
увидел, как медленно, не  торопясь,  поднимает  пистолет  и  стреляет  в
виднеющийся над спинкой кресла затылок. Оснащенный  глушителем  пистолет
негромко хлопает, и зловонные мозги Вареного веером разлетаются  во  все
стороны, прилипая к стенам и с шипением падая в камин... Нагаев поморгал
немного  глазами,  прогоняя  это  сладостное  видение.  Пристрелить  эту
сволочь было бы легко, но что делать потом? У Вареного  есть  друзья,  и
есть кто-то на  самом  верху,  глубоко  заинтересованный  в  том,  чтобы
Вареный сделался государственным деятелем... Это не говоря о  том,  что,
убив Вареного, придется снова сесть на голый оклад. Как говорится,  жить
плохо, но недолго.
   Он так и не выстрелил, и теперь, раздраженно сбегая с крыльца, не был
уверен в правильности  сделанного  выбора.  Капитан  отлично  знал,  что
никакие заслуги перед Вареным не спасут его, когда в нем отпадет нужда.
   Вареный платил щедро, но работа на него  сильно  напоминала  жизнь  в
кратере действующего вулкана - стоит зазеваться, и ты уже обуглился.
   Когда золотисто-коричневая "десятка" капитана выкатилась за ворота  и
скрылась за углом, в кармане у  Кабана  зазвонил  телефон.  Кабан  вынул
трубку и поднес ее к уху. Выслушав распоряжение хозяина, Кабан коротко и
четко, по-военному, повторил его, убрал телефон в карман и только  после
этого  позволил  себе,  удовлетворенно  улыбнуться.  Полученный   приказ
полностью соответствовал его собственному желанию, и в следующие  десять
минут он  развил  лихорадочную  деятельность,  обзванивая  членов  своей
бригады и отдавая четкие распоряжения.
   Уже через полчаса он стоял на углу Столешникова переулка и  Тверской.
Вскоре возле него остановилась старая "ауди" отвратительного  салатового
цвета, который резал глаза даже сквозь покрывавшую борта грязь.
   Дверца машины гостеприимно распахнулась, и Кабан, недовольно морщась,
забрался на переднее сиденье.
   В  салоне  было  накурено,  но  даже  сквозь  табачный  дым  уверенно
пробивался густой, неистребимый аромат дизельного топлива.
   - Вот дерьмо, - проворчал Кабан, поудобнее устраиваясь на сиденье.  -
На какой свалке вы ее подобрали?
   - Не бухти, Кабан, - сказал сидевший за рулем Белый. - Сам же  сказал
- ненадолго. Да и времени не было, чтобы выбрать тебе лимузин. Зато этой
тележки, может, еще неделю не хватятся.
   - Неделю? - переспросил Кабан. - Ну, нет, я  на  этом  корыте  неделю
ездить не собираюсь. Через часок мы от него избавимся.., и не только  от
него.
   - Куда ехать-то? - спросил Белый, которого вся эта лирика  вгоняла  в
депрессию.
   Кабан назвал адрес, и светло-зеленый автомобиль,  тарахтя  изношенным
дизельным движком и отчаянно дымя,  устремился  по  Тверской  в  сторону
Садового кольца.
   Капитан Нагаев тем временем уже входил в подъезд знакомого  дома.  На
крыльце он на секунду остановился и быстро покосился  по  сторонам.  Все
было спокойно, редкие прохожие торопились по  своим  делам,  не  обращая
внимания на высокого, сложенного как боксер-тяжеловес капитана  милиции.
Нагаев бросил под ноги окурок и вошел