сняли одежду.
   Разглядывая глубокие складки, которые залегли в углах улыбчивого  рта
Игоря, Илларион снова вспомнил о времени  и  подумал,  не  отпустить  ли
бороду и ему: она, оказывается, могла скрыть очень  многое.  Он  подавил
вздох:
   Игорь сейчас был  тем  самым  человеком,  видеть  которого  Забродову
совершенно не хотелось - по крайней мере до  тех  пор,  пока  история  с
квартирными кражами и убийством женщины рядом с Белорусским вокзалом  не
прояснится окончательно.
   - Привет, командир! - радостно воскликнул  Игорь  и  без  приглашения
забрался в кабину, аккуратно переложив букет на заднее сиденье. - Что-то
ты не торопишься!
   - Еще десять минут, - сказал  Забродов,  бросив  взгляд  на  часы.  -
Однажды твоя сестра уже устроила мне нагоняй за то, что я явился  раньше
времени.
   Они обменялись рукопожатием. Илларион против собственной воли обратил
внимание на то, что на Игоре новенькая дорогая куртка, а  разношенные  и
вечно нечищенные ботинки  сменились  тупоносыми  сапогами,  испускавшими
благородное матовое сияние, присущее хорошо выделанной  импортной  коже.
Сжимая ладонь Тарасова,  Забродов  ощутил  твердую  выпуклость  большого
перстня и вспомнил, что  Игорь  всегда  питал  необъяснимую  слабость  к
перстням и кольцам. Даже в армии, вернувшись из тяжелого рейда,  он  мог
часами  сидеть  перед  палаткой,  истово  орудуя  надфилем  и  вытачивая
очередную печатку из пулеметной гильзы или снятой  с  солдатского  ремня
бляхи. Но времена переменились, и  теперь  вместо  латунной  поделки  на
пальце у бывшего сержанта Тарасова красовался  полновесный  перстень  из
белого золота.
   - Ну и отлично, - устраиваясь на сиденье,  заявил  Игорь.  -  Значит,
явимся вместе. Будет, с кем поговорить. Терпеть не могу болтаться  среди
полузнакомых людей, как это самое в проруби.., и сказал  бы  что-нибудь,
да боишься опозориться. У всех, понимаешь,  высшее  образование,  все  о
возвышенном толкуют, все между собой знакомы, а ты ходишь между  ними  -
валенок валенком, даром что брат именинницы. Вот так  походишь-походишь,
глядишь - и уже пьяный, и все на тебя смотрят, как солдат на вошь:  чего
с  него,  необразованного,  возьмешь?  И  Таньке  неудобно,   и   самому
противно...
   - Вот не знал, что ты с комплексами,  -  заметил  Илларион,  запуская
двигатель. - Нарядился, как президент банка, а сам с комплексами.
   - А, это. - Игорь окинул себя неуверенным  взглядом.  -  Что,  совсем
по-дурацки выгляжу?
   - Наоборот, - искренне возразил Илларион, включая указатель  поворота
и глядя в  зеркало  заднего  вида  на  неуверенно  ползущий  по  слякоти
"москвич".  -  Выглядишь  на  порядок  лучше,  чем  раньше.  Как   будто
наследство получил.
   Ему было тошно от самого себя, но он словно против  собственной  воли
все время  задавал  Тарасову  наводящие  вопросы.  "Скотина  Сорокин,  -
подумал  Илларион,  трогая  машину  с  места.  -  Заразил  меня   своими
ментовскими штучками."
   - Да какое наследство! - Тарасов махнул рукой. - Это Татьяна на  меня
наехала: не смей, говорит, являться ко мне  на  день  рождения  в  таком
виде. И вообще, говорит, выбрось  эти  тряпки  и  оденься  как  человек,
зарплата позволяет. Я подумал: а что? В самом-то деле, чего я хожу,  как
бомж? Я теперь парень холостой,  неженатый,  зарплата  и  в  самом  деле
позволяет... На что мне, черт дери, копить? Для кого экономить?  А  так,
глядишь, какая-нибудь девушка посмотрит-посмотрит, да и западет  -  если
не на меня, так хоть на новые ботинки.
   - Гм,  -  сказал  Илларион.  Горячая  речь  Тарасова  показалась  ему
чересчур горячей и не слишком убедительной, хотя придраться,  вроде  бы,
было не к чему.
   Илларион подумал, что это яд подозрения отравляет его  мозг,  искажая
все, что он видит, придавая  всему  уродливые,  мрачные  очертания.  Эта
мысль заставила его нахмуриться.
   - Ты чего хмуришься, командир?  -  спросил  Тарасов,  заметивший  его
пантомиму. - Голова болит?
   - Клапана стучат, - сказал Илларион первое, что пришло в голову.
   Тарасов склонил  голову  на  бок,  прислушиваясь  к  ровному  урчанию
двигателя.
   - Показалось тебе, командир.
   - Значит, показалось, - сказал Илларион и напомнил себе, что он  едет
на день рождения к любимой женщине,  и  значит,  должен  соответствовать
случаю, а не смотреть бирюком, измышляя способы ущучить ее брата.
   "Лендровер" разминулся с милицейским "уазиком", и  Забродов  невольно
покосился на Игоря, чтобы посмотреть,  как  тот  реагирует  на  милицию.
Тарасов, как и следовало  ожидать,  не  обратил  на  машину  блюстителей
порядка ровным счетом никакого внимания.  Он  сосредоточенно  копался  в
многочисленных карманах своей куртки, что-то разыскивая. Во рту  у  него
торчала неприкурениая сигарета. Наконец Тарасов нашел то, что  искал,  и
чиркнул колесиком архаичной медной зажигалки. Иллариону показалось,  что
зажигалка имеет цилиндрическую форму, и еще ему почудилось,  что  он  ее
уже где-то видел - ее или точно такую же, причем не у Игоря, а у кого-то
другого.
   Тарасов положил зажигалку обратно в  карман,  не  дав  Иллариону  как
следует рассмотреть ее. Забродов не стал просить его показать зажигалку,
но дал себе слово в ближайшее время подержать ее в  руках  и  попытаться
вспомнить, где видел похожую.
   Расплескивая грязные лужи, "лендровер" свернул во двор и  остановился
напротив подъезда Татьяны. Илларион заглушил двигатель и затянул  ручной
тормоз.
   Тарасов уже  поднял  воротник  и  положил  ладонь  на  ручку  дверцы,
готовясь нырнуть  под  мокрый  снег,  который  незаметно  превратился  в
ледяной монотонный дождик, но Илларион остановил его,  положив  руку  на
плечо.
   Игорь обернулся.
   - Что, командир? - спросил он.
   - Да черт его знает, - сказал Илларион  совершенно  искренне.  -  Как
живешь, сержант?
   - Ты чего, командир? Видимся же, считай, каждый божий день. Нормально
я живу, не жалуюсь. А вот у  тебя,  я  вижу,  что-то  не  в  порядке.  С
Танькой, что ли, поссорился? Так это ерунда, помиритесь. Она же на  тебе
помешалась, только и слышишь от нее - Илларион да  Илларион,  ни  о  чем
другом говорить не может. Сроду с ней такого не было.  Прямо  заколдовал
ты ее. Так что не горюй, все будет в норме. А хочешь, я с ней  поговорю?
Она у меня умная, все понимает, не  то  что  некоторые,  которым  только
шмотки да косметика от мужика нужны... чтобы, понимаешь, других  мужиков
клеить. Так поговорить с Танькой?
   - Не надо, - сказал Илларион, стараясь не отводить глаза. - Я  с  ней
не ссорился. Как можно с ней ссориться, сам подумай?
   - Еще как можно! - Тарасов рассмеялся, сверкнув крепкими зубами. - Мы
даже дрались, помню, лет до пятнадцати. Она, зараза, крупная была,  а  я
мелкий такой, все норовил за волосы ее.., они у нее длинные были, не то,
что теперь.
   - Позорище, - сказал Илларион  и  перегнулся  через  спинку  сиденья,
чтобы взять букет. - Стыд, срам и безобразие. А  еще  сержант  спецназа,
командир экипажа спасателей!
   - Так это когда было! - ответил Игорь.
   - Да, сказал Илларион, - время идет. Подержи букет, я запру машину.
 
Глава 15 
 
   В полутемной комнате медленно перемещались в  танце  пары.  Пар  было
немного, но в однокомнатной квартире Татьяны Тарасовой не хватало  места
даже  для  такого  мизерного  количества  танцующих,  и  они  все  время
сталкивались, цепляясь локтями. В  комнате  было  душно,  по  запотевшим
стеклам тек конденсат, а торшер в углу светил как бы сквозь туман  -  на
кухне засели курильщики, и дым через открытую дверь расползался по  всей
квартире. Илларион нарисовал на запотевшем стекле улыбающуюся  рожицу  и
тут же стер ее - нарисованная улыбка получилась печальной.
   В углу за отодвинутым к  стене  столом  кто-то  вполголоса  спорил  о
политике  и,  в  частности,  о  чеченской   войне,   оперируя   фактами,
почерпнутыми из программы "Время". Время от времени спорщики  переходили
на крик,  но  тут  же,  спохватившись,  снова  принимались  заговорщицки
сипеть, то и дело звякая наполняемыми рюмками и  слепо  тыча  вилками  в
остатки  закуски.  Игорь  Тарасов,  одетый  с  элегантной  небрежностью,
которую можно позволить себе только за очень большие  деньги,  непохожий
на  самого  себя,  совершенно   преображенный,   танцевал   с   какой-то
редакционной девицей.
   У  девицы  было   красивое,   сильно   накрашенное   лицо,   короткие
иссиня-черные волосы, длинная шея, прямые плечи,  плоская  грудь,  узкие
бедра и великолепные, хотя и несколько  тонковатые  на  вкус  Иллариона,
ноги, удлиненные высокими каблуками. Иллариону  показалось,  что  девица
обладает весьма дорогостоящими привычками,  и  он  с  невольной  улыбкой
вспомнил  утверждение  Игоря,  что   какая-нибудь   девушка   непременно
"западет" на его новые ботинки. Дело было, конечно, не в ботинках, но  в
целом  бывший  сержант  оказался  прав.   Это   наводило   на   грустные
размышления, и Илларион поспешно отыскал взглядом Татьяну.
   Татьяна  танцевала  с  каким-то  шарообразным   субъектом,   заросшим
рыжеватой, тщательно подстриженной,  прореженной  и  надушенной,  но  от
этого не менее отталкивающей щетиной. Сегодня она была красива  какой-то
особенной,  ранящей  красотой,  и  у  Забродова  болезненно,  словно   в
предчувствии близкой разлуки, сжалось сердце.
   Поймав его взгляд, Татьяна радостно помахала ему  рукой,  и  Илларион
улыбнулся в ответ.  Шарообразный  субъект  что-то  втолковывал  Татьяне,
время от времени снимая с ее талии жирную руку и энергично  жестикулируя
для пущей убедительности, и Иллариону стало жаль его: толстяк танцевал с
самой красивой женщиной в мире и даже не замечал этого,  бездумно  тратя
минуты редкого счастья на пустую  болтовню.  Танец  в  паре  с  Татьяной
вызывал у него столько же чувств, сколько вызвало бы танго с  больничной
табуреткой, и Забродов с грустью подумал о том, что в  наше  время  люди
совершенно разучились получать удовольствие от таких простых вещей,  как
общение с красивой женщиной, когда ты одинок, глоток воды, когда  хочешь
пить, еда, когда голоден, и сон, когда валишься с ног от усталости.  Все
удовольствия давно смешались в  неразличимую  серую  массу,  чудовищный,
приправленный алкоголем и кокаином  винегрет,  на  поверхности  которого
бледно-зеленой  плесенью  взошел  вездесущий  бумажный  прямоугольник  с
портретом американского президента. Стараясь не греметь, Забродов открыл
форточку, впуская в комнату струю холодного ночного воздуха,  нашарил  в
кармане сигареты и отправился на кухню, где обосновались курильщики.
   Войдя, он плотно прикрыл за собой  дверь  и  сразу  же  споткнулся  в
темноте о чьи-то ноги. Ноги принадлежали сидевшему на табурете  у  самой
двери парню. Парень сидел не один: на коленях у него смутно темнела  еще
одна  фигура.  Судя  по  некоторым  движениям  и  негромким,  но   очень
откровенным звукам, эти двое целовались взасос.  Споткнувшись,  Илларион
потерял  равновесие  и  схватился  за  чье-то  узкое,  обтянутое  тонким
синтетическим свитером плечо.
   - Пардон, мамзель, - сказал он девушке, которую ненароком задел.
   - Сильвупле, мадам, - ответили ему мужским голосом.
   У окна, где мерцали в темноте красные огоньки сигарет, кто-то коротко
рассмеялся.
   - Вы так и будете стоять на моей ноге? - спросил второй парень  -  не
тот, за которого схватился Илларион, а тот, что сидел на табурете, держа
партнера на коленях.
   - Извините, - сказал Илларион и прошел вглубь кухни, стараясь  больше
ни на кого не наступать  и  сильно  подозревая,  что  его  пылающие  уши
светятся в темноте, как стоп-сигналы.
   Он без приключений добрался до кухонного стола и закурил, уже  мечтая
поскорее убраться отсюда - миловавшаяся парочка сильно  действовала  ему
на нервы.
   - Еще  один  раб  никотиновой  зависимости,  -  прокомментировал  его
появление некто невидимый, о ком можно было сказать только  то,  что  он
носит очки, линзы которых сверкали в  темноте  призрачными  зеленоватыми
бликами. - Кто вы, несчастный собрат?
   - Я жертва цепи несчастных случайностей,  -  по  памяти  процитировал
Илларион.
   - Как и все мы, - закончил цитату очкарик,  сразу  завоевав  уважение
Иллариона. - Это заметно, - хихикнув, продолжал он. - Чем не  несчастная
случайность: отправиться покурить в строгой мужской  компании  и  первым
делом наступить на этих голубков.
   - Да пошел ты, - томно ответили возле двери.
   - Однако, - глубоко затягиваясь сигаретой, прокомментировал Илларион.
   - А, - с непонятной интонацией сказал очкарик, разглядев  в  мерцании
разгоревшегося уголька черты лица своего  собеседника,  -  Так  это  вы,
таинственный незнакомец! Судя по вашему виду, вы не одобряете  однополую
любовь.
   - Каюсь, - сказал Илларион. - Я явился сюда именно  для  того,  чтобы
наступить на ногу молодому человеку, который сидит у дверей.
   Курильщики захихикали, очкарик  одобрительно  хмыкнул,  а  парочка  у
дверей молча встала и покинула  помещение.  Илларион  подошел  к  двери,
нащупал табуретку, поставил ее возле стола и уселся.
   - Выпьете? - спросил чей-то хрипловатый голос, и в  рассеянном  свете
уличного фонаря блеснуло бутылочное горлышко. Илларион кивнул и тут  же,
спохватившись, сказал: "Да". - Правда, мы тут все из одного  стакана,  -
виновато предупредил обладатель хриплого голоса.
   - Это неважно, - сказал Илларион. - А что у вас с голосом?
   - Сифилис в последней стадии, - с  готовностью  ответил  хрипатый,  и
Илларион как-то сразу понял, почему  Игорь  Тарасов  порой  ощущал  себя
неуютно в компании сослуживцев сестры.  Здесь  действительно  надо  было
держать ухо востро. - Извините, я пошутил, - продолжал хрипатый. - Это я
просто интервью брал на митинге коммунистов и почему-то решил, что  могу
перекричать мегафон.
   - Это он у нас так шутит, - сказал из темноты еще один голос.  -  Ох,
Гена, дошутишься ты когда-нибудь.
   Хрипатый Гена с бульканьем плеснул  из  бутылки  в  стакан.  Илларион
задержал дыхание и выпил. В руку ему сунули кусок  соленого  огурца,  на
ощупь казавшийся надкушенным. Пользуясь  тем,  что  его  лица  никто  не
видит, Илларион брезгливо поморщился и сунул огурец в рот.
   - Значит, вы и есть тот глубоко засекреченный тип, которого прячет от
нас Татьяна? - снова пристал к  нему  очкарик.  -  Вы  попали  в  плохую
компанию. Вас окружают акулы  пера  и  барракуды  диктофона,  которые  в
считанные минуты оставят от вашей секретности рожки да ножки.
   - У меня нет секретов, - сказал Илларион, поскольку просто промолчать
было невежливо.
   - Звучит как "комментариев не имею", - заметил хрипатый  Гена,  снова
принимаясь звякать  и  булькать.  -  Боюсь,  Саня,  что  здесь  тебе  не
посветит.
   - А это мы еще посмотрим, - возразил очкастый Саня.  Илларион  только
теперь понял, что тот изрядно пьян. - Итак,  начнем  от  печки.  Как  вы
относитесь к сексуальным меньшинствам?
   - Я к ним не отношусь, - мягко парировал Забродов.
   -  Ответ  столь  же  хрестоматийный,  сколь  и  бессодержательный,  -
констатировал очкарик. -  Надо  ли  это  понимать  так,  что  вы  их  не
одобряете?
   - Мне их жаль, - сказал Илларион. - Так же, впрочем, как и вас.
   - Почему это вам меня жаль? - опешил очкарик.
   - Вы пришли поздравить с  днем  рождения  красивую  женщину.  Там,  в
соседней комнате, полно других красивых женщин, танцы, а вы заперлись на
кухне и целый вечер глушите  водку,  курите  и  пристаете  к  незнакомым
мужчинам с нескромными вопросами.
   Хрипатый Гена фыркнул и опрокинул в себя содержимое стакана.
   - Отменно, старина, -  прохрипел  он  осипшим  от  водки  голосом.  -
По-моему, нам есть о чем подумать.
   Он где-то прав, а, Саня? Где вы работаете, старина?  На  телевидении?
Мне нравится ваш стиль. Может, возьмете меня к  себе?  У  вас  наверняка
есть своя программа... а может быть, целый канал? Я слышал,  планируется
создание нового канала...
   Илларион на ощупь нашел на столе пепельницу, потушил сигарету и вышел
из кухни.
   Игорь Тарасов все еще танцевал с редакционной девицей,  которая  была
уже готова к употреблению, а может быть, только  притворялась.  Небритый
шарообразный субъект доказывал что-то утомленной даме лет  сорока  пяти,
загнав ее в угол под торшером и не давая вырваться.
   Иллариону показалось, что  он  продолжает  произносить  ту  же  речь,
которую произносил, танцуя с Татьяной. За отодвинутым к стене столом уже
не пили и не спорили - там кто-то спал, уронив всклокоченную  голову  на
испятнанную скатерть и отвернув от  танцующих  обиженное  бледное  лицо.
Форточка опять была  закрыта.  Илларион  испытал  ощущение,  похожее  на
кратковременный приступ клаустрофобии, которое, впрочем, тут же прошло.
   - У тебя такой вид, словно тебе до  смерти  хочется,  чтобы  все  мои
гости провалились сквозь землю, -  сказала  незаметно  подошедшая  сзади
Татьяна.
   Илларион, не оборачиваясь, накрыл ее ладонь своей.
   - Это плохо? - спросил он.
   - Наверное, плохо, - со вздохом сказала Татьяна. - Они хорошие люди и
делают хорошую газету.., но мне тоже хочется, чтобы  они  ушли.  Видимо,
сказывается твое дурное влияние.
   - Тогда пусть проваливают в свою  редакцию,  и  делают  свою  хорошую
газету там. Представляешь, какой-то очкастый Саня пытался взять  у  меня
интервью на кухне.
   - Что ты ему сказал? - насторожилась Татьяна. - Не смейся, не смейся!
Ты его не знаешь. Вы долго разговаривали?
   - Недолго, - ответил Илларион. - Не  волнуйся,  я  был  сдержан,  как
сфинкс. Хочешь потанцевать?
   - А вот не хочу. Хочу с тобой поговорить.
   - Интервью? - Илларион высоко поднял брови.
   - Совсем наоборот. Мне нужно что-то  тебе  рассказать.  Что-то  очень
важное.., а может быть, мне только кажется, что  важное.  Не  сейчас,  а
когда все разойдутся.
   Ты ведь останешься?
   Илларион кивнул. Татьяна благодарно чмокнула его в щеку  и  упорхнула
выручать даму, которая почти пала под напором  разговорчивого  толстяка,
затопленная потоком его красноречия.  Илларион  снова  поискал  взглядом
Игоря Тарасова, но не нашел. Длинной девицы с томным  накрашенным  лицом
тоже нигде не было. "Ай да ботинки!" - с  улыбкой  подумал  Илларион.  В
туалете щелкнула задвижка, и мимо Иллариона в  комнату  один  за  другим
протиснулись двое молодых людей. Судя по манере одеваться  и  двигаться,
это были те самые, которых Забродов спугнул на кухне.  Илларион  зевнул,
деликатно прикрывшись ладонью, и украдкой посмотрел на  часы.  Было  еще
совсем рано, а значит, веселье обещало длиться до бесконечности. Это был
один из тех моментов, когда Илларион страстно хотел  оказаться  один  на
один с дикой природой, будь то леса и  болота  Завидовского  заповедника
или Сирийская пустыня, где его группа однажды  двое  суток  просидела  в
песках без воды и пищи.
   Тряхнув головой, Илларион взял себя в руки и  решил,  что  пора  дать
новый толчок забуксовавшему веселью. Через минуту он  уже  отплясывал  с
вырвавшейся из-под торшера дамой, которая на  поверку  оказалась  весьма
горячей штучкой и, казалось,  только  и  ждала  Забродова,  чтобы  пойти
вразнос. Издали подмигнув с интересом наблюдавшей за их пляской Татьяне,
Илларион вместе со своей новой партнершей взял штурмом задымленную кухню
и  под  конвоем  вывел  оттуда  хрипатого  Гену,  очкастого  Саню  и  их
молчаливого друга, который  оказался  худосочным  субъектом  с  обширной
блестящей  лысиной  и  висячими  запорожскими  усами.  Он  сдал  пленных
скучавшим на диване дамам, после чего мобилизовал молодых людей, которые
опять присели в уголке и нацелились миловаться, и отправил их  на  кухню
мыть посуду и заваривать чай.
   - Послушайте.., как вас... - сказала его партнерша, сдувая упавшую на
раскрасневшееся лицо прядь обесцвеченных гидропиритом волос.
   - Забродов, - напомнил Илларион.
   - Послушайте,  Забродов,  какого  черта  вы  не  женаты?  Перестаньте
строить глазки этой девчонке, она вас не стоит. Женитесь на мне!  Я