затянула уставший от бесплодных усилий мозг. "Полно, - подумал
господин Набуки, - при чем тут гипноз? Быть может, все  наоборот?  Возможно,
всю  свою  жизнь  я  прожил  во  власти  снов,  и  лишь  теперь  настал  миг
пробуждения? Ерунда, - подумал он, делая последнюю попытку сопротивления.  -
Этого просто не может быть, он блефует. В наше время даже русские  поумнели,
среди них больше  нет  камикадзе.  А  что,  если  я  все-таки  имею  дело  с
сумасшедшим?.."
   Господин Набуки снова открыл глаза, когда в  дверь,  заметно  кренясь  на
одну сторону и покряхтывая от натуги, протиснулся вернувшийся охранник.  Все
еще шмыгая носом, он поставил чемодан у самых ног хозяина.  Господин  Набуки
невольно отшатнулся, но тут же взял  себя  в  руки:  лишний  метр  в  данной
ситуации вряд ли мог его спасти.
   - Откройте, - приказал он.
   Охранник замялся,  бросая  на  присутствующих  нерешительные  взгляды,  а
Сабуро беспокойно кашлянул в кулак.
   - Это не опасно, - верно поняв причину всеобщего  замешательства,  сказал
пленник. - Даю вам слово. Хотите, я сам открою?
   - Ни в коем случае! - поспешно сказал Сабуро и осекся.
   Господину Набуки осталось лишь печально покивать головой: русский выиграл
очередной раунд, поставив их в глупейшее положение, когда любое действие - а
равно и бездействие - могло привести к непредсказуемым последствиям.
   - Открывайте, - повторил он. - Я должен убедиться.
   Чемодан был как чемодан - большой, пластиковый,  с  сильно  поцарапанными
боками, при одном взгляде на которые становилось ясно,  что  он  побывал  во
множестве дорожных передряг. Охранник присел перед ним на  корточки,  открыл
замки, поднял крышку и отступил в сторону.
   Господин  Набуки  увидел  внутри  еще  один  чемодан,  размером  поменьше
первого. Оставшееся свободным пространство было проложено поролоном. То, что
лежало в мягком поролоновом гнезде, было господину Набуки хорошо знакомо.
   - Вы готовы пожертвовать собственной жизнью? - словно со стороны  донесся
до него собственный голос.
   - Вообще-то, я не собирался, - прежним тоном ответил Забродов, -  но  раз
уж так вышло.. Все равно ведь пропадать, правда? У нас говорят: двум смертям
не бывать, а одной не миновать. Чего там, в самом деле Скажу вам по секрету,
Набуки-сан: я уничтожил много плохих людей, но  вы  станете  моим  шедевром,
после которого можно умереть со спокойной душой.
   - Он блефует, - внезапно подал голос Сабуро. - У него нет телефона, а без
телефона  это  просто  ящик,  которым  в  лучшем  случае   можно   проломить
кому-нибудь голову. Возможно, телефон припрятан  где-нибудь  на  берегу,  но
туда ему уже не попасть.  С  вашего  позволения,  Набуки-сан,  я  унесу  это
отсюда, а потом вернусь  и  с  удовольствием  придушу  вашего  гостя  голыми
руками.
   "Вряд" ли, - подумал господин Набуки, - Сабуро  недооценивает  противника
Идиот убежден, что... Ну, и так далее "
   - Черта с два, - быстро сказал пленник. Он выставил вперед левое запястье
и  постучал  ногтем  по  стеклу  своего  безвкусного,  чересчур   массивного
хронометра. - Вот эта штука - передатчик  Мы  успели  внести  в  конструкцию
чемодана некоторые изменения.. Словом, когда я выдерну вот это, - его пальцы
сомкнулись на  одной  из  трех  заводных  головок  хронометра,  -  сработает
небольшой заряд. Он разобьет склянку с кислотой,  которая  начнет  разъедать
слой изолирующего материала... Короче говоря, на отход у меня будет  полчаса
плюс-минус две минуты. При удачном стечении обстоятельств можно уцелеть. Но,
как я уже говорил, человек предполагает, а Бог располагает.
   Сабуро сделал какое-то резкое движение и обмяк, поняв, что не успеет.
   - Тц-тц-тц, - поцокал языком пленник. - Ничего не выйдет. Что ж, господа,
давайте прощаться. Принимая во внимание характер того, что должно  произойти
здесь в ближайшие полчаса,  я  думаю,  что  писать  завещания  и  прощальные
записки не имеет смысла. "
   - Полчаса - изрядный срок, - вполголоса заметил Сабуро.
   - Я об этом думал, - сказал Иларион. -  За  полчаса  бомбу  можно  увезти
километров на двадцать, а то и на все  тридцать.  Увезти  в  глубь,  как  вы
выразились, густонаселенного района.  Можно  отправить  ее  обратно  тем  же
путем, каким она сюда попала, то есть по морю.  Но  в  миле  отсюда  дежурит
российский сторожевой корабль,  командир  которого  клятвенно  пообещал  мне
утопить любую посудину, пытающуюся отчалить от этого берега. Он это сделает,
Набуки-сан, поскольку ваши пираты довели его до  белого  каления.  Он  давно
мечтает кого-нибудь утопить... И потом, получаса у вас не будет.  Нас  здесь
пятеро при одном револьвере. Не хочу хвастать, но попасть  в  меня  из  этой
вашей гаубицы будет довольно сложно. Так что, если кто-то из вас и останется
в живых после нашей потасовки, он вряд ли сможет унести чемодан далеко - сил
не хватит, да и времени тоже.  К  тому  же..,  гм..,  мне  неловко  в,  этом
признаваться, но изменения вносили в большой спешке, так что эта штука может
взорваться сразу.
   - Или не взорваться вообще, - сказал Сабуро, но  голос,  которым  он  это
произнес, заметно подрагивал.
   - Скоро у вас будет шанс это проверить, - пообещал Иларион. -  Во  всяком
случае,  пытаться  разрядить  бомбу  не  советую.  На  этот  случай  в   ней
предусмотрена система мгновенного самоподрыва.
   - Довольно, - сказал господин Набуки.  -  Даже  если  заряд  взорвется  в
тридцати километрах отсюда, на  Хоккайдо  непременно  выпадут  радиоактивные
осадки. Игра проиграна, Сабуро. Я устал и больше ничего не хочу.
   Но может быть, - он повернулся к Илариону, - вы согласитесь  забрать  мою
жизнь, сохранив остальные?
   - С удовольствием свернул бы вам шею, - сказал Забродов, - но как быть  с
бомбой? Знаете, как  я  намучился,  пока  дотащил  ее  сюда  из  Москвы?  Не
пропадать же добру!
   - Будьте человеком! - взмолился господин Набуки, не сводя глаз с  пальцев
пленника, которые  рассеянно  играли  с  заводной  головкой  хронометра,  то
вытягивая ее почти до  отказа,  то  снова  утапливая  в  корпус.  -  В  доме
находится моя секретарша, она беременна.
   - А вы никогда не задумывались, сколько детей и женщин,  в  том  числе  и
беременных, погибло одиннадцатого сентября в Нью-Йорке?  Одной  вашей  жизни
будет маловато, чтобы  покрыть  такой  долг.  Впрочем,  когда  в  детстве  я
приходил из школы с синяками на лице, моя  мама  говорила  мне:  будь  умнее
своих обидчиков, сынок. Правда, папа потом добавлял: будь  умнее,  сынок,  и
сразу бей так, чтобы обидчик не скоро  встал.  Хорошо,  Набуки-сан,  что  вы
предлагаете?
   - Я готов умереть, - сказал господин Набуки, вставая из кресла и величаво
выпрямляясь во весь рост, - если вы поклянетесь оставить бомбу  в  покое.  Я
прикажу своим людям отпустить вас, и они подчинятся. Только не надо  взрыва.
Вы были правы, меня уже можно считать мертвецом.
   - Продано? - деловито сказал Забродов и легко поднялся со  своего  стула,
жестом полевого хирурга поддергивая рукава  гидрокостюма.  -  Только  велите
своим гориллам очистить помещение. Это зрелище не для нервных, а я не  хочу,
чтобы мне пальнули в затылок.
   Сабуро быстро шагнул к нему, сделав знак  стволом  револьвера.  Охранники
разом прыгнули на Илариона с  двух  сторон  и  тут  же  отскочили,  как  два
теннисных мячика. На этот раз  ваза,  разменявшая  уже  третью  тысячу  лет,
все-таки сорвалась с подставки и с печальным треском  разлетелась  вдребезги
на полу. Сабуро собрался спустить  курок  -  такой  великолепный  шанс  было
грешно упускать, -  но  вместо  этого  вдруг  ощутил  острую  боль  в  руке,
сжимавшей револьвер, а в следующее мгновение обнаружил, что лежит на  спине,
разглядывая затейливо раскрашенный потолок. Его тяжелый "магнум"  с  длинным
глушителем отлетел в дальний угол и, со звоном обрушившись в самую  середину
старинного  чайного  прибора,  отколол  носик  драгоценного  церемониального
чайника.
   Больше ни о чем не думая, Сабуро с размаха хлопнул себя ладонью по груди,
где в застегнутом на пуговицу  кармане  лежал  миниатюрный  радиопередатчик,
представлявший собой фактически просто кнопку, с помощью которой можно  было
подать сигнал  тревоги.  Двери  подвала  с  грохотом  распахнулись,  и  туда
ворвались вооруженные пистолетами и автоматами люди  -  двое,  а  потом  еще
трое.
   - Стойте! - властно прозвучал голос господина Набуки.  -  Прекратите  это
безобразие! Не стрелять!
   - Правильно, - как ни в чем не бывало поддержал его Забродов, -  стрелять
не надо.
   Господин Набуки только теперь заметил, что отдал приказание на английском
языке, и тут же повторил его по-японски - на тот случай, если кто-нибудь  не
понял.
   - Я умру, - обращаясь к пленнику, сказал господин Набуки, -  но  умру  на
собственных условиях. Я хочу сделать это так, как подобает самураю.
   - Так вы у нас еще и самурай, - насмешливо произнес Забродов.  -  Впервые
слышу, что был самурайский род Набуки. Или это ваше сценическое прозвище?
   - - Минамото-но Хорикава! - пролаял господин Набуки. -  Вот  мое  родовое
имя!
   - Банзай! - воскликнул Иларион. - Ваши предки будут  рады  встретиться  с
вами на том свете. Уверен, у них есть что вам сказать. Вряд ли все они  были
такими же уродами, как вы, Набуки-сан.
   Господин Набуки не обратил внимания на оскорбление: он  его  не  услышал.
Сделав несколько шагов на негнущихся ногах, он с трудом наклонился и  поднял
с кушетки какой-то длинный сверток. В  свертке  оказался  тяжелый  старинный
меч.
   - Сабуро, - шелестящим голосом позвал господин Набуки, - мне  понадобится
твоя помощь Подай мне вакидзаси.
   Сабуро тяжело поднялся с пола и направился в  угол,  где  на  специальной
подставке лежали мечи  -  большой,  катана  и  малый  -  вакидзаси  Иларион,
наблюдавший за этой сценой, заметил, что мечи на подставке выглядят  гораздо
более новыми и менее настоящими, чем тот, что был в руках у господина Набуки
Сабуро снял с подставки малый  меч  и  подал  его  господину  Набуки  Взамен
господин Набуки отдал ему свой клинок Иларион  понял,  что  господин  Набуки
намеревается совершить харакири;  Сабуро  же,  судя  по  всему,  должен  был
нанести последний милосердный удар, срубив голову  своему  хозяину  и  разом
оборвав его мучения Руки у телохранителя заметно дрожали.  Иларион  подумал,
что господин Набуки запросто может  повторить  незавидную  судьбу  мятежника
Мисимы, адъютант которого трижды бил его по шее мечом, но  так  и  не  сумел
справиться со своей задачей.
   Господин Набуки опустился на колени. Похоже, он неважно себя  чувствовал,
и ему пришлось прибегнуть к помощи Сабуро, чтобы не упасть  на  четвереньки,
но  картина  при  этом  все  равно  получилась  торжественная  и  величавая.
Охранники стояли, почтительно и скорбно опустив головы. В помещении  повисла
тишина, нарушаемая лишь неровным свистящим дыханием господина Набуки.
   Потомок древнего самурайского рода немного отдышался, с  видимым  усилием
поднял  вакидзаси  и  освободил  из  лакированного  плена  ножен  сверкающий
зеркальным блеском, слегка изогнутый клинок Красиво,  черт  подери,  подумал
Забродов. Чересчур красиво для этого подонка. А, была не была!
   - Набуки-сан, - позвал он, - а знаете, я передумал.
   Он выждал секунду, давая своим словам дойти до сознания господина Набуки,
а когда отрешенное выражение  в  глазах  последнего  сменилось  обыкновенным
человеческим испугом, выдернул из  подаренных  прапорщиком  Брузгиным  часов
заводную головку и бросил ее на пол.
   В чемодане что-то глухо хлопнуло, как будто там взорвалась петарда, и изо
всех его щелей струйками потек  едкий  желтоватый  дымок.  Господин  Набуки,
стоявший на коленях  в  метре  от  чемодана,  вздрогнул.  Глаза  его  широко
распахнулись, рот  открылся  в  безуспешной  попытке  вдохнуть  воздух.  Его
искаженное  страшной  гримасой  лицо   покрылось   смертельной   бледностью,
сжимавшие рукоятку вакидзаси пальцы разжались, и  малый  самурайский  меч  с
глухим стуком упал на покрытый ковром пол  В  следующее  мгновение  господин
Набуки мягко повалился следом, мучительно перебирая ногами,  словно  пытаясь
убежать от смерти, и  затих  Сабуро,  все  еще  держа  в  руке  родовой  меч
Минамото, опустился на одно колено, перевернул хозяина на спину, вгляделся в
мертвое лицо с широко распахнутыми остекленевшими глазами, приложил ладонь к
его шее под челюстью, пытаясь нащупать пульс,  и  медленно  встал  -  Неужто
окочурился? - прозвучал в тишине голос Забродова.
   Сабуро что-то рявкнул пронзительно,  по-японски.  Охранники,  опрокидывая
мебель и  топча  ногами  хрупкие  экспонаты  бесценной  коллекции  господина
Набуки, мгновенно бросились на пленника.
 
*** 
 
   - Так прямо и помер? - спросил Андрей Мещеряков. Забродов пожал плечами.
   - Не знаю, прямо или криво, -  сказал  он,  -  но  что  помер,  это  факт
Сердечный приступ, насколько я понимаю Я сразу заметил,  что  его  беспокоит
сердце, и постарался довести его до белого каления  Ну  а  когда  эта  штука
взорвалась, сердечко у него не выдержало Фактически он умер от испуга. Что и
требовалось доказать  Мещеряков  закряхтел  и  устроился  поудобнее,  скрипя
пружинами кровати. Иларион наклонился и поправил у него под спиной  подушку.
Мещеряков наградил его сердитым взглядом и нетерпеливо махнул рукой.
   - Не понимаю, - сказал он. - Ну  а  если  бы  старик  оказался  чуть-чуть
покрепче? Если бы он не откинул копыта, что тогда? Зачем  тебе  понадобилось
выбрасывать свой единственный козырь? Пускай бы выпустил себе кишки. Тебе-то
что за дело?
   Забродов осторожно почесал бровь, на которой  виднелась  красная  полоска
незажившего шрама, и покачал головой.
   - Нет, Андрюха, - сказал он. - Как это - пускай бы выпустил кишки? Пойми,
я просто не мог допустить, чтобы он ушел вот так - весь в  белом.  Собаке  -
собачья смерть, я так понимаю. Не хватало еще, чтобы об этом ублюдке  ходили
легенды. А если бы он не умер, уж я бы, поверь, нашел способ его достать. До
него и  было-то  метра  три,  не  больше.  Они  бы  просто  не  успели  меня
остановить.
   - Крепко он тебя достал, - сказал Мещеряков и покосился на тугую повязку,
которой была перетянута его грудь под больничной рубашкой.  Заживающие  раны
немилосердно чесались, и полковнику все время приходилось бороться с  острым
желанием забраться под бинты и начать сладострастно скрести  их  ногтями.  -
Слушай, а как тебе  удалось  выбраться?  Инфаркт  инфарктом,  но  ведь  там,
насколько я понимаю, была еще и охрана.
   - А, эти... - невесело усмехнулся Иларион. - Ну я, честно говоря,  думал,
что меня разорвут в клочья. Ребята оказались  шустрые,  со  всеми  я  бы  не
справился. Но этот их Сабуро первым сообразил, что они только  даром  теряют
время. Стрелять им, видимо, не хотелось, потому что в доме были посторонние.
Какой резон им связываться с полицией?  Набуки  оказал  им  большую  услугу,
умерев от сердечного приступа. Помер и помер, без шума  и  пыли  -  при  чем
здесь охрана? Для них это был отличный выход, нужно было только  по-быстрому
избавиться от меня и, главное, от бомбы.  Знаешь,  двадцать  первый  век  на
дворе, все эти самурайские штучки остались только в кино...  Тебе  известно,
кто такие "сорок  семь  самураев"?  Это  самураи,  прославившиеся  тем,  что
свершили месть за смерть своего господина. За всю  историю  Японии  -  сорок
семь! Ну допустим, их было больше, и имена многих просто  забыты...  Но  это
все равно не так уж много. Словом, времена нынче не те, и, когда эти  ребята
сообразили, что часики продолжают тикать, им, естественно, захотелось спасти
свои шкуры. А как это сделать? В общем, Сабуро нашел соломоново решение. Они
меня скрутили, упаковали, погрузили вместе  с  чемоданом  в  мою  же  лодку,
заклинили руль, запустили мотор  и  отправили  в  открытое  море.  А  потом,
наверное, рванули в разные стороны, как тараканы из-за печки...
   - Ну а ты? - спросил Мещеряков. Он подумал, что,  расскажи  ему  подобную
историю кто-то другой, оставалось бы  только  рассмеяться.  Но  это  был  не
кто-то другой, а Забродов, так что полковнику было не до смеха.
   - А что - я? Взорвался, уплыл в открытое море и утонул к  чертям  в  пяти
милях от побережья Северной Калифорнии... Ты же видишь, что я - вот он, сижу
перед тобой и травлю байки. Меня подобрали ребята со сторожевика. Правда,  я
пошел другим курсом, в  стороне  от  острова,  и  они  догнали  меня  уже  в
нейтральных водах. Хорошо еще, что заметили.
   - А бомба?
   - Какая еще бомба? Ты что, на самом деле  решил,  что  я  все  это  время
таскал за собой бомбу? Меня ты, конечно, можешь считать умственно  отсталым,
но Федотов - твой прямой начальник. Считать генерала  чокнутым  -  грубейшее
нарушение субординации, ведущее к самым  неприятным  последствиям.  Не  было
никакой бомбы, Андрюха. Петарда  была  -  китайская,  с  рынка.  Простенькая
электронная схема. А заряд оттуда сразу вынули. Даже не знаю, чего Брузгин в
чемодан вместо него напихал - песка или камней...
   Мещеряков некоторое  время  молча  хлопал  глазами,  а  потом  неуверенно
улыбнулся.
   - То есть ты хочешь сказать, что взял всю эту банду на понт? - спросил он
наконец.
   Забродов самодовольно ухмыльнулся и ничего не ответил.
   - Ну ты кретин, - удивленно протянул Мещеряков. -  Такого  фортеля  я  не
ожидал даже от тебя. Слушай, почем ты ничего не делаешь по-человечески?  Что
это за манера вечно выворачивать все наизнанку?
   - Не понимаю,  -  тараща  на  него  наивные  глаза,  сказал  Забродов.  -
По-твоему, устроить японцам еще одну Хиросиму было бы по-человечески?
   - Тьфу на тебя, - проворчал Мещеряков. - Ну и что ты сделал с чемоданом?
   - Выбросил конечно, - ответил Иларион. - Только сначала показал командиру
сторожевика. Он, понимаешь, просто умирал от любопытства. Пришлось показать.
   Мещеряков хмыкнул. Иларион  конечно  же  был  сумасшедшим,  но  полковник
дорого бы отдал за то, чтобы хоть  одним  глазком  взглянуть  на  физиономию
командира  сторожевого  катера,  когда  Забродов  открыл  перед   ним   свой
легендарный чемодан. Хорошо, что  наши  моряки  -  крепкие  ребята,  подумал
Мещеряков. А то не миновать бы и им инфаркта...
   - И что он сказал?
   - Сказал, что такого чучела в жизни  не  видывал,  -  смущенно  признался
Иларион.
   - Спорю на свои анализы,  что  он  имел  в  виду  не  чемодан,  -  сказал
полковник.
   Забродов опять ограничился ухмылкой. Мещеряков отвернулся и стал смотреть
в  окно,  где  на  фоне  свежей  белизны  чернели  голые  ветви  деревьев  и
расчищенные дорожки больничного парка. Первый снегопад  пришел  в  Москву  с
большим опозданием, но он все равно оказался неожиданным после теплой осени.
О том, что осень  в  этом  году  была  просто  сказочная,  говорили  все,  и
Мещерякову оставалось лишь раздражаться по поводу этих  всеобщих  восторгов,
поскольку он провел большую часть осени в болезненном забытьи, прикованный к
госпитальной  койке.  Полковник  смотрел  в  окно,  стараясь  избавиться  от
неприятного осадка, вызванного не столько рассказом Забродова, сколько  тем,
о  чем  Иларион  умолчал.  У  Мещерякова  было  такое  чувство,  словно  он,
проснувшись поутру, из выпуска телевизионных новостей узнал,  что,  пока  он
спал, вокруг его кровати прошелся торнадо. Там, за окном, по  первому  снегу
деловито спешили куда-то тысячи людей, не имевших даже понятия  о  том,  что
только что совершили головокружительную прогулку над пропастью по  тоненькой
проволочке. Они ничего не знали; более того, сколько бы  они  ни  кричали  о
гласности и свободе выбора, они ничего не хотели знать и предпочитали, чтобы
выбор за них делал кто-то другой.
   "Свобода - страшная штука, - подумал  Мещеряков.  -  Благополучие,  пусть
даже очень относительное, и безопасность,  хотя  бы  и  призрачная,  требуют
полного отказа от свободы Свобода  -  это  ответственность,  это  не  только
право, но и,  увы,  обязанность  все  решать