остренный  на  конце  кусок  стали  с
удобной рукояткой, по форме напоминающий наконечник копья  -  им  нельзя
было отрезать кусок колбасы, но вполне можно  было  проткнуть  человека.
Пока Татьяна раздумывала, что ей теперь делать  с  этой  железкой,  тело
решило все за нее, и в следующее мгновение она обнаружила себя  рядом  с
журнальным столиком,  на  котором  лежал  не  успевший  сообразить,  что
произошло, Вагин. Ее левое  колено  упиралось  в  его  грудь,  а  острие
кинжала  касалось  кожи  Виктора  как  раз  там,  где  под   ней   мерно
пульсировала сонная артерия. Стоять в такой позе было довольно неудобно,
чертова мини-юбка совсем задралась, но сейчас Татьяне было наплевать  на
приличия, поскольку вообразить более неприличную ситуацию было трудно.
   - Повторяю, - сказала она, сдувая со лба упавшую прядь, - пошел  вон,
мерзавец. И чтобы больше я тебя не видела. Захочешь извиниться - позвони
по телефону. Но только один раз. Будешь надоедать - скажу Игорю,  он  из
тебя мозги вышибет.
   Губы у нее почему-то слипались, и, проведя по ним левой ладонью,  она
с отвращением увидела на пальцах кровь. Это, вне всякого сомнения,  была
кровь Вагина, и ее чуть не стошнило.
   - Пошел вон, - сдавленным голосом повторила она, убирая с  его  груди
колено и отступая в сторону.
   Вагин  с  трудом  сел,  а  затем  и  поднялся  на   ноги,   продолжая
придерживать пострадавшие места: Ладонь, которую  он  прижимал  ко  рту,
была вся в  крови.  Не  сводя  с  Татьяны  потемневших  глаз,  он  боком
выдвинулся в прихожую, и через мгновение там хлопнула дверь.
   Татьяна аккуратно, без стука положила кинжал на журнальный  столик  и
опрометью бросилась в туалет.
   Там ее, наконец-то, стошнило, после чего она битый час чистила  зубы,
мыла  с  мылом  рот  и  полоскала  его  оставшейся  в   холодильнике   с
незапамятных времен водкой. Когда кожу вокруг  губ  начало  щипать,  она
завернула кран и долго терла рот махровым полотенцем.
   Взглянув после этого  в  зеркало,  она  обнаружила  там  растрепанную
ведьму с фиолетовыми кругами под  глазами,  бледными  щеками  и  большим
красным пятном вокруг растертого  чуть  ли  не  до  крови  рта.  Татьяна
почувствовала, что ее распирает неудержимый хохот, и  поспешно  глотнула
из бутылки, все еще стоявшей на крышке стиральной машины. Водка  обожгла
пищевод, заставив ее мучительно закашляться, но истерика отступила.
   Татьяна направилась обратно  в  комнату,  имея  в  голове  совершенно
определенный план: сначала навести там идеальный порядок, а потом упасть
лицом вниз на диван и реветь до полного обезвоживания  организма,  -  но
тут стоявший на полочке в  прихожей  телефон  вдруг  ожил,  разразившись
пронзительной трелью.
 
*** 
 
   - У меня все, -  сказал  главный  редактор.  -  Да,  еще  одно...  Ты
слушаешь?
   - Слушаю, - повторил он механически.
   - Удачи тебе.
   - Что ж, спасибо, шеф.
   Главный редактор сказал еще что-то,  но  Андрей  Кареев  уже  повесил
трубку и вышел из телефонной будки. Новый Арбат сразу навалился на  него
со всех сторон, оглушив ревом и звоном, дохнув в лицо жаром нагретого за
день асфальта и  удушливой  вонью  выхлопных  газов,  ослепив  яростными
солнечными  бликами,  горевшими  на  хромированных  бамперах  и  лобовых
стеклах. Кареев вынул из кармана сигареты и закурил, чиркнув  непривычно
большим колесиком архаичной медной зажигалки,  сделанной  из  пулеметной
гильзы. Зажигалка была самая настоящая, времен Второй мировой, и служила
предметом завистливых насмешек коллег. Он обнаружил  ее,  разбирая  вещи
деда, собственноручно отладил и очень ею гордился. Воспоминание  о  том,
как он хвастался зажигалкой в редакции, вызвало на лице Кареева  бледную
тень улыбки: оказывается,  было  время,  когда  он  мог  отвлекаться  на
подобные мелочи и даже  испытывать  по  этому  поводу  какие-то  эмоции.
Теперь в это верилось с большим трудом.
   Он медленно двинулся по тротуару в  сторону  Воздвиженки,  безотчетно
стараясь держаться в самой гуще толпы и понимая, что это вряд ли поможет
ему, если за него возьмутся всерьез.
   Шагая в плотном  потоке  спин  и  затылков,  он  думал  о  том,  что,
возможно, напрасно драматизирует ситуацию.
   Работа журналиста - настоящего журналиста в понимании Андрея  Кареева
- во все времена заключалась в том, чтобы пощипывать сильных  мира  сего
за пятки, не давая им расслабляться и утрачивать бдительность.
   Вполне естественно, что тот, кого хватают за пятки,  отбрыкивается  -
это происходит на чисто физиологическом уровне. Сознание в этом процессе
никакого участия не принимает, так что и обижаться, по сути дела, не  на
кого. Если пытаешься укусить  за  ногу,  к  примеру,  коня,  будь  готов
схлопотать копытом между глаз - таков закон джунглей. А уж если не успел
увернуться,  и  тебе  засветили  в  лоб,  будь  добр  не  скулить  и  не
рассчитывай на милосердие - это, опять же, закон джунглей.
   Кареев с растущим удивлением начал понимать, что  был  совершенно  не
готов к такому повороту событий, Умом понимая, что ходит  по  краю  и  в
любой момент может соскользнуть во тьму, он все-таки привык рассчитывать
на то, что принято называть поддержкой  коллектива  -  в  самом  широком
смысле  слова,  разумеется.  Где-то  поблизости  всегда  были   коллеги,
ворчливый шеф, умница Татьяна, многотысячная армия  читателей,  в  конце
концов. Но он даже не предполагал, что в один прекрасный  день  его  как
овцу отделят от общего стада и потащат на убой, а стадо спокойно  пойдет
дальше. Оставшись в одиночестве он растерялся и не знал, куда податься и
с чего начать. Материала у него накопилось на три статьи, но теперь  ему
негде их опубликовать.
   Строго говоря, он с самого начала понимал, что опубликовать что бы то
ни было из раскопанных сведений ему вряд ли  удастся.  Жадный  до  денег
главврач одной из московских клиник, которого они так крепко "приложили"
вместе  с  Татьяной  Тарасовой,  оказался  не  сам  по  себе  -  у  него
обнаружились покровители. Разумеется, именно этого и следовало  ожидать.
Но, докопавшись до имен этих покровителей и кое-что  сопоставив,  Кареев
схватился за голову, ощутив настоятельную  необходимость  проверить,  на
месте ли она до сих пор. В свете раздобытых  им  сведений  увольнение  с
работы было наименьшим  из  того,  что  можно  было  ожидать.  Это  было
предупреждение, первый слабенький звоночек, но,  как  оказалось,  и  его
хватило, чтобы сбить журналиста Кареева с ног.
   Он свернул на Никитский бульвар и устроился  на  скамейке,  закуривая
новую сигарету и с некоторым усилием  заставляя  себя  сидеть  спокойно.
Если люди, которым он наступил на мозоль, отдадут "горячий"  приказ,  он
все равно ничего не сделает, так к чему беспокоиться и  выставлять  себя
на посмешище, шарахаясь от каждой тени на виду у всей Москвы?
   "Сволочи, - подумал он, наблюдая за  тем,  как  дерутся  в  траве  не
поделившие чего-то воробьи. - До чего довели, мерзавцы. Или  это  я  сам
себя довел? У страха, как известно,  глаза  велики.  Может  быть,  стоит
довести дело до конца? Ох, свернут они мне  башку...  Но  сначала  я  их
заставлю за мной побегать. Москва большая - поди, поймай."
   - Вы позволите? - послышалось у него над ухом.
   Андрей слегка вздрогнул и быстро поднял глаза. Рядом с его  скамейкой
стоял щеголевато одетый мужчина  лет  сорока,  напоминавший  российского
бизнесмена из рекламного ролика - строгий  деловой  костюм,  белоснежная
рубашка, неброский, но очень дорогой галстук, сверкающие туфли, ни капли
лишнего жира, голливудская  улыбка,  благородная  седина  на  висках  и,
конечно же, плоский кейс из натуральной кожи. Выражение лица было  самым
доброжелательным, но холодные светло-серые глаза  смотрели  колюче,  без
улыбки.
   - Простите? - переспросил Андрей.
   - Я спросил, не будете ли вы против, если  я  присяду?  -  с  немного
вычурной вежливостью повторил незнакомец. - Люблю, знаете  ли,  подышать
воздухом в обеденный перерыв.
   - Садитесь, пожалуйста, - ответил Андрей и  даже  слегка  подвинулся,
хотя места на скамейке было вполне достаточно. Вежливость этого лощеного
джентльмена просто-таки требовала ответной предупредительности.
   -  Благодарю  вас,  -  с  прежней  подчеркнутой  вежливостью   сказал
незнакомец, присаживаясь и аккуратно ставя кейс по правую руку от себя.
   Андрей с вежливым безразличием отвернулся в  сторону,  не  зная,  как
себя вести, и менее всего желая навязывать незнакомцу свою компанию. При
всей своей доброжелательности этот  человек  здорово  напоминал  манекен
сбежавший из витрины дорогого бутика, и Карееву вдруг пришло  в  голову,
что так, наверное, мог  бы  выглядеть  агент  спецслужб,  играющий  роль
бизнесмена. Что навело его на такую мысль, Андрей не знал, но ему упорно
казалось, что незнакомец переигрывает.
   -  Погодка  сегодня  -  загляденье,  -  заявил  незнакомец,  проявляя
неожиданное  желание  пообщаться  с  первым   встречным.   -   Последние
по-настоящему теплые деньки. Вон, уже и листья кое-где желтеют...
   - Да, - сказал Андрей, с некоторым усилием перестраиваясь на разговор
о погоде, - осень не за горами.
   - Но тем приятнее сознавать, что лето еще не кончилось, и  что  вслед
за  зимой  опять  придет  весна!  -   с   совершенно   уже   неприличным
воодушевлением воскликнул незнакомец, окончательно скатываясь в поэзию.
   - М-да, - промямлил Кареев,  не  зная,  как  реагировать.  Он  бросил
писать стихи лет десять назад и не чувствовал ни малейшей тяги  к  этому
занятию,  особенно  сейчас.  Теперь  незнакомец  перестал  казаться  ему
похожим  на  разведчика  -  гораздо  больше  он  смахивал  на  умственно
отсталого сына очень богатых родителей,  а  может  быть,  на  американца
русского происхождения, решившего, наконец, посетить этническую  родину.
Во всяком случае, было в нем что-то не от мира сего -  этот  разговор  о
смене времен года, к примеру.
   - Я вижу, мои слова кажутся вам пустой  болтовней,  -  мягко  заметил
незнакомец. - Но вы не  можете  не  согласиться,  что  умирать  в  такой
чудесный день - это сущее  безобразие.  Вообще,  мировая  общественность
давно пришла к общему мнению, что умирать всегда неприятно - разумеется,
если вы не склонны к суициду.
   - А кто это здесь собрался умирать? - резче, чем  следовало,  спросил
Кареев.
   Пожалуй, незнакомец все-таки был  психом  или  свихнулся  только  что
из-за очередного скачка доллара.
   - Да вы же,  Андрей  Валентинович!  -  легко  воскликнул  незнакомец,
ослепительно улыбаясь прямо в лицо остолбеневшему журналисту. - Когда  я
подошел, вы со всей очевидностью обдумывали способ самоубийства.
   Кареев наконец собрался с мыслями и несколько оправился от шока.
   - Вот оно что, - медленно сказал он.  -  Вот  оно,  значит,  как.  Не
желаете оставить меня в покое, да?
   - Спешу внести ясность, - с прежней витиеватостью вставил незнакомец.
- Лично мне на вас, простите великодушно, - тьфу! -  глубоко  наплевать.
Что есть вы, что вас нет - мне абсолютно безразлично. Газет я не  читаю,
сексуальная ориентация у меня самая что  ни  на  есть  традиционная,  и,
насколько мне известно, в родстве мы с вами не состоим. Так что, если бы
это зависело только от меня, я бы про  вас,  скорее  всего,  даже  и  не
узнал. Но я - лицо, работающее по найму, и обязан выполнить  данное  мне
поручение.
   - А как? - с невольным интересом спросил Андрей.
   Он понимал абсурдность этого разговора, но, вопреки здравому  смыслу,
был уверен, что, пока они мирно беседуют, сидя на скамейке, с ним ничего
не случится.
   - Вы, кажется, решили, что  меня  послали  вас  убить?  -  незнакомец
поднял  брови  и  изобразил  улыбку.  -  Ничего  подобного.   Я   должен
всего-навсего предупредить вас о возможности подобного  исхода.  Убедить
вас, что с вами никто не собирается шутить.
   - На словах? - иронически вставил Андрей.
   От сердца у него немного отлегло: этот джентльмен  явился  для  того,
чтобы еще раз попугать его, а значит, жизнь продолжалась.
   - Слова - это сотрясение воздуха, - сказал незнакомец  и  положил  на
колени свой кейс. - Вот, извольте полюбопытствовать.
   Он приподнял крышку и продемонстрировал Андрею лежавший на дне  кейса
большой,  какой-то  суперсовременный  пистолет  с   кучей   всевозможных
набалдашников, приставок и даже каких-то линз.
   - Я понял, - сказал Кареев, - ,  вы  космический  пират,  а  это  ваш
любимый бластер.
   - Это просто пистолет сорок пятого калибра, - спокойно  поправил  его
незнакомец, - с глушителем и лазерным прицелом. Легкий хлопок - ну,  как
в ладоши, не громче, - и вас нет. Если мы с вами сейчас не  договоримся,
я проделаю в вас дырку с помощью вот этой штуки.
   - Ах, вот как? - изо всех сил стараясь быть ироничным, сказал Андрей.
Честно говоря, вид пистолета впечатлил  его  гораздо  сильнее,  чем  ему
хотелось бы. - Выходит, вы уполномочены вести со мной переговоры?
   Незнакомец аккуратно опустил крышку кейса, щелкнул  замочками,  выдал
очередную голливудскую улыбку и вдруг резко сменил тон.
   - Слушай, ты, фраер беспонтовый, -  глядя  в  сторону,  заговорил  он
лишенным выражения голосом, - дешевка трехкопеечная, жополиз газетный. У
меня дел по горло, некогда мне с тобой базар разводить. Не угомонишься -
погасим тебя, как лампочку, без проблем. Это ты бабе своей втирай, какой
ты крутой, а я этой  туфты  от  таких,  как  ты,  на  три  жизни  вперед
наслушался. Понял меченый, туз дырявый?
   - Понял, - сказал Андрей. - Пошел ты на..:!
   Он попытался встать, но незнакомец неуловимым движением вернул его  в
исходное положение, и Кареев  внезапно  ощутил  прикосновение  к  ребрам
чего-то холодного и острого. Он вздрогнул и затих.
   - Вот так, - сказал незнакомец. Вид у  него  по-прежнему  был  такой,
словно он просто отдыхал, вдыхая кислород и  разглядывая  птичек.  -  Не
рыпайся, петушок. Ты уже дорыпался. А будешь грубить, пеняй на  себя.  Я
уже говорил, что у меня правильная ориентация, но некоторые мои знакомые
не прочь подержаться за чью-нибудь чистую попку. У  тебя  чистая  попка,
правда?
   Сначала ребята за тебя подержатся, а  потом,  если  еще  будешь  жив,
дадут тебе подержать твои  кишки.  Не  пробовал?  Говорят,  незабываемое
ощущение.
   - Что ты хочешь? - спросил Андрей, из последних сил борясь с паникой.
Томное ощущение дурного сна, навалившееся на него минуту назад, никак не
проходило. Конечности сделались ватными, под ложечкой  сосало,  и  он  с
отвращением понял, что не может  контролировать  собственный  голос.  Он
трусил, и хуже всего было то, что его собеседник это отлично видел.
   - Я от тебя ничего  не  хочу,  рупор  общественности,  -  с  холодным
презрением процедил незнакомец. - Мне поручили перетереть  с  тобой  это
дело, вот и все. Перед тобой простой выбор: быть богатым и здоровым  или
бедным и мертвым. Расклад такой: ты берешь десять штук и  сваливаешь  из
города.., скажем,  на  полгода.  Через  полгода  можешь  возвращаться  и
устраиваться обратно на свою фабрику по производству  туалетной  бумаги.
Тебя возьмут, можешь не беспокоиться. Не хочешь сваливать - не сваливай.
Главное, чтобы не было базара.
   - А если я откажусь?
   - Ты что, тупой? У  тебя  же  поджилки  трясутся  так,  что  скамейка
ходуном ходит. Сам знаешь,  что  будет,  если  откажешься.  Тебе  дружбу
предлагают, козел, а ты рылом вертишь. Думаешь, тебе  медаль  дадут?  Да
через неделю все забудут, что был такой Кареев - крутой  и  неподкупный.
Все будут жить, как жили, а ты сгниешь ни за что. Ни за хрен собачий, ты
понял? Ведь ничего же не изменится!
   - Твари, - с отчаянием в голосе пробормотал  Андрей,  откидываясь  на
спинку скамьи и трясущимися руками вынимая из пачки сигарету.
   - Все мы твари божьи,  -  неожиданно  согласился  незнакомец  и  тоже
закурил. - На, - продолжал он, вынимая из  внутреннего  кармана  пиджака
незапечатанный конверт и  небрежно  протягивая  его  Андрею,  -  владей,
пресса. Десять штук, один в один. Можешь пересчитать.
   Баксы чистые, незасвеченные, так что живи спокойно и радуйся. Машину,
блин, купи, а своего  "москвича"  отдай  пионерам,  пусть  в  металлолом
снесут.
   - Каким пионерам? - безнадежно  спросил  Андрей,  принимая  увесистый
конверт. - Где ты видел пионеров?
   - В Белоруссии. Отгони свою телегу туда, заодно посмотришь, как живет
братская республика. Тебе ведь все равно из города сваливать надо..,  от
греха подальше.
   - Господи, - выдавил из себя Андрей, - господи боже мой...
   - Да, Андрей Валентинович, - снова переходя на приторно-вежливый тон,
сказал незнакомец, - пути господни неисповедимы. Вряд ли вы думали,  что
так быстро.., наложите в штаны. Не огорчайтесь,  вы  приняли  правильное
решение. Единственно правильное, я бы  сказал.  Инстинкт  самосохранения
заложен в нас природой, а природа мудра, а главное -  предельно  честна.
Честна, понимаете? Что ж,  -  он  встал  и  поправил  узел  галстука,  -
прощайте, Андрей Валентинович. Я искренне надеюсь, что больше мы с  вами
не увидимся.
   - Я тоже, - криво улыбаясь и глядя в сторону, сказал  Кареев.  Он  не
мог смотреть на незнакомца. Отвратительнее всего было чувство  огромного
облегчения, почти счастья, которое он сейчас испытывал.
   Когда Андрей все-таки повернул голову, незнакомец уже  исчез,  словно
растворившись в теплом послеполуденном воздухе. Туго набитый конверт все
еще лежал на коленях у  Андрея,  и  он  нехотя  заглянул  вовнутрь.  Там
действительно лежали доллары - сто зеленых  бумажек  с  двумя  нулями  и
широкой мордой какого-то президента - кажется,  Джонсона.  Подозрительно
оглядевшись,  Кареев  спрятал  конверт  во  внутренний   карман   своего
демократичного серого в крапинку пиджака. Все было  решено,  и  говорить
было совершенно не о чем, и не в чем  сомневаться.  Впереди  его  ожидал
полугодичный оплаченный отпуск и долгая  спокойная  жизнь.  Спокойная  и
очень тихая, потому что вряд ли после всего этого он отважится  хотя  бы
еще раз возвысить свой голос за или против чего бы то  ни  было.  Отныне
журналист Кареев принадлежал к огромной  серой  массе  воздержавшихся  и
искренне презирал себя за это.
   Медленно шагая по Никитскому бульвару в сторону Тверского, он говорил
себе, что отныне это его судьба - жить,  презирая  себя.  Скорее  всего,
такой образ жизни принесет  ощутимые  плоды.  Вполне  вероятно,  что  он
сможет, наконец, перейти на  телевидение  и  даже  сделать  там  быструю
карьеру. Нужно только знать, кого топить, а кого превозносить до  небес.
С этим проблем не будет - ему подскажут и даже подбросят парочку жареных
фактов,  и  через  какое-то  время  он  приобретет  популярность  и   то
особенное, стеклянное выражение глаз, которое так часто удивляло  его  у
телевизионных обозревателей.
   Сам не зная зачем, он зашел в  обменный  пункт  и  разменял  одну  из
полученных от вежливого киллера купюр.  Никаких  проблем  с  обменом  не
возникло, а значит, деньги и в  самом  деле  были  настоящими.  Разменяв
деньги, Андрей почувствовал, что мосты  сожжены,  и  через  полчаса  уже
сидел в  "Арагви".  Он  пил,  не  пьянея,  с  каменным  выражением  лица
оплакивая убитого без единого выстрела журналиста Кареева  и  постепенно
привыкая к мысли, что его жизни больше ничто не угрожает.
   Мало-помалу водка все-таки начала оказывать воздействие  на  ход  его
мыслей, и ближе к вечеру  он  уже  не  видел  в  своем  поступке  ничего
зазорного. Это был просто тактический ход,  хитрый  маневр,  который  не
только вывел его из-под удара, но и принес  ему  десять  тысяч  долларов
чистого, не облагаемого никакими налогами дохода. А  если  эти  мерзавцы
думают,  что  за  десять  косых  купили  журналиста  Кареева  со   всеми
потрохами, то их ждет пренеприятнейший сюрприз. Конечно, сам он пока что
ничего не сможет опубликовать, но выход найдется.
   Если  хорошенько  поискать,  выход  всегда  находится,  а  в   данном
конкретном случае решение прямо-таки лежало на по