его мысли, -  за
нами не пропадешь. Ты как, в норме?
   - В норме, - ответил Муха и вынул из кармана сигареты.  Руки  у  него
больше не дрожали.
   - Тогда поехали, - сказал Кабан и запустил двигатель. - Надо  кончать
скорее, пока я прямо за рулем не уснул. Тяжелый был денек,  зато  теперь
все в полном ажуре. Правда, пацаны?
   Заднее сиденье вразнобой подтвердило его слова.
   - Что  именно  в  ажуре?  -  зачем-то  спросил  Муха,  которому  было
совершенно неинтересно, где странствовали Кабан и его "пацаны" и чем они
занимались во время своих странствий.
   - Да Валера твой в ажуре, - спокойно ответил Кабан, выводя машину  со
двора. - Знаешь, что такое ажур?  Это  когда  в  чем-нибудь  много-много
сквозных отверстий. Для красоты, сам понимаешь.
   - Вы что, его.., того? - холодея, спросил Муха.
   - А тебе жалко? Брось, братан, не жалей.  Это  же  он  тебя  капитану
сдал. Сначала дал наводку, по которой ты чуть в тюрягу  не  загремел,  а
потом сдал. Дали ему в рыло, он и раскололся. Чего о  нем  жалеть?  Зато
теперь про тебя ни одна живая душа не знает - кроме нас, конечно.  А  мы
на своих не стучим, у нас это не принято. Западло, понял?
   - Понял, - сказал Муха.
   "Действительно, - подумал он, - что тут непонятного? Нет  человека  -
нет проблемы. Тот, кто раскололся один раз,  мог  расколоться  снова,  и
тогда ко мне пришел бы настоящий мент, а не тот бугай в погонах.  Что  я
потерял в тюрьме? Да и не дожил бы я до тюрьмы, наверное. Нет,  в  такой
жизни есть своя прелесть, факт.
   Ни о чем не надо думать, как в армии. Главное, выполняй приказы, а об
остальном позаботятся те, кому за это деньги платят. Обеспечат  алиби  и
устранят свидетелей.
   А раз так, то нечего забивать себе  голову  ерундой.  Главное,  чтобы
клиент был на месте."
   - Да, - сказал вдруг Кабан, - чуть не забыл.
   Открой-ка бардачок, братан. Там для тебя кое-что имеется.
   Муха открыл бардачок и сразу уловил внутри тусклый  блеск  вороненого
металла. Он вопросительно посмотрел на Кабана. Тот ободряюще  кивнул,  и
Муха осторожно вынул из бардачка увесистый черный пистолет с  коричневой
ребристой рукоятью.
   - Привет от Валеры, -  сказал  Кабан,  и  кто-то  на  заднем  сиденье
коротко хихикнул. - Это тебе на  всякий  пожарный  случай,  если  клиент
вдруг начнет брыкаться.
   Но лучше, конечно, не шуметь.
   - Конечно, - сказал Муха, засовывая  пистолет  во  внутренний  карман
куртки. Тяжесть оружия успокаивала. Конечно, стрелять в квартире клиента
он не собирался, но пистолет был добрым знаком: если бы Кабан  собирался
убить его сразу же по завершении дела, он  не  стал  бы  вооружать  свою
потенциальную жертву.
   - С пушкой обращаться умеешь? - спросил Кабан.
   - Дело нехитрое.
   Кабан неопределенно хмыкнул и покрутил головой.
   - Нехитрое, говоришь? Это хорошо. Только по мишеням в тире шмалять  -
это одно, а живому человеку в  брюхо  засадить  -  совсем  другое  дело.
Врубаешься, братан?
   Муха промолчал. Откровенничать с этим куском мяса  он  не  собирался.
Его прошлое, спецназ и пыльные афганские горы - все это касалось  только
его, и ему было противно даже думать, что эта горилла с золотой цепью на
шее может коснуться его воспоминаний. Он и сам редко  вспоминал  о  том,
что было когда-то, с тех пор, как связался с Кораблевым: его  теперешний
образ жизни как-то незаметно накладывал  отпечаток  на  прошлое,  пятнал
его, делал мелким и глупым  то,  что  он  всю  жизнь  считал  большим  и
правильным. Поэтому  он  промолчал,  криво  улыбнувшись  уголком  рта  и
предоставив  Кабану  сколько  угодно  сомневаться  в   его   способности
справиться с обыкновенным пистолетом Макарова: такие сомнения  были  ему
на руку, и уверенность Кабана в своем  превосходстве  могла  в  решающий
момент сыграть Мухе на руку.
   - Под сиденьем - фомка, - глядя на дорогу, сказал  Кабан.  -  Вареный
хотел, чтобы ты сделал это именно фомкой.
   - Какой Вареный? - спросил Муха и по тому, как дернулся Кабан, понял,
что тот сболтнул лишнее - от усталости, наверное, а может быть,  потому,
что окончательно принял Муху за своего и расслабился.
   - Блин, - выругался Кабан. - Он же  с  меня  шкуру  сдерет...  Слышь,
братан, давай так: я ничего не говорил, ты ничего не слышал. Замазано?
   - Не сепети, - сказал ему Муха и наконец-то закурил. Курево больше не
отдавало навозом и пошло, как по маслу. Он понемногу обретал  всегдашнюю
уверенность в себе. - Я не стукач, моя специальность хаты ставить.
   - Нормальный пацан, - сказали с заднего сиденья. - Сработаемся, блин.
   - Я же говорил: парень - огонь, - с облегчением подтвердил Кабан.
   Муха наклонился вперед и пошарил у себя  под  ногами,  сразу  нащупав
увесистый металлический прут, зачем-то обернутый  изолентой  посередине.
Это была  классическая  фомка,  которой  можно  с  одинаковой  легкостью
вытаскивать из стены гвозди, срывать навесные замки, взламывать двери  и
крушить черепа. Он повертел инструмент так и сяк, взвесил  на  ладони  и
сделал короткий, чтобы не выбить стекло, пробный замах. Фомка  лежала  в
руке, как влитая, и словно сама по себе рвалась в  дело.  Муха  еще  раз
повертел ее в руках, щурясь от дыма зажатой в зубах сигареты, и небрежно
затолкал под куртку.
   - А не выпадет? - озабоченно спросил Кабан, покосившись на него.
   - Чего? - переспросил Муха, удивленно подняв брови.
   - Ну, когда по стенке полезешь, не выпадет она у  тебя?  Я  думал,  у
тебя всякие прибамбасы: петли там, крючья, карабины... А ты в  курточке,
как слесарь из домоуправления...
   - А ты, небось, хотел, чтобы я на дело шел, как Терминатор: в  каске,
в  спецкостюме  и  с  головы  до  ног  в  веревках  и  карабинах,  -  не
удержавшись, съязвил Муха. - Так для этого не я  нужен,  а  какой-нибудь
сопляк из турклуба "Романтик".
   На заднем  сиденье  одобрительно  заржали  и  подали  Кабану  парочку
забористых  советов.  Кабан  отмахнулся  от  приятелей   и   уважительно
покосился на Муху.
   - Так ты что, в натуре на одних руках можешь  по  стенке  лезть?  Без
молотков, без клиньев, или как там вся эта хрень называется?
   - Не-а, - лениво ответил Муха.
   - А как же ты в хату забираешься?
   - А по воздуху, -  с  удовольствием  объяснил  Муха,  откидываясь  на
спинку сиденья и делая глубокую, на все легкие, затяжку. - Как  долбаный
Карлсон.
   Заднее сиденье взорвалось хохотом. У Кабана  покраснели  уши,  но  он
тоже заставил себя рассмеяться.
   - Купил, - вертя из стороны в сторону своей круглой  башкой,  признал
он. - Купил, как молодого! Молоток, братан! Я, когда впервой  на  мокрое
шел, чуть в штаны не наложил, а ты как огурчик.
   - Да ладно - чуть, - выкрикнули сзади. - Скажи уж прямо: обгадился по
уши, три раза памперсы менял...
   Заднее сиденье снова радостно загоготало. Кабан фыркнул  и  подмигнул
Мухе.
   - Веселятся, козлы, - сказал он. - Пусть веселятся, мне не обидно.  Я
за своих братанов любому глотку перегрызу, и они за меня тоже. Усек?
   -  Усек,  -  сказал  Муха,  с  невольным  удивлением  покосившись  на
собеседника. Он никак не мог понять, прикидывается тот идиотом или несет
этот бред вполне серьезно.
   Наконец "нива" остановилась перед подъездом двенадцатиэтажного  дома,
и смех на заднем сиденье смолк, словно обрезанный ножом. Во  дворе  было
пусто  и  темно,  лишь  горели  над  подъездами  накрытые   каплевидными
жестяными плафонами ртутные лампы, да светились теплым желтоватым светом
окна квартир. Слева темной массой громоздились какие-то  голые  кусты  и
деревья, почти неразличимые в темноте, вдоль  бровки  тротуара  застыли,
влажно   поблескивая,   безжизненные   туши   автомобилей,   испятнанные
островками тающего снега. Мелкие лужи на асфальте блестели, как  осколки
стекла, отражая зеленоватый свет ртутных фонарей.  Мокрые  хлопья  снега
косо летели сверху вниз, на мгновение вспыхивая яркими белыми искрами  в
двойном конусе света, отбрасываемого фарами "нивы".
   Кабан выключил фары и, повернув ключ зажигания,  заглушил  двигатель.
Перегнувшись через Муху, он порылся в бардачке, извлек оттуда похожий на
карандаш  фонарик  и  зажег  его,  повернув   рифленое   кольцо   вокруг
рассеивателя.  Круглое  световое  пятно,  слегка  подрагивая,  легло  на
фотографию, которую Кабан держал в руке.  На  фотографии  был  изображен
человек лет тридцати, с длинными волосами  и  мелким  подбородком.  Муха
никогда не считал себя физиономистом, но это лицо было словно специально
создано для того, чтобы получать пощечины.
   - Вот его рыло, - сказал  Кабан.  -  Запомни  хорошенько,  а  то  еще
перекрестишь своей железякой кого-нибудь не того. Нет, если будет нужда,
можешь повалить хоть весь подъезд, мне это без разницы.  Главное,  чтобы
ты по ошибке мимо этого козла  не  прошел.  Вареный  таких  проколов  не
прощает, имей в виду. У нас, чтоб ты  знал,  не  армия  и  не  ментовка.
Никакой губы и никаких дисциплинарных комиссий. Хочешь жить,  как  белый
человек, работай, как негр.  Не  хочешь  работать  -  заказывай  светлую
обувь. Я ясно излагаю?
   - Кончай гнилой базар, - процедил Муха. - Устроил  тут  комсомольское
собрание... Работать надо.
   - Ну, пошли, раз ты так торопишься, - пожав плечами, сказал  Кабан  и
выключил фонарик.
   - А ты куда собрался? - удивленно спросил Муха.
   На этот раз удивился Кабан.
   - Как это - куда? Проводить, на стреме постоять... ну, и вообще...
   Муха немного помолчал, борясь с  раздражением.  Собственно,  этого  и
следовало ожидать, но присутствие наблюдателя не входило в его планы.
   - Слушай... - сказал он, лихорадочно роясь в памяти в  поисках  имени
Кабана. - Слушай, Миша. Я привык работать один. Один, понимаешь? Если бы
я хотел свалить, я бы сделал это раньше, не дожидаясь, когда вы за  мной
приедете. Мне не надо, чтобы  ты  или  кто-то  другой  столбом  стоял  у
клиента под окошком и смотрел на меня, задрав башку. Так меня непременно
кто-нибудь увидит.
   И потом, я не могу работать, когда кто-то пялится. Еще сорвусь,  чего
доброго. Сидите тут и ждите. Сваливать  придется  по-быстрому,  так  что
нечего тебе бродить вокруг дома. Договорились?
   - Н-ну, не знаю, - протянул Кабан, явно не  настроенный  менять  свои
планы. - Вообще-то, мне ведено глаз с тебя не спускать...
   - Ты не спускаешь, - сказал Муха. - Вот ты, вот я, вот дом, где живет
клиент. Ребята подтвердят, что ты пас меня от начала  и  до  конца.  Ну,
чего ты? Куда я денусь?
   - А ты чего? - недоверчиво спросил Кабан. - Что-то мне  не  нравится,
как ты суетишься.
   - А  если  я  с  восьмого  этажа  башкой  вниз  навернусь,  это  тебе
понравится? Ну, будь ты человеком!
   Примета у меня такая.., ну, суеверие, что ли. Никто не должен видеть,
как я работаю, иначе черт знает что может выйти.
   Кабан недовольно пожевал губами, шибко почесал затылок, открыл рот  и
снова его закрыл, очевидно не в силах принять решение.
   - Пусть работает, как знает, - сказали сзади. - Чего ты  кривляешься,
как целка?
   - Не лезь, Кабан, - поддержал другой голос. - Специалисту виднее.
   - Добренькие, да? - вызверился Кабан,  резко  оборачиваясь  назад.  -
Умные, в натуре? А кто, бля, перед Вареным ответ держать будет? Ты?  Или
ты? Я! Если что, Вареный меня, а не вас, по самые помидоры натянет!
   - Да ладно, - уже без прежней уверенности проворчали  сзади.  -  Тоже
мне, ответчик за всех выискался. Куда он денется с подводной  лодки?  Он
же не баран, должен понимать...
   - Хорош, - сказал Муха. - Кончай базар, Кабан.
   Не даешь работать - поступай как знаешь. Вези  меня  к  Вареному  или
прямо тут кончай, мне побоку. Или  я  буду  работать,  как  привык,  или
пальцем не пошевельну.
   - Смотри ты, как заговорил, - удивленно  протянул  Кабан.  -  Голосок
прорезался? Рожки проклюнулись? Забыл, как на полу корчился?
   - Не забыл, - спокойно сказал Муха. - Только и ты не забывай, что  на
моем месте может оказаться кто угодно. Ты,  например,  если  из-за  тебя
дело не выгорит.
   - А он дело говорит, Кабан, - снова сказали сзади.
   Пока ты тут права качаешь, время идет.
   -  Заткнись,  я  сказал!  -  рявкнул  Кабан  и   замолчал,   впав   в
задумчивость. Муха наблюдал за ним с брезгливым интересом. Теперь, когда
от Кабана требовалось самостоятельное решение,  стало  отчетливо  видно,
что он дурак и трус.
   - Ну, ладно, братан, - наконец с видимой неохотой  проговорил  Кабан,
выдавив фальшивую улыбку, - уболтал. Только давай без фокусов, о'кей? От
меня не спрячешься. Не веришь - спроси у своего Валеры.
   - Верю, - сказал Муха и распахнул дверцу. -  Не  беспокойся,  Михаил.
Все будет в ажуре. Знаешь, что такое ажур?
   Не дожидаясь ответа, он выбрался из машины,  пересек  световое  пятно
под фонарем и, придерживая под курткой фомку, скрылся за углом дома.
   - Крутой фраер, - сказали на заднем сиденье. - Умыл он  тебя,  Кабан.
Гляди, свалит втихую, хрен ты его потом найдешь. Чего  Вареному  втирать
будешь?
   Кабан промолчал,  играя  желваками,  и  неторопливо  закурил,  бросив
взгляд на часы, чтобы засечь время.
   - Смотри-смотри, - ехидно подковырнул его все тот же голос. -  Часика
полтора подождем, а там можно и к Вареному:  прости,  мол,  улетел  твой
Муха в теплые края, к синему морю,  за  тридевять  земель  в  тридесятое
царство...
   - Забей пасть, животное, - процедил Кабан, так стиснув зубами  фильтр
сигареты, что чуть не перекусил его пополам. - Хиханьки ему...
   - Да ты чего, в натуре, обиделся, что ли? Да вернется он без  базара,
куда ему деваться? - пошел на попятную весельчак с заднего сиденья. -  С
тобой пошутили, а ты надулся...
   - Нет, - сказал  Кабан,  который,  похоже,  даже  не  услышал  своего
собеседника, погруженный в собственные мысли. - Ну его  на  хрен,  этого
умника. Давай, Белый, пробегись, посмотри, чего он там.. Береженого  бог
бережет.
   - Докнявался, Белый, - сказал  на  заднем  сиденье  другой  голос,  и
разговорчивый  Белый,  кряхтя  и  недовольно  бормоча  себе   под   нос,
безропотно полез из машины. - Автомат оставь, Рэмбо хренов, - насмешливо
добавил тот же голос, - всю микрагу на уши поставишь.
   Белый, матерясь и  ежась  под  косым  мокрым  снегом,  сунул  автомат
обратно в машину, захлопнул дверцу и ленивой рысцой  потрусил  за  угол.
Кабан опустил стекло, выбросил в ночь окурок  с  изжеванным  фильтром  и
немедленно закурил снова.
   - Ты бы хоть люк открыл, что ли, -  недовольно  проворчали  сзади.  -
Дышать же нечем.
   -  Сказали  бы  "спасибо",  -  лениво  откликнулся   Кабан,   начиная
успокаиваться. - Курят на халяву и еще недовольны. Вот народ!
   - Я читал, - подал голос третий  бандит,  -  что  активный  курильщик
потребляет только тридцать процентов дыма, а  все  остальное  перепадает
окружающим.
   - Чего ты делал? - с преувеличенным изумлением спросил его  сосед.  -
Читал?! Разве в азбуке такое пишут?
   Кабан добродушно засмеялся и взялся за торчавшую  над  головой  ручку
люка - сигаретный дым уже стал  разъедать  глаза.  Он  замер,  не  успев
повернуть ручку, потому что из-за угла, разбрызгивая лужи  и  размахивая
руками, как взбесившаяся ветряная мельница,  выскочил  Белый.  Перебегая
покрытый тающим снегом газон, он поскользнулся и чуть не упал, с  трудом
удержав  равновесие  и  пробежав  пару  метров  на   четвереньках,   как
диковинная обезьяна.
   Предчувствуя  недоброе,  Кабан  распахнул  дверцу  и   выглянул   ему
навстречу. Белый с разгона впечатался животом в переднее  крыло  машины,
опять поскользнулся, но устоял,  вцепившись  мокрой  грязной  ладонью  в
кронштейн зеркала. Теперь Кабан разглядел, что рожа у него перекошена, а
в глазах прыгает паника.
   - Нету, - задыхаясь и  жадно  хватая  воздух  широко  открытым  ртом,
прохрипел он. - Нету, Кабан!
   Ушел, падла, бля буду, ушел! Кончит нас Вареный, в натуре кончит!
   Кабан обнаружил, что уже стоит на мокром асфальте, и холодные лепешки
полурастаявшего снега падают ему на голову, на лицо и на кожаную куртку.
Попадая на куртку, мокрые хлопья издавали короткий отчетливый  шлепок  и
сползали вниз, оставляя на черной коже блестящие влажные дорожки.
   - С-с-сука, - прошипел Кабан и коротко, без замаха  ткнул  кулаком  с
тяжелой  золотой  печаткой  в  перекошенный  ужасом  рот  Белого.  Белый
отшатнулся, прикрывая обеими руками разбитые губы, оступился и с плеском
сел в холодную снеговую кашу. Между прижатыми к лицу пальцами проступила
кровь и потекла по рукам и подбородку ленивыми темными струйками.  Кабан
подавил острое желание пнуть Белого ногой - в конце  концов,  сбежал  не
Белый, а Муха, и дал Мухе сбежать тоже вовсе не Белый.
   - Искать, - яростно прохрипел он,  обернувшись  к  машине.  -  Искать
этого гамадрила! Далеко он не ушел. Надо найти, пацаны, иначе нам абзац.
   Этого можно было не говорить: методы,  которыми  Вареный  поддерживал
дисциплину среди своих подчиненных, были всем отлично известны. Те двое,
что еще оставались в машине, выскочили  из  нее  с  такой  поспешностью,
словно в салоне начался пожар. Оба сжимали в руках автоматы. Все четверо
уже бросились врассыпную, чтобы найти беглеца и превратить его в решето,
но тут откуда-то сверху донесся едва  слышный  резкий  хлопок,  и  Кабан
замер как вкопанный.
   - Стреляли? - спросил он, - Точно, стреляли.
   Что же он, за пару минут на двенадцатый этаж вскарабкался?
   - Ну так, - с облегчением сказал Белый, шмыгая носом и утирая ладонью
окровавленный рот, - Муха все-таки. Теперь спрашивается, за что я  кровь
пролил?
   - С меня литр, - рассеянно сказал Кабан, прислушиваясь к тишине. -  А
ну, пошли наверх. Поможем ему с вещами.
 
*** 
 
   Андрей Кареев снова взял в  руки  газету.  Странно,  но  этот  клочок
испачканной типографской краской  бумаги  сегодня  притягивал  его,  как
никогда. Помнится, он меньше волновался даже в тот день,  когда  впервые
взял в руки свежий номер "Пионерской  правды"  с  коротенькой  заметкой,
подписанной его именем.
   Андрей встряхнул газету, разворачивая ее на нужной странице. Вот она,
статья - на всю полосу, без купюр, фактически без  редакторской  правки,
как и обещал шеф.
   И его имя - А. Кареев, - выделенное жирным шрифтом.
   Шеф предлагал подписать материал псевдонимом,  но  Андрей  отказался:
это не имело никакого смысла. Если бы  имени  не  было  в  газете,  люди
Вареного выбили бы его из шефа. Старику вовсе незачем  было  умирать  от
побоев на полу своего собственного кабинета только потому, что  один  из
его бывших подчиненных, заварив крутую кашу, в  последний  момент  вдруг
застеснялся.
   Теперь  название  статьи  казалось  Андрею  несколько  претенциозным,
чересчур прямолинейным. "Власть уркаганская"...  Право  же,  можно  было
придумать что-нибудь потоньше. Да и стиль... После  пятого  или  шестого
прочтения он окончательно убедился в  том,  что  стиль  ни  к  черту  не
годится. Видимо, сказывалось отсутствие Татьяны Тарасовой, которая  была
блестящим  стилистом  и  всегда  наводила  окончательный  лоск   на   их
совместные материалы, доводя их до немыслимого совершенства.
   Они всегда работали так: он раскапывал материал, а она приводила  его
в порядок, обрабатывала и подавала так, как умела только  она.  Названия
статьям давала тоже Татьяна, и Кареев был уверен, что от того заголовка,
который в муках родил он, Татьяну стошнило бы прямо на рукопись.
   Андрей отшвырнул газету и закурил. Дело  было  не  в  стиле  и  не  в
заголовке. Все это чепуха по сравнению с изложенными в  статье  фактами.
Хотя теперь он  чувствовал,  что  материал  можно  было  подать  немного
по-другому: кое-где  чуть  сгладить,  чтобы  двигавшие  им  ненависть  и
отвращение не так бросались в  глаза  и  не  мешали  читателю  впитывать
смысл, а кое-где, напротив, заострить, сделав намеки на связи Вареного в
высших правительственных кругах не столь туманными.  Впрочем,  он  знал,
что  все  это  нюансы,  которые  способен  заметить  далеко  не   каждый
профессионал. Татьяна наверняка бы заметила, и шеф