о романа.  Помнится,
дело было на полигоне, книга попала ему в руки совершенно случайно, и он
просмотрел ее по диагонали за вечер - это  была  фантастика,  к  которой
капитан Забродов относился со снисходительной скукой.  Как  и  следовало
ожидать, содержание романа в подметки  не  годилось  названию,  но  само
название накрепко засело в  памяти  -  была  в  нем  маленькая  частичка
какой-то последней правды.
   Закончив зарядку, он умылся у колодца и вернулся в дом, где уже горел
огонь в плите, посапывал, древний эмалированный чайник, и шипела посреди
стола, распространяя  вкусные  запахи,  большая  закопченная  сковорода.
Федор Григорьевич кухарил, держа  в  зубах  неизменную  беломорину.  Это
получалось у него сноровисто и ловко -  он  был  вдов  уже  десять  лет.
Замужняя дочь давным-давно перебралась в город, так что с  кастрюлями  и
сковородками егерь Нефедов управлялся ничуть  не  хуже,  чем  с  ружьем,
топором или конской упряжью.
   - Набегался? - бросил он на Иллариона быстрый  взгляд  из-под  густых
нависающих бровей. - Экий ты... прямо как боровик. Свежий, крепкий,  так
и хочется пальцем потыкать.
   - Не стесняйся, - разрешил Илларион и сделал грудь колесом.
   Федор Григорьевич только  хмыкнул,  затягиваясь  папиросой  и  вороша
дрова в плите.
   - Железный ты мужик, Илларион, -  сказал  он.  -  Все  тебе  нипочем.
Неужто голова после вчерашнего не болит?
   - А чему в ней болеть? - Илларион удивленно округлил глаза. - Там  же
сплошная кость!
   Для наглядности он постучал себя согнутым пальцем по макушке и  пошел
одеваться.
   Они плотно,  по-мужски  позавтракали  яичницей  с  салом,  заедая  ее
толстыми ломтями ржаного хлеба с зеленым луком.
   - Последний, - сказал о луке Федор Григорьевич.
   Подумав, он вынул из шкафчика недопитую с  вечера  бутылку  и  сделал
вопросительное движение горлышком в сторону Иллариона.
   - Ни-ни, - сказал Забродов. - Я, конечно,"  человек  русский,  но  за
рулем, как правило, не пью.
   - С каких это пор? - недоверчиво хрюкнув, поинтересовался Нефедов.  -
Ну, хозяин - барин,  неволить  не  буду.  А  мне  требуется,  ты  уж  не
обессудь.
   Он выпил рюмку и сразу же убрал бутылку от греха подальше.
   - А то погостил бы еще, - предложил он, разливая чай. - Все  веселее.
Веришь, поговорить не с кем, кроме этого дурака хвостатого, - он  кивнул
в сторону окна, за которым катался по  траве  совершенно  обалдевший  от
полноты жизни Бубен.
   - А мерин? - спросил Илларион.
   - А что мерин? Мерин - он мерин  и  есть,  какой  с  ним  может  быть
мужской разговор?
   Илларион  фыркнул  -  Ас  Бубном  ты,  значит,  в  основном  о  бабах
разговариваешь? - спросил он.
   - А о чем с ним, дураком, еще разговаривать? Тем более, я теперь  про
это дело только разговаривать и могу...
   - Как мерин, - вкрадчиво закончил за него Илларион.
   -  Как  мерин,  -  автоматически  согласился  Нефедов   и   тут   же,
спохватившись, плюнул себе под ноги. - Тьфу ты, вот  же  язва  языкатая!
Это еще посмотреть надо, кто как мерин, а кто как жеребец.
   - Вот это уже другой разговор, - удовлетворенно сказал Илларион. -  А
то заладил...
   Они допили чай и встали из-за стола. Забродов прихватил свой висевший
на гвозде рюкзак и первым направился к дверям.
   - Не терпится тебе, - проворчал Нефедов.  Ему  было  немного  грустно
расставаться с приятелем.
   - Не скрипи, Григорьевич, - выходя на крыльцо, откликнулся  Илларион.
- Свидимся еще. Мне ваши места - как астматику  кислородная  подушка,  я
без них не могу. Гляди, еще надоем.
   - Надоешь - выгоню, - пообещал Нефедов.
   Они обогнули дом справа и свернули за угол,  куда  Илларион  три  дня
назад загнал "лендровер", чтобы тот не торчал посреди двора  -  0-па!  -
останавливаясь, сказал Забродов. - Вот тебе и уехал. Выздоровел, значит,
наш больной.
   - М-да, - неопределенно промямлил егерь,  глядя  на  проколотые  шины
вездехода. - Ну, Колька! Недаром  всю  их  семейку  на  деревне  Козлами
кличут. А я, старый дурак, не стал на него протокол составлять. Пожалел,
значит.
   Задумчиво насвистывая, Илларион  подошел  к  машине  и  заглянул  под
капот. Его худшие ожидания немедленно оправдались - аккумулятора как  не
бывало.
   - Хороший был аккумулятор, - сказал он. - Новый. Эх ты,  служивый,  -
добавил он, обращаясь к прибежавшему  Бубну.  -  Из-за  таких,  как  ты,
Чапаев погиб. Что, стыдно?
   Бубен гавкнул - стыдно ему не было.
   - Это он зря, - с угрозой сказал Федор Григорьевич. - Шины шинами,  а
вот аккумулятор ему боком выйдет. За такие дела лет  на  пять  загреметь
можно.
   - Ну, это ты загнул, - возразил Илларион. - И потом, мы  теперь  этот
аккумулятор днем с огнем не отыщем. Я бы на месте твоего  Кольки  бросил
бы его в речку, и все дела.
   - Колька? Аккумулятор в  речку?  Ну-ну,  -  ядовито  закивал  головой
Нефедов. - В одном ты прав - аккумулятора не  видать,  как  своих  ушей.
Ежели он его уже не продал, значит, как раз сейчас продает, и не у  себя
в деревне, а где-нибудь подальше. Вот  тебе  и  случай  погостить.  Пока
новый аккумулятор достанем, пока колеса, то да се...
   - Извини, Федор Григорьевич, -  сказал  Илларион.  -  Я  с  человеком
встретиться договорился. Он старый, волноваться будет. Нехорошо.  Может,
ты меня подбросишь  до  Завидова  на  своем  "Урале"?  Туда  ведь  верст
пятьдесят, не больше. За полдня обернешься. А я через  пару-тройку  дней
приеду. Машину заберу, в деревню наведаюсь, то да се, как ты говоришь...
   Федор Григорьевич неодобрительно хмыкнул, но спорить не стал.  Вместо
этого он отправился в сарай, и через минуту там  с  треском  и  грохотом
завелся мотоциклетный  двигатель.  Из  распахнутых  ворот  сарая  поплыл
слоистый синеватый дым, внутри тревожно заржал мерин, а Бубен разразился
заливистым лаем, решив, как видно, что в сарае завелся какой-то страшный
зверь.
   Мотоцикл рыкнул и задним ходом выкатился из сарая. Это было  тяжелое,
густо  забрызганное  грязью,  непроизвольно  взрыкивающее  и   кашляющее
чудовище с гнутой и ржавой номерной пластиной  и  коляской,  выглядевшей
так, словно ею неоднократно прошибали кирпичные стены.  Сидевший  верхом
на  этом  дымящемся  драконе  Федор   Григорьевич   выглядел   несколько
испуганным, и Илларион понял, почему предложение смотаться в Завидово не
вызвало у егеря особого восторга.
   - Слезай, Григорьевич, - сказал он. - Дай порулить.
   Нефедов  с  готовностью  соскочил  с  треугольного  седла  и  уступил
Иллариону водительское место.  Прежде,  чем  выехать,  Забродов  доверху
долил  бак  мотоцикла  из  запасной  канистры,  лежавшей   в   багажнике
"лендровера" и почему-то не замеченной предприимчивым Колькой-Козлом.
   Пятьдесят с небольшим километров,  отделявшие  сторожку  Нефедова  от
железнодорожной платформы в Завидово, стоили Федору Григорьевичу  десяти
лет жизни. Так, во всяком случае, показалось ему лично.
   Мотоцикл, тарахтя, несся по ухабистым лесным дорогам, содрогаясь всем
корпусом,  опасно  кренясь  и  с  плеском   проскакивая   огромные,   не
просыхающие до самых морозов лужи. Порой Илларион сворачивал с дороги на
какие-то тропы,  о  существовании  которых  Федор  Григорьевич  даже  не
подозревал, и тогда егерю приходилось крепко  зажмуривать  глаза,  чтобы
ненароком не закричать, наподобие нервной девицы. Нервной девицей он  не
был, но стиль езды Иллариона Забродова мог довести до слез кого угодно.
   Наконец, эта пытка  закончилась.  Ощущая  во  всем  теле  непривычную
легкость новорожденного, а в голове  шум  и  кружение,  егерь  нетвердой
поступью направился к пивному  ларьку.  Через  несколько  минут  к  нему
присоединился Забродов, успевший приобрести билет на электричку.
   В ожидании поезда они успели выпить  по  два  бокала  пива,  и  егерь
немного  отошел  -  как  раз  настолько,  решил  Илларион,   чтобы   без
приключений  вернуться  домой.  Забродов  вежливо,  но  твердо  отклонил
предложение хлопнуть еще по бокальчику, пожал Нефедову руку и вскочил  в
подошедшую электричку из Твери.
   Кое-как устроившись на жесткой и неудобной скамье,  Илларион  помахал
рукой оставшемуся на перроне Нефедову, который очень колоритно смотрелся
в толпе благодаря своему брезентовому  дождевику,  форменной  фуражке  и
рыжим кирзовым сапогам. Он живо напомнил  Иллариону  другого  егеря,  но
Забродов  прогнал  воспоминания.  Сейчас  у  него  не  было   настроения
заниматься подсчетом потерь и расковыриванием затянувшихся ран.
   Для этого еще будет время, когда ему стукнет лет семьдесят - конечно,
в том случае, если он доживет до столь преклонного возраста.
   Электричка,  наконец,  тронулась,  за  пыльным  стеклом  проплыла   и
внезапно оборвалась полупустая  платформа,  мелькнули,  ускоряя  бег,  и
остались позади дома и огороды,  и  Илларион  отвернулся  от  окна.  Ему
предстояло провести в дороге почти два часа,  и  Забродов  с  удивлением
обнаружил,  что  это  тяготит  его.  Он  настолько  отвык   пользоваться
общественным транспортом, не  говоря  уже  об  электричках,  что  сейчас
испытывал по отношению к мстительному  односельчанину  Нефедова  гораздо
большее раздражение, чем когда обнаружил,  что  "лендровер"  выведен  из
строя. Ему даже пришлось напомнить себе, что он не  депутат  Госдумы,  а
бывший спецназовец и, в  принципе,  способен  спокойно  переносить  куда
большие неудобства, чем двухчасовая поездка в пригородной электричке.
   "Надо же, - подумал он, закрывая глаза, чтобы  не  видеть,  как  трое
испитых  субъектов  напротив  трясущимися  руками  откупоривают  бутылку
бормотухи, - это же надо, до чего я докатился! Без своей машины и  своей
квартиры я уже не человек!  Все  время  что-то  мешает,  как  камешек  в
ботинке, раздражает, выводит из  равновесия,  а  когда  копнешь  глубже,
обнаруживается, что ты просто  потихоньку  становишься  старым  брюзгой,
которому надо, чтобы его посадили в уютное кресло с  книгой  в  руках  и
оставили в покое.., не забывая, впрочем, регулярно кормить. Закисли  вы,
товарищ  капитан,   на   пенсионерских   хлебах,   плесенью   покрылись.
Ай-яй-яй..."
   Сразу  после  Клина  в  вагон  вошли  ревизоры.  Илларион   рассеянно
предъявил свой билет и снова закрыл глаза, все еще пытаясь уснуть, чтобы
скоротать время.
   Из этой затеи ничего не вышло - через  минуту  его  внимание  привлек
набиравший обороты где-то за его спиной  инцидент,  грозивший,  судя  по
всему, перерасти в полновесный скандал.
   Обернувшись на шум,  Забродов  обнаружил,  что  все  четыре  ревизора
собрались в  кучу,  обступив  дремавшего  в  уголке  у  окна  бородатого
гражданина,  который,  похоже,   наотрез   отказывался   просыпаться   и
"предъявлять билетик". Гражданина трясли за плечо,  окликали  и  толкали
под бока, но он оставался безучастным к потугам ревизоров.
   - Во дает, - сказал кто-то. - Мне бы такой сон.
   - Выпей пару литров, и у тебя такой будет, - оборачиваясь  на  голос,
проворчал один из ревизоров. - Ну, что с ним делать? -  обратился  он  к
сослуживцам.
   - Милицию вызвать, - ответил один из них.  -  Пускай  снимают  его  с
поезда к такой-то матери.
   - Ишь, какой быстрый! -  вступилась  за  сонного  пассажира  сидевшая
рядом с ним старушка с кошелкой. - Чуть что, сразу высадить. Смотри, как
бы я тебя самого не высадила!
   - Вы потише, мамаша, - примирительно сказал ревизор. - Я на работе, а
он безбилетный.
   - Сам ты безбилетный! -  не  сдавалась  боевая  старушка.  -  Я  сама
видела, как он в кассе билет брал.
   Да вон он, билет, из нагрудного кармашка торчит! Возьми  и  посмотри,
если тебе надо, а человек пусть спит!
   Из нагрудного кармана пиджака спящего пассажира действительно  торчал
уголок какой-то бумажки, которая вполне могла оказаться билетом. Ревизор
пожал плечами и протянул руку, чтобы взять билет. Как только его  пальцы
коснулись бумажного уголка, спящий, не  открывая  глаз,  сделал  быстрое
движение рукой, словно отгоняя муху. Ревизор затряс  ушибленной  кистью.
Старуха с кошелкой злорадно захихикала. Илларион улыбнулся: все-таки  на
свете оставались вещи, которые не менялись с  течением  времени,  и  это
было чертовски приятно.
   - Вот зараза, - сказал ревизор и снова потянулся к нагрудному карману
бородача. - Слышишь, парень, перестань  ваньку  валять!  Сейчас  милицию
вызовем!
   Бородач не ответил, но  новая  попытка  забраться  к  нему  в  карман
окончилась так же, как и предыдущая. Видя, что ревизоры и в  самом  деле
вот-вот вызовут милицию, Забродов встал и подошел к ним.
   - Разрешите, ребята, - сказал он, деликатно протискиваясь между ними.
- Не волнуйтесь, все в порядке. Я его знаю.
   - Он что, на самом деле спит  или  только  прикидывается?  -  сердито
спросил ревизор, разглядывая свои ушибленные пальцы.
   - Спит, спит, - уверил его Илларион.
   - А чего дерется? - совсем уже по-детски обиженно спросил ревизор.
   - А не любит, когда у него по карманам шарят, - ответил  Илларион  и,
наклонившись над спящим, негромко скомандовал:
   - Караул, в ружье!
   Бородач в поношенном пиджаке, линялых  джинсах  и  старых  коричневых
туфлях встрепенулся, широко открыл глаза с розоватыми не то  с  перепоя,
не  то  от  недосыпания  белками  и  вскочил  так  резко,  что  ревизоры
шарахнулись во все стороны. Он проснулся не до конца, потому что, увидев
камуфляжный костюм Забродова, слепо зашарил  вокруг  себя,  пытаясь,  по
всей видимости, нащупать автомат.
   - Ловко! - прокомментировал мужчина в  очках  -  тот  самый,  который
завидовал крепкому сну бородача, а старуха  с  кошелкой  перекрестилась,
испуганно отодвинувшись подальше от своего странного соседа.
   - Вольно, - скомандовал Забродов. - Предъяви билетик, сержант. Да  не
мне, а вот ему.
   Бородач не глядя сунул  ревизору  билет  и  протер  глаза,  очевидно,
пытаясь сообразить, приснился ему Забродов или нет.
   Ревизоры,  недовольно  переговариваясь  и  оглядываясь  через  плечо,
покинули вагон.
   - Ну, очухался? - спросил Забродов. - Где же  это  ты  так  набрался,
сержант?
   - Да кой черт набрался, - растерянно ответил бородач. - Три  ночи  не
спал... Погоди, капитан, дай разобраться: это ты или не ты?
   - Это тень отца Гамлета, - сказал Забродов.  -  Пошли,  у  меня  там,
кажется, было свободное местечко...
 
Глава 4 
 
   На Ленинградском вокзале они взяли такси и вскоре уже поднимались  на
пятый этаж старого, выстроенного в неопределенном и довольно причудливом
стиле дома на Малой Грузинской.  Игорь  Тарасов,  которого  Илларион  по
старой памяти называл сержантом,  все  еще  время  от  времени  обалдело
вертел головой  и  чесал  затылок:  меньше  всего  он  ожидал  встретить
человека, о котором рассказывал легенды своим друзьям и  сослуживцам,  в
пригородной электричке по дороге от больной тетки, собравшейся помирать,
но в конце концов передумавшей и решившей на время отложить свою затею.
   Илларион шел впереди, борясь с таким же  желанием  запустить  пятерню
под свое вылинявшее армейское  кепи  и  как  следует  почесать  затылок.
Сегодняшнее происшествие было очередным доказательством  старой  истины:
прогонять воспоминания бесполезно, они все  равно  просочатся  наружу  -
например, приняв для разнообразия облик  растерянного  и  невыспавшегося
бородача тридцати пяти лет от роду. "Ну и черт с ними, с воспоминаниями,
- подумал Илларион. - Что же делать, если мне есть, что вспомнить? Да  и
стыдиться мне, вроде бы, нечего."
   Он отпер дверь и, сделав широкий приглашающий жест, пропустил  своего
бывшего подчиненного в  квартиру.  Тарасов  остановился  в  прихожей,  с
любопытством глядя по сторонам. Илларион вошел следом и неторопливо снял
кепи и тяжелые пыльные армейские ботинки, давая гостю время  осмотреться
и немного прийти в себя: то, что для него давным-давно  стало  родным  и
привычным, новому человеку  запросто  могло  показаться  помесью  музея,
библиотеки и помещения для чистки оружия.
   - Да, - сказал Тарасов, - кучеряво. А это,  -  он  кивнул  в  сторону
укрепленного  на  стене  липового  спила,  в  центре   которого   торчал
метательный нож, - для вида или как?
   - Или как, - ответил Илларион. - Хотя, если честно, то я уже и сам не
знаю, для чего мне это.
   Да ты проходи, садись. Сейчас я чего-нибудь  соображу.  Кстати,  если
хочешь предупредить жену, телефон на столе.
   - Благодарствуйте, - ответил Тарасов, проходя в комнату  и  садясь  в
кресло. - Предупреждать некого.
   - А, - сказал  Забродов,  надевая  тапочки  и  становясь  карикатурно
похожим на школьного военрука, - еще один закоренелый холостяк.
   - Увы, - возразил Тарасов. - Хорошо бы, если так. Давай  не  будем  о
грустном, командир. А ты все там же, в учебном центре?
   - Нет, - коротко ответил Забродов и двинулся на кухню.
   - Что так? - поинтересовался Тарасов.
   - Ты же сам сказал:  не  будем  о  грустном,  -  прокричал  из  кухни
Илларион. - Вот и не будем.
   Тарасов покряхтел, слушая, как Забродов, звеня  стеклом  и  поминутно
хлопая дверцей  холодильника,  орудует  на  кухне,  снова  непроизвольно
зевнул и тоже пошел на кухню.
   - Ну, ладно, - сказал он, останавливаясь  в  дверях.  -  Допустим,  я
развелся.
   - Ну, и я развелся, - спокойно ответил Забродов, нарезая  ветчину.  -
На-ка вот, режь салат. Справишься?
   - Обижаешь, командир, - прогудел Тарасов. - С "духами" справлялся,  а
с помидорами не справлюсь?
   - Тогда вперед.
   Тарасов взял протянутый  ему  острый,  как  бритва,  финский  нож  со
сточенным до узенькой полоски  тусклым  лезвием  и  принялся  сноровисто
резать помидоры и зелень, сооружая салат.  Забродов  как  ни  в  чем  ни
бывало возился рядом, и у Игоря появилось странное  ощущение  сдвига  во
времени, словно со дня их последней встречи прошло не пятнадцать лет,  а
пара дней.
   - Слушай, командир, - сказал он вдруг, - а ведь нож-то тот  самый!  Я
же его еще с тех пор помню. Вот же черт...
   - Серьезно? - оглянувшись через  плечо,  спросил  Забродов.  -  Очень
может быть. Я, знаешь, как Плюшкин  -  собираю  всякое  старье,  которое
выкинуть жалко. И то, если подумать, за каждой железкой - целая история.
   Тарасов на время перестал резать салат,  некстати  вспомнив,  сколько
историй числится за той "железкой", которую он  сейчас  держал  в  руке.
Насколько он помнил, этой старенькой финкой вскрывали не только банки  с
тушенкой  и  резали  не  только  помидоры  и  колбасу.  Растекшийся   по
разделочной  доске  томатный  сок  вдруг  напомнил  ему  совсем   другую
жидкость, и он зябко повел  плечами.  Впрочем,  он  тут  же  вернулся  к
прерванному занятию, устыдившись своей минутной слабости.
   В конце концов, нож - это всего лишь инструмент.., так  же,  впрочем,
как и профессиональный солдат.
   - Может, дать тебе другой нож? -  спросил  вдруг  Забродов,  и  Игорь
вздрогнул:  это  уже  напоминало  телепатию.  Ведь  стоял  же,  кажется,
спиной... Как он догадался?
   - Зачем? - пожав плечами, откликнулся он.
   - Ну, вдруг тебе удобнее кухонным, -  после  многозначительной  паузы
сказал Забродов. - У этого спинка толстовата.
   - Нормально, - чувствуя, что вот-вот начнет краснеть, ответил  Игорь.
- И потом, я уже закончил.
   Они единогласно решили, что выпивать удобнее всего на кухне,  вскрыли
купленную по дороге с  вокзала  бутылку  водки  и  с  большим  комфортом
расположились за кухонным столом, ломившимся от приготовленной на скорую
руку, но весьма аппетитной снеди.
   Через полчаса уровень прозрачной жидкости в бутылке упал  наполовину,
количество закуски на тарелках изрядно поубавилось,  а  в  центре  стола
появилась пепельница.
   -  Так  где,  говоришь,  ты  теперь  работаешь?  -  спросил  Илларион
Забродов, чиркая колесиком зажигалки  в  безуспешной  попытке  прикурить
потухшую сигарету.
   - А я ничего про  это  не  говорил,  -  Тарасов  усмехнулся,  поднося
Иллариону свою зажигалку, - но никакой военной тайны в этом  нету.  Есть
такая контора - Центроспас.
   - О, - уважительн