олдат боящийся лейтенант с
эмблемами военного строителя на погонах. Был он мал ростом, узок в плечах  и
краснонос - видно, что пьяница конченый. Недаром до сих пор лейтенант,  хоть
и лет ему, видать, под сорок. Он петухом прыгал  вокруг  лениво  копошащихся
рядовых, что-то вопя сорванным голосом, - рядовые спокойно посылали  его  по
матушке, продолжая тянуть волынку. Спешить им было, конечно,  некуда,  разве
что в вонючую свою  казарму.  Как  человек  Федор  Аристархович  их  отлично
понимал, но, пока ворота не стали куда следует, душа его была не на месте.
   Поэтому он неторопливо, вразвалочку подошел к устроившимся  на  третий  в
течение  последнего  часа  перекур  воинам  и,  поправляя  на  плече  ремень
автомата, миролюбиво спросил:
   - Что, бойцы, притомились?
   - Так точно, товарищ прапорщик, - скаля лошадиные зубы, сказал стриженный
под машинку рыжий говноед.  Говорил  он,  не  вынимая  сигареты  из  толстых
веснушчатых губ, сильно щурясь, чтобы дым не ел  глаза.  -  Солдат  спит,  а
служба идет.
   - Давайте-ка за работу, ребята, - все еще миролюбиво  сказал  Калищук.  -
Вот закончите -  тогда  курите,  сколько  влезет.  Может,  и  по  сто  грамм
найдется. Только сначала работа.
   - Работа, товарищ прапорщик, не это самое, - снова оскалился рыжий, - как
стояла, так и будет стоять. А по сто грамм я бы и сейчас не отказался.
   В следующую секунду он уже с воем катался по траве, обеими руками держась
за свои драгоценные побрякушки. Прапорщик Калищук в  последний  миг  сдержал
силу второго удара, и тяжелый десантный ботинок вместо того,  чтобы  сломать
подонку челюсть, лишь легонько толкнул его в конопатую рожу.
   - Вставай, пидорюга, - ласково сказал прапорщик, - и бегом работать.
   Прыжками. Чтоб через час все было в ажуре. Я доступно излагаю?
   - Д-д-да, - проныл рыжий, лихорадочно  копошась  в  траве  в  безуспешных
попытках подняться.
   - Не понял, - сказал Калищук, толкая его ботинком в грудь.
   Рыжий без  сопротивления  повалился  на  спину,  словно  набитое  соломой
чучело, и, глядя снизу вверх преданными глазами, выдавил:
   - Виноват. Так точно. Есть закончить работу.
   Калищук сплюнул в  сторонку,  не  отводя  от  рыжего  внимательных  глаз,
разгладил согнутым указательным пальцем пышные усы и, круто повернувшись  на
каблуках, все так же неторопливо  зашагал  прочь,  по  дороге  сильно  задев
плечом  стоявшего  с  разинутой  пастью  красноносого   лейтенанта.   Позади
затрещала электросварка.
   Прапорщик окинул территорию хозяйским взглядом. Он служил здесь далеко не
первый год и знал эту кухню как свои  пять  пальцев.  Дела  здесь  творились
разные, но об этом он  предпочитал  не  думать:  его  дело  маленькое  -  не
пропускать на территорию  посторонних  и  следить  за  внутренним  порядком.
Платили за это прилично, да еще появился в  последнее  время  приработок  на
стороне, о котором хозяин знать не знал, а кабы узнал, не сносить бы  Федору
Аристарховичу головы.
   Конечно,  то,  чем  он  в  последние  месяцы  зарабатывал   себе   лишнюю
сотню-другую долларов в неделю, было  не  слишком  красиво  по  отношению  к
хозяину, но прапорщик оправдывал себя. соображениями субординации и воинской
дисциплины. Хотя, конечно, полковнику Северцеву он был обязан многим.
   Он  невольно  вспомнил  неожиданно  охватившее  его  чувство  леденящего,
сковывающего по рукам и ногам ужаса. Такого не было даже тогда, когда у него
не раскрылся парашют, и он несколько сот метров камнем падал вниз,  пока  не
вспомнил о запаске. А в тот  раз  не  было  никакого  парашюта.  Был  приказ
командования, в котором черным по белому была  прописана  верная  смерть  от
чеченской пули.
   Он не мог сказать ни тогда,  ни  сейчас,  откуда  взялась  такая  твердая
уверенность в том, что его  непременно  убьют.  Он  просто  знал  это,  знал
наверняка, как и то, что жена, крашенная в платиновый цвет стерва  Машка  со
своей роскошной задницей не будет долго горевать о  погибшем  герое  и  двое
детей ее не остановят.
   Знающие люди подсказали: запишись на прием к Северцеву, объясни  ситуацию
- детки, мол, то да се, мать-старуха... ну, а дальше по  обстановке.  Только
учти, он дорого берет.
   Так он и поступил. Пришлось продать новенький "москвич"  и  выскрести  до
дна все Машкины заначки - скандал был на весь  дом,  но  широкий  офицерский
ремень, как  всегда,  решил  дело.  Северцев  оказался  мужиком  понятливым:
Калищук не успел произнести и половину заготовленной речи, а  полковник  уже
встал из-за стола, выдвинув  пустой  ящик,  и  отошел  к  окну  полюбоваться
пейзажем. Вдоволь насмотревшись, он вернулся за стол, проверил, не появилось
ли чего в ящике, пересчитал  то,  что  там,  оказывается,  и  в  самом  деле
появилось, кивнул и пообещал, что вопрос будет  решен  в  течение  суток.  А
потом предложил возглавить службу охраны у него на даче:  там,  мол,  бывают
весьма большие люди и даже иностранные делегации, и нужен серьезный человек,
а главное - заслуживающий полного доверия.
   Так и началось. Машка быстро притихла, потому как Федя взамен  проданного
отечественного драндулета вскорости приобрел лаково сверкающий джип и деньги
приносил домой совсем не прапорщицкие и, коли уж на то пошло, так,  пожалуй,
даже и не генеральские. Стерва или не стерва, а была Машка  по-своему  очень
даже не глупа, так что в доме воцарились армейский порядок  и  культ  горячо
любимого кормильца-мужа, что и требовалось доказать. Задницу свою  и  прочие
разные прелести она теперь подставляла без всегдашних ядовитых  комментариев
и по первому требованию. А когда требование не поступало, то, опять  же,  не
лезла в глаза и тихо занималась своими делами - перекрашивала по сотому разу
ногти  на  руках  и  на  ногах  и  трепалась  по  телефону,  попутно  нанося
значительный урон мировым запасам шоколада и спиртных напитков. Дети  росли,
ни в чем не зная отказа, ходили в престижную школу и выглядели там  не  хуже
других. Короче, Федя Кали-щук уверенно встал на обе ноги и  уже  начал  было
чувствовать себя  человеком,  но,  как  говорится,  недолго  музыка  играла,
недолго фрайер танцевал...
   Нет, хозяин, Дмитрий Антонович тоже  был  сволочью  изрядной,  и  никакой
такой личной привязанности прапорщик к нему не ощущал.  Но  уж  чего  бы  он
никогда по своей воле не  стал  делать,  так  это  стучать  на  хозяина  его
кисломордому шефу. Не стал бы - да вот пришлось.
   Генерал нашел его в выходной. Калищук прогуливался от пивного павильона к
кафе "Улыбка", где предполагал пополнить запас оптимизма и жизненных сил:  в
"Улыбке" этого добра было навалом, продавали и так, и навынос круглые сутки.
Рядом вдруг тормознул длинный, как товарный  вагон,  матово-черный  лимузин,
электрический подъемник плавно  опустил  тонированное  стекло,  и  прапорщик
увидел вечно недовольную физиономию поверх золотого генеральского погона.
   -  Вот  что,  прапорщик,  -  без  вступления  сказал  генерал.  -  Я  тут
просматривал твое личное дело. Ты, как я погляжу,  везунчик  -  в  Чечню  не
попал, а там, между прочим, до сих пор  стреляют.  Надо,  братец,  чтобы  ты
кое-что для меня сделал...
   Работать на двух хозяев оказалось совсем  не  хлопотно,  тем  более,  что
генерал от него не требовал ничего, кроме информации, а платил хорошо.
   Постепенно Калищук привык к такой жизни и уже воспринимал ее,  как  нечто
вполне нормальное и само собой разумеющееся. Правда, в последнее  время  ему
стало казаться, что оба его  хозяина  как-то  уж  очень  разошлись,  целиком
погрузившись в большую игру и наплевав даже на те немногие правила, которыми
та могла похвастаться. Но и Федор Аристархович давно уже был  не  тот.,  что
раньше. Были у него теперь и запасные документы, и валютный  счет  в  банке,
про который не знала ни одна сволочь, и купленная на чужое имя  квартирка  в
провинции,  и  даже  запасная  жена  на  первое  время.   А   ночной   штурм
северцевского замка был, по мнению Федора Аристарховича, первым звоночком  к
отправлению. Он сбежал бы с давшего течь  корабля  уже  давно,  если  бы  не
боялся, что его исчезновение в разгар ремонтных  работ  будет  замечено.  На
планомерное отступление требовалось время.
   Между тем на вверенную его попечению территорию пожаловал участковый мент
в чине старшего лейтенанта. Приехал он явно  без  большой  охоты.  Прапорщик
встретил его  у  ворот,  угостил  сигаретой  и  поинтересовался,  зачем  тот
пожаловал. С уважением посасывая "Кэмел", старлей объяснил,  что  кто-то  из
жильцов поселка накатал в участок целую "телегу"  по  поводу  имевшей  место
сегодняшней ночью автоматной стрельбы, каковая доносилась с дачи  полковника
Северцева.
   Калищук пригласил старлея войти, усадил  его  за  столиком  в  беседке  и
мигнул ребятам. Ребята моментально организовали ледяную водочку и все, что к
ней полагается. Участковый для вида поотнекивался, но в конце концов сдвинул
на затылок фуражку, обнажая потный незагорелый лоб.  Через  полчаса  он  уже
горячо соглашался, что да,  в  поселке  живут  сплошные  козлы,  которые  не
понимают, что если у одного из ребят день рождения, то надобно же дать салют
из всех стволов что, конечно же, выпить в день рождения -  святое  дело,  а
тут уж недалеко и до сломанных ворот и простреленного забора что,  в  самом
деле, раз никто не пострадал, то и жаловаться не на  что  и  не  о  чем  тут
говорить и что, наконец, прапорщик Федя Калищук  лучший  его  друг  и  отец
родной.
   Нагруженный двумя бутылками водки  и  пакетом  импортной  снеди  в  ярких
упаковках, мент  отбыл,  с  видимым  усилием  взобравшись  в  кабину  своего
"уазика".
   Вопрос был  исчерпан,  а  тем  временем  воины  под  руководством  своего
красноносого полководца приладили на место  ворота  и  в  течение  получаса,
работая с похвальным усердием, в пять кистей  замазали  их  черной  краской.
Калищук проверил работу, скупо похвалил и вынес  семь  бутылок  водки  -  по
одной на брата и две лейтенанту, раз уж он так страдает без цирроза  печени.
Один из подчиненных прапорщика выгнал из гаража  микроавтобус  и  повез  эту
банду туда, откуда они приехали.
   Калищук как  раз  стоял  на  подъездной  дорожке,  задумчиво  разглядывая
ворота, когда в кармане комбинезона запищал телефон. Звонил генерал Драчев.
   - Калищук?
   - Так точно, товарищ генерал.
   - Где твой полковник?
   - Не могу знать, товарищ генерал. Укатил  куда-то  на  своем  "мерее".  С
собой взял двоих в штатском, но с автоматами.
   - Интересно... Чем он там вообще у тебя сегодня занимался?
   - Утром что-то делал с магнитофоном -  кажись,  переписывал  что-то.  Мне
показалось, что я слышал ваш голос.
   - Вот мухомор, - сказал генерал. - Он меня, выходит, записывал.
   - Похоже на то, товарищ генерал.
   - Вот что,  прапорщик:  надо  эти  кассеты  найти  и  уничтожить.  Сжечь,
например, чтоб ни сантиметра пленки не осталось. Полковника своего не бойся,
он погорел, как швед под Полтавой. Сделаешь и беги оттуда куда глаза глядят.
Он тебя искать не станет, не до  тебя  ему  будет.  Только  кассеты  сначала
уничтожь, не то я тебя, засранца, из-под земли достану.
   - Как можно, товарищ генерал. Все будет в лучшем виде.
   - Смотри у меня... Порядок-то навел там у себя?
   - Какой порядок?
   - Уставной. А то твой полковник мне нынче жаловался, что у вас  всю  ночь
какие-то неуставные взаимоотношения творились: не то вы кого-то трахали,  не
то вас...
   - А, это... Так точно, товарищ генерал, было дело. Уже все в порядке.
   - Зря старался, прапорщик. Никому это теперь не надо, вот разве что новый
хозяин порадуется. Так, говоришь, полковник уехал?
   - Так точно.
   - И давно?
   - Да уж порядком. Часа два, наверное, прошло, не меньше.
   -  Ладно,  прапорщик,  действуй.  Думаю,  я  твоего  полковника   вот-вот
повстречаю. Привет передать?
   - Как хотите... Виноват. Не могу знать, товарищ генерал!
   - Передам... Отбой.
   Прапорщик вошел в дом и направился к кабинету хозяина.  Кабинет  оказался
запертым на ключ. Калищук только хмыкнул -  будучи  начальником  охраны,  он
единственный во всем доме имел дубликаты ключей от каждой  двери.  Мелодично
позвенев связкой, он выбрал нужный и отпер дверь.
   Войдя, прапорщик  быстрым  взглядом  пробежался  по  периметру  кабинета,
обставленного импортной офисной мебелью. Калищуку  новая  мебель  нравилась:
во-первых, она была красива, а во-вторых, удобна  во  всех  отношениях.  Все
поверхности  легко  просматривались,  стеклянные  дверцы  шкафов  ничего  не
скрывали.
   Прямо  на  письменном  столе  полковника  стоял   большой   двухкассетный
"Панасоник". Прапорщик подошел поближе и заглянул  в  кассетоприемники.  Оба
были пусты, чего и следовало ожидать. Собственно, прапорщик был уверен,  что
если на кассетах было записано что-то важное, то  они  должны  находиться  в
сейфе. По кабинету он шарил просто на всякий случай.
   Ключа от своего сейфа Северцев ему, конечно же, не  доверял,  но  Калищук
был стреляным воробьем и давным-давно изготовил  себе  дубликат,  о  котором
хозяин понятия не имел. До сих пор прапорщик ни  разу  не  пользовался  этим
ключом, и вот теперь этот момент настал.
   Когда дверца сейфа открылась, прапорщик  первым  делом  увидел  сложенные
стопкой кассеты - всего их было четыре. Еще здесь были доллары - тысяч пять,
не больше. Как видно, Северцев хранил их здесь,  чтобы  иметь  под  рукой  в
случае непредвиденных расходов. Калищук решил,  что  сейчас  как  раз  такой
случай, и спокойно прикарманил деньги - раз генерал  сказал,  что  Северцеву
они больше не нужны, значит, так оно и есть.
   Больше в сейфе ничего интересного  не  обнаружилось.  Федор  Аристархович
постоял некоторое время, разглядывая кассеты.  Он  никогда  не  считал  себя
мастером интриги, всегда предпочитая простые решения вроде сломанной челюсти
или отбитых гениталий, но в данном случае идея лежала на  поверхности  и  ее
следовало всесторонне  обмозговать.  Генерал  явно  боялся  этих  кассет,  а
значит, они могли послужить неплохим залогом  его,  Калищука,  безопасности.
Вероятно, хозяин тоже намеревался  использовать  их  таким  же  образом,  но
что-то у него там не задалось - генерал оказался совсем не таким чурбаном  в
погонах, каким мнил его полковник Северцев, да и со  временем  у  полковника
вдруг оказалось туго. Этот спецназовец здорово  урезал  отведенные  товарищу
полковнику сроки,  и  Калищук  снова  покачал  головой,  дивясь  удачливости
невзрачного с виду мужика, которого привез давеча этот слизняк Рябцев.
   Но думать сейчас следовало не о спецназовце, а  о  кассетах,  по-прежнему
лежавших на  полке  открытого  полковничьего  сейфа.  Можно  было,  выполняя
приказ, уничтожить  кассеты,  заслужив  тем  самым  благодарность  генерала.
Калищук подергал себя за  ус,  с  сомнением  качая  головой.  Ему  почему-то
казалось, что  в  сложившейся  ситуации  благодарность  может  выразиться  в
довольно странной форме.  Преданный  или  не  преданный,  прапорщик  Калищук
генералу нужен не был: у того хватало своих холуев, а прапорщик знал слишком
много. Получалось, что кассеты нужно взять  себе  и  со  временем  осторожно
проинформировать об этом товарища генерала.
   Была еще и третья возможность - самая,  пожалуй,  соблазнительная  в  том
смысле, что  для  ее  осуществления  ничего  не  требовалось  предпринимать.
Кассеты можно было оставить там, где они  лежали,  аккуратно  закрыть  сейф,
запереть кабинет, выйти за ворота и бежать на заранее подготовленные рубежи.
Если кассеты останутся у Северцева, то пусть эти два волка грызутся  в  свое
удовольствие если же они попадут в руки милиции или  прокуратуры,  то  и  в
этом случае прапорщику Калищуку ничто не грозит: его-то имя на кассетах вряд
ли упоминается.
   Было, правда, и здесь одно "но": а  что,  если  оба  его  хозяина  выйдут
сухими из воды?  Они  начнут  искать  беглого  прапорщика  каждый  по  своим
каналам, а эти двое будут, пожалуй,  пострашнее  любой  прокуратуры...  Нет,
кассеты следовало взять. В случае чего, Северцев ему за это спасибо  скажет:
подстраховал, мол, в трудный момент, выручил.
   Прапорщик решительно выгреб из сейфа кассеты и распихал по карманам. Было
бы неплохо их прослушать, но это еще успеется -  сейчас  Федор  Аристархович
чувствовал, что надо поторапливаться. Он закрыл сейф,  запер  кабинет  двумя
оборотами  ключа  и  спустился  в  гараж  для   автомобилей   обслуживающего
персонала, где стоял его "чероки". Устроенные по  последнему  слову  техники
ворота  послушно  поползли   вверх,   стоило   нажать   кнопку   на   пульте
дистанционного управления.
   Прапорщик едва справлялся с нетерпением, наблюдая за тем, как неторопливо
расширяется щель дневного света между бетонным полом гаража и нижней кромкой
ворот. Наконец ворота поднялись - и Кали-щук дал газ.
   Два охранника откатили в стороны тяжелые свежеокрашенные створки наружных
ворот.
   - Я в город, - бросил им Калищук. - Лыков за старшего.
   Когда знакомый забор скрылся за поворотом, прапорщик подумал, что стоило,
возможно, предупредить ребят, чтоб  рвали  отсюда  когти,  но  только  пожал
плечами: да какое ему, в сущности, до них дело? Пусть выбираются, как хотят.
Старик Дарвин был прав: выживает сильнейший, а недоумкам туда и дорога.
   И потом, что им грозит? Они же пешки, болванчики с  автоматами,  военные,
которые служат  там,  куда  направит  командование.  Направило  командование
караулить дачу, вот они и караулили. Направило бы дерьмо возить - возили  бы
как миленькие.
   Так что с них и взятки гладки.
   Выехав на шоссе, прапорщик почему-то свернул  не  к  Москве,  а  в  прямо
противоположном направлении. В Москве  ему  теперь  было  совершенно  нечего
делать, а все, что могло пригодиться в "загробной" жизни, он вот уже  неделю
возил в машине - и, выходит, не зря.
   Джип несся по шоссе, на  сиденье  справа  от  Калищука  тихо  побрякивали
кассеты. Ему пришло в голову, что времени на их прослушивание у него  теперь
предостаточно, да и места лучшего не найдешь, сколько ни ищи.  Он  на  ощупь
взял первую попавшуюся из четырех кассет и скормил ее магнитоле. Скрытые под
черным пластиком передней панели динамики заговорили голосами его погоревших
боссов.
   Калищук закурил и стал слушать, не отрывая глаз  от  дороги  и  время  от
времени покачивая головой в невольном  удивлении,  потому  что  то,  что  он
слушал, было гораздо увлекательнее любой радиопостановки.

***

   Мещеряков непроизвольно широко зевнул и, спохватившись, запоздало прикрыл
рот ладонью - бессонная ночь уже давала о  себе  знать.  Сидевший  во  главе
стола генерал Федотов  с  интересом  посмотрел  на  него,  подавшись  вперед
грузным телом.
   - Соскучился, полковник? - осведомился он.
   - Виноват, товарищ генерал. Просто ночью поспать не удалось.
   - И где ж тебя черти носили? -Радушно  осведомился  генерал.  -  жена  за
порог, а тебя уже и след простыл. Не мальчик уже,  кажется.  Или  ты  как  в
поговорке - седина в бороду, а бес в ребро?
   - Да какой там бес, - махнул рукой Андрей. - У меня и бороды-то нет...
   Он  замялся.  Участники  оперативного  совещания  во  главе  с  генералом
заинтересованно смотрели на него, ожидая продолжения и втихаря радуясь паузе
- совещания у генерала Федотова всегда проходили напряженно, и генерал любил
в целях разрядки устраивать подобные лирические отступления. Андрей  был  не
против, но именно сейчас он не  знал,  что  сказать  генералу.  Сидевшие  за
столом люди были давними  друзьями  и  коллегами,  которых  за  долгие  годы
совместной службы Мещеряков привык воспринимать как свою вторую семью, и  он
непременно выложил бы все прямо при них, если бы не помнил  все  время,  что
кто-то из них двурушничал, работая на Северцева.
   Генерал подождал еще пару секунд и, кажется, понял, в чем дело. Он быстро
закруглил совещание, тем более, что все основные вопросы были уже  решены  и
разговор последние десять мину