вания заподозрить, что он виновен,  он  бы  не  стоял
здесь, рядом с уважаемыми людьми, а находился бы там, где должен  находиться
преступник - в тюрьме.
   - Правда, что был выписан ордер на его арест? -  раздался  провокационный
вопрос журналистки. Борис Аркадьевич пожал плечами:
   - Во всяком случае, к нам с ордером никто не приходил. Мой сын ни от кого
не прятался. Он переживал, что его заподозрили в преступлении. Я пытался его
успокоить, утешить... Вы же видите, необдуманными публикациями  и  домыслами
вы травмировали его.
   - Да уж... - подтвердил Аркадий и вновь кивнул. Постепенно  он  входил  в
роль и чувствовал себя незаслуженно обиженным. Черные стекла очков  наводили
особо чувствительных зрителей на мысль, что веки припухли от слез.
   - Чем Аркадий собирается заниматься в будущем?
   - Аркадий Борисович, - поправил Борис Аркадьевич журналиста. - Он еще  не
решил, но, думаю, пойдет по моим стопам. Нужно же кому-то  продолжать  дело?
Вы же сами видите, как мало молодежи на этом форуме, -  и  Борис  Аркадьевич
как бы невзначай провел ладонью по собственной  лысине,  протер  морщинистый
лоб. - Мы уйдем, кто будет поднимать экономику России? Конечно же  они,  вот
такие, молодые, как мой сын, как вы.  Аркадий  приехал  с  самого  утра,  но
только сейчас нашел в себе силы выйти к прессе. Считайте это его дебютом.
   - Да уж, - прозвучало из-за спины Бориса Аркадьевича, и олигарх про  себя
выругался матом.
   Дальше  посыпались  вопросы  про  форум  и  про  тенденции.   Большинство
журналистов поняло, что пора "сливать воду", остались лишь самые  стойкие  -
из экономических изданий, понимающие толк в терминологии,  умеющие  отличить
дебет от кредита, а инфляцию от дефолта. Борис  Аркадьевич  вошел  в  раж  и
купался в сложных материях,  недоступных  пониманию  простых  смертных.  Его
прогноз для будущего России был  достаточно  оптимистичен,  конечно,  не  на
ближайшие год-два, а в обозримом будущем.
   Аркадий держался стойко. Личный врач олигарха не зря ел свой хлеб.
   Как бы невзначай Галкин-старший пару  раз  прошелся  по  своим  негласным
конкурентам, для начала похвалив их за  успехи,  но  потом  прояснив,  каким
недальновидным способом их успехи достигнуты.  Интервью,  в  общем-то,  мало
кого  устроило,  потому  как  не  было  сказано   ничего   сенсационного   и
скандального. Но Борис Аркадьевич к этому и  не  стремился,  ему  надо  было
засветить на экране телевизора сына, что он и сделал.
   Галкин был уверен, его интервью появится на всех каналах лишь потому, что
до этого он молчал.
   - Борис Аркадьевич, а почему ваш преемник находится  не  в  зале,  не  за
большим круглым столом?
   - В течение дня он следил за событиями  по  монитору  из  своего  номера,
кстати, как и вся ваша пишущая и снимающая братия. Вы-то, кстати, тоже не  в
зале сидите. Вас допустили снять протокольный момент...  Все,  благодарю,  -
Галкин подарил журналистам  несколько  улыбок,  затем,  крепко  сжав  локоть
Аркадия,  отступил  на  шаг.  Охранники  тут  же  оттеснили  прессу,  и   не
выключенные камеры успели снять  две  направляющиеся  к  лестнице  фигуры  в
темных костюмах.
   - Мне бы такого отца, - негромко произнес один из журналистов.
   - Но не дай бог тебе такого сына,  -  ответила  журналистка.  -  Думаешь,
почему он в темных очках? Журналист пожал плечами.
   - Потому что такие глаза нельзя показывать крупным  планом,  они  лживые,
злые и пустые.
   Бородатый  журналист  задумался.   Он   не   привык   мыслить   экранными
категориями.

Глава 18

   Что-что, а распорядок работы ГРУ Илларион Забродов  знал  как  свои  пять
пальцев.
   "Ровно в шесть у них  закончится  рабочий  день,  и  полковники,  майоры,
капитаны, генералы  -  все  те,  кто  несет  службу,  станут  покидать  свои
кабинеты. Останутся лишь оперативные дежурные да те, кто не успел  выполнить
намеченное на день".
   Теперь у бывшего инструктора был свой мобильный телефон, и он мог звонить
с любого места в любую точку земного шара. Слава богу, телефон  оформлен  не
на него, так что если и возникнут проблемы,  спросить  будет  не  с  кого  -
хозяин телефона вместе со своим подельником покоятся на дне глубокого озера.
   Для Иллариона события последних недель были полны тайн, которые,  как  он
ни  пытался  разгадать,  не  мог.  Слишком  странно  пересекались   интересы
некоторых людей и слишком неожиданно судьба разводила этих  людей  в  разные
стороны. Илларион понимал, что теперь он, как свидетель, не представляет для
следствия ни малейшего интереса. Любой  мало-мальски  подкормленный  адвокат
разобьет его доводы в пух и  прах,  выставит  на  посмешище.  Ни  одного  из
свидетелей уже нет в живых.
   "Лиля Краскова, которая могла  все  подтвердить  или  опровергнуть,  -  с
грустью  подумал  Илларион,  -  уже  ничего  не  скажет.  А  Галкин-младший,
естественно, как его ни мучай, сам  на  себя  показания  давать  не  станет.
Сутенер  мертв,  девчонки-проститутки,  стоявшие  у  обочины,  тоже  мертвы,
единственная из них оставшаяся в живых, до сих пор не пришла в себя".
   У Иллариона был план, причем, хороший план, как  считал  Забродов.  Взять
Галкина-младшего и вытянуть из него признание, заставить говорить.  Записать
признание на видеомагнитофон или  кассету,  а  затем  уже  с  этой  кассетой
добиться  правосудия.   Но   добраться   до   Галкина-младшего   теперь   не
представлялось возможным.
   "Черт бы вас всех побрал! Мерзавцы! Даже страшные бандиты, против которых
я воевал, куда честнее и лучше вас!"
   Он взял телефон с сиденья машины и набрал номер одного из кабинетов  ГРУ.
Не прошло и двух секунд, как в трубке раздался знакомый голос:
   - Говорите, вас слушают.
   - Чего не представляешься? В трубке послышался кашель, причем,  деланный,
неестественный.
   - Ну вот, ты и раскашлялся, Андрей.
   - Чего хотел, Забродов?
   - Встретиться с тобой надо. Выпить мне что-то хочется, Андрюха.
   - В одиночестве не можешь?
   - Я же не генерал и даже не полковник, чтобы пить в одиночестве,  чокаясь
со своим отражением в зеркале, чтобы стучать стаканом о стекло,  поздравлять
себя с прекрасно выполненным заданием, - на этот раз  из  трубки  послышался
робкий хохот. - Так ты не догадываешься, зачем я тебе звоню?
   - Хочешь, чтобы я составил тебе компанию?
   - Конечно хочу! Потому что знаю, что твоя семья за городом и  ты  сказал,
что два дня будешь работать.
   - Откуда знаешь? - вздохнув, осведомился Мещеряков.
   - По интонации.
   - Что б ты скис, Илларион! Конечно, все так и было.
   - Вот видишь! Так что, давай, бери служебную машину и приезжай ко мне.
   - Закуска у тебя есть?
   - Сейчас заеду на рынок и будет закуска.
   - Пить что будем?
   - У тебя в кабинете. Мещеряков,  сейчас  никого  нет.  Правда,  буквально
секунду назад закрылась дверь.
   - Ты что, услышал?
   - Я догадался.
   - Когда подъехать?
   Мещеряков замялся, и тогда Забродов нанес запрещенный удар:
   - Наверное, тебе начальство запретило со мной общаться.
   - Заеду прямо сейчас, хотя хотелось бы заехать домой, переодеться.
   - Если хочешь, дам тебе тапочки и бухарский халат.
   - Не хочу я твоих арабских халатов.
   - Тогда выдам валенки и  телогрейку.  А  если  не  понравится  -  бушлат,
правда, без полковничьих погон.
   - Еду.
   На том и порешили. Илларион небрежно бросил телефон в карман куртки,  так
бросают ключи от квартиры. Заехал на рынок, загрузил в  машину  на  переднее
сиденье два больших пакета со всевозможной снедью. Но во двор своего дома не
заезжал, машину  оставил  в  соседнем  дворе.  Он  знал,  скорее  всего,  за
квартирой продолжают следить, возможно, олигарх не оставил  своего  гнусного
желания убрать последнего свидетеля.
   Но Илларион ошибся. Во дворе  ничего  подозрительного  он  не  обнаружил.
Машины стояли те же, что  и  каждый  день.  Через  соседний  подъезд,  самый
крайний,  Илларион  поднялся  на  чердак,  по  чердаку  добрался  до  своего
подъезда. Бесшумно открыл дверь. На лестничной площадке и  в  подъезде  тоже
ничего подозрительного не оказалось. Илларион вздохнул,  осмотрел  дверь.  В
квартире тоже никого не было. Он оставил одну метку,  одну  единственную,  и
если бы дверь попытались даже открыть, но не открыли, метки бы уже не  было.
Но, тем не менее, Илларион соблюдал  все  меры  предосторожности,  хотя  уже
понимал, его,  скорее  всего,  уже  оставили  в  покое,  он  стал  абсолютно
безопасным свидетелем, который не может причинить вреда  такому  великому  и
могущественному человеку, как Борис Аркадьевич Галкин и  всей  его  огромной
финансовой империи.
   Если  бы  Илларион  Забродов  в  свои  годы  принял  решение   устроиться
шеф-поваром  в  какой-нибудь  московский  ресторан,  то  его  приняли  бы  с
распростертыми объятиями. Готовить он умел и любил. Ему всегда, к  удивлению
знакомых и приятелей, удавалось накрыть стол быстро и красиво. Всякая работа
его увлекала. Нож сверкал в его руке, мясо резалось тонкими ломтиками и  тут
же раскладывалось на большие блюда.
   Пятнадцать минут - и большой стол, за которым могла  уместиться  компания
человек в пять-шесть,  постепенно  приобретал  праздничный  вид.  В  духовке
потрескивало жаркое, аппетитные запахи наполняли кухню.
   Илларион заглянул в духовку, проверил, хорошо ли запеклось мясо, отключил
плиту. Мясо он решил достать из духовки горячим.  Он  не  смотрел  на  часы,
чувствовал время как спортсмен, бегающий на средние дистанции, то  есть  как
стайер. Ошибка могла быть в несколько секунд, не больше.
   - Вот, порядок, - ставя тарелки на стол, произнес он.
   Взял бутылку виски, отвинтил  пробку.  Напиток  перелил  в  графин,  а  в
бутылку из-под виски налил крепко заваренный  чай.  Предварительно  Илларион
его отфильтровал. Содержимое граненой бутылки было точно  такого  же  цвета,
как и содержимое графина. Две  бутылки  лучшего  коньяка,  бутылку  виски  и
бутылку красного французского вина Илларион поставил в  центр  стола.  Рядом
расположил бокалы. Затем отошел к книжному стеллажу  и,  склонив  голову  на
бок, посмотрел на творение своих рук. Стол выглядел празднично,  не  хватало
разве что букета цветов.
   Илларион улыбнулся:
   "Я пригласил не женщину, а боевого товарища. Цветы в такой ситуации ни  к
чему. Хотя за такой стол можно пригласить и  самую  избалованную,  капризную
даму, и почти любая ее фантазия была бы удовлетворена".
   Илларион переоделся. На нем теперь были брюки, белая рубашка. Не  хватало
только смокинга и бабочки.
   Забродов услышал, как во двор  заезжает  машина.  По  шуму  мотора  узнал
машину Мещерякова.
   "Подниматься Андрей будет две минуты, - Илларион на этот раз посмотрел на
часы, на секундную стрелку. - Она должна сделать два круга, Мещеряков дважды
нажмет на кнопку звонка. Что ж, к встрече гостя я готов".
   Илларион  нажал  клавишу  музыкального  центра.   Из   колонок   полилась
классическая музыка - мощная и торжественная увертюра Россини.
   "Андрей такую муху не любит, он гость, а я сторона принимающая".
   Когда секундная стрелка закончила второй круг, в квартиру дважды  коротко
позвонили. Илларион, идя к двери, взял легкий столовый нож и швырнул в  спил
дерева - в мишень. Нож вошел  сантиметров  на  десять,  стальная  ручка  еще
вибрировала, когда Илларион открывал  дверь.  В  пороге  стоял  Мещеряков  в
светлом плаще, в сером костюме, при галстуке.  На  лице  плавала  загадочная
улыбка.
   -  Проходи,  -  учтиво,  как  метрдотель  дорогого  ресторана,   произнес
Илларион, отступая к стене.
   Мещеряков вошел в квартиру. Илларион принял плащ, спрятал его в шкаф.
   - Хочу помыть руки.
   - Пожалуйста, проходи, где туалет известно - прямо, затем направо.
   - Ты это чего, Илларион? - осведомился Мещеряков.
   - Я пригласил тебя в гости. Чувствуй себя  как  дома,  любой  твой  будет
удовлетворен.
   Мещеряков глянул на стол и присвистнул:
   - А я привез бутылку коньяка!
   - Коньяк у меня есть, но бутылку приму. Тем более, что ты должен.
   - Я тебе? - изумился Андрей.
   - Память у вас, товарищ полковник, стала девичьей. Три  недели  назад  вы
мне проспорили бутылку...
   - Я тебе ее и привез.
   - Значит, с памятью полный порядок?
   - Честно говоря, я не помню, - Мещеряков наморщил лоб, затем взглянул  на
стол. Там было два прибора. - Илларион, все это мы должны съесть вдвоем?
   - Если хочешь, можем кого-нибудь пригласить.
   - Нет, не хочу. Кстати, я голоден, как койот.
   - Это хорошо. Люблю смотреть, как люди поглощают пищу.
   - Тебе не жалко?
   - Я же для тебя старался.
   Когда Мещеряков помыл руки и подошел к столу, Илларион отодвинул стул.
   - Присаживайтесь, товарищ полковник. Думаю, вы будете пить коньяк.
   - Да-да, коньяк, - Мещеряков выбрал самый дорогой напиток из стоявших  на
столе.
   - Ну, тогда поехали. Может, для начала виски или водки - самой простой? У
меня в холодильнике есть, держу специально для сантехников.
   - Нет, что ты, как можно! Разве что потом...
   - Ты имеешь в виду, Андрей, когда все  это  выпьем?  Мещеряков  кивнул  и
сглотнул слюну. Над столом и в гостиной витали настолько  ароматные  запахи,
что слюна, заполняющая рот, даже мешала языку двигаться.
   - Садись.
   Мужчины без разговоров занялись тем, что стояло на столе. Илларион  то  и
дело  подливал  своему  другу  в  бокал  коньяк,  себе  -  охлажденный  чай,
замаскированный под виски. Пили они "на равных". Постепенно лицо  полковника
Мещерякова становилось все довольнее, а на влажных, поблескивающих губах  то
и дело появлялась сладкая улыбка. Так бывает у мужчин, когда выпивка, еда, а
самое главное, компания и атмосфера приятны, когда  ничто  не  раздражает  и
ничто не волнует.
   - Илларион, в честь чего такой праздник?
   - Андрей, не все же в жизни - серые будни. Иногда  хочется  расслабиться,
встретиться с другом, посмотреть ему в глаза, услышать его голос, посидеть.
   Мещеряков чувствовал, Илларион что-то недоговаривает, немного хитрит.  Но
эта хитрость не вызвала подозрений, она была по-детски наивной и безобидной.
   - А сейчас горячее.
   На большом блюде Илларион принес дымящееся печеное мясо,  вилку  с  двумя
зубьями и большой нож с длинным сверкающим лезвием.
   - Что это? - поведя носом, поинтересовался полковник ГРУ  Мещеряков.  Его
ноздри затрепетали. - Удивительно знакомый запах.
   - Твоя жена, Андрей, хотя я ее  и  уважаю,  можно  сказать,  даже  люблю,
такого не приготовит.
   - Знаю. Кроме пирожков с капустой и рыбой она других изысков готовить  не
любит.
   - Но зато пирожки, Мещеряков, она, согласись, делает отменно.
   - О, да! - Мещеряков смотрел на мясо.
   - Давай, дорогой, я тебя  обслужу.  Эти  тарелки  уберем,  будем  есть  с
чистых.
   На столе появились два чистых прибора. Все  у  Иллариона  получалось  так
спорно и лихо, что у  полковника  Мещерякова  возникало  впечатление,  будто
рядом не его Друг, знаменитый инструктор спецназа ГРУ Илларион  Забродов,  а
вышколенный официант из дорогого ресторана.
   Мясо было виртуозно порезано.
   - Вот соус, бери, бери. Хочешь, полью?
   - Нет, я сам. Наверное, очень острый?
   - Попробуй, потом скажешь. Мещеряков попробовал соус и вместо слов звонко
причмокнул.
   - Женщин не хватает, - поднимая бокал с коньяком, сказал полковник.
   - И боюсь, в ближайшее время они здесь не появятся.
   Мещеряков уже захмелел. Он насытился, и теперь ему хотелось поговорить не
о работе. Даже будучи пьяным, о работе полковник ГРУ разговаривать не любил.
Работа - отдельная жизнь,  самостоятельная  и  не  зависящая  от  того,  что
происходит вокруг, ее, как имя божье, всуе поминать не стоит.
   - Илларион, а почему я никогда не заставал тебя перед телевизором? Ты его
хоть когда-нибудь смотришь? Он что, у тебя не работает?
   - Почему же, работает. Вот, пожалуйста, любой каприз.
   Илларион догадался, Мещерякову хочется пофилософствовать, глядя на  экран
телевизора. Экран вспыхнул, Илларион включил новости, они шли сразу на  трех
каналах.
   - Какие будешь смотреть?
   - Верни предыдущую программу, на ней новости самые необъективные.
   - Пожалуйста!
   Музыка в колонках мягко смолкла и в  гостиной  прозвучал  женский  голос.
Ведущая новостей говорила, в общем-то, ужасные вещи, при этом на ее губах то
и дело появлялась улыбка.
   - Что это она улыбается? - недовольно пробурчал полковник ГРУ. - Словно и
не знает, что за всем этим стоит.
   - Почему ты думаешь, что она знает? Сюжеты шли один за другим.  Мещеряков
давал комментарии, иногда забавные, иногда серьезные. Илларион слушал своего
друга молча, давая тому выговориться, а самое главное, почувствовать себя не
последним винтиком  в  государственной  машине.  Менялись  сюжеты,  менялись
кадры.
   И вот на экране возник загородный бизнес-центр. Сверкали стекла,  зеленел
лес. Журналист с микрофоном принялся пояснять,  что  сегодня  в  Подмосковье
проходит важное событие, собралось много влиятельных политиков  и  не  менее
влиятельных бизнесменов.
   Илларион повернул голову, посмотрел на экран.
   - Ты разве не знал? - перехватил взгляд  друга  Мещеряков.  -  Собрались,
решают, что ждет Россию в следующем столетии.
   - Погоди, Андрей, дай послушать.
   На экране после планов заседания возник холл и  Борис  Аркадьевич  Галкин
вместе со своим отпрыском. Галкин отвечал на вопросы, его сын  кстати  и  не
кстати произносил одну и ту же фразу. Темные  стекла  очков  иногда  зловеще
вспыхивали, отражая лампы подсветки.
   - Ну и мразь! - выдавил из себя Илларион.
   - Ты кого имеешь в виду, старшего или младшего?
   - По-моему, они стоят друг друга.
   - Да уж, - сказал полковник ГРУ Мещеряков, - яблоко от яблони  далеко  не
падает. Ты сам любишь это повторять.
   - Потому что в этой фразе есть правда, - сказал Илларион.
   Он уже все понял. Он  просчитал  действия  Галкина-старшего.  Тот  сейчас
вытягивает своего сына, создавая ему безупречное алиби.
   - Ничего невозможно этим людям сделать. Представляешь, Илларион,  ничего!
Ни генпрокуратура, ни ФСБ - никто не может противостоять хозяевам жизни. Они
кормят всех - и выборы финансируют, и людям повыше  деньги  дают,  и  первую
семью государства содержат. И самое  интересное,  что  даже  имея  на  руках
факты, этим людям ничего не сделаешь!
   - Так уж и ничего? - выдавил из себя Илларион.
   - Пойми, ничего. Они от кого угодно откупятся, от государства,  от  любой
спецслужбы, от любого человека. А кто против них, того уберут.
   - Ты уверен, Андрей?
   - Конечно! Правильно ты сделал, что решил больше не дергаться и смирился.
   - Наверное, правильно, - буркнул Илларион, наливая  себе  "виски",  почти
половину стакана. Затем залпом выпил, тряхнул  головой.  -  Может,  кофе?  -
спросил он, досматривая сюжет до конца. - Это где они сейчас?
   - Можно подумать, ты не знаешь! Ты же все  Подмосковье  изъездил,  пешком
исходил со спиннингами или с ружьем.
   - Так это там?
   - Конечно.
   - Как ты думаешь, охраняется этот объект серьезно?
   - Не знаю. При желании туда можно попасть, особенно с моими  документами,
- самодовольно произнес полковник ГРУ.
   Илларион помрачнел. Но вдруг его губы  сложились  в  странную  улыбку,  в
которой чувствовались и презрение, и ненависть. Но полковник Мещеряков  этой
улыбки не видел, Мещеряков сидел к  нему  спиной,  но  заметил,  что  пальцы
правой руки Забродова сжались в кулак так сильно, что даже кожа на косточках
стала белой.
   - Ты, может, мне нальешь?
   - Да, конечно, налью! Сколько будет это мероприятие продолжаться?
   - О чем это ты? - спросил Мещеряков.
   - Симпозиум, конференция по поводу судьбы России в следующем столетии?
   - Не судьбы страны, а бизнеса.
   - Это, наверное, одно и то же в их понимании.
   - Не совсем, - сказал Мещеряков, наливая себе коньяк. - Выпьем, Илларион.
Пить так пить!
   - Давай, - сказал Забродов.
   Мещеряков даже не  заметил,  как  в  его  бокал  попала  маленькая  белая
таблетка и, зашипев,