рами и
уверенно мигая теплым оранжевым огоньком, мощный ярко-красный  "феррари"
свернул в боковой проезд и почти бесшумно  вкатился  во  двор  высотного
жилого дома в двух шагах от Белорусского вокзала.
   Сидевшая за  рулем  дорогой  спортивной  машины  женщина  не  спешила
покидать тепло и уют пахнущего натуральной кожей и  французскими  духами
салона. Заглушив двигатель,  она  закурила  длинную  тонкую  сигарету  с
золотым ободком, прикрыв глаза и слушая, как тикает,  остывая,  нагретый
мотор, и едва слышно шуршат, падая на лобовое стекло, хлопья снега.
   День выдался тяжелым и хлопотным, хотя и  небесполезным.  Работать  с
людьми всегда трудно, а уж с такими...
   Сами посудите, каково это: служить посредником  в  переговорах  между
тремя сытыми австрияками, мнящими себя большими знатоками  и  ценителями
авангардной живописи, и одним  из  последних  динозавров  отечественного
андеграунда - волосатым, до самых глаз заросшим нечистой бородой,  вечно
пьяным медведем в растянутом водолазном свитере до колен,  с  ежеминутно
потухающей беломориной в зубах, которому начхать на австрияков и который
может опоздать на деловую встречу на два с половиной часа по той простой
причине, что у него, видите ли, нет часов...
   Антонина Андреевна Снегова вздохнула, вспомнив эти  тягостные  два  с
половиной  часа,  в  течение  которых  она  пыталась  занять  мрачнеющих
меценатов  светской  болтовней.  Но  дело  все-таки  выгорело,   и   все
расстались, довольные друг другом. Бородатый динозавр  вдруг  обнаружил,
что в одночасье стал довольно состоятельным человеком и больше не  будет
ходить  с  грязными  патлами  и  в  прожженном  свитере,  а  отутюженные
австрияки  помчались  добывать  транспорт  и  утрясать  формальности   с
таможней: приобретенная ими  коллекция  насчитывала  сто  пятьдесят  три
полотна, самое маленькое из которых имело почти два метра  в  длину  при
метровой ширине.
   Строго говоря, сделка  вышла  просто  фантастической,  особенно  если
учесть постепенное угасание интереса мировой общественности к российской
культуре и к России вообще. Антонина  Андреевна  совершенно  справедливо
считала, что не даром получила на сей раз свои комиссионные. Впрочем, до
сих пор не было ни единого случая, чтобы клиенты обижались на  владелицу
галереи "Антонина" и предъявляли к ней претензии.
   Антонина Андреевна закончила искусствоведческий.
   С ранней юности она относилась к тому широко  распространенному  типу
людей, которые не мыслят себя  вне  искусства,  будучи  в  то  же  время
абсолютно неспособными сочинить мелодию из трех аккордов  или  стишок  к
чьему-нибудь юбилею, не говоря уже о том, чтобы  что-то  нарисовать  или
изваять. Эта прискорбная ограниченность ужасно мучила Тоню  Снегову  лет
до четырнадцати. В  четырнадцать  она  узнала,  что  любить  и  понимать
искусство можно не только издали, но и за деньги. С того самого дня  она
уже точно знала, кем станет, когда вырастет. Правда, даже в самых смелых
своих  мечтах  она  не  видела  себя  хозяйкой  большой   и   престижной
художественной галереи на Тверской и владелицей роскошного "феррари", но
жизнь иногда бывает справедлива к тем, кто  беззаветно  служит  любимому
делу. Цепь мелких, внешне никак не связанных между  собой  случайностей,
мимолетных встреч, совпадений, шапочных знакомств и похвальных отзывов в
один прекрасный день вдруг,  окрепла,  приобрела  прочность  монолита  и
одним мощным рывком  втащила  Антонину  Андреевну  на  первую  ступеньку
длинной лестницы, ведущей к успеху.
   С тех пор прошло десять лет, в течение которых  она  стала  тем,  кем
стала. Снегова была далека от того, чтобы упиваться  своими  победами  и
заниматься самолюбованием, но курить дорогую  сигарету,  сидя  в  салоне
собственного очень дорогого автомобиля, отдыхая после трудного  рабочего
дня, было невыразимо приятно.
   Антонина Андреевна со вздохом открыла глаза,  потушила  в  пепельнице
окурок и выбралась из-за руля.
   В машине было очень уютно, но и квартира, под самой  крышей  высотки,
тоже располагала к заслуженной релаксации. Кроме  того,  где-то  там,  в
шестикомнатных,  поблескивающих  светлым  паркетом   недрах   маялся   в
одиночестве полосатый кот по кличке Хвастун. В  первоначальном  варианте
его имя писалось через "о" - Хвостун.  -  но  в  конце  концов  Антонина
Андреевна устала обращать внимание знакомых на эту, в  сущности,  ничего
не меняющую подробность, и Хвостун окончательно превратился в  Хвастуна.
Ему на это было глубоко наплевать, знакомым тоже, и  Антонина  Андреевна
смирилась.
   Именно Хвастун был причиной того, что она отказалась  от  приглашения
поужинать в "Праге", которое поступило от расчувствовавшихся австрияков.
Австрияки  были  убеждены,  что  откопали  нового  Дали,  и   собирались
озолотиться на своем открытии. Новоявленный Дали нечленораздельным ревом
выразил свое одобрение по  поводу  предстоящего  чревоугодия,  и  звонко
хлопнул самого крупного австрияка по обтянутой дорогим  пиджаком  жирной
спине. Австрияк поперхнулся и слегка присел, а Антонина Андреевна  вдруг
испытала прилив раздражения, что случалось с ней довольно редко Говорят,
что гениям позволено  быть  свиньями,  но  ей  почему-то  казалось,  что
окружающие вовсе не  обязаны  валяться  вместе  с  гениями  в  грязи  из
уважения к их таланту. Кроме того, ей вспомнился Хвастун, в  одиночестве
слоняющийся по темной квартире, и судьба ужина  была  решена.  Отклонить
предложение было  довольно  затруднительно,  но  все-таки  полегче,  чем
объяснить пунктуальным европейцам опоздание их делового партнера на  два
с половиной часа Сославшись на  сильную  головную  боль,  она  проводила
клиентов, заперла кабинет и отправилась домой.
   Дверца "феррари" закрылась с  негромким  чмокающим  звуком.  Антонина
Андреевна накинула на плечо ремень сумочки и пошла к подъезду, отрешенно
шлепая по раскисшей снежной  каше  дорогими  итальянскими  сапогами.  На
полпути она  спохватилась  и,  вернувшись,  заперла  центральный  замок.
"Феррари" благодарно пиликнул и приветливо подмигнул габаритными огнями.
Снегова набрала код на двери подъезда и вошла в залитый  неярким  светом
вестибюль. Скоростной лифт решительно устремился вверх, как стартующий с
Байконура  космический  корабль,  заставив  Антонину  Андреевну   слегка
присесть и  сглотнуть  застрявший  в  горле  ком.  Поднимаясь  на  самую
верхотуру, она уже в который раз удивилась причудам собственной психики:
смертельно боясь высоты, она могла часами любоваться открывавшимся с  ее
шестнадцатого этажа городским  пейзажем  -  правда,  стоя  на  некотором
отдалении от окна.
   Она привычным движением завернула рукав пальто и  бросила  взгляд  на
дорогие изящные часики, подаренные в позапрошлом году поклонником.  Было
начало одиннадцатого, но вовсе не это заставило Антонину Андреевну снова
вздохнуть. Состоятельной даме сорока одного года, от которой, к тому же,
в значительной мере  зависит  успех  множества  бородатых  и  безбородых
гениев,. очень трудно выбрать поклонника, не  вызывающего  подозрений  в
корыстных намерениях. А покупать мужчин...  бр-р-р!  Антонина  Андреевна
была одной из тех немногих женщин,  которых  не  портят  ни  нищета,  ни
богатство.
   К сожалению, возле нее до сих пор не было  мужчины,  который  мог  бы
оценить это ценное качество. Если бы Антонина Андреевна смогла позволить
себе это, она, перестала бы смотреть на часы - бег секундной  стрелки  и
неутомимое мигание светящихся цифр на электронных циферблатах  все  чаще
напоминали ей о том, что время уходит, и процесс этот, увы, необратим.
   Выходя из лифта, Антонина Андреевна стиснула зубы и нахмурилась. Этот
серый слякотный день все-таки доконал ее - настроение было испорчено,  и
впереди не маячило ничего, кроме нескольких тысяч серых дней и  одиноких
ночей. Конечно, дни можно заполнить работой, но  вот  ночи,  а  особенно
вечера...
   Доставая из сумочки ключи,  она  выронила  их  на  кафель  лестничной
площадки и чуть не расплакалась. Взяв себя в руки, она подняла бренчащую
связку и удивленно покачала головой  усталость  усталостью,  одиночество
одиночеством, но сегодня с ней творилось что-то странное. Эка невидаль -
одинокие вечера! Да половина баб,  глядя  на  своих  воняющих  водкой  и
грязными носками "благоверных", дрыхнущих  поперек  кровати,  мечтает  о
таком вот одиноком вечере в  шикарной  шестикомнатной  квартире,  как  о
волшебной сказке, и, что самое обидное, мечтам их не суждено сбыться.  А
одиночество...  Антонина  Андреевна  тряхнула  головой,  отгоняя  глупые
мысли, и вставила ключ в  замочную  скважину.  Да  стоит  ей  шевельнуть
мизинцем, и мужики сбегутся со всех сторон - сотни  мужиков.  И  миллион
алых роз, если уж на то пошло...
   Она отперла дверь и вошла в прихожую.  Позади  мягко  щелкнул  язычок
замка. Первым делом Антонина Андреевна нащупала выключатель  и  включила
свет - темноты она не любила и, честно говоря, побаивалась.
   Словно в ответ на щелчок  выключателя,  из  кабинета  донесся  тихий,
какой-то очень вороватый звук, словно шмыгнувшая в норку испуганная мышь
ненароком задела ее любимую китайскую  вазу  с  сухим  букетом.  Снегова
вздрогнула и замерла, чутко вслушиваясь в  тишину  и  не  слыша  ничего,
кроме собственного, громкого пульса.
   "Господи, - с внезапным облегчением  подумала  она,  -  да  я  совсем
ополоумела. Это же просто кот. Мой собственный  кот.  Опять  забрался  в
кабинет, негодяй. Собственно, за что его ругать? Он проводит в  квартире
круглые сутки, а я появляюсь здесь от случая к случаю, так что  это  еще
большой вопрос, кто здесь хозяин. С его точки  зрения  хозяин,  конечно,
он, и, возможно, он прав."
   - Кис-кис, - позвала она. - Хвастунишка,  ты  где?  Хвостуша!  Кушать
хочешь?
   Это был запрещенный прием. Хвастун  отлично  знал  слово  "кушать"  и
просто не мог устоять, когда его произносили - надо полагать, срабатывал
условный рефлекс. В  недрах  квартиры  раздалось  мяуканье,  и  Хвастун,
скользя по паркету, выскочил из темноты и принялся с урчанием тереться о
ее ноги. В его появлении тоже было  что-то  странное,  и  она  не  сразу
поняла, что именно, а  поняв,  снова  застыла,  цепенея  от  ужаса.  Кот
прибежал не из кабинета, а из спальни, где, конечно же, опять валялся на
хозяйской кровати, оставляя на покрывале  некрасивые  затяжки  и  клочья
шерсти. Из спальни!
   Кто же, в таком случае, возился в кабинете? Неужели и  в  самом  деле
мышь? "Опомнись, - сказала она себе, - какая мышь на шестнадцатом этаже?
Да их тут сроду не было!"
   Антонина  Андреевна  нерешительно  шагнула  в  сторону   кабинета   и
остановилась, не зная, что предпринять.
   Шорох мог ей почудиться.., ах, как это было бы чудесно!
   Но  она  точно  знала,  что  донесшийся  из  кабинета  звук  не   был
галлюцинацией.  Она  слышала  его  так  же  отчетливо,  как   мурлыканье
продолжавшего тереться о ее ноги Хвастуна. И  было  еще  кое-что,  кроме
звука. Теперь, привыкнув к теплу, она ясно различала холодный  сквозняк,
которым тянуло из-под двери кабинета.  Неужели  она  ушла  из  дома,  не
закрыв  форточку?  Снегова  попыталась  припомнить  обстоятельства,  при
которых утром ушла из дома, но не смогла: даже если бы  не  было  вечной
утренней спешки и ее обычной забывчивости, касавшейся  бытовых  мелочей,
паника, мутной холодной волной поднимавшаяся в ее мозгу, помешала бы  ей
вспомнить что бы то ни было.
   Она попятилась к входной двери  и  слепо  зашарила  по  ней  рукой  в
поисках ручки, не в состоянии оторвать взгляд от черной щели под  дверью
кабинета, откуда ощутимо несло холодом. Ей казалось,  что  мрак  в  этой
щели живет какой-то своей потайной жизнью.
   Антонина Андреевна постаралась взять себя в руки  и  прислушалась.  В
кабинете было тихо.
   "Вот  они,  преимущества  одинокого  существования  в  шестикомнатной
квартире, - подумала она, сдерживая  истерический  смешок.  -  Те  самые
бабы, которых я совсем недавно жалела - ну, те, у которых мужья  пьют  и
ходят в вонючих носках, - по крайней мере,  не  боятся  вечерами  всяких
сюрпризов."
   По самому краешку ее сознания холодной змейкой проскользнула мысль  о
том,  ЧТО  могло  проникнуть  в  квартиру  сквозь  оставленную  открытой
форточку, и Антонина  Андреевна  поспешно  отогнала  ее;  взбудораженное
воображение нашептывало ей, что там, в темноте,  могло  притаиться  ВСЕ,
ЧТО УГОДНО. Живость воображения не раз подводила ее,  особенно  в  такие
вот одинокие вечера, когда трезвая дневная логика отправляется на  покой
вместе с солнцем, а за черным оконным стеклом и  в  неосвещенных  недрах
стенных шкафов начинают шевелиться призраки.
   Снегова  решительно  поставила  сумочку  на  подзеркальную  тумбу   и
расстегнула пальто. Руки у нее при этом заметно дрожали, и,  прежде  чем
заглянуть в кабинет,  она  твердым  шагом  прошла  на  кухню,  взяла  из
шкафчика над мойкой бутылку хереса и сделала  хороший  глоток  прямо  из
горлышка.
   Поставив бутылку на место и закрыв шкафчик, она закурила и пару минут
стояла, глядя в окно и давая алкоголю подействовать. Свет на  кухне  она
не зажигала - здесь, среди хрома и темного пластика,  в  облаке  вкусных
ароматов хорошего кофе, ванилина и пряностей, она ничего не боялась. Она
любила готовить, как это ни странно для одинокой женщины, почти  никогда
не бывающей дома, и кухня была ее царством, в котором  с  ней  не  могло
приключиться ничего дурного. Иногда ей даже казалось,  что  ее  квартира
чересчур велика - хватило бы этой  кухни  и  маленькой  спальни  Правда,
тогда негде было бы хранить коллекцию живописи - коллекцию, которую  она
собирала в течение пятнадцати лет и которая была для нее дороже всего на
свете.
   Антонина Андреевна посмотрела на прямоугольники картин, темневшие  на
светлом фоне обоев  даже  здесь,  на  кухне,  и  сделала  в  их  сторону
приветственный жест рукой. Старые друзья были на месте, а это была такая
компания, в которой ей ничто не угрожало.
   Она раздавила сигарету  в  пепельнице,  и  тут  потерявший,  наконец,
терпение Хвастун громко и недвусмысленно напомнил ей  о  том,  что  ему,
вроде  бы,  предлагали  перекусить.  Вопль   был   такой,   словно   ему
одновременно оттоптали все четыре лапы, а заодно  и  хвост,  и  Антонина
Андреевна, вздрогнув, полезла в холодильник.
   Она выгребла кошачьи консервы в хвастунову миску,  и  кот  с  громким
урчанием приступил к трапезе.
   Глядя на него, Антонина Андреевна вспомнила о том, что и сама она  не
ела со вчерашнего вечера, если не считать едой  бесчисленное  количество
выпитого в течение дня кофе.
   Снимая в  прихожей  пальто  и  сапоги,  она  все  смотрела  на  дверь
кабинета, борясь с искушением попросту забыть о почудившемся ей звуке  и
прямиком вернуться на кухню,  оставив  все  как  есть.  Это  было  очень
заманчиво, но, во-первых, Антонина Андреевна очень  не  любила  идти  на
поводу у своих  слабостей,  а  во-вторых,  форточку  все-таки  следовало
закрыть - на улице шел мокрый снег, и  дело  могло  кончиться  лужей  на
паркете.
   Неторопливо переобувшись в домашние туфли, она сделала шаг в  сторону
кабинета и снова замерла в нерешительности. Все ее  страхи  вернулись  к
ней, многократно усилившись, и теперь она уже жалела о том, что сразу не
выбежала из квартиры и не  позвонила  в  милицию  от  соседей.  Конечно,
сделать это можно было и  теперь,  но  как  она  будет  выглядеть,  если
тревога  окажется  ложной?   Она   представила   себе   скучающие   лица
милиционеров, их огромные сапоги, оставляющие на паркете грязные  следы,
и словно наяву услышала  коротенькую,  но  энергичную  речь,  с  которой
обратится к ней старший наряда, или как он у них называется.
   Антонина Андреевна сердито  поджала  губы.  С  мужчинами  вечно  так:
помощи на копейку, а бахвальства и стонов по поводу  даром  потраченного
времени - на сто рублей. И эти вечные  снисходительные  попытки  подбить
клинья, словно любая одинокая женщина только и мечтает лечь под  первого
встречного самца... В те времена, когда у нее не было достаточно  денег,
чтобы  переплачивать  за  все  подряд,   пресекая   тем   самым   всякие
поползновения со  стороны  сантехников  и  прочих  водопроводчиков,  она
научилась сносно менять прокладки в  водопроводных  кранах  и  устранять
утечки газа из плиты, не говоря уже  о  замене  электрических  пробок  и
приведении в чувство забастовавших дверных защелок. "Остается пустяк,  -
иронически подумала она, загоняя остатки страха в дальний угол сознания,
- научиться не бояться темноты и вязать грабителей  так,  как  техасские
ковбои вяжут быков. И тогда можно смело записываться хоть в ОМОН, хоть в
слесари... Ну,  хватит  валять  дурака!  Надо  просто  открыть  дверь  и
посмотреть.  Привидений  не  бывает,  а   тривиальному   форточнику   на
шестнадцатый этаж  не  забраться.  Не  собираешься  же  ты  простоять  в
прихожей до утра?"
   Она сделала еще один шаг в сторону  кабинета,  но  тут  в  голову  ей
пришла еще одна мысль, показавшаяся на удивление удачной.  Мужчины,  как
правило, прибегают к помощи оружия - чаще всего для того, чтобы казаться
самим себе сильнее и выше. Так чем она хуже?
   Антонина Андреевна вернулась на кухню,  взяла  самый  длинный  нож  и
решительным шагом подошла к двери кабинета, из-под которой  все  так  же
несло  ледяным  ноябрьским  холодом.  Здесь  она  задержалась  всего  на
мгновение, понадобившееся ей для того, чтобы набрать  побольше  воздуха,
как перед прыжком в воду. Сделав это, Снегова толчком распахнула дверь и
сразу же включила свет.
   Кабинет, как и следовало ожидать, был пуст. Форточка и в  самом  деле
оказалась распахнутой настежь, и залетавший в нее сырой  холодный  ветер
заставлял колыхаться прозрачную тюлевую занавеску. Край занавески  время
от времени задевал пучок сухих соцветий, стоявший в  китайской  вазе  на
полу под окном, издавая шорох, очень похожий на тот, что послышался  ей,
когда она вошла в дом.
   - Чертова истеричка, - вслух сказала себе Антонина Андреевна.  У  нее
не было дурной привычки разговаривать с пустотой, но нахлынувшее на  нее
облегчение требовало выхода, и она повторила:
   - Чертова старая истеричка.
   В кабинете, в отличие от остальных комнат,  царил  обычный  кавардак.
Вещи и бумаги валялись как попало, но  Антонина  Андреевна  знала,  что,
протянув руку со своего рабочего места, может не глядя безошибочно взять
то, что ей нужно в данный момент - это был ее личный хаос, в котором она
ориентировалась  гораздо  лучше,  чем  в  холодноватом  порядке   своего
служебного кабинета. Здесь было очень уютно - точнее, было бы,  если  бы
не промозглый холод.  В  очередной  раз  обругав  себя  -  на  этот  раз
мысленно, - она подошла к окну и взялась свободной  рукой  за  шпингалет
форточки, и тут взгляд ее случайно упал на подоконник.
   Она застыла, цепенея от нового ужаса, не в силах поверить  увиденному
и будучи не в состоянии обернуться, хотя  что-то  подсказывало  ей,  что
обернуться необходимо. Сама не понимая,  зачем,  она  протянула  руку  и
осторожно дотронулась  до  красовавшегося  на  матово-белой  поверхности
подоконника грязного отпечатка подошвы.
   Отпечаток был большой, с  затейливым  узором  протектора,  и  казался
совсем свежим.
   Антонина Андреевна все еще боролась с оцепенением, пытаясь  заставить
себя обернуться, когда у нее  за  спиной  раздался  шорох,  и  в  темном
зеркале оконного стекла мелькнул силуэт человеческой фигуры.
 
*** 
 
   Полковник милиции Сорокин засиделся в  кабинете  далеко  за  полночь.
Потолочные светильники плавали в густом табачном дыму, как тающие кубики
масла в бульоне, а конус  света  от  настольной  лампы  казался  реально
существующим физическим телом все из-за того же дыма.  Зажатая  в  зубах
полковника сигарета отнюдь не  способствовала  освежению  атмосферы,  но
Сорокина это ничуть не волновало.
   Он сидел,  откинувшись  на  спинку  кресла,  курил