тстань, ладно? Мне сейчас не  до
танцев, честное слово. Я устала, как собака, у меня неприятности...
   -  Неприятности?  -  Вагин  подобрался  и  даже,  как  ни  глупо  это
выглядело, слегка выпятил грудь. - Кто  обидел  самую  красивую  девушку
Москвы?
   - Брось, Витя, - устало сказала она. - К сожалению, ты мне помочь  не
в состоянии.
   - Откуда  ты  знаешь?  -  обиделся  Вагин.  -  Я  многое  могу.  Зря,
Танюшка...
   - Что - зря?
   - Зря ты со мной так. Я, наверное, не умею ухаживать, и слова  всякие
- не по моей части. Я всю жизнь руками  работаю.  Зато  я  к  тебе  всей
душой, не то что эти твои очкарики,  шелкоперы  твои...  Ну  вот,  опять
чего-то сморозил, прямо чувствую...
   "Да, Витя, ты все правильно чувствуешь", -  хотела  сказать  Татьяна,
которой изрядно надоели эти пьяные излияния, но  тут  с  улицы  во  двор
свернул, сверкнув в  лучах  заходящего  солнца  любовно  отполированными
бортами, высокий джип с хромированными подножками и  массивной  решеткой
на переднем бампере. У Татьяны нехорошо защемило сердце: все  машины  во
дворе она  знала  наперечет,  и  джипов  среди  них  не  было.  В  свете
сегодняшнего  анонимного  звонка  появление  перед  домом  джипа,  давно
ставшего как бы визитной карточкой  преуспевающей  российской  "братвы",
выглядело зловеще.
   Когда джип медленно прокатился мимо, продемонстрировав Татьяне не  то
три, не то четыре заинтересованно повернутых в ее сторону мясистых лица,
и остановился поодаль,  она  отважилась  пойти  на  маленький  трусливый
компромисс: все-таки Вагин был молодым, крепким мужчиной и мог в  случае
чего вступиться за нее. Еще раз покосившись на стоявший в сторонке джип,
из которого так никто и не вышел, Татьяна решила, что прогонять  Вагина,
пожалуй,  рановато.   Подобная   расчетливость,   вообще-то,   была   ей
несвойственна,  но  страх,  посеянный  в  ее  душе  телефонным  звонком,
оказывается, никуда не ушел: он просто затаился на самом  донышке  души,
исподволь разрастаясь вглубь и вширь и поджидая удобного момента,  чтобы
всплыть на поверхность.
   - Витя, - примирительно сказала она, - Витя... ты  ничего  особенного
не сморозил. Во всяком случае, я поняла, что ты хотел сказать.  Но...  Я
ведь тебе уже говорила:  ты  совсем  не  в  моем  вкусе.  Ты  только  не
обижайся, пожалуйста, ладно? В этом никто не виноват. Ну, тебе  же  ведь
не все девушки нравятся, правда?
   - Да ладно, - пробормотал Вагин, - чего там. Понял, не  дурак.  Ясно,
что ничего мне тут не светит. Может, хотя бы розы возьмешь? Зря  я,  что
ли, тратился?
   - Розы просто чудесные, - искренне сказала Татьяна, принимая букет. -
Погоди, куда ты? Пойдем, я тебя хотя бы чаем напою. А еще лучше - кофе.
   - А еще лучше - стрихнином, - проворчал Вагин, но видно было, что  он
доволен. Слишком доволен, вскользь отметила Татьяна, косясь на  стоявший
в отдалении джип и лихорадочно пытаясь выбрать из двух зол меньшее.
   "Да, Тарасова, - подумала она. - Однако, ты докатилась. Посмотри, чем
ты сейчас занята. Выгадываешь, высчитываешь... А человек, между  прочим,
совершенно не виноват ни в твоих неприятностях, ни в том, что  ты  ждешь
волшебного принца. И,  между  прочим,  надо  тебе  заметить,  что  ждать
принца, когда тебе двадцать восемь лет от роду - это уже симптом.
   - Вот теперь ты  действительно  болтаешь  глупости,  -  сказала  она,
решительно хватая Вагина под руку. - Какой еще стрихнин? Да  его  сейчас
ни в одной аптеке не достанешь.
   - Эх, ты, журналист, - сказал Виктор Вагин, с самым  довольным  видом
идя рядом с ней к подъезду. - Кто же  ищет  стрихнин  в  аптеке?  Это  в
санэпидемстанцию надо обращаться, а ты - аптека...
   - Если не перестанешь городить чепуху, я так и поступлю, -  пообещала
Татьяна, вталкивая его в подъезд и входя следом. Прежде, чем закрыть  за
собой дверь, она обернулась.
   Дверца джипа приоткрылась. Из  нее  высунулся  мордастый  парень  лет
двадцати пяти в черной футболке и с золотой цепью на шее. Он  бросил  на
асфальт окурок, смачно сплюнул и  вдруг,  посмотрев  прямо  на  Татьяну,
издевательски  подмигнул  ей.  Дверца  захлопнулась,  и  джип,   набирая
скорость, скрылся за углом дома.
 
Глава 5 
 
   Усадив гостя на диван в  комнате,  Татьяна  отправилась  на  кухню  и
первым делом поставила букет в высокую стеклянную вазу -  подарок  брата
ко дню рождения.
   Затем она набрала воды в старенькую медную джезву, купленную  еще  во
времена студенчества в Киеве, и засыпала в нее две полных  чайных  ложки
кофе, с грустью отметив, что кофе осталось  совсем  немного.  В  магазин
выходить не хотелось  -  было  страшновато.  Наглая  демонстрация  силы,
произведенная  только  что   телефонным   анонимом,   не   оставила   ее
равнодушной, и Татьяна терялась в догадках, пытаясь понять, чем она была
вызвана.  Меньше  всего   она   ожидала   столь   быстрой   реакции   от
проворовавшегося главврача, которому был посвящен их последний репортаж.
Кроме того, журналистов обычно отстреливают до публикации, а  не  после.
Скорее всего, причиной послужил материал, добытый Кареевым во время  его
последней  отлучки.  Видимо,   это   была   настоящая   бомба,   которую
заинтересованные лица пытались обезвредить прежде, чем она взорвется.
   Обиднее всего было то, что Татьяна даже не подозревала, о  чем  может
идти  речь.  Постепенно   ее   раздражение   вполне   логичным   образом
перекинулось с телефонного анонима и струсившего главного  редактора  на
Кареева, который заварил эту кашу, даже не поставив ее в известность.
   Это был странный тандем: она и Кареев. Они подружились еще на журфаке
- именно подружились, никакой любовью там и не пахло.  Среди  газетчиков
не принято работать парами, но они  работали,  ухитряясь  не  перебегать
друг другу дорогу и ни разу не вспомнив  о  такой  вещи,  как  авторское
самолюбие. Как их только ни называли редакционные острословы! Они успели
побывать и братьями Карасевыми, и сестрами Тареевыми, и  даже  супругами
Карасеевыми.  Время  от  времени  грешивший  карикатурами  Яша   Кунгель
изображал их в виде дракона с двумя  головами,  одну  из  которых  звали
Карасиком,  а  другую,  соответственно,  Тарасиком.   Главный   редактор
неоднократно пытался заставить их работать над разными темами, но всякий
раз выяснялось, что вдвоем они работают лучше, чем порознь,  и  в  конце
концов шеф махнул на них рукой.
   Теперь тандем, судя по всему, распался, и виной  тому  был  вовсе  не
шеф,  заочно  уволивший  Кареева,  а  сам  Андрей,  занявшийся  каким-то
расследованием  втайне  от  Татьяны.  Она   понимала,   что   это   было
продиктовано скорее заботой о ее безопасности, нежели желанием присвоить
сенсацию, но осторожность Андрея оказалась  бесполезной:  видимо,  герои
его очередного репортажа тоже не мыслили Кареева без Тарасовой и  спешно
принимали "превентивные меры".
   Она вдруг испугалась: если она, даже в общих  чертах  не  зная,  чему
посвящен очередной репортаж напарника, подверглась такому прессингу,  то
каково же сейчас самому Карееву? Жив ли он еще,  или  неизвестные  герои
его журналистского расследования посчитали,  что  увольнения  из  газеты
недостаточно для того, чтобы замазать нахальному писаке рот? "Господи, -
подумала она, - что же он такое раскопал?"
   Кофе зашипел и, пенясь, полился  на  плиту,  погасив  огонь.  Татьяна
встрепенулась и бросилась  спасать  то,  что  осталось.  Осталось  всего
ничего - как раз на  одну  порцию,  которую  по  законам  гостеприимства
следовало отдать Вагину.
   Татьяна перелила кофе в чашку, подавив очередную вспышку раздражения:
она, оказывается, успела начисто забыть о своем  некстати  возникшем  на
горизонте воздыхателе. "Хотя, - подумала она, - это еще как  посмотреть.
Неизвестно, что было бы, если бы не он. Возможно, я сейчас сидела бы  на
заднем сиденье джипа с бледной физиономией и с  ножом  у  ребер..,  и  с
чьей-нибудь волосатой лапищей на коленях. Что с  того,  что  они  хотели
только попугать меня? Пугать тоже можно по-разному,  не  отказывая  себе
при этом в маленьких удовольствиях. Но  все  равно...  Господи,  как  бы
сделать, чтобы он поскорее ушел?"
   Она поставила на небольшой плетеный поднос чашку с кофе, сахарницу  и
вазочку со слегка подсохшим печеньем и  вернулась  в  комнату,  невольно
удивляясь тому, как тихо ведет себя обычно разговорчивый Вагин.  Причина
его молчания обнаружилась сразу: Вагин спал, запрокинув голову на спинку
дивана и разбросав в разные стороны ноги  в  поношенных  кроссовках.  На
журнальном столике перед ним поблескивала хромированными боками плоская,
изогнутая по форме бедра полулитровая металлическая фляга. Когда Татьяна
вошла в комнату, Вагин пошлепал  губами  и  вдруг  раскатисто  захрапел.
Похоже было на то, что, собираясь в гости, он порядочно нагрузился, да и
здесь не терял времени даром.
   Татьяна поставила поднос на стол, подвинув флягу.
   Фляга  легко  поехала  по  гладкой  поверхности  стола  и   чуть   не
опрокинулась. Судя по всему, она была пуста.
   Татьяна остановилась в нерешительности,  не  зная,  что  предпринять.
Будить пьяного ей не хотелось, но  еще  меньше  хотелось  оставлять  его
здесь на ночь. Можно было, конечно, запереть спящего Вагина в квартире и
отправиться ночевать к брату,  тем  более,  что  тот,  уезжая  в  Тверь,
оставил ей ключи от своего холостяцкого логова. "Кстати, - подумала она,
- в его берлоге давно пора навести порядок. Может быть, так и  поступим?
А  этот  Ромео  проспится,  и  наутро  с   ним   будет   гораздо   легче
разговаривать."
   Татьяна вздохнула и покачала головой: это решение никуда не  годилось
Даже  если  не  принимать  во  внимание  существование  напугавшего   ее
несколько минут назад джипа, она все равно не  могла  позволить  первому
попавшемуся пьяному мужчине выжить ее из собственного дома. С какой  это
радости, спрашивается, она должна на ночь глядя ехать через  пол-Москвы,
да еще после такого веселенького дня? А вдруг  Вагин  проснется  посреди
ночи и уйдет,  оставив  дверь  незапертой?  Конечно,  брать  у  нее,  по
большому счету, нечего, но воры теперь ничем не гнушаются...
   Остатки теплых чувств, которые она еще питала к Вагину,  окончательно
улетучились,  пока  она  стояла  над  распростертым  на  диване   телом,
издававшим острый запах коньяка и заливистый храп.
   Татьяна склонилась над Вагиным, взяла его двумя пальцами за  рукав  и
нерешительно подергала.
   - Витя, - позвала она, - Виктор, проснись.
   Вагин всхрапнул громче прежнего и вдруг задышал ровно и тихо, даже не
подумав проснуться. Татьяна закусила губу и нахмурилась: в свои двадцать
восемь лет она так и не приобрела опыта общения  с  пьяными,  о  чем  до
сегодняшнего дня ни разу не жалела.  В  мозгу  ее  молнией  промелькнула
дикая мысль о том, что сегодня ей  как-то  вдруг  пришлось  пожалеть  об
очень многих  вещах:  о  выборе  профессии,  друзей,  о  том,  что  сама
пригласила Вагина в квартиру и даже о том, что  понятия  не  имеет,  как
выпроводить из дома пьяного гостя.
   Чашка с горячим кофе неуместно курилась паром на журнальном  столике.
Над вазочкой с печеньем, сужая круги, заходила  на  посадку  муха.  Муха
басовито и очень самоуверенно жужжала, и  эта  наглая  тварь,  наверняка
исходившая  своими  мохнатыми   кривыми   лапками   не   одну   помойку,
окончательно взбесила Татьяну.
   Весь этот безумный день, в течение которого мир, казалось,  только  и
делал, что пинал ее ногами, вдруг разом  навалился  на  нее.  Напряжение
сделалось невыносимым, и Татьяна, широко размахнувшись,  влепила  Вагину
звонкую пощечину.
   - Да проснись же ты, скотина! - закричала она, едва не сорвав голос.
   Вагин вздрогнул и открыл глаза.
   - А? - невнятно пробормотал он. - Чего это?
   - Пей свой кофе, - сказала Татьяна, - и отправляйся спать домой.
   Вагин поморгал на нее розоватыми с перепоя  глазами  с  таким  видом,
словно пытался понять, куда его занесло и кто перед ним.
   - А где я? - спросил он, подтверждая догадку Татьяны.
   - О господи! - с чувством произнесла она. - Ну что  же  это  за  день
такой сегодня? Ты что, вообще ничего не соображаешь? Ты у меня, ясно?  И
я хочу, чтобы ты выпил кофе, умылся и ушел домой.
   - Выпил кофе? Умылся? Я что, прямо здесь ночевал?
   Татьяна нахмурилась. Это было слишком  даже  для  пьяного.  Несколько
минут назад Вагин вовсе  не  выглядел  человеком,  упившимся  до  потери
сознания и провалов памяти. Вглядевшись  в  Виктора  попристальнее,  она
заметила кое-что, вселившее в нее легкую тревогу: ей показалось,  что  в
глазах Вагина мелькнула какая-то хитринка, словно тот решил разыграть ее
смеха ради. "Если это  розыгрыш,  -  подумала  Татьяна,  -  то  у  парня
серьезные проблемы с чувством юмора."
   - Перестань валять  дурака,  -  сказала  она  как  можно  суше,  -  и
выметайся. Я устала и хочу отдохнуть.
   Сейчас вечер, а не утро, если ты действительно об этом забыл.
   - Вечер? - задумчиво переспросил Вагин, садясь  ровнее  и  бросая  на
Татьяну еще один хитрый взгляд, который ей очень не  понравился.  -  Это
хорошо, что вечер.
   А то я прямо расстроился: как же это, думаю, - переночевал у  девушки
и ничего не помню?
   Его глаза двумя верткими  зверьками  скользнули  по  фигуре  Татьяны,
ощупав ее с головы до ног, снова поднялись повыше и остановились  на  ее
обтянутых нейлоном, бедрах. Татьяна невольно отступила на шаг, испытывая
детское желание присесть и натянуть юбку на колени.
   Похоже было на то, что защитник из Вагина получился аховый.
   - Ну что, - по-хозяйски располагаясь  на  диване,  сказал  Виктор,  -
давай отдохнем, что ли?
   - Витя, я тебя прошу: уйди. Я действительно устала.
   Татьяна сама почувствовала, как жалко и неубедительно  прозвучала  ее
просьба. Она пребывала в полной  растерянности:  такой  поворот  событий
явился для нее полной неожиданностью.  Она  знала,  что  такая  ситуация
теоретически возможна, но  до  сих  пор  ей  как-то  удавалось  избегать
подобных положений. Ее подвело то, что Вагин был  коллегой  и  приятелем
Игоря, то есть, по понятиям Татьяны, человеком,  от  которого  подобного
поведения можно было ожидать в последнюю очередь.
   - Так я же и говорю: давай отдохнем, - упрямо стоял на своем Вагин. -
Ну, иди сюда. Что ты, в самом деле, как маленькая? Не надо притворяться,
что тебе это не нужно. Ты же красивая  баба,  в  самом,  можно  сказать,
соку, а ломаешься, как малолетка на школьном вечере.
   Татьяна поспешно отступила еще на шаг, задев бедром  край  столика  и
расплескав кофе.
   - Ты подумал, что скажет на это Игорь? - спросила она.
   - А что он может сказать? Дело-то житейское. Он же тебе не муж  и  не
отец! Он меня всегда поймет. И потом,  мы  ведь  не  станем  ему  ничего
рассказывать, правда?
   Несмотря на свой испуг,  Татьяна  поняла,  что  в  этом  Вагин  прав:
подумать было страшно - пересказывать весь этот бред Игорю. У него и без
того хватает проблем, чтобы разбираться в сексуальных похождениях  своей
бестолковой сестры.
   - Ну, в чем дело? - продолжал Вагин, передвигаясь  на  самый  краешек
дивана и протягивая вперед руку. Татьяна сделала еще один шаг назад и  с
чувством, близким  к  настоящей  панике,  поняла,  что  вот-вот  упрется
лопатками  в  стену  -  ее  однокомнатная  квартирка  слабо   напоминала
танцевальный зал. - Чем я нехорош?
   Борода моя тебе не  нравится?  Сбрею,  клянусь.  Вот  прямо  утречком
сбегаю в магазин, куплю бритву и сбрею.
   Деньги у меня есть,  квартира,  машина..,  свободен,  понимаешь,  как
горный орел. Не веришь? Могу паспорт показать. Ну, чего тебе еще?  Жалко
тебе один раз человеку навстречу пойти? Я, может,  ночей  не  сплю,  как
глаза закрою, сразу ты мерещишься... Ты попробуй. Вдруг понравится, а?
   - Витя, - с трудом  шевеля  губами,  прошептала  Татьяна,  -  что  ты
несешь? Ты думаешь, что говоришь, или вообще ничего не соображаешь?  При
чем здесь деньги и квартира? Что значит - попробуй? Ты что, пирожное мне
предлагаешь?
   - Говорят, это получше, чем пирожное,  -  осклабился  Вагин  и  вдруг
легко, без видимого усилия поднялся с дивана. - А  что  до  денег...  Не
надо рассказывать мне, будто они тебя не интересуют. Одно из двух:  либо
тебя интересуют только они, либо ты вообще не баба.
   - Значит, я вообще не баба, - стараясь  говорить  как  можно  тверже,
отрезала Татьяна. - Твои деньги меня не интересуют. Так же, как и ты.
   Ей пришлось отступить еще на шаг, и теперь она действительно уперлась
лопатками в стену. Продолжая бессмысленно улыбаться, Вагин шагнул вперед
и схватил Татьяну за руку пониже плеча. Она вдруг с ужасом  поняла,  что
он действительно ничего не соображает и что в данном случае дело вряд ли
ограничилось одним алкоголем. Она попыталась снова ударить его по  лицу,
но на этот раз он не спал и без труда перехватил  ее  руку,  так  сдавив
запястье, что Татьяна невольно охнула.
   - Я сильный, - подтвердил Вагин. - Сейчас  я  покажу  тебе,  какой  я
сильный, а заодно проверю, баба ты или нет.
   Татьяна рванулась и поняла, что это бесполезно - руки у  Вагина,  как
железо. В этот момент  она  впервые  в  жизни  испытала  острое,  трудно
преодолимое желание убить человека - сбить с ног и  колотить  по  голове
чем-нибудь  тяжелым  до  тех  пор,  пока  он  не  перестанет  не  только
шевелиться, но и дышать. Она снова  подумала  о  том,  как  много  вещей
сегодня происходит с ней впервые, и сразу же вслед за этой мыслью пришла
ослепительная ярость.
   Татьяна стала действовать не  раздумывая,  полностью  положившись  на
инстинкт. Она расслабилась  в  крепких  мужских  руках,  став  мягкой  и
податливой, как воск, запрокинула  голову  и  прикрыла  глаза.  Губы  ее
полуоткрылись, обнажив полоску белоснежных зубов, уходу за которыми  она
уделяла  очень  много  внимания,  и  Вагин  услышал  прерывистый  вздох,
заставивший его окончательно потерять голову.
   - Ну, вот видишь, - хрипло сказал он и наклонился,  чтобы  поцеловать
Татьяну в полуоткрытые губы.
   Татьяна задержала дыхание, чтобы не ощущать густого запаха  перегара.
Влажные  губы  Вагина  коснулись  ее  рта,  заставив  ее   непроизвольно
вздрогнуть от отвращения. Вагин, видимо, принял это движение за  признак
сдерживаемой страсти, потому что  выпустил  руки  Татьяны  и  обнял  ее,
плотнее прильнув к ее губам. В следующее  мгновение  он  испустил  дикий
крик,  оттолкнул  Татьяну  и  отскочил  сам,  хватаясь  одной  рукой  за
ушибленную промежность, а другой - за прокушенную насквозь губу.
   Глаза его стали не правдоподобно круглыми от боли.
   "Убьет", - подумала Татьяна и  с  яростью  доведенного  до  последней
черты человека бросилась в атаку.
   - Убирайся из моего дома, пьяная свинья! - каким-то не своим  голосом
закричала она и, подскочив к Вагину, изо всех сил толкнула его  в  грудь
обеими руками.
   Вагин пошатнулся,  отступил  на  шаг  и,  споткнувшись  о  журнальный
столик, тяжело рухнул на него всем своим весом. Столик устоял - Вагин не
был крупным мужчиной, - но вот чашка  с  кофе,  сахарница  и  вазочка  с
печеньем разлетелись во все стороны, по дороге  щедро  рассеивая  вокруг
свое содержимое. Блестящая металлическая фляга, бренча,  откатилась  под
шкаф.
   Татьяна метнулась вправо и не глядя, словно тысячи  раз  репетировала
эту сцену, выбросила в сторону руку.
   Рука безошибочно сомкнулась на рукоятке кинжала.
   Это  тоже  был  подарок  Игоря  -  выполненная  вручную  незатейливая
чеканка, представлявшая собой переплетение медных лепестков и завитушек.
Игорь купил эту поделку  местных  ремесленников  на  каком-то  восточном
базаре, возвращаясь из Афганистана, и подарил Татьяне. Кинжалы  пылились
на стене много лет, и Татьяна была уверена,  что  им  суждено  провисеть
нетронутыми до самой ее смерти.
   Кинжал, который она держала в руке, был  просто  топорно  выполненным
муляжом с тупыми, как край школьной линейки, режущими кромками. В то  же
время это был длинный и прочный, за