ны. Надо отдать им должное,
отсутствие Мещерякова они  заметили  почти  сразу  и  немедленно  уселись  в
машину. Красный "ситроен" взревел мотором и бросился в погоню.
   Илларион Забродов вышел  во  двор  гастронома  и  расплатился  со  своими
"волонтерами". Намеки на то, что надо бы надбавить, он оставил без  внимания
и вернулся на улицу, став  на  бровку  тротуара.  Через  минуту  возле  него
остановилась машина Мещерякова, и Илларион,  заранее  улыбаясь,  забрался  в
салон.  Андрей  молча  покосился  на  него  и  отъехал  от  тротуара,  сразу
перестроившись во второй ряд.
   - Ну, - сказал он, - рассказывай, Аника-воин.
   - Что же рассказывать, - развел руками Илларион. - Ты, я вижу, и так  все
знаешь.
   - Знаешь... - передразнил Мещеряков. - Ты зачем  ментов  повоевал?  Книги
какие-то украл...
   - Совершенно верно,  -  подтвердил  Илларион,  -  украл.  Только  сначала
пришлось убить хозяина книг, а то он с "Коньком-горбунком"  расставаться  не
хотел. Они мне привет от Северцева передали, Андрей.
   Мещеряков опасно "подрезал"  троллейбус  и  болезненно  сморщился,  когда
сзади загудел мощный клаксон.
   - Вот оно что... То-то я смотрю, Сорокин какой-то не такой ко мне явился.
   - Это который милицейский полковник?
   -  Он  самый.  Пришел  узнать,  бешеный  ты  или,  может,  действуешь  по
секретному заданию правительства и лично господина Президента...
   Объезжая небольшую выбоину в  асфальте,  он  едва  не  угодил  колесом  в
открытый канализационный люк, резко крутанул  руль  и  чуть  не  врезался  в
бордюр.
   - Слушай, давай где-нибудь остановимся и спокойно поговорим,  -  попросил
Илларион. - По-моему, ты волнуешься, а я еще пожить хочу.
   - Ты? - задрал брови Мещеряков. - Кто бы мог подумать.
   Тем не менее, машину он  остановил.  Оглядевшись,  Илларион  с  некоторым
удивлением заметил в двух шагах от места их  парковки  хорошо  знакомый  ему
уютный ресторанчик, где они любили посидеть с Мещеряковым и Левой Штурминым,
когда тот еще был жив.
   - Хорошо ориентируешься на местности, - похвалил он. - Прямо Дерсу Узала.
   - А ты думал, - хмыкнул Мещеряков, запирая машину.
   Они сели за столик и заказали коньяк.
   - Так это Сорокин у тебя сидел, когда я звонил? - спросил Илларион, когда
их заказ появился на столе, а официант ушел.
   - Сорокин, Сорокин, - закивал Андрей, пробуя коньяк.
   С  полковником  Сорокиным  Иллариону  приходилось  сталкиваться   дважды.
Впервые тот возник на горизонте Забродова, когда  расследовалось  дело  двух
его бывших курсантов, которые по пьяному делу  убили  омоновца  и  захватили
микроавтобус с детьми. Вторично они встретились, когда Москву терроризировал
полусумасшедший скульптор Хоботов, получивший  в  народе  прозвище  Удав  за
неприятную привычку душить людей голыми руками. И вот теперь тот же  Сорокин
расследует его, Иллариона Забродова, собственное  уголовное  дело.  С  одной
стороны,  это  было  неплохо:  Илларион  уважал  в  Сорокине  стопроцентного
профессионала - умного, цепкого, никогда не бросающего дело  на  полпути.  С
другой стороны, это было паршиво, и по тем же причинам. Этот, если уж  сядет
на хвост, легко не отцепится.
   - И что думает наш полковник по  поводу  этого  дела?  -  поинтересовался
Илларион, тоже попивая коньяк, оказавшийся, кстати, весьма неплохим.
   - Полковнику это дело не шибко нравится, - проинформировал  Мещеряков.  -
По-моему, он в легком обалдении. Тебя  он  знает  и  не  может  понять,  как
похищение четырех имеющих  практически  нулевую  стоимость  книг  и  дневной
выручки старика букиниста - не говоря уже об убийстве - соотносится  с  тем,
что ты из себя представляешь. Он, конечно, далек от того, чтобы  с  места  в
карьер брать в оборот своих ментов, но никак не может понять, почему  вместо
группы захвата к тебе на дом поехал какой-то начальник отделения с  четырьмя
сержантами. Теперь на бытовые драки омоновцы выезжают, а эти приперлись, как
к теще на блины. Я ему в общих чертах обрисовал ситуацию. Поверил он мне или
нет, не знаю, но к этому капитану...
   - Рябцеву, - подсказал Илларион.
   - Да, кажется, так. Так  вот,  полковник  к  нему  обещал  повнимательнее
присмотреться. Но, сам понимаешь, не пойман - не вор. Сколько ты ни  тверди,
что Рябцев этот - шкура,  все  равно  будет  твое  слово  против  его.  Одна
надежда, что найдут настоящего убийцу.
   - Слабая надежда.
   - Отчего же. Утром после убийства свидетели видели около лавки Гершковича
припаркованную машину. Да что свидетели! Как я понял, даже  эти  обалдуи  из
районной прокуратуры, которые осматривали место происшествия, ее видели.
   Внимания, естественно, на нее  не  обратили:  мало  ли  машин  на  улицах
ночует. Но вот интересная штука: вдруг выяснилось, что вечером ее там  никто
не видел.
   Вечером не было, в пять утра была, а в восемь уже  исчезла,  и  никто  не
заметил, куда. Это, конечно, ерунда, но ты же Сорокина  знаешь,  он  в  тылу
ничего не оставляет. Вот его  ребята  и  выяснили,  что  никому  из  жильцов
близлежащих домов эта машина не принадлежит и в гости ни  к  кому  на  таком
"броневике" не приезжали... Опросили, конечно, не всех, но это не так важно.
Сам знаешь, соседи всегда в курсе, у кого что в холодильнике  и  тем  более,
кто на чем ездит.
   - Оперативно работают, - похвалил милицию Илларион. - Постой,  ты  сказал
"броневик"?
   - Ну, знаешь,  так  в  народе  первую  модель  "москвича"  называют-такой
носатый, с фарами по бокам.
   - Зеленый, - сказал Илларион упавшим голосом.
   - Зеленый, - подтвердил Мещеряков. - Ты что-то знаешь?
   - Может, да, а может, нет. Проверить надо. Так ты мне дашь машину?
   - Я-то надеялся, что ты про это забудешь...
   - Жалко, полковник?
   - Конечно, жалко. Знаю я тебя.
   - Ну, езжу я, пожалуй, все-таки получше, чем ты.
   - Не спорю. Но где? Для тебя же что дорога, что поле,  что  стена  -  все
едино.
   - Не хнычь. В следующий раз замочу ювелира и куплю тебе "кадиллак".
   - Идиот.
   - Бронированный. Я имею в виду "кадиллак". Дашь машину?
   - Свою не дам, тем более, что за мной благодаря тебе теперь тоже следят.
   Бери машину жены, она все равно на курорт  укатила  молодым  бездельникам
мозги крутить. Из гаража я ее уже выгнал, подойдешь и возьмешь. Вот ключи. И
учти: помнешь машину, ремонт за твой счет.
   - Это если я жив буду.
   - Ты-то? Думаю, будешь. А нет, так жена тебя из-под земли достанет,  а  я
ей помогу. Выкопаем мы тебя и спросим...
   - Тихо, полковник, - сказал вдруг Илларион. - Спасибо тебе за  машину,  а
теперь вставай и иди.
   - Ты чего? Обиделся, что ли?
   - Я на тебя, друг Андрюша, сроду не обижался. Просто  "хвост"  твой  тебя
наконец нашел. Не надо, чтоб они нас вместе видели.
   Мещеряков выглянул в окно и  увидел  красный  "ситроен",  возле  которого
стоял все тот же спортивного вида  здоровяк  и  вовсю  вертел  головой,  ища
кого-то.
   - Видишь, люди волнуются, - сказал Илларион. - Давай, иди. Удачи тебе.
   - Мне-то что. Тебе она нужнее.
   - Ну, мы с ней друзья до гроба, - сказал Илларион.

Глава 6

   В то самое время,  когда  посланные  полковником  Сорокиным  оперативники
заканчивали опрос жильцов прилегающих  к  букинистической  лавке  Гершковича
домов, а Илларион Забродов внимательно изучал просунутое  в  щель  служебное
удостоверение  капитана  Рябцева,  Василий   Дубовец,   печально   известный
населению пяти окрестных деревень под кличкой Васька Дуб, со  стоном  открыл
глаза.
   Это был мучительный процесс, и Ваське так и не  удалось  довести  его  до
конца - левый глаз почему-то ни в  какую  не  желал  открываться.  С  трудом
поднеся к нему дрожащую руку, Дубовец нащупал большую опухоль,  отозвавшуюся
на прикосновение тупой ноющей болью. "Это мне кто-то с правой засветил, - со
знанием дела решил он. - Вот суки".
   Вечер тонул в тумане, из которого, хорошенько порывшись в памяти,  Васька
смог выудить только видение чьего-то некрашеного штакетника, от которого  он
с  пьяным  упорством  пытался  отодрать  планку.  Помнится,  по  ту  сторону
штакетника хрипло надрывался невидимый в темноте кобель, а  со  всех  концов
деревни ему вторили коллеги и соплеменники. Чей это был штакетник и кого  он
собирался приласкать планкой, Васька, как ни пытался, вспомнить не мог.
   Похмелье было чудовищным - впрочем, не хуже,  чем  вчера,  позавчера  или
неделю назад. Васька хотел было снова заснуть, но вдруг ощутил настоятельную
необходимость выйти во двор по малой нужде. Некоторое  время  он  размышлял,
что лучше: попытаться сейчас встать или сделать дело прямо так, не вставая.
   Получалось, что вставать все-таки надо - Васька не хотел подмачивать свою
мужскую репутацию.
   Медленно приподняв голову, он ощутил, что наша  планета,  чтоб  ей  пусто
было, все-таки вертится, причем почему-то сразу во все стороны.  Он  тряхнул
головой.
   Стало очень больно, но вращение замедлилось, и он кое-как,  придерживаясь
за спинку кровати, сумел встать.
   Кровать вроде бы была его. Несколько мучительных минут ушло на то,  чтобы
разыскать сапоги, которые обнаружились почему-то у него на ногах  -  грязные
до самого верха, с налипшей на подошвы уже засохшей глиной и, кажется  -  ну
да, блин, точно! - навозом. Некоторое время он тупо смотрел на  них,  тяжело
ворочая в голове мысли о том, что Верка, стерва, совсем от рук отбилась,  не
могла разуть уставшего после работы мужа, так в говняных сапогах и оставила,
шалава. Потом природа во весь голос  заявила  о  себе,  и  Васька,  на  ходу
лихорадочно ковыряясь в ширинке, заспешил на улицу,  по  дороге  с  грохотом
опрокинув стоявшие на лавке в сенях пустые ведра. Хрипло  выматерившись,  он
выбрался на крыльцо, повернулся спиной к улице и долго  стоял,  привалившись
плечом  к  столбику  крыльца,  обильно  поливая  начавший  уже  желтеть   от
ежеутреннего употребления куст сирени.
   Вернувшись в дом,  Васька  Дуб,  шатаясь,  остановился  посреди  комнаты,
прислушиваясь к разнообразным ощущениям,  переполнявшим  организм.  Ощущения
были еще те. Голова, само собой, трещала по всем  швам,  в  глазах  плыло  и
двоилось.
   Вдобавок ко всему он чувствовал, что  у  него  разбито  колено,  а  кисть
правой руки опухла, став похожей на надутую резиновую перчатку. И  это  все,
не считая подбитого глаза.
   Но главные мучения доставляла, конечно, голова. Нужно было срочно  что-то
предпринимать, вот только что именно, Васька не знал.
   - Верка! - хрипло пискнул он не своим голосом и, прокашлявшись, повторил:
   - Верка!
   Никто не  отозвался,  только  разбуженный  хозяйским  голосом  кот  Моряк
прилетел, задравши хвост, и хрипло завопил, требуя кормежки.
   - Мышей лови, падла, - посоветовал коту Васька, но тот  заткнулся  только
после того, как схлопотал сапогом по ребрам. Жены, конечно, дома не было. Об
этом можно было догадаться сразу, не надрывая горло, - шалава опять  сбежала
ночевать к теще. То есть это она говорит, что к теще, а поди проверь.
   - Делать мне больше нехрена, - сообщил Васька Моряку,  который  зализывал
ушибленный бок, осторожно кося на хозяина желтым недоверчивым глазом.  -  Ты
не знаешь, у нас водяры не осталось?
   Моряк дернул хвостом и куда-то удалился с  гордым  и  независимым  видом,
скорее всего, опять в соседний курятник - душить цыплят.
   Васька пошарил по углам, ища заначку, но только  весь  обвешался  пыльной
паутиной.  На  столе  обнаружилась  банка  из-под   огурцов,   до   половины
наполненная мутным рассолом, и он пил из нее, пока  в  рот  не  полез  укроп
пополам со смородиновым листом и  прочий  хрен.  Ему  немного  полегчало,  и
Васька вспомнил, что еще не  заглядывал  под  печку.  Вообще-то,  водке  под
печкой быть не полагалось, но чего не учудишь с пьяных глаз?
   Он заметил Митяя, только когда споткнулся о его  ногу.  Сначала  он  тупо
уставился на эту ногу в рабочем кирзовом башмаке, гадая, откуда здесь  могла
взяться какая-то нога, когда обе его, Васькины, ноги при нем, и  лишь  потом
заметил прикрепленного к этой ноге Митяя. Друг Митяй лежал уткнувшись мордой
в просыпавшуюся из печки золу, и не подавал признаков жизни.
   - Во, блин, - сказал Васька. - Неуж-то я по пьяни Митяя замочил?
   Честно говоря, он давно подозревал, что когда-нибудь этим кончится. И сам
подозревал, и Верка предупреждала. Она и накаркала, шалава, решил Дуб и  уже
начал прикидывать, что ему взять с собой в бега и в какую сторону  податься,
когда Митяй вдруг нечленораздельно замычал и  подтянул  под  себя  ту  самую
ногу, о которую споткнулся Васька.
   -  С-с-сука,  -  дрожащим  голосом  выдохнул  Васька  и  принялся  трясти
собутыльника, пытаясь привести его в чувство.
   С Митяем они сошлись давно и  были,  что  называется,  два  сапога  пара:
вместе пили, вместе приворовывали на  складе,  где  Митяй  занимал  почетную
должность грузчика и ночного  сторожа,  вместе  портили  девок,  когда  были
помоложе и еще  представляли  для  последних  какой-то  интерес,  вместе  же
судились по хулиганке и, отсидев свое, вернулись в родной колхоз с  разницей
в полгода - Дубу дали больше, да он и не спорил: какая, блин, разница... Они
так сдружились, что шалава Верка иногда кричала ему, когда была  надежда  на
то, что он ее еще слышит: "На Митяе своем женись и живи с ним,  и  с...сь  с
ним, алкоголик!". А какой-то умник из подрастающего поколения написал  мелом
на доске объявлений перед клубом: "Дуб с  Митяем  -  раздолбай".  Они  тогда
провели целое следствие, но так и не узнали имени автора. А жаль, они бы ему
расписали задницу, да так, что потом не отмоешь: талантливый Митяй,  загорая
на зоне, освоил азы сложного и популярного в  народе  искусства  татуировки,
так что надпись могла получиться на славу.
   То, что друг Митяй оказался все-таки жив, радовало несмотря  на  то,  что
он-то как раз подмочил  свою  мужскую  репутацию,  о  чем  свидетельствовало
большое мокрое пятно, расплывшееся по грязным доскам пола.
   - Э, Митяй, - снова начиная трясти друга, хрипел Васька, - вставай,  весь
пол обос...л, захлебнешься!
   Немного позже они сидели во дворе, щурясь на  серенький  свет  непогожего
утра. Рядом, разложенные на поленнице, подсыхали Митяевы штаны, уже начавшие
издавать характерный запах. Денег не было.
   - Слышь, Митяй, - подал голос Дуб, - а давай бизнес сделаем.
   - Какой такой бизнес? - не понял Митяй. - Ты че, в петухи подался?
   - Темный ты, Митяй, - не обиделся Дуб.  -  Бизнес  -  это  когда  толкнул
чего-нибудь, а бабки на карман.
   - А чего толкать-то будем? Моряка твоего, что ли?
   - Не. Мы рыбы наловим и Людке, продавщице, толкнем. И ей навар, и нам  на
опохмелку.
   - Какая рыба, - простонал Митяй,  придерживая  обеими  руками  голову.  -
Смотри, чтоб рыба тебя не поймала. Ты как  хочешь,  а  я  сейчас  удочку  не
подниму.
   - Какая, на хрен, удочка! Мы ее того... ну, ты в курсе.
   - Это гранатой твоей, что ли?  В  нашем  пруду?  Ты  че,  блин,  по  зоне
соскучился?
   - На Белое поедем, - не сдавался Дуб. - Там место глухое, ни одна б... не
услышит, и рыбы прорва, хоть ж... ешь.
   - Далеко же! - взмолился Митяй. - Двадцать верст в один конец!
   - За полчаса доедем, - кивнул Дуб в сторону сиротливо торчавшего  посреди
двора "Днепра". Митяй заметил, что  переднее  сиденье  уже  успела  обгадить
какая-то предприимчивая курица. - Полчаса на озере, полчаса  обратно,  всего
будет полтора.
   И сразу к Людке за пол-литрой. Ты прикинь: полтора часа, и ты в  порядке.
А так ведь целый день промаемся.
   - Может, Сидоровна нальет? - с надеждой предположил Митяй.
   - Ага, - сказал Дуб, - нальет. Беги, разевай хлебало.  Кто  ее  позавчера
перед магазином за вымя хватал, молочка просил?
   - Кто? - с интересом спросил Митяй, дивясь, как это  он  пропустил  такой
цирк и в то же время терзаясь смутными подозрениями. Подозре1й1я  немедленно
подтвердились.
   - Во дает, блин! - восхитился Дуб. - Я  думал,  ты  помнишь.  Я  ж  тебе,
козлу, говорил: не жри ты этот денатурат, на кой хрен он тебе сдался...
   - Я, что ли?..
   - А то кто! Я думал, пришибет она тебя, насилу отобрал.
   - Да, - опечалился Митяй. - Не нальет. Надо ехать, блин.  У  тебя  штанов
лишних нету?
   Через  полчаса,  громко  тарахтя  ржавым  глушителем,  старый  "днепр"  с
коляской лихо выскочил на верхушку поросшего соснами бугра, при этом едва не
перевернувшись! Дубовец резко затормозил, и Митяй, судорожно цеплявшийся  за
него всю дорогу, со всего размаха воткнулся носом в спину приятеля.
   - Да полегче ты, гондон одноглазый!
   - Ты, кстати,  не  помнишь,  кто  мне  вчера  в  глаз  запузырил?  Хорошо
запузырил, гад, не видать ни хрена...
   - Ты бы в зеркало на себя посмотрел. Вылитый  Кутузов  после  Куликовской
битвы.
   - После Бородинской, тундра. В Бородинской битве ему глаз выбили.
   - А  кто  выбил?  -  спросил  Митяй,  впечатленный  глубокими  познаниями
ко-реша.
   - Да хрен его знает. Немцы какие-нибудь. Псы-рыцари.
   - Значит, и тебе тоже - псы-рыцари! - заржал немного отошедший на  свежем
встречном ветерке Митяй.
   Внизу тот же ветерок легко морщил гладь озера, поднимая  микроскопическую
волну. Друзья извлекли из коляски заблаговременно надутую камеру от  заднего
колеса трактора и обломок доски, прихваченный запасливым Митяем  в  качестве
весла. Следом они достали два больших прозрачных мешка, в  которых  когда-то
хранились минеральные удобрения, и какой-то небольшой, но увесистый предмет,
старательно завернутый в мешковину.
   - Ну че, прям сразу и рванем? - спросил Митяй, наблюдая за тем,  как  Дуб
осторожно разворачивает тряпку, постепенно обнажая что-то цилиндрическое.
   - Не, - мотнул головой Дуб. - Подождем делегацию из  ООН,  чтоб,  значит,
все по правилам...
   Он отбросил тряпку в сторону и взвесил на ладони гранату, примеряясь, как
бы зашвырнуть ее подальше.
   - Слышь, Вась, а она взорвется? Старая ведь...
   Граната и вправду была старая и больше всего походила на консервную банку
с ручкой, торчащей из торца.
   - Старый бух лучше новых двух, - авторитетно заявил Дуб и выдернул чеку.
   Упав на обильно посыпанный сухой прошлогодней хвоей и шишками песок,  они
смотрели, как граната, кувыркаясь в воздухе, по крутой  дуге  ушла  вверх  и
упала в воду метрах в двадцати от  берега.  Затем  озеро  извергло  из  себя
фонтан воды пополам с илом и какими-то темными клочьями. От взрыва  заложило
уши, а сверху на головы приятелям посыпались шишки и мелкий мусор.
   - А ты говоришь... - снисходительно протянул  Дуб,  вставая  и  отряхивая
колени. - Иди, собирай.
   Сверху  было  хорошо  видно,  как  на  волнах,  поднятых  взрывом,  белея
животами, во множестве  покачивается  рыба.  Гикая  и  свистя,  окончательно
оживший Митяй бросился к берегу, катя  перед  собой  большой  черный  бублик
тракторной шины.
   Сдернув одолженные Дубом штаны, он погрузился на  свое  импровизированное
судно и, энергично загребая доской, устремился к середине  озера,  где,  как
ему казалось, рыба была покрупнее. Между коленями он  зажимал  мешок  из-под
удобрений.
   Дуб тоже разделся и вошел в воду по  грудь,  собирая  оглушенную  рыбу  и
брезгливо морщась, когда холодные рыбьи тела касались живота и груди.  Мешки
споро наполнялись, и бизнес, похоже, удался на славу. Одной  пол-литрой  она
от нас не отделается, подумал Митяй о продавщице Людке. Тут, поди, литра  на
полтора потянет, если не на все два.
   Он взглянул на Митяя, чтобы проверить, как у того идут  дела,  и  увидел,
что его напарник,  подваживая  доской,  тянет  из  воды  что-то  непонятное.
Зацепив это что-то рукой, Митяй вгляделся и тут  же  бросил  эту  непонятную
хреновину, и не просто бросил, а оттолкнул изо  всех  сил,  словно  она  его
укусила. Выронив  мешок  с  рыбой,  он  начал  с  лихорадочной  скоростью  и
совершенно бестолково загребать воду доской, отчего  волчком  закрутился  на
месте, но быстро сориентировался и направил камеру к берегу,  работая  своей
дубиной, как чемпион мира