- Понял, - сказал Илларион Забродов. Он и в самом деле все понял. - Тогда
пошли.

Глава 8

   Валентина Климова вышла из квартиры и прикрыла за собой дверь, прижимая к
груди голубую общую тетрадь с хоккеистами на обложке. Двигаясь, как во  сне,
она добрела до лифта и нажала копку вызова. Дверцы немедленно разъехались  в
стороны - видимо, после этого непонятного За-бродова лифтом никто  не  успел
воспользоваться.
   Она вошла в кабину и нажала кнопку первого этажа. Что все это значит? Что
имел в виду незнакомец в камуфляже, говоря о грозящей  им  обоим  опасности?
Быков, кстати, тоже говорил об этом. Быков...
   Она почувствовала, что либо забьется в истерике,  либо  просто  упадет  в
обморок, если немедленно не выбросит из головы Быкова и то,  что  он  сделал
с...
   Забродов прав - сейчас, похоже, не время для истерик. Если он  прав...  В
конце концов, почему нет? Если бы не он, ее бы уже  изнасиловали  и,  скорее
всего, убили. Он велел найти Сорокина и передать  ему  тетрадь.  Не  первому
встречному  милиционеру,  а  именно  полковнику  Сорокину.  Похоже,  что  он
доверяет милиционерам очень  избирательно.  Исходя  из  своего  коротенького
опыта общения  с  милицией,  Валентина  склонна  была  с  полным  пониманием
отнестись к этой странности своего спасителя.
   Лифт остановился на первом этаже. Чтобы попасть на улицу, необходимо было
преодолеть еще один лестничный марш. И  тут  Валентина  услышала  внизу,  за
закрытой дверью подъезда, множественный топот ног и властный голос:
   - Полищук, встань здесь и никого из подъезда не выпускай.
   Прибыла кавалерия, вспомнилось ей вычитанное где-то  выражение.  Забродов
не хотел, чтобы тетрадь попала  в  чужие  руки.  Рассуждать  Валентина  была
просто не в состоянии, поэтому решила просто, послушаться человека,  который
ее спас. Она быстро огляделась, ища, куда бы спрятать тетрадь. На  глаза  ей
попались рядами висевшие на стене почтовые ящики, и тут же память  услужливо
выудила из подсознания кадр из недавно виденного  по  телевизору  детектива:
курьер, скрываясь от преследователей, бросает дискету с важной информацией в
первый попавшийся почтовый ящик...
   Она метнулась к ящикам и, сминая обложку, пропихнула тетрадь в.  один  из
них. Туда же отправилась бумажка  с  телефоном  Мещерякова.  Валентина  едва
успела отойти от ящика,  когда  дверь  распахнулась,  и  в  подъезд  хлынули
омоновцы.
   С перепугу ей показалось, что  их  человек  сто,  но,  успокоившись,  она
насчитала шестерых во главе с усатым майором.
   На смену испугу пришло облегчение - все-таки  это  были  не  бритоголовые
молодчики, которых она ожидала увидеть. Доверяет им Забродов или нет, но это
были не бандиты.
   Что делать с тетрадью,  это  пусть  Забродов  решает  сам.  Валентине  он
казался сотрудником  ФСБ  или  кем-то  в  этом  роде,  этаким  агентом  007,
выполняющим  спецзадание:  уж  очень  профессионально  он  уложил  здоровяка
Быкова. Так что о существовании тетради она решила пока  помолчать  -  хорош
был Забродов или плох, но вмешиваться в дела спецслужб Валентина не имела ни
малейшего желания. Пусть разбираются сами - ни Сергею, ни Леночке они уже не
помогут.
   Единственное, чего ей сейчас по-настоящему хотелось, так это чтобы ее все
оставили в покое и дали вволю наплакаться.  Как  ни  странно,  убедившись  в
смерти своих близких, она испытала чуть ли не облегчение  -  огромный  нарыв
лопнул, и на смену всепоглощающей тревоге пришло обыкновенное бабье горе,  с
которым необ-, ходимо было справиться  ради  Антошки.  Теперь  ей  почему-то
стало казаться, что она все выдержит, только  бы  ее  на  время  оставили  в
покое.
   Покоя, однако,  не  предвиделось.  Усатый  майор,  без  лишних  церемоний
схватив ее за локоть и профессиональным взглядом мгновенно  оценив  и  верно
истолковав разорванную блузку и прокушенную губу, спросил:
   - И откуда ты такая?
   Сбиваясь и путаясь, она объяснила, откуда она и зачем. Выслушав ее, майор
как-то подсох и сделался очень серьезным. От  ее  внимания  не  ускользнуло,
что, услышав имя Забродова, он  слегка  вздрогнул  и  нахмурился  -  похоже,
фамилия ее спасителя была майору знакома.
   - В машину, - скомандовал майор своим людям и устремился к лифту.
   Один из омоновцев грубо схватил ее за выпущенный майором локоть и потащил
на улицу. Перед подъездом стояли два  "уазика".  Валентина  шагнула  было  к
одной из машин, собираясь сесть  в  салон,  но  омоновец  вполне  дружелюбно
буркнул: "Не туда", и, открыв заднюю  дверцу,  подсадил  ее  в  зарешеченную
"клетку" для задержанных.
   - Эй, - начала было она, но омоновец  уже  скрылся  в  подъезде,  грохнув
дверью. Перед подъездом остался только один омоновец - наверное,  тот  самый
Полищук, которому велено было никого не выпускать. Широко расставив  ноги  и
положив ладони на автомат, он со скучающим видом жевал жвачку,  периодически
выдувая большие розовые пузыри. Старушки  из  беседки,  невзирая  на  плохие
метеоусловия, покинули свое укрытие и понемногу начали придвигаться  поближе
к центру событий.
   Тут Валентина заметила, что в машине она не  одна.  На  переднем  сиденье
обнаружился водитель, флегматично уминавший гигантский бутерброд из  ржаного
хлеба с салом и сырым луком. Валентина легонько тряхнула проволочную  сетку,
отделявшую ее от салона.
   - Послушайте...
   Водитель окинул ее равнодушным взглядом через плечо и вернулся  к  своему
бутерброду.  Валентина  поняла,  что  разговаривать  с  ним  бесполезно,   и
тихонечко всплакнула от усталости и унизительности своего положения.
   - Плачут, - сказал вдруг водитель,  не  поворачивая  головы.  -  Натворят
делов, а потом плачут.
   После этого он снова замолчал и,  старательно  прицелившись,  откусил  от
своего чудовищного бутерброда большой кусок.
   - Хам, - сказала ему Валентина. Водитель не отреагировал: он слышал и  не
такое.
   Через какое-то время из подъезда  вышли  трое  омоновцев  и  остановились
рядом со скучающим Полищуком,  вынимая  сигареты.  Они  о  чем-то  говорили,
похохатывая, но слышно было плохо.  Валентина  заметила,  что  один  из  них
смеется с трудом, каждый раз хватаясь при этом за грудь.
   Минут через десять дверь подъезда снова открылась, и на ступеньках возник
майор. Следом два  омоновца  вели  Забродова,  руки  которого  были  скованы
наручниками. Забродов легко спустился по ступенькам с  таким  видом,  словно
вышел прогуляться.  Бросив  быстрый  взгляд  на  машину,  в  которой  сидела
Валентина, он едва заметно отрицательно качнул головой и отвернулся.
   Теперь Валентина поняла, почему он показался ей  знакомым.  Это  был  тот
самый чудак, который жил в старом доме по  соседству  и  каждое  утро  делал
гимнастику в сквере у фонтана. Она часто сталкивалась  с  ним,  торопясь  на
работу. Это каким-то образом  укрепило  ее  в  решении  ничего  не  говорить
омоновцам про тетрадь Быкова.
   Майор немедленно принялся орать. - Что за перекур? - рычал он так громко,
что Валентина прекрасно разбирала каждое слово, совершенно не напрягая слух.
- Скоро с концов закапает, а вы все курите! Один бандит двоих моих бойцов  в
бараний рог скрутил,  а  они  стоят  и  курят!  Тебя  персонально  касается,
Скворцов!
   Тебя тоже, долбня калужская! Этого в машину. Козлов и Свирцев, поедете со
мной.
   Остальным доставить эту бабу в околоток к  Рябцеву.  Я  ему  позвоню,  он
будет знать, что делать. Скворцов старший, да смотри, чтобы теперь она  тебе
бока не намяла!
   На глазах сгорающих от любопытства старушек Забродова впихнули в "клетку"
второй машины. Майор и двое конвоировавших Забродова омоновцев устроились  в
салоне, и "уазик" укатил. Вторая тройка во главе со Скворцовым, который  все
еще прихрамывал и поминутно хватался  за  грудь,  погрузилась  в  оставшийся
автомобиль.
   Валентина вдруг сообразила, что Быкова с ними  нет.  Не  было  его  и  во
второй машине. Они что, арестовали Забродова вместо  него?  Не  может  быть,
ведь она ясно сказала майору...
   Тем временем "уазик" тронулся и поехал к выезду со двора. Здесь  водителю
пришлось прижаться к обочине  и  притормозить,  пропуская  во  двор  сначала
карету "скорой помощи", а следом за ней еще  один  милицейский  "козел".  Из
забранного  вертикальными   прутьями   окошка   своей   "клетки"   Валентина
разглядела, что обе машины остановились у подъезда Быкова.
   Что это значит? Забродов избил его? Может быть, убил? Перегруженный  мозг
отказывался работать. Если Быков убит, туда ему и дорога. Собаке  -  собачья
смерть. Вот только на Забродова это как-то мало похоже... С другой  стороны,
что она о нем знает? Только то, что он спас ей жизнь и голыми руками скрутил
убийцу ее мужа и дочери, которого милиция даже не собиралась искать.  "Может
быть, тебе этого мало, голубушка? - спросила она себя и тут же ответила:
   - Нет, этого вполне достаточно. Больше мне про него  знать  ничего  и  не
нужно. И не хочу я больше ничего знать".
   Омоновцы в салоне опять дружно задымили сигаретами. Один из  них  хлопнул
сидевшего впереди Скворцова по плечу и сказал:
   - Смотри, Скворец, как бы эта баба тебя и вправду не  заломала.  Помнишь,
что усатый говорил?
   Все загоготали, а Скворцов махнул рукой.
   - А что? Я бы ей отдался. И вообще, Вовчик, чья бы корова  мычала...  Вот
повалил бы он усатого из твоего автомата, пришлось бы  в  него  сквозь  тебя
стрелять. Прикинь: приходишь ты  домой  весь  в  дырках,  а  Люська  тебе  и
говорит: сам, мол, штопай, козел, ниток на тебя не напасешься...
   Под дружный хохот машина въехала во  двор  отделения  милиции.  Валентину
провели в здание и  оставили  в  кабинете  с  зарешеченным  окном.  Все  это
походило на дурной сон. Она не могла похвастаться тем, что точно знает,  как
должны в подобных учреждениях обращаться со свидетелями преступления, но  ей
казалось, что все происходит как-то не так. Больше  всего  это  походило  на
самый настоящий арест.
   Минут  через  десять-пятнадцать  в  коридоре  послышался   приближающийся
недовольный голос:
   - За каким хреном вы ее сюда притащили? Да плевал я на вашего усатого, он
мне не указ! Что мне теперь с ней делать прикажете?
   Второй голос что-то неразборчиво пробубнил в ответ.
   - Показания, - явно передразнивая, протянул первый. - Везли бы к  самому,
у меня тут не гестапо.
   Валентина вздрогнула. Похоже, что Забродов был  прав  во  всем  -  кошмар
только начинался.
   - Ладно, попробую, - в ответ  на  неслышную  реплику  с  неохотой  сказал
первый голос. - Да не ору я, не ору.
   Он и в самом деле перестал орать. В  коридоре  еще  о  чем-то  поговорили
приглушенными голосами, и наконец дверь распахнулась. В кабинет,  приветливо
улыбаясь, вошел человек в милицейской форме. Насколько  могла  судить  плохо
разбиравшаяся в погонах Валентина,  это  был  капитан.  На  лице  его  резко
выделялся длинный и какой-то извилистый нос.
   - Здравствуйте, -  приветствовал  он  Валентину,  усаживаясь  за  стол  и
доставая из ящика какие-то отпечатанные типографским способом  бланки.  -  Я
капитан Рябцев.
   Для вас Николай Сергеевич. Мне  поручено  вести  ваше  дело.  Для  начала
позвольте извиниться за  действия  наших  ребят  -  работа  у  них  нервная,
тяжелая, так и норовят помять бока правому и виноватому.  Сначала  маленькая
формальность: ваши фамилия, имя, отчество, место работы и домашний адрес.
   Под диктовку Валентины он записал все ее данные.
   - Итак, - сказал он, поднимая голову от протокола, - я вас слушаю.
   Валентина подробно изложила ему свою историю, умолчав лишь  о  переданной
ей Забродовым тетради. Она не собиралась откровенничать с этим  капитаном  -
он ей активно не нравился, тем более что, судя по голосу,  орал  в  коридоре
именно он. К тому же ее настораживало, что за все время, пока она  говорила,
Рябцев не записал в протокол ни слова.
   - Итак, - подытожил капитан, когда она замолчала, - вы  утверждаете,  что
гражданин Быков пытался вас изнасиловать,  а  вовремя  подоспевший  Забродов
помешал ему. Так?
   - Так, - подтвердила Валентина.
   - Должен вас  огорчить,  -  развел  руками  капитан.  -  По  имеющимся  у
следствия данным Быков и Забродов работали на пару. Убивали людей  и  топили
трупы в одном таком, знаете ли, озерце. На совести этой,  не  побоюсь  этого
слова, банды девятнадцать убитых. Среди них - ваш  муж  и  трехлетняя  дочь.
После того как вам удалось убежать из квартиры, Забродов застрелил Быкова  и
оказал вооруженное сопротивление работникам милиции. Так что то, что вы  там
наблюдали, было дракой шакалов. Возможно, они не поделили... э... как бы это
сказать... право первенства, что  ли.  В  общем,  вас,  уважаемая  Валентина
Наумовна.
   - Это не  правда,  -  сказала  она.  Поврежденное  горло  распухло,  губа
вздулась и болела, мешая говорить. - Это не правда... Николай  Сергеевич.  Я
не убегала из квартиры, Забродов сам меня оттуда выставил. Он  не  собирался
меня... со мной...
   Он один поймал этого бандита, вы не должны так о нем говорить.
   - Какие слова, - протянул Рябцев  почти  ласково.  -  Сериалы,  наверное,
смотрите, "Санта-Барбару", а?  Следствию,  знаете  ли,  виднее.  Я  не  могу
тратить время, переубеждая вас. Уверяю вас, тем не менее, что  дела  обстоят
именно так, как я вам только что изложил. Забродов ваш  -  бывший  сотрудник
спецслужб, ему человека убить - все равно  что  плюнуть.  Поэтому  я  сейчас
составлю протокольчик,  вы  мне  его  в  интересах  следствия  подпишете,  и
расстанемся друзьями.
   Договорились?
   - Нет, - сказала Валентина. Она  изо  всех  сил  старалась  не  думать  о
возможных последствиях своего отказа.
   - Как хотите, - пожал плечами Рябцев. -  Не  хотите  со  мной  дружить  -
пожалуйста,  я  же  не  навязываюсь.  Но  протокольчик  подписать   все-таки
придется. Я вас уговорю. А не я, так другие, специалистов хватает. И  потом,
зря вы думаете, что своим упрямством поможете Забродову, Не хотелось бы  вас
лишний раз огорчать, но ему уже никто не поможет.
   - Что это значит?
   - Это значит, что несколько минут назад задержанный Забродов был убит при
попытке к бегству.
   Полковник Мещеряков засиделся на  службе  допоздна.  Дымя  сигаретой,  он
допивал пятнадцатую за сегодняшний день чашку кофе, сидя за своим заваленным
бумагами столом. Порученное ему служебное расследование  зашло  в  тупик.  В
очередной тупик,  невесело  усмехнувшись,  отметил  полковник.  Единственный
человек,  который  мог  бы  пролить  хоть  какой-то   свет   на   загадочные
обстоятельства  смерти  капитана  армейской  разведки  Алехина,  его  бывший
командир и теперь уже бывший депутат Думы генерал Рахлин был  убит  минувшей
ночью у себя на даче.
   Вдобавок ко всему этот чертов Забродов опять куда-то запропастился  и  не
отвечал на звонки. Конечно, ему не позавидуешь, все-таки  шьют  ему  уже  не
один труп, а целых девятнадцать, но позвонить-то можно! Сиди тут, беспокойся
о нем...
   Из-под груды выпотрошенных личных дел  подчиненных  Мещерякова  раздалась
приглушенная трель сотового телефона. Он стал лихорадочно откапывать трубку,
бумаги с шумом обрушились на пол.
   - ...М-мать, - с чувством сказал  полковник,  поднося  трубку  к  уху.  -
Слушаю!
   - Это Мещеряков? - спросил старушечий голос. Андрей почувствовал,  как  в
нем холодной волной поднимается бешенство. Разумеется, это был  Забродов  со
своими идиотскими, совершенно неуместными розыгрышами - никакие старухи  ему
звонить не могли. "Ну, я тебя", - подумал полковник.
   - Мещеряков, - сдавленным от сдерживаемой ярости голосом подтвердил он.
   - Полковник?
   - Полковник, полковник. Не генерал еще.
   - А зовут как?
   - Андреем зовут. Послушай, Илларион, когда я до тебя доберусь...
   - Не знаю я  никаких  Илларионов,  -  отрезала  старуха,  и  Мещеряков  с
невольным восхищением подумал, что Забродов все-таки  классный  имитатор.  -
Ты, милок, скажи: ты в милиции служишь или как?
   - Что за черт... Забродов, прекрати балаган!
   - Да ты не пьян ли, милок? - удивилась старуха. - Что ты меня все время с
каким-то мужиком путаешь? И, мыслю я, уж не с тем ли, которого нынче у нас в
подъезде заарестовали?
   - Что? - вскинулся Андрей, свалив со стола очередную стопку личных дел  и
даже не заметив этого. - Кого арестовали? Кто  говорит?  Откуда  у  вас  мой
телефон?
   - Ты не части, сынок. Ты мне доложи сперва, по какому ведомству  служишь?
- не отставала дотошная старуха. - По милицейской части или по какой другой?
   - Вроде того, - уклончиво ответил Мещеряков,  решив  посмотреть,  что  из
этого получится - препираться со старухой явно было бесполезно.
   -  Значит,  не   по   милицейской,   -   с   непонятным   удовлетворением
констатировала старуха. - Ты, милок, не серчай, что я тебя от  дел  отрываю.
Сдается мне, что у меня для тебя передачка имеется.
   - Подождите, - взмолился вконец сбитый с толку Мещеряков. - Кто говорит?
   Откуда вам известен номер моего телефона?
   - Савельевна говорит.
   - Кто вы?
   - Старушка  я,  милок,  пенсионерка.  А  с  телефончиком  твоим  вот  что
получилось: вышла это я к ящику "Вечерку"  достать,  ан  гляжу,  а  там  еще
чего-то есть. Нешто,  думаю,  бандероль?  И  откуда  бы  это  в  моем  ящике
бандероли взяться?
   Мещеряков открыл было рот, но смирился и решил дослушать до конца.
   -  Вынимаю  я  эту  бандероль,  -  продолжала  между  тем   разговорчивая
старушенция, - а это и  не  бандероль  вовсе,  а  тетрадка.  Толстая  такая,
голубая, с хоккеистами - не твоя, часом?
   - Не припоминаю, - честно признался Андрей.
   - А и молодец, что не врешь, - похвалила бабка. - Это я тебя проверила.
   Полковник опустился в кресло и страдальчески закатил глаза.
   - Собралась было я уже ящик закрывать, да вижу, белеется  там  что-то,  А
это как раз бумажка, из этой самой тетрадки вырванная, я уж проверила. А  на
бумажке телефончик твой, и все про тебя прописано: полковник, мол, Мещеряков
Андрей.  Ктой-то,  думаю,  хулиганничает?  Так  бы  и  выбросила,   да   тут
припомнила, чего днем-то было, и думаю, что же это я,  калоша  старая,  чуть
было важную бумагу не выбросила!
   - А что было-то?
   - И, милок! Стрельба была, мужика какого-то  заарестовали  -  в  военном,
пятнами весь, и ботинки высокие. Девку еще  забрали  незнакомую  -  красивая
девка, только морда разбитая, да рубаха на ей порвана. А  сосед  с  седьмого
этажа, который на зеленой машине, тот и вовсе убитый, "скорая" увезла.
   - Так, - сказал  Мещеряков,  закрывая  глаза.  Судя  по  всему,  Забродов
наломал-таки  дров,  и  его  в  конце  концов  зацапали.  Ну,   сукин   сын,
герой-одиночка... - А в тетрадочку вы не заглядывали? Что в тетрадочке-то?
   - А как же, милок, грешна, заглянула. Да там и нет ничего, одна страничка
всего исписана, все фамилии да адреса, да крестики какие-то...  Фамилии  все
больше не наши: Альтман какой-то, Кац, Гершкович вот... Наших-то двое всего:
   Климов Сергей да этот твой Забродов. Или это не тот?
   - Да тот, наверное.
   - Верно, что тот. Вот против его крестика-то и нету.
   - А можно вас попросить? Вы крестики посчитайте, если не трудно.
   - Что ж тут трудного, милок. Да я уж, грешным делом, и посчитала.
   Девятнадцать крестиков всего, не боле и не мене.
   - Вот черт... Спасибо, Савельевна, вы мне очень помогли.  Только  вы  вот
что, Савельевна, вы тетрадочку эту никому не показывайте. Я  завтра  с  утра
приеду и ее у вас заберу. Договорились?
   - Да хоть сейчас приезжай.
   - А не поздно?
   - Не поздно, милок. Сон у меня  стариковский,  слезы,  а  не  сон.  Сижу,
телевизор смотрю. Хорошо хоть, теперь всю ночь почти  кино  крутят.  Срамно,
конечно, бывает, ну да и то ладно - хоть поглядеть. А то ведь меня,  старую,
кроме телевизора и погреть некому.
   Старуха хихикнула.
   Узнав у нее адрес, Мещеряков устремился было к выходу из кабинета,  но  в
последний момент передумал и, сняв телефонную трубку, набрал служебный номер
Сорокина. Телефон не