ская простирается за горизонты.
   Рю не стал спорить, потому  что  это  была  правда.  Он  вспомнил  полные
жалости глаза Сабуро, отеческую улыбку  господина  Набуки,  представил  себе
все, что ждало его впереди, и принял решение.  Он  сделал  шаг,  и  один  из
автоматчиков, натренированный, как сторожевой пес, мигом оценив  обстановку,
метнулся ему наперерез. Уроки господина Набуки не пропали даром;  теперь  Рю
был готов к нападению, и пятнистая фигура, нелепо взмахнув руками,  отлетела
в сторону, как сбитая кегля. Второй автоматчик попытался схватить его  сзади
за рубашку, но опоздал на какую-то долю секунды, и в следующее мгновение Рю,
с грохотом и звоном пробив головой  двойную  раму,  нырнул  в  яркую  синеву
осеннего неба.
   Его полет с десятого этажа был стремительным,  беззвучным  и  прошел  без
осложнений.
 
*** 
 
   Ближе к полудню Иларион начал понимать, что  несколько  переусердствовал,
настраивая против себя местную милицию. Старший лейтенант не стал дожидаться
его у себя в отделении, а попросту прислал за ним наряд.  Забродову  удалось
своевременно покинуть гостиницу через окно  и  уйти  огородами  раньше,  чем
неповоротливые  сержанты  успели  сообразить,   что   происходит,   но   это
происшествие поставило его перед неприятной необходимостью  повсюду  таскать
за собой проклятый чемодан. Чертова  штуковина  становилась  все  тяжелее  с
каждым пройденным шагом, и Забродова так и подмывало вывалить ее  содержимое
в какую-нибудь канаву.
   Ежеминутно рискуя переломать  себе  ноги  на  острых  обломках  скал,  он
спустился к самой кромке воды и присел на камень,  покрытый  бурой  подушкой
сухих водорослей. В воде суетились какие-то  мелкие  насекомые,  воздух  пах
йодом и морской солью. Океан лениво плескался у самых ног  Илариона,  словно
отдыхая перед очередным штурмом,  призванным  окончательно  стереть  с  лица
планеты этот ничтожный клочок суши, а заодно и Илариона Забродова вместе  со
всеми его проблемами. В полусотне метров от берега на волнах качались чайки,
похожие  отсюда  на  бумажные  кораблики  или  на  новенькие   пенопластовые
поплавки,  отмечающие  место,  где  поставлены  сети.   Время   от   времени
какая-нибудь шальная волна с громким шлепком разбивалась  о  камни,  обдавая
Забродова солеными брызгами.
   Иларион с облегчением выпустил из  ладони  скользкую  от  трудового  пота
ручку чемодана, немного поерзал, устраиваясь поудобнее  на  круглой  макушке
камня, и с недоверием покосился на насекомых,  которые  продолжали  деловито
сновать среди гниющих водорослей, не обращая на него ни малейшего  внимания.
Насекомые  подозрительно  напоминали  очень  крупных  блох,  а  может  быть,
наоборот, чрезвычайно мелких муравьев. И  то  и  другое  могло  оказаться  в
равной степени неприятным, и Илариона утешала лишь близость воды, в  которой
при необходимости можно было спастись от въедливых паразитов.  Правда,  вода
была, мягко говоря, прохладная, а точнее, ледяная, и купаться в ней  Иларион
не испытывал ни малейшего желания.
   Избавившись от чемодана и вытерев рукавом вспотевший лоб, Забродов  полез
в карман за сигаретами. Пачка была неприятно тощей на ощупь, и, выудив ее из
кармана, Иларион пересчитал оставшиеся сигареты.  Итог  был  неутешительный:
всего четыре штуки. Остальное, целых полтора блока, ему пришлось  бросить  в
гостиничном номере вместе с дорожной сумкой, и теперь его движимое имущество
наверняка стало добычей местных ментов. Помянув последних  недобрым  словом,
Забродов сунул в зубы сигарету и закурил, пряча в ладонях трепещущий  огонек
зажигалки.
   Налетевший с моря ветер сорвал дым с его губ, скомкал, разметал и швырнул
тающие клочья на каменистый берег. Иларион курил и думал о том, что  вот  он
как ни в чем не бывало сидит на самом краешке земли, а перед ним на сотни  и
тысячи километров нет ни единого клочка суши - далеко, до самой Америки.  Он
посмотрел на солнце, бросил взгляд  на  часы,  сориентировался  по  сторонам
света, припомнил карту и кивнул  головой,  соглашаясь  с  самим  собой:  да,
точно, ни единого. Алеутские острова немного севернее, а  Гавайи  -  намного
южнее, так  что,  если  плыть  строго  по  прямой,  окажешься  где-то  между
Ванкувером и Сиэтлом...
   Посидев так еще немного, он почувствовал, что ему ничего не стоит убедить
себя в том, что никакого Ванкувера, никакого Сиэтла и вообще никакой Америки
там, за океаном, нет.  Здесь,  на  этом  диком  берегу,  требовалось  совсем
ничтожное усилие, чтобы представить себе гигантский водопад,  низвергающийся
в звездную пустоту где-то далеко за горизонтом.
   Чайка нехотя взлетела с соседнего камня, выразив свое неодобрение  резким
скрипучим криком, и, набирая высоту, ушла в сторону моря.
   - Лети, лети, -  напутствовал  ее  Забродов,  -  нагадь  там  на  макушку
господину Набуки! Да передай, что я скоро  буду...  Пусть  завещание  пишет,
черт узкоглазый!
   Он вздохнул, недовольный собственной мальчишеской выходкой,  в  последний
раз, обжигая губы, затянулся сигаретой, бросил окурок под  ноги  и  зачем-то
прикрыл его плоским камнем. Камень был шершавый, желтовато-серый, белесый от
морской соли сверху, а снизу темный и мокрый от проступавшей  сквозь  мелкую
гальку океанской воды; Иларион с усилием вдавил его в  неохотно  поддающийся
берег и втоптал поглубже каблуком. Галька при  этом  хрустела  и  скрежетала
почти как битое стекло, только намного тише.
   Покончив  с  этим  бессмысленным  занятием,  Забродов  встал,  с  хрустом
потянулся и с ненавистью посмотрел на  чемодан.  Чемодан  стеснял  его,  как
чугунное ядро, прикованное цепью к ноге  каторжника.  Появляться  с  ним  на
людях нельзя, невозможно  также  оставить  это  конгениальное  творение  рук
человеческих без надлежащего присмотра в местах, где люди уже не первый  год
жили чем Бог пошлет. Все, что лежало плохо, и даже просто не  очень  хорошо,
здесь давно было подобрано, разделено и приватизировано; следовательно, если
Иларион не хотел и дальше таскать эту тридцатикилограммовую дурищу  в  руке,
значит, ее следовало тщательно припрятать.
   По-стариковски кряхтя  и  громко  жалуясь  равнодушной  природе  на  свою
несчастную судьбу, Забродов оторвал от  гальки  чемодан,  который  за  время
привала, казалось, успел  пустить  корни,  и  побрел  вдоль  полосы  прибоя,
высматривая в  береговых  откосах  что-нибудь  наподобие  пещеры,  способной
вместить в себя его тяжкую ношу. Постепенно до него начало доходить, что  он
движется по морскому дну, обнажившемуся в результате отлива, и  что  прятать
чемодан здесь равносильно тому, что попросту зашвырнуть его в море с высокой
скалы. Он понял, что надо выбираться наверх, и с чувством, близким к панике,
обнаружил, что выбраться не удастся - по крайней мере, здесь и с  чемоданом.
Проклятый чемодан! Он был повсюду, лез буквально во все  щели,  путался  под
ногами, обрывал Илариону руки,  срывал  его  планы  и  не  приносил  никакой
пользы, кроме вреда.
   Иларион заставил себя успокоиться и  попытался  вспомнить,  когда  должен
начаться прилив. Совладать со своими нервами, как  всегда,  оказалось  легче
легкого, но  вот  вспомнить  время  прилива  Иларион  был  решительно  не  в
состоянии. "Ай-яй-яй, - подумал он. - Какой срам! Пятый день я здесь  торчу,
море все время перед глазами, а таких элементарных и  даже,  можно  сказать,
основополагающих вещей не знаю. Когда имеешь дело с морем, такие вещи  нужно
знать назубок, как "Отче наш"..."
   Он попытался сообразить, помнит ли "Отче наш", обнаружил, что  помнит,  и
на всякий случай пробормотал молитву от начала до конца. Это  было  неловко,
но Иларион утешался тем, что его никто не видит.  В  конце  концов,  он  был
человеком сугубо сухопутным, а не каким-нибудь  морским  пехотинцем  и  имел
полное право побаиваться моря. Тем более что перед  ним  было  не  море,  не
Каспий какой-нибудь, а самый настоящий океан - Великий и Тихий...
   - Океан, - громко  повторил  Забродов,  стараюсь  не  слишком  откровенно
пыхтеть под тяжестью чемодана, - ясно вам это?! Океан -  это  звучит  гордо.
Вот разберусь со своими делами, обязательно куплю себе тельняшку  и  научусь
плясать "Яблочко". Эх, яблочко... Дьявол с ним, с приливом. Обогну  вон  тот
мыс и, если не найду удобного местечка для подъема, поверну обратно.
   Он заметил, что разговаривает с самим  собой,  замолчал  и  ускорил  шаг,
насколько это позволяло почти непроходимое каменное крошево под ногами.  Это
были скользкие, поросшие водорослями и облепленные  ракушками  руины  павших
под натиском океана обрывистых береговых бастионов, и идти по ним  оказалось
чертовски тяжело, особенно - а как же? - с тридцатикилограммовым чемоданом в
руке.
   Чтобы обогнуть мыс, ему пришлось, минут пятнадцать  брести  по  колено  в
воде. За эти пятнадцать минут Иларион успел  тысячу  раз  проклясть  все  на
свете, и особенно - ну, еще бы! - чемодан, который ему  пришлось  нести  над
головой, чтобы, не дай бог, не замочить. Соленая вода вряд ли  повредила  бы
содержимое чемодана, но Иларион не нуждался  в  дополнительных  килограммах.
Поскальзываясь на неровных подводных камнях и проваливаясь по грудь в  воду,
он склонялся к мысли, что  утонет  здесь,  как  мышь  в  ведре,  на  радость
господину  Набуки  и  охочему  до  гонораров  старшему  лейтенанту,   своему
вчерашнему знакомому.
   Достигнув оконечности мыса, Иларион пробормотал "ура" и торопливо побежал
вперед, разбрызгивая  воду  и  по-прежнему  держа  чемодан  над  головой  на
вытянутых руках. Впереди, за мысом, была небольшая бухта с галечным  пляжем,
который полого поднимался вверх. На крайней точке этого  окаймленного  валом
из мертвых водорослей каменистого полумесяца лежал  ржавый  остов  какого-то
суденышка, в незапамятные времена выброшенного на берег штормом,  да  так  и
оставшегося  догнивать  здесь  то  ли  за  ненадобностью,  то  ли,  в   силу
свойственной славянам широты натуры.
   Вода в океане действительно была холодной, но,  когда  Забродов  выбрался
наконец на сушу, стало  еще  хуже:  резкий  ветер,  порывами  налетавший  со
стороны моря, продувал до костей, превращая прилипшую к телу мокрую одежду в
ледяной компресс. Бормоча проклятия, Иларион  взвалил  чемодан  на  плечо  и
припустил по пляжу мелкой спотыкающейся рысью. Камни стучали  и  скрипели  у
него под  ногами,  в  ботинках  противно  чавкало,  набрякшая  водой  одежда
стесняла движения, да и чемодан теперь, казалось, весил уже добрых полтонны,
так что примерно на полпути Забродов согрелся, а на подходах к  выброшенному
на берег катеру даже вспотел.
   Остановившись и опустив чемодан на землю, он посмотрел  в  сторону  моря.
Ему показалось, что море приблизилось - видимо, начинался  прилив.  Впрочем,
это могло оказаться иллюзией, да и угроза утонуть вместе с чемоданом  теперь
миновала - позади был пологий откос, по которому ничего не стоило  подняться
наверх и вернуться в поселок, к людям.
   Но прежде нужно было избавиться от чемодана.
   Иларион осмотрел катер. Судя по установленной на корме лебедке, это  было
рыболовное  суденышко.  С  клепаных  бортов  слоями  отваливалась  ржавчина,
обломанные лопасти гребного винта обросли белесым мочалом сухих  водорослей,
из пустых глазниц  иллюминаторов  несло  какой-то  тухлятиной.  Трудно  было
отделаться от ощущения, что там, в темном, наполовину залитом черной стоячей
водой трюме, до сих пор покоятся  скелеты  моряков,  опрометчиво  рискнувших
выйти на этой утлой посудине в оке-, ан. Это была, конечно,  полная  ерунда,
но вот использовать катер в качестве камеры хранения нечего было и  мечтать.
Судя по некоторым признакам, во время прилива посудина оказывалась под водой
почти полностью, так  что  снаружи  оставался  только  угол  рубки  да  еще,
пожалуй, стрела лебедки - самый ее кончик.
   Иларион почесал в затылке и с сомнением  посмотрел  т  чемодан.  Рядом  с
чемоданом обнаружился краб, совсем небольшой, не чета тем  чудищам,  которых
можно было за каких-нибудь сто рублей купить на местном рынке и даже  просто
на улице.  Видимо,  это  был  подросток.  Со  свойственным  всем  подросткам
любопытством краб ковырял клешней пластиковый бок чемодана,  пробуя  его  на
прочность.
   - Рыбаки ловили рыбу, а поймали рака, - задумчиво сообщил ему Иларион.  -
Давай ковыляй отсюда, а то я сегодня голодный. Не посмотрю, что ты  молодой,
употреблю прямо в сыром виде.
   Краб нерешительно потоптался на месте, пошевелил клешнями и действительно
заковылял прочь, от греха подальше. Забродов проводил его  взглядом  и  стал
прикидывать,  как  может  сказаться  на  содержимом  чемодана   многочасовое
пребывание под водой. Если  спрятать  чемодан  внутри  катера,  в  море  его
конечно же не унесет, и вероятность, что кто-нибудь его случайно  обнаружит,
тоже сведется к минимуму, но вот товарный вид он потеряет наверняка,  а  это
уже минус. К тому же Иларион не мог с уверенностью сказать, когда в чемодане
возникнет нужда, а нырять за ним в холодную  воду  и  на  ощупь  разыскивать
чертову штуковину в темном трюме... Бр-р-р!..
   Он рассеянно полез в карман и  вынул  оттуда  пачку  с  тремя  последними
сигаретами.  Из  пачки  текло.  Она  расползалась  в   пальцах,   а   внутри
обнаружилась неаппетитная каша из  мокрого  табака  и  раскисшей  бумаги,  в
которой издевательски желтели  невредимые  цилиндрики  сигаретных  фильтров.
Иларион напомнил себе, что японцам, да и  вообще  всем  приличным  людям  на
свете, свойственно философское отношение к жизни, в том числе  и  к  имеющим
место неприятностям. Подумаешь, сигареты пропали...
   Он  привстал  на  цыпочки,  дотянулся  до   круглого   провала   выбитого
иллюминатора и бросил бывшую пачку  с  бывшими  сигаретами  туда,  чтобы  не
оставлять на  берегу  следов  своего  пребывания.  Пачка  канула  в  темноту
абсолютно беззвучно, как будто там, за иллюминатором, была  бездна.  Иларион
зябко передернул плечами и подумал, что пачка скорее всего просто  упала  на
что-нибудь мягкое - на водоросли, например, или на остатки груза...
   Становилось холодно. Постукивая зубами, Иларион наклонился за чемоданом и
застыл в странной позе, глядя на море.  Из-за  мыса,  размеренно  постукивая
дизельным движком, неторопливо двигался  серый  корпус  сторожевого  катера.
Слишком неторопливо, подумал Иларион. И слишком  близко  к  берегу.  Там  же
камней до черта, им что, делать нечего? Какого дьявола они там ищут?
   Впрочем,  он  тут  же  сообразил,  что  ищут  пограничники,  и  напрягся,
соображая, в какую сторону бежать. День явно не  задался,  причем  с  самого
начала.  Хотя,  с  другой  стороны,  все  зависело  от  точки  зрения.  Если
рассмотреть ситуацию под определенным углом, вся эта суета была Илариону  на
руку. Единственное, что от него требовалось, это все время делать правильные
ходы.
   "Да уж, - иронически подумал Иларион, осторожно отодвигаясь под прикрытие
ржавой кормы катера и втаскивая туда же чемодан. -  Мелочь  какая  -  делать
правильные ходы! Да это нам раз плюнуть. Вот  именно  -  нам.  Мне  и  моему
чемодану..."
   Бежать,  пожалуй,  было  бесполезно:   вооруженные   морскими   биноклями
пограничники живо засекли бы его на пустом каменистом берегу. Они, наверное,
даже не стали бы терять время, гоняясь за ним по суше, а просто  вызвали  бы
по рации поселок  и  сообщили  ментам  координаты  места,  где  был  замечен
подозрительный  тип,  выдававший  себя  за  корреспондента  газеты  "Красная
звезда". Да и зачем это нужно - бежать? "Я не бегать сюда приехал, - подумал
Иларион, вглядываясь в белевший на хищно вытянутом вперед  носу  сторожевика
бортовой номер. - Пускай теперь они от меня бегают. Вот только чемодан..."
   Он посмотрел на чемодан, а потом снова на сторожевой катер. Теперь, когда
корабль подошел поближе,  номер  на  его  носу  был  хорошо  виден.  Иларион
беззвучно рассмеялся и сказал своему неразлучному спутнику:
   - Чемодан, чемодан, улыбнитесь! Камни снова заскрипели под подошвами  его
армейских ботинок, когда он уверенно шагнул из укрытия. Отойдя от катера  на
несколько  шагов,  Иларион  принялся  размахивать  руками  над   головой   и
пронзительно вопить, привлекая к себе внимание. Между делом он подумал,  что
сейчас, наверное,  очень  сильно  напоминает  потерпевшего  кораблекрушение,
увидевшего входящий в бухту спасительный корабль. Главное, подумал он, чтобы
на борту корабля оказались не пираты...
   Его усилия вскоре увенчались успехом. Сторожевик застопорил ход, и с  его
борта спустили шлюпку - не шлюпку, собственно, а резиновую лодку с  мотором.
Мотор несколько раз чихнул, взревел,  затрещал  и  запел  на  высокой  ноте.
Описав стремительную пенистую дугу, лодка пошла к берегу, высоко задирая нос
и подпрыгивая на мелкой волне.
   В нескольких метрах от берега мотор заглох, и  лодка  с  громким  шорохом
выползла на пляж. Из нее молодцевато  выпрыгнули  двое  матросов  в  линялых
синих робах, и один из них немедленно навел на  Забродова  автомат.  Лица  у
обоих были по-мальчишески округлые, с пухлыми, почти детскими  губами,  а  у
того, который целился в Илариона из автомата, физиономия была густо  усыпана
веснушками бледно-морковного цвета. Автомат у него стоял на  предохранителе,
но Забродов не стал делать по  этому  поводу  никаких  замечаний:  так  было
спокойнее.
   - Все, все, ребята, - сказал он миролюбиво. - Воевать не будем.
   Второй матрос казался чуть-чуть постарше конопатого, и на плечах  у  него
Иларион разглядел старшинские нашивки, такие же линялые и обесцвеченные, как
и сама роба. Услышав слова Забродова, он едва  заметно  усмехнулся  краешком
рта: вероятно, заявление какого-то подмокшего штатского, вооруженного  одним
пластиковым чемоданом, о том, что он не будет  с  ними  воевать,  показалось
смешным.
   - Мы доставим вас на борт для  установления  личности,  -  веско  сообщил
старшина. - Необходимо выяснить кое-какие обстоятельства.
   - Это факт, - сдерживая улыбку, согласился Иларион. - Поехали,  старшина.
Будь так добр, возьми чемодан. Он мне все руки оборвал, черт тяжеленный!
   Старшина оказался парнем покладистым и не  стал  мелочиться.  Он  присел,
придерживая правой рукой заброшенный за спину автомат, и схватился левой  за
ручку чемодана. Иларион наблюдал за ним с живым интересом.
   - Ох, ни х.., себе! - удивленно выдохнул  старшина,  оторвав  чемодан  от
земли. - У вас там камни, что ли?
   - Атомная бомба, - сказал Иларион.
   Мальчишеское лицо старшины сразу посуровело: он не собирался шутить шутки
с потенциальным нарушителем государственной  границы  и,  может  быть,  даже
шпионом. С усилием приподняв чемодан обеими руками, старшина  перевалил  его
через надувной борт и плашмя  уложил  на  дно  моторки.  Илариона  погрузили
следом, конопатый матрос столкнул лодку в воду,  и  она,  набирая  скорость,
взяла курс на стоявший в полусотне метров от берега сторожевик.
   Труднее  всего  оказалось  втащить  на  борт  чемодан.  Матрос,   который
перегнулся  через  леера,  чтобы  принять  у   своих   товарищей   имущество
задержанного, слово в слово и даже с той  же  интонацией  повторил  то,  что
сказал по поводу чемодана старшина. Вслед за злополучным чемоданом на палубу
поднялся Иларион и сразу же нос к носу столкнулся со старым знакомым.
   -  Здорово,  корреспондент,   -   приветствовал   его   капитан-лейтенант
Кривоносов,  с  которым  Иларион  пил  медицинский  спирт  на  Шикотане.   -
Признавайся, чего ты тут наколбасил.
   Капитан-лейтенант улыбался, демонстрируя радость от встречи со  знакомым,
но глаза у него были холодные, цепкие и настороженные, так что Иларион сразу
понял:
   Кривоносов оказался  здесь  не  случайно.  Видимо,  командир  сторожевика
получил приказ обогнуть остров и перехватить  беглеца,  если  тот  и  впрямь
попытается уйти морем. Иларион немного поколебался,  припоминая  подробности
своего предыдущего разговора с Кривоносовым, а потом мысленно махнул  рукой:
в конце к