и служебных обязанностей, ты же только об этом и мечтаешь! Или тебе для полноты картины нужно, чтобы я оскорбил тебя действием?
     Жить я ему, видите ли, мешаю!
     Участковый вдруг хмыкнул и откинулся на спинку стула. Стул протестующе скрипнул.
     - Я срочную в Афгане тянул, - сказал он неожиданно спокойно. - Джелалабад, Кандагар, Кабул... Десантура. А ты?
     - Не твое дело, - вежливо сказал Илларион.
     - Ясно, - сказал участковый. - То-то я смотрю... Помню, один винтокрылый нам рассказывал, как его с экипажем "духи" в горах прихватили. Вертушку "стингером" подбили, окружили со всех сторон... Думали, все, кранты, а потом объявился какой-то черт на "лендровере" и вытащил их оттуда буквально за задницу. Отвез километров на десять от того места, высадил из машины и укатил. Дела, говорит, у меня, а вы, мужики, вон туда ступайте, там наши. И фляжку свою им отдал.
     "Да, - подумал Илларион, - я тогда без этой фляжки сам чуть не загнулся. Насилу дотерпел до ручья-. Надо же! А мир-то и вправду тесен".
     - А ты, часом, про того парня не слыхал? - спросил участковый.
     - Откуда? - удивился Илларион. - Я новый русский.
     По коммерческой части.
     - Все крутят, - повторил участковый и опять вздохнул. - Слушай, сколько твоя фара может стоить? Это я к тому, что если бы тебе, скажем, ущерб возместить, так ты, может, заявление писать не станешь?
     - Вот что, друг, - сказал ему Забродов. - Ты дурака-то не валяй! При чем тут ущерб? Ущерб этот я как-нибудь переживу, а тебе он, боюсь, не по карману. Ты мне объясни, что за цирк у вас тут творится! Этот парень что же, так и будет из леса по людям стрелять?
     - Да не стрелял он никогда по людям, - скривился участковый. - Только по машинам.
     - Час от часу не легче, - сказал Илларион. - Так это что же, не в первый раз? Ты что, старлей, совсем обалдел?
     - В третий, - признался участковый. - А что я сделаю?
     Говорить с ним, сам видишь, бесполезно, обрез он где-то прятал - уж я искал, искал... Да разве там найдешь? Но теперь-то уж все, - он похлопал ладонью по обрезу. - Теперь Петька наш угомонится. За обрез тебе, кстати, спасибо. И вообще... Ты когда его сюда привел, я сразу подумал: эге, а мужик-то непростой, раз сумел Петруху в лесу выловить! И обреза не побоялся... В общем, выручил ты меня, если честно. А то у меня из-за этого черта немого сплошные неприятности. Народ-то не тебе чета, пугаются люди, заявления пишут. Вон, видал: джип "Мицубиси-паджеро", сумма нанесенного ущерба - двести пятьдесят долларов США; джип "Исудзу-труп.., труппер".., черт, язык сломаешь.., сумма ущерба - сто двадцать долларов США...
     - Надо же, - сказал Илларион, - какой переборчивый!
     А почему он по "Москвичам" не стреляет? Или у вас тут все на джипах ездят?
     - На джипах тут ездят только в одно место, - сказал участковый, - и стреляет он по джипам неспроста. За дело стреляет, понял? На его месте я бы тоже стрелял.
     - Обидели?
     - Не то слово. Приехали какие-то московские отморозки на джипе, собаку застрелили, отца его, старика, избили до полусмерти... Челюсть пополам, пять ребер сломали, а старику уже за семьдесят. Старые кости плохо срастаются. Считай, повезет, если выкарабкается. Берданка эта у него, у старика, испокон веку, дедовское ружьецо. Он их, чертей, пугать вздумал этой берданкой, так они ее у него отобрали и об угол...
     - То-то я смотрю, что приклад не отпилен, а обломан, - сказал Илларион.
     - Спасибо еще, что не о голову обломали. Макарыч показания дал, но толку от этих показаний как от козла молока.
     Номер машины он, конечно, не запомнил, запомнил только, что московский. Я в Москву запрос послал, так они, суки, не поленились мне ответ прислать. Справку, блин, сколько по Москве и Московской области серебристых джипов зарегистрировано.
     До хрена и больше, понял?
     - Погоди, - сказал Илларион. - Так это, что ли, Куделина сын? Который в графском поместье обитает?
     - Ну, а то чей же! Боюсь я, как бы у парня и в самом деле крыша не поехала. Макарыч этого не переживет. С-скоты...
     Нет, главное, было бы, из-за чего человека уродовать! Из-за саженцев несчастных старика не пожалели, с-садоводы...
     - Э, - сказал Илларион, - а дела-то поганые! Ситуация ясна. Так Куделин что же, в больнице?
     - Ну а где ж ему быть? Был бы старик дома, разве бы он допустил, чтобы сын его на дороге безобразничал? Мститель неуловимый, красный партизан, мать его женщина! Так что зря ты, парень, сюда из самой Москвы пилил. Только бензин напрасно сжег.
     - А ты откуда знаешь, что я к Макарычу ехал?
     - А куда ж тебе еще ехать-то? К нему, брат, со всей страны едут. Знаменитейший садовод наш Макарыч! Профессора на поклон приезжали, академики. Но это раньше. А теперь все больше вот такие.., на джипах. Новая мода у них пошла: сады на своих виллах разводить. А у Макарыча такие саженцы, каких нигде не достанешь, ни за какие, понимаешь, деньги. И раздавал он их все больше даром. Приглянется ему человек - даст саженец, не понравится - извини-подвинься, вон бог, а вон порог.
     - Да, - сказал Илларион, - при таких условиях неудивительно, что ему кости пересчитали. Мальчикам на джипах не понять, как можно от денег отказываться, когда тебе их прямо в руки пихают.
     - А ты, небось, тоже за саженцами? - спросил участковый, закуривая.
     - Я что, похож на садовода? Нет, я по другому вопросу.
     Кстати, скажи, командир, это правда, что Куделин - потомок тех самых Куделиных, графов?
     - Да брехня, конечно, - сказал участковый и выпустил дым через ноздри. - Смотри-ка, куда сплетня из наших краев докатилась! Садовника графского он потомок, а никакого не графа. Наследственный, понимаешь ли, садовод. Генетический.
     - М-да, - сказал Илларион. - Тогда я, выходит, в полном дерьме. Я, понимаешь, книги собираю, и была у меня слабенькая надежда, что у Куделина вашего где-нибудь на чердаке сохранилось хоть что-нибудь из графской библиотеки...
     - Коллекционер? - снова подобрался участковый. - Ты смотри у меня, не вздумай в поместье шарить. Номер твоей колымаги у меня записан, так что... В общем, смотри.
     - Не доверяешь? - усмехнулся Илларион.
     - Люди разные бывают, - сказал участковый. - Афган - это, брат, не гарантия. Сколько их после Афгана по тюрьмам да по лагерям сидит!
     - Расслабься, - сказал Илларион, - никуда я не полезу и шарить нигде не стану. Может быть, потом, когда Макарыч твой оклемается, подъеду еще разок, расспрошу его. Чем черт не шутит! Могу и тебя с собой прихватить, чтоб ты не волновался.
     - Да уж сделай милость, - сказал участковый. - Ну а с заявлением-то как же? Протокол будем составлять?
     - Да какой к дьяволу протокол, - сказал Илларион, - какое заявление? Забудь, старлей.
     Он встал. Участковый тоже поднялся и потушил в пепельнице сигарету.
     - Насчет книг я у Макарыча сам спрошу, - неожиданно пообещал он. - Буду в районе, заскочу к нему в больницу и спрошу. Телефончик свой мне оставь, я звякну.
     - Ну, спасибо, - сказал Илларион, беря ручку и записывая на так и не составленном до конца протоколе номера своих телефонов - и домашнего, и мобильного.
     - Тебе спасибо, - сказал участковый. - За обрез, за Петьку, за протокол...
     - Будь здоров, старлей, - сказал Илларион. - Присматривай за своим Петькой. Эти, которые в джипах, тоже не с пустыми руками ездят. Как бы он сдуру на пулю не наскочил.
     - Присмотрю, - сказал участковый. - Будь здоров.
     Илларион подошел к дверям и взялся за ручку.
     - И за ту фляжку тоже спасибо, - сказал ему в спину участковый.
     Илларион остановился и медленно повернул голову. Он не знал, что сказать и следует ли вообще что-нибудь говорить по этому поводу, и потому произнес первые слова, которые подвернулись на язык.
     - А ты-то тут при чем?
     - При том, - твердо ответил участковый. - Если бы не та фляжка, стал бы я с тобой разговаривать...
     Забродов пожевал губами. Честно говоря, такие разговоры ему не нравились. Не умел он их вести, такие разговоры.
     - Кстати, о фляжке, - вспомнил он. - Если не секрет, что у тебя в графине?
     Участковый вынул пробку и заглянул в графин сначала правым глазом, потом левым.
     - Уже ничего, - сказал он.
     - Будь здоров, - повторил Забродов и вышел.
     На крыльце он полной грудью вдохнул свежий, напоенный весенними ароматами воздух, прогоняя из легких затхлую кабинетную вонь. Вдоль улицы тянуло слабым теплым ветерком.
     Пахло рыхлой землей, молодой зеленью, молоком - в общем, деревней. Навозом тоже попахивало, зато выхлопные газы в здешнем воздухе отсутствовали напрочь.
     Возле крыльца, засунув руки в карманы, стоял давешний сержант. Он снова курил, глядя на Иллариона, как на фонарный столб, без тени любопытства. Где-то хрипло закукарекал петух, но тут же, спохватившись, умолк.
     - Хорошо тут у вас, - сказал сержанту Илларион. - Тихо.
     Сержант передвинул свое кепи со лба на затылок и длинно сплюнул в пыль.
     - Хорошо в деревне летом, пристает говно к штибле там, - афористично ответил он и снова надвинул кепи на нос.
     Кобура у него на боку была расстегнута, и из нее выглядывал краешек мятого носового платка в синюю клетку.
     Илларион мысленно плюнул и пошел к машине.
     "Лендровер" с помеченным давешним рыжим кобелем задним колесом поджидал его на прежнем месте. Лишившись фары, машина приобрела грустный и немного виноватый вид ночного гуляки, которому подбили глаз в ресторанной потасовке. Илларион похлопал машину по переднему крылу и сел за руль.
     В паре километров от деревни Илларион нагнал Петра Куделина, который размеренно вышагивал по лесной дороге в сторону графского поместья. Забродов притормозил, решив, что парня не грех подбросить до дома, но Куделин, оглянувшись и увидев знакомую машину, опрометью бросился в лес, сразу же исчезнув в гуще ельника.
     - Твари, - глядя ему вслед, пробормотал Илларион и вынул из кармана трубку мобильника. - Я вам покажу садоводство!
     Он хотел позвонить Сорокину, но телефон был мертв: очевидно, ближайшая ретрансляционная антенна находилась очень далеко отсюда.

***

     Валерий Лукьянов прямо в верхней одежде лежал на смятой, незаправленной постели и курил, стряхивая пепел в стоявшую на полу рядом с кроватью консервную банку. Его очки, сумрачно поблескивая стеклами, лежали на прикроватной тумбочке в изголовье. Без очков лицо Лукьянова, как и у всех близоруких людей, выглядело беззащитным и каким-то неприятным. Дым от его сигареты рассасывался по комнате и неохотно вытягивался в открытую форточку. Валерий курил "Парламент" - сигареты, которые в его нынешнем положении были ему явно не по карману.
     Комната была узкая и длинная, как строительный вагончик, и такая же неуютная. Узкое окно с гниловатой деревянной рамой и сто лет не мытыми стеклами выходило во двор и давало так мало света, что даже в солнечный летний день в комнате было сумрачно и прохладно. Занавесок на окне не было, абажур на пыльной сорокаваттной лампочке тоже отсутствовал. Прямо над кроватью на стене висел основательно засиженный мухами календарь с изображением Сильвестра Сталлоне. На противоположной стене колесами кверху висел потрепанный десятискоростной шоссейный велосипед, а на столе у окна, поблескивая выключенным экраном, красовался новенький, прослуживший Валерию не более полугода, компьютер в дорогом обтекаемом корпусе. Сквозь хлипкую перегородку было слышно, как на кухне гремит кастрюлями и что-то недовольно ворчит квартирная хозяйка Валерия, стокилограммовая усатая бабища по имени Зульфия Каримовна.
     Валерий потушил окурок в консервной банке и немедленно закурил очередную сигарету. Курить ему не хотелось совершенно, дым драл глотку, как наждачная бумага, и вызывал тошноту, но лежать просто так, вообще ничего не делая, было невмоготу, а что делать, Валерий не знал. Можно было, конечно, включить компьютер и немного развлечься: послушать музыку, пострелять в монстров, погонять на скоростном автомобиле по живописным местам, просмотреть какой-нибудь фильм, но при одной мысли об этом где-то под ложечкой у Лукьянова возникало неприятное сосущее чувство. Он вообще старался не смотреть на компьютер, который в данный момент служил олицетворением его банкротства. На календарь с мускулистым Сильвестром Валерий тоже старался не смотреть: календарь, хоть и был за позапрошлый год, постоянно напоминал ему о неумолимом беге времени, а качок Сталлоне, глядя на Валерия, казалось, презрительно кривил свой и без того кривой рот. Ему, Сталлоне, проблемы Валерия были непонятны и смешны. Подумаешь, денег не заплатили!
     Любой из героев Сильвестра Сталлоне разобрался бы со своими обидчиками в два счета при помощи кулаков и крупнокалиберного пистолета.
     Компьютер с жестким диском на сорок гигабайт, огромной оперативной памятью и разнообразными наворотами, вплоть до телетюнера, обошелся Валерию почти в тысячу долларов.
     Таких денег у выпускника сельхозакадемии Валерия Лукьянова, конечно, сроду не водилось. Деньги эти он занял у своего однокурсника Андрея Савельева по прозвищу Сова. В тот момент все казалось ему простым и ясным: по окончании работы на участке Майкова он должен был получить пятнадцать тысяч наличными - по его понятиям, целое состояние. Вот и получил... Как теперь расплатиться с долгами, Валерий понятия не имел. Ведь, помимо долга Сове, были и другие долги, помельче. Сова - свой человек, его можно уговорить немного подождать, а вот как быть с другими кредиторами? Где взять деньги? Продать компьютер? Но оргтехника устаревает очень быстро, и теперь за эту дорогую игрушку, наверное, не выручишь и половины ее стоимости. Отдавать компьютер за полцены было жаль, да и попробуй-ка еще его продать! Времена, когда компьютеры были остродефицитной новинкой, давно остались в прошлом, рынок просто ломился от предложений... А, будь проклята эта чертова жестянка!
     Покупая компьютер, Валерий уговаривал себя, что хитрая машинка пригодится ему для работы - разрабатывать проекты, составлять сметы, рисовать эскизы, строить модели и вообще вести бизнес на современный лад. Ничего этого на деле не получилось, потому что освоение специальных программ требовало времени и желания, и ни того, ни другого у Валерия за все эти полгода так и не оказалось. Гораздо проще и приятнее было развлекаться, сидя перед широким цветным экраном. Ему казалось, что он вполне заслужил несколько часов отдыха после тяжелого трудового дня; на деле же оказалось, что развлекался он в кредит, и вот настало время платить по счетам.
     Приходилось честно признать, что бизнесмена из него не получилось. Оказалось, что одного желания работать и зарабатывать деньги маловато для бизнеса, что главное в бизнесе - умение выдрать заработанное из глотки у того, кто не хочет платить. Пожалуй, Сова был прав, когда говорил, что Валера Лукьянов просто валяет дурака и суется не в свое дело.
     "Ну что это за жизнь? - думал Лукьянов, с отвращением затягиваясь дорогой американской сигаретой. - Вернее, что я за человек? Почему вечно оказывается, что я виноват, а все кругом правы? Почему я не могу получить то, что должен мне Майков, но зато обязан вернуть свой долг Сове? Да что там Сова! Взять хотя бы ту же Зульфию Каримовну. Сегодня она, может быть, еще промолчит, но уже завтра непременно начнет требовать деньги за квартиру, за целых три месяца, будь они неладны. Воображаю, какой крик она поднимет, когда узнает, что денег нет. И что я смогу ей ответить? Опять буду стоять и бормотать: "Непременно, Зульфия Каримовна, обязательно, Зульфия Каримовна... Вы же поймите, обстоятельства... Но на будущей неделе непременно, кровь из носу..."
     А где я их возьму на следующей неделе? Клад найду? Наследство получу? Эх! Вот и получается, что я - размазня, лох, обувать которого на каждом шагу сам бог велел. У меня, наверное, на морде написано: не проходи, мол, мимо, дай пинка... И никто, что характерно, не упускает случая, каждый считает своим долгом обмануть, унизить, оскорбить... Сколько же я буду это терпеть?"
     При воспоминании о том, как с ним обошелся Майков, в душе вскипала бессильная ярость. А что он, Валера Лукьянов, мог сделать с этим бандитом? У него, у Майкова, деньги, охрана, оружие... Впрочем, чего там кривить душой: Лукьянов знал, что Майков может скрутить его в бараний рог безо всякого оружия и без помощи своих охранников-мордоворотов.
     Он и сам был почище любого охранника, и при виде его Лукьянову все время хотелось трусливо отвести глаза: не дай бог, решит, что на него не так посмотрели...
     В голове роились бессвязные обрывки мыслей, возникали и тут же рушились планы мести - наивные, по большей части подсмотренные в телевизионных боевиках. Снайперские винтовки, наемные убийцы, взрывные устройства, прикрепленные к днищам дорогих авто... Но все это было легко и понятно в кино. А где в реальной жизни достать ту же винтовку? Как нанять киллера? По объявлению в газете? И потом, для всего этого все равно нужны деньги, а денег нет и не предвидится. И что теперь со всем этим делать?
     Наверное, какая-то управа существовала и на Майкова.
     Валерий все время невольно вспоминал соседа своего работодателя, владельца соседнего участка. Дядька этот иногда заходил к Майкову в гости - посмотреть, как продвигается благоустройство участка, поговорить о пустяках... Дядька был как дядька - солидный, уже немолодой, спокойный и сдержанный, без золотых цепей и пальцев веером, - но ездил он на шестисотом "мерседесе", и по тому, как лебезил перед ним обычно наглый и уверенный в себе папа Май, становилось ясно: человек это очень непростой и очень, очень авторитетный, не чета мелкому бандиту Майкову. Пожаловаться ему на папу Мая? Смешно... Ворон ворону глаз не выклюет, да и вообще, какое дело соседу Майкова до проблем Валеры Лукьянова?
     Ответ на этот вопрос был очевиден: да никакого!
     Вот если бы...
     Поначалу Лукьянов небрежно отмахнулся от пришедшей ему в голову мысли: она была такой же безумной, продиктованной отчаянием, как и все остальные. Но мысль, покружив по комнате, вернулась и опять осторожно, пугливо зашевелилась под черепом: ну а все-таки? а вдруг?.. Черт с ними, с деньгами, потом как-нибудь заработаются, а вот возможность наказать Майкова упускать нельзя. Если, конечно, она на самом деле есть, такая возможность. В данный момент речь шла уже не о том, чтобы заставить окружающих себя уважать; для начала нужно было вернуть самоуважение, а уж после можно будет подумать и о других.
     Лукьянов снова закурил, закрыл глаза и стал думать - не беспорядочно грезить, не жалеть себя, а сосредоточенно и целенаправленно обдумывать мысль, которая пришла ему в голову. И чем дольше он думал, тем яснее ему становилось, что в его плане нет ничего неосуществимого. Тут не нужны были ни снайперские винтовки, ни армии наемных убийц, ни какие-то особенные технические средства, ни даже деньги. Ничего тут не требовалось, кроме осторожности, проворства и, главное, твердой решимости воплотить свой замысел в жизнь.
     Думал он недолго. План был хорош именно своей простотой, и приступать к его осуществлению можно было когда угодно, хоть сию минуту. "А чего ждать? - подумал Валерий. - Чего хорошего я могу дождаться, лежа на кровати в этой комнате, похожей на гроб? Мне только кажется, что хуже, чем сейчас, уже не бывает. Бывает, еще как бывает! В моем нынешнем положении лежать и ни черта не делать - самый лучший способ нажить массу новых неприятностей, по сравнению с которыми те, что были прежде, покажутся детским лепетом. Первым делом надо поехать к Сове и честно перед ним повиниться: извини, мол, брат, но денег пока нет.
     А потом, когда накажу эту сволочь, Майкова, долг Сове можно будет просто отработать - прямо там, у Совы на ферме. Он ведь мне сто раз предлагал у него поработать, а я, дурак, нос задирал: сам сиди в своей деревне, а я буду столичным ландшафтным архитектором... Конечно, навоз кирзачами месить меня и сейчас не очень-то тянет, но с этим мы потом разберемся. Сначала - Майков..."
     Он услышал, как в к