алась и даже забыла, казалось
мне, что одна.
   Варвара прошла на кухню, но и тут нашла себе дело.
   Муж ее даже не просил, она сама принялась готовить бутерброды:
   - А то все пьешь голый чай.
   Она знала,  чем  можно  купить  мужа.  Штурмин  обожал  бутерброды  с
чесноком и сыром. Майор ГРУ сидел, вдыхал запах и проклинал себя за  то,
что сейчас заставит жену страдать.
   - Да погоди ты, не суетись, - сказал он, смотря в стол.
   Протянул руку, обнял жену за плечи и усадил себе на колени.
   Та продолжала мазать батон маслом.
   -  Значит  так  -  сказала  она,  -  я  вчера  с  мамой  по  телефону
разговаривала, обещала, что мы приедем на этой неделе.
   - Ас чего это вдруг? - почти беззвучно проговорил Штурмин.
   - И ты не помнишь? Твоей любимой теще... - женщина произнесла это без
всякой  иронии,  -  исполняется  шестьдесят  пять.  Я   уже   с   детьми
договорилась,  они  тоже  поедут,  так  что  напомни  начальству,  пусть
припомнят - у тебя есть отгулы.
   - Есть, - мрачно проговорил Штурмин.
   - Ты вроде бы не рад?
   - Еще как рад, - майор покрепче обнял жену и проговорил. - Только  я.
Варвара, к сожалению, поехать не смогу.
   - Опять?
   - Да, уже подписаны бумаги, я улетаю в  командировку..,  в  долгую..,
длительную.
   - Да ты что, один там, что ли? Почему других не посылают, все  ты  да
ты?
   - Это тебе только кажется. Все ездят, я не исключение.
   - Так я тебе и поверила!
   Жена зло сбросила руку мужа с плеча и задумалась, что лучше сделать -
скандалить  или  плакать.  То,  что  муж  поедет  в  командировку,   это
однозначно, но сдавать позиции без  боя  она  не  собиралась,  следовало
выбрать способ, как его наказать, следовало дать бой.
   - Так вот почему ты такой ласковый,  столько  по  дому  сделал!  Я-то
думала, ты наконец за голову взялся, вспомнил, что  у  тебя  есть  жена,
дети, что их надо растить, кормить, что их предстоит крепко поставить на
ноги...
   - Все это я помню, - промямлил Штурмин.
   А жена вроде бы и не услышала его слов:
   - Прости, конечно, меня. Лева, но ты делаешь  все,  чтобы  приблизить
собственные похороны, а сам на них даже денег не  отложил.  Ты,  небось,
спишь и мечтаешь, как  тебя  понесут  в  гробу,  а  следом  подушечки  с
орденами...
   - Подушечки с орденами впереди гроба носят.
   - Вот видишь, ты уже  об  этом  думаешь.  А  все  твои  полковники  и
генералы будут стоять, вытирать  скупые  мужские  слезы  и..,  салют  из
автоматов. А потом они все забудут и о тебе, и обо мне, и о твоих детях.
   Тихо забудут, забудут даже памятник тебе на могилу поставить. Если  я
им не напомню.
   - Нет, это не забудут, у нас не такие люди.
   - И не про таких героев забывали, что ты мне рассказываешь!
   Женщина уже завелась настолько, что больше не могла сидеть на коленях
у мужа. Она вскочила и яростно принялась  намазывать  остатки  масла  на
остатки батона, хотя бутербродов получилось уже столько,  что  при  всем
желании Штурмин не смог бы их съесть.
   Единственное, чем семья Штурмина отличалась  от  семей  многих  своих
коллег, так это тем, что все ножи в его  доме  были  идеально  наточены.
Наконец, вытерев длинный острый нож  о  горбушку  батона,  жена  набрала
побольше воздуха в легкие.
   Взмахнув ножом, словно разрубала  невидимую  веревку,  женщина  почти
выкрикнула;
   - Выбирай одно из двух: или я с детьми, или твоя дурацкая служба!
   - Это запрещенный прием, - сказал Штурмин, - ты же знаешь,  службу  я
не брошу.
   - Значит, ты хочешь, чтобы все шло как прежде?
   Чтобы ты возвращался измочаленный, в  дырках,  а  я  зализывала  твои
раны?
   - Варвара...
   - Так вот, учти, этого больше не будет! Все, кончено! И если  хочешь,
я сама сейчас позвоню Мещерякову и скажу, что он  последняя  свинья.  Он
мне обещал, что ты уже достаточно пролил крови,  чтобы  заслужить  право
каждый день бывать дома.
   - Каждый день даже у генералов не получается.
   - Ну, хотя бы не каждый день, но что бы ты не ездил в командировки. И
не нужны мне дурацкие ордена,  не  нужна  мне  звезда  Героя  России  на
подушечке - посмертно. Мне нужен ты, живой и здоровый. И  кстати,  детям
нужен отец, ты подумал об этом?
   Штурмину в это время приходили в голову слова о том, что его  долг  -
защищать родину, что он сам выбрал такую службу, что Варвара  знала,  за
кого выходит замуж. Но говорить об этом он не  рисковал,  потому  что  о
долге перед родиной жена могла  слушать  и  не  возражать  против  этого
словосочетания лишь на торжественном вечере или на похоронах кого-нибудь
из его друзей, боевых товарищей. А таких набиралось немного.
   - Ты, наверное, мне хочешь сказать о долге  перед  родиной?  -  криво
усмехнулась она, сделавшись от этого некрасивой.
   Лицо Штурмина пошло пятнами.
   - Вижу, вижу, хочешь. Ты уже даже рот открыл.
   - Я рот открыл, чтобы бутерброд откусить.
   - Уже даже твой бессовестный язык шевельнулся, чтобы говорить о долге
перед родиной. А твоя родина - вот она, - женщина обвела рукой кухню.  -
И дети - твоя родина, и я - твоя родина.
   - И твоя мама - моя родина?
   - Да. А кто будет огород им сеять? Кто крышу починит?
   - Затрахали меня огороды, крыши, - не выдержал  Штурмин,  -  я  лучше
денег твоей теще дам.
   - Какой моей теще? Моей матери? А теща-то она твоя. Думаешь, деньгами
откупиться? Много будто ты их зарабатываешь, на жизнь едва хватает!  Все
твои одноклассники давным-давно людьми стали, а ты?  Одна  радость,  что
похоронят за казенный счет. Все за границу ездят  отдыхать,  а  тебя  не
выпускают, ты не выездной. Даже в Болгарию долбаную  и  то  съездить  не
можем!
   Возразить на это Штурмину было нечего.
   - Я уже не могу отказаться, - тихо сказал он, - поздно.
   - А ты ни от чего отказаться не можешь, ты человек подневольный. Тебе
прикажут меня убить, так ты  придешь  со  службы  и  каким-нибудь  своим
приемчиком меня прикончишь. Я же не забыла, как ты соседу руку сломал.
   - Ты хоть думай, что говоришь,  Варвара,  -  вяло  возразил  Штурмин,
зная, что в ответ последует новая порция упреков.
   - Я уже тридцать пять лет как Варвара, а жизни хорошей не видела.
   - Ну, что я могу поделать? Приказали...
   - Думаешь, я не знаю, что у тебя есть выбор? - жена с ножом  в  руках
развернулась всем корпусом и посмотрела в глаза мужа.
   Ему она казалась сейчас страшной и мощной, хотя на самом-то деле была
хрупкой и весила не больше пятидесяти килограммов, такую  можно  сломать
двумя пальцами.
   - И что тебе сказали? Кто сказал?
   - Мещеряков звонил.
   - Сволочь! Так на меня все навалились, просил же тебя не впутывать!
   - Это ты  сволочь,  что  до  сих  пор  молчишь.  Тебе  место  хорошее
предлагают, может, последний раз в жизни, а ты отказываешься. Хоть  дома
тебя видеть стану, а то уедешь на три месяца, а то и на полгода,  только
телефонными звонками изредка и отделываешься.  А  бывает  и  того  хуже,
просишь кого-нибудь позвонить,  мол,  у  тебя  возможности  до  телефона
добраться нет. А так под руками будешь, хоть покормлю нормально.
   - Ты хотела сказать,  не  под  руками,  а  под  каблуком?  -  вставил
Штурмин, понимая, что по большому счету жена права.
   Но и он не хотел сдаваться, не тот характер. Варвара вышла в  коридор
и вернулась, неся телефонный аппарат, длинный шнур волочился за ней.
   - Вот, звони.
   - Кому?
   - Сейчас же позвонишь Мещерякову и скажешь, что согласен.
   - А может, они уже кого взяли? - с надеждой проговорил Штурмин,  хотя
знал, место Забродова на полигоне ГРУ ждет его.
   - Звони при мне, чтобы я все слышала.
   - Не стану.
   - Тогда я сама позвоню, - и Варвара, сняв трубку, принялась  набирать
номер.
   Не выдержав, Штурмин вырвал у нее трубку и, возможно, положил бы,  но
его остановил голос Мещерякова, зазвучавший в наушнике.
   - Алло!
   У того, как знал Штурмин, аппарат с определителем номера,  а  значит,
он будет знать, кто звонил, поймет, что происходило.
   - Говори, - шепотом приказала жена.
   - Андрей, ты?
   - А то кто же, - не к месту засмеялся  Мещеряков,  этот  смех  подлил
масла в огонь.
   - Какого хрена, ты моей жене сказал?
   - Не ты, а вы. Я пока еще полковник, - сказал Мещеряков.
   - А что бы ты на моем месте делал?
   - То, что советует Варвара Станиславовна.
   - Сговорились, сволочи, да?
   Мещеряков захохотал:
   - Сговорились с пользой для дела. Что, Лева, наехала на тебя  покруче
генералов? Я точно рассчитал, кого на тебя натравить надо. Генерала  ты,
подумав, послать можешь, а вот жену - никогда.
   - И жену могу.
   - Пошли. Я же знаю, она сейчас рядом с тобой стоит. Слушаю...
   - Не стану.
   - Вот видишь! Значит, я могу считать, что ты согласился?
   - Не совсем.
   Мещеряков  сообразил,  не  хватает  совсем  немного,  чтобы  додавить
несговорчивого майора,  всего  лишь  одного  штриха,  и  самому  ему  не
справиться, тут без Забродова не обойтись. Тот убеждать умеет, даже  без
слов, одним своим присутствием, спокойствием, невозмутимостью. А может и
рукой возле лица поводить, как тогда в лесу, на дне рождения, и  Штурмин
почувствует головокружение.., от успехов.
   - Небось, после такой встряски у тебя желание выпить появилось?
   - Не отказался бы, надо нервы в порядок привести, - Я тебе  предлагаю
чудесный план. Жене сейчас скажи, что ты согласился.
   - Я еще согласия не давал.
   - А ты скажи. Если потом  передумаешь,  всегда  можешь  соврать,  что
место уже занято.
   - Не умею я так.
   - Тогда дай трубку Варваре Станиславовне.
   - Не хочу.
   - Дай, я приказываю.
   - Дома у меня ты не приказываешь.
   - Конечно, там у тебя другие приказывают. Так вот  и  передай  трубку
генералиссимусу.
   Неохотно Штурмин отнял трубку от уха и протянул ее жене:
   - Варвара, тебя просят.
   - Ну, слушаю, - как показалось  Штурмину,  ласковым,  даже  чересчур,
голосом проворковала Варвара.
   - Не сдается?
   - Сдастся, куда денется, - уже зло и твердо сказала Варвара.
   - Пара усилий осталась. Думаю, он сломается.
   - Он уже дрогнул, трещины пошли.
   - Вы, Варвара, честно сказать, молодец, сделали то, что не  под  силу
дюжине генералов.
   - Ага, всегда, когда что-нибудь тяжелое, то Варваре делать?
   - Ну, не всегда. Я хочу, чтоб вы.  Варвара  Станиславовна,  отпустили
Леву часика на четыре...
   - А может, на два месяца? - произнесла в трубку женщина.
   - Нет, нет, - сказал Мещеряков.
   - А если вы подъедете к нам? - предложила Варвара.
   - К сожалению, не могу. Да и Лева не обрадуется.
   Лучше мы на  нейтральной  территории  коньяка  граммов  по  пятьдесят
выпьем и он согласится.
   - Знаю я ваши пятьдесят.
   - Ну, не пятьдесят, - сказал Мещеряков, - по сто. Идет?
   - А что вы со мной торгуетесь, вы ему предложите.
   - На это он согласен.
   - Ему одно надо - лишь бы из дому уйти, лишь бы меня не видеть!
   - Зачем вы так... - Мещеряков понял, что встрял в не  очень  приятную
ситуацию и тут же громко произнес:
   - Сейчас, сейчас, полковник, секундочку.., присядьте,  -  он  говорил
деловым голосом так, чтобы произвести на Варвару впечатление, хотя сидел
в кабинете абсолютно один, даже ноги забросил на край  стола.  -  Дайте,
пожалуйста, трубочку вашему супругу.
   - На, тебя, - Варвара сунула трубку майору.
   Штурмин прижал ее к уху.
   - Ну, как там?
   - Нормально, - буркнул Штурмин.
   - Я, ты знаешь, договорился с ней, она тебя отпускает.
   - Куда отпускает?
   - Встретимся где-нибудь.
   - Где? - спросил Штурмин.
   - Ко мне нельзя.
   - Что, жена - ехидна?
   - Нет, - признался Мещеряков, - теща приехала.  Они  сейчас  с  женой
разбираются, как детей воспитывать. Давай к Иллариону, он один живет,  и
думаю, обрадуется.
   Штурмину уже было все равно, где и с кем пить, самое главное  -  уйти
хотя бы на пару часов из дому.
   Ведь он хорошо знал, что  этот  накат,  эта  ссора,  скандал  -  лишь
начало,  так   сказать,   первый   всплеск,   первый   толчок   большого
землетрясения, а за первым должен последовать второй, третий, четвертый.
И тогда ему уже небо покажется с овчину, жена выльет на голову все,  что
накопила за  долгие  годы.  Припомнит  мельчайшие  подробности,  причем,
такие, о которых Штурмин  даже  не  подозревает.  Вспомнит  его  друзей,
убитых и раненых, вспомнит инвалидные коляски, похороны, цветы, свадьбы,
торжественные собрания, вспомнит тещу с ее огородом  и  дырявой  крышей,
которую Штурмин чинит каждое лето - в общем, все, что можно.
   Память у нее дай бог,  даже  припомнит  болезни  детей,  случившиеся,
когда он был в командировке и защищал родину, отдавая ей священный долг.
А слушать это Штурмину не хотелось.
   - Я, Варвара, пойду.
   - Да, да, - веско сказала Варвара, - и договорись с Мещеряковым,  что
ты станешь работать инструктором на полигоне и  будешь  приезжать  домой
хотя бы три-четыре раза в неделю.
   - Но и это не близко.
   - А мне все равно. Это ближе, чем Таджикистан или Югославия. Надеюсь,
ты меня понял?
   - Понял, понял... - пробурчал Штурмин, выбираясь из-за стола.
   - Ты бы бутербродов перед пьянкой поел, - миролюбиво сказала Варвара.
   - Вот приду и поем. Ты же знаешь, у меня  аппетит  не  до  пьянки,  а
после.
   - Знаю. Минералки купить?
   - Да, купи.
   - Тогда иди.
   Штурмин оделся быстро, словно бы у  него  в  запасе,  как  у  солдата
новобранца, было всего лишь сорок  пять  секунд,  словно  бы  дембель  с
ремнем в руке уже зажег спичку, и если  он  не  уложится  в  сорок  пять
секунд, то железная пряжка со звездой обрушится на его спину.
   - Куда ты бежишь? - прижавшись плечом к стене, бросила жена. - Словно
на пожар летишь. Тебя по тревоге подняли, что ли?
   - Я всегда так, - быстро всовывая руки в рукава и застегивая  молнию,
бросил Штурмин.
   - Шарф поправь, - сказала жена, подошла и поправила мужу шарф.
   - Брось, не маленький...
   - И шапку в руках не носи, это тебе не перчатки, шапка должна быть на
голове, - жена, поднявшись на цыпочки и едва дотянувшись до головы мужа,
принялась надевать шапку. - Да наклонись ты, вырос до потолка.
   - Я всегда такой был.
   - Ну, да, это  я  стала  маленькой,  ты  это  хочешь  сказать?  Тебе,
наверное, нравятся другие - толстые и длинные бабы?
   - Такого не бывает, - заметил Штурмин, - если  толстая,  она  уже  не
длинная.
   - А я, значит, тебе уже не нравлюсь?
   - Ты опять за свое...
   - Естественно, за свое. Какого черта я буду за  чужое  переживать,  я
только за свое переживаю.
   - По-моему, ты перебираешь, - Штурмин  боком  попытался  протиснуться
между женой и стенкой, но сделать это оказалось посложнее, чем прожаться
между двумя бетонными колоннами.
   - Ладно, - Штурмин за локти легко приподнял жену и поцеловал в плотно
сомкнутые губы, - чтобы расслабилась, - сказал он.
   - С тобой расслабишься. Когда перейдешь на полигон, вот  тогда  мы  и
расслабимся.
   - Дался тебе этот чертов полигон! Как будто там мед ложками едят.
   - Может, и не едят, - со знанием дела произнесла Варвара, - но зато в
своих не стреляют и ножами животы не порют.
   - Это точно, - хотя Штурмин прекрасно знал, что делается на полигоне,
и временами там куда опаснее, чем в горах, где засели враги.
   Он не успел прикрыть дверь, как услышал окрик:
   - Ключи забыл! Придешь, начнешь греметь, детей разбудишь.
   - Словно бы они маленькие.
   - Маленькие, - сказала Варвара, - совсем несмышленыши, делают лишь бы
что. А тебе с ними позаниматься некогда. Хотя чему ты  их  научишь?  Сам
такой. Иди.
   - Иду...
   Штурмин сжал в руке связку ключей, словно хотел  заехать  кому-нибудь
по роже. Вышел на лестницу, быстро  закурил,  несколько  раз  затянулся.
Почувствовал облегчение, словно бы стопудовый камень свалился с  плеч  и
не тянет его больше ко дну. А затем, даже не вызывая  лифт,  побежал  по
лестнице, перескакивая через несколько ступенек.
   На улице он преобразился окончательно. Теперь это  был,  уверенный  в
себе мужчина, которому встречные, как правило, уступают дорогу.
   Варвара стояла у окна и любовалась своим  мужем,  какой  он  большой,
сильный, за ним как за каменной стеной. И тут же подумала сама о себе:
   "И все же, я счастливая. У многих, вообще, мужей нет, кого поубивали,
кто спился. А мой - здоровый, хороший и,  главное,  не  шумный.  Никогда
слова поперек не скажет, всегда я его побеждаю. А почему? Потому что как
только замуж вышла, сразу его на место поставила и слабины  ни  разу  не
давала. Вот он и стал у меня таким правильным, все мне завидуют.  А  как
мундир наденет, так, вообще, герой, ходить  даже  иногда  с  ним  бывает
стыдно, все заглядываются. Ладно, пусть выпьет, я своего добилась. Крови
попортил, правда, мне, сволочь! Ну, да ничего. Вернется, я ему устрою, я
ему еще не все  сказала,  -  Варвара  аккуратно  сложила  бутерброды  на
большую тарелку, затем прикрыла  их  второй  -  поменьше,  и  сунула  на
верхнюю полку холодильника. - Придет же, есть захочет. Кстати,  надо  не
забыть купить ему минералки, а то жажда замучит",  -  и  она  продолжила
уборку.
   Вытирала пыль  она  так  спокойно,  как  будто  до  этого  ничего  не
произошло, словно и не случилось крутого разговора с мужем, от  которого
зависело их будущее. Она даже тихонько напевала.
   "И откуда только пыль берется?  Два  раза  в  неделю  влажную  уборку
делаю, а она появляется. И книг дома  немного,  и  от  тряпок  шкафы  не
ломятся, а пыли... - и Варвара провела пальцами по экрану телевизора. На
экране осталась диагональная полоса. - Сейчас, сейчас протру", -  и  она
тщательно вытерла экран, нажала кнопку.
   Заработал телевизор. Теперь уборка пошла веселее.
   Варвара поглядывала на экран, слушала рассеянно.
   Шли новости. Политика женщину интересовала лишь в том разрезе, пошлют
куда-нибудь мужа или нет. Дебаты в Думе ей давным-давно надоели, кстати,
как и всем остальным в России. Смотреть на полусумасшедшего Жириновского
ей не хотелось, как не хотелось слушать и рассудительных спикеров  обеих
палат.
   Она пошла сполоснуть тряпку, хоть та и была довольно чистой, а  когда
вернулась, то в телевизоре тоже произошли перемены. Политические новости
кончились и теперь журналист с бесстрастным лицом, но  дрожащим  голосом
рассказывал о криминальных ужасах, творящихся в Москве. Если к  заказным
убийствам, ко взрывам машин  с  бизнесменами  Варвара  привыкла,  и  эти
новости ее не трогали, - как-никак к богатым она себя и мужа  причислить
не могла, а значит, и подобные ужасы им не грозили, - а вот когда  пошел
почти безобидный материал о том, как дети отравились  обедом  в  простой
московской школе. Варвара Станиславовна отложила  тряпку  и  присела  на
край кресла. Такое же могло случиться и с ее дочкой.
   "Наверное, лучше давать ей обеды с собой", - решила она и уже  хотела
встать, когда пошли кадры ночной Москвы.
   Журналист стоял на  тротуаре,  вокруг  сновали  люди,  мелькали  огни
машин. А он, выхваченный из темноты яркой лампой подсветки, взволнованно
говорил:
   "Совсем  недалеко  от  людного  места  был  обнаружен  труп  молодого
сильного мужчины...".
   Тут же показали акведук, такси с  открытой  дверцей,  возле  которого
ходили криминалисты, что-то измеряли. А журналист продолжал рассказывать
о том, что труп в этом месте далеко не первый. Из его  рассказа  Варвара
узнала о том, что в городе завелся маньяк, жертвами которого  становятся
не девочки-подростки, не мальчики, не старики и даже не женщины,  маньяк
душит сильных и здоровых мужчин.
   Когда пошел блок рекламы. Варвара тут же подумала о сыне.  Парень  он
был хоть и совсем молодой, но видный, сильный. Пошел в отца, а не в нее.
А вот дочь, наоборот, хрупкая и стройная, как она. Варвара  сына  любила
больше, чем дочь, а вот отец - наоборот.
   "Нужно сказать сыну, чтобы поздно  не  ходил,  -  и  тут  же  Варвара
усмехнулась, - будто бы он меня послушает. Он уже третий год  занимается
дзюдо у какого-то приятеля отца. Мужчины так устроены,  что  никогда  не
слушаются. Весь в