- Автомобиль был не броский,  никакого
лака, обычная матовая краска цвета хаки,  которой  красят  военную  технику,
покрывала его элегантный кузов.
   Скромность и достоинство - вот что роднило хозяина и  его  машину.  Самый
сильный и выносливый от природы  человек  когда-нибудь  да  устает  -  самая
надежная, неприхотливая техника в конце концов изнашивается.  Джип,  в  свое
время пробежавший  не  один  десяток  тысяч  километров  по  горным  дорогам
Афганистана, доставшийся Иллариону в качестве трофея и перегнанный из Кабула
в Москву своим ходом, прослуживший Забродову верой и правдой пятнадцать лет,
уже требовал основательного ремонта.
   Даже  Забродову,  уже  не  мыслившему  себя  без  старого,   но   верного
автомобиля, пришлось согласиться с  фактами.  Иногда  "лэндровер"  не  желал
заводиться, иногда в нем клинило рычаг передач, а звук работающего двигателя
по ассоциации вызывал  в  памяти  образ  отрывающегося  от  бетонной  полосы
перегруженного самолета.
   "Да, вечных  вещей,  как  и  вечных  людей,  не  существует",  -  подумал
Забродов, когда в одно прекрасное утро чуть  не  опоздал  на  встречу  из-за
того, что "лэндровер" упорно не заводился на протяжении четверти часа.
   На машину тогда все же подействовали уговоры:
   - Ну, заводись же! - приговаривал Забродов, слушая урчание стартера. - Ты
меня не подводил раньше, не подведешь и теперь.
   Наконец, двигатель отозвался, и в его злом рычании Забродову почудилось -
это в последний раз! И вот теперь Иллариону  предстояло  отогнать  машину  в
ремонт, лишиться ее на несколько дней.
   Важные дела принято совершать утром, так, словно  отсекаешь  определенный
период своей жизни и начинаешь новый. Инструктор легко  спустился  с  пятого
этажа старого дома (а это было  равноценно  девяти  этажам  современного)  и
оказался в небольшом дворе, который по площади был чуть больше его квартиры.
Присел,  заглянул  под  машину.  Сосед  по  подъезду,  отставной  полковник,
которому жена  не  позволяла  курить  в  квартире,  стоял  возле  заборчика,
опираясь на собственноручно вырезанную из коряги и покрытую  лаком  палку  с
резиновым набалдашником. В его пальцах тлела тонкая дамская сигарета, дым от
которой, пропущенный через длинный фильтр, был,  наверное,  даже  чище,  чем
воздух в центре Москвы.
   Раньше полковник курил "Беломор" по две пачки в день, а  теперь  здоровье
не позволяло ему развернуться  более  чем  на  десяток  сверхлегких  дамских
сигарет.
   Илларион в стильных потертых джинсах стоял на коленях  и  заглядывал  под
машину. Полковник хмыкнул:
   - Доброе утро, Илларион.
   - Доброе, - из-под машины ответил Забродов.
   - Небось, мину ищешь? Теперь все на взрывах помешались. Раньше в  столице
колбасу хорошую труднее было купить, чем сегодня бомбу с часовым механизмом.
   - И дешевле, - в тон отставному полковнику ответил Илларион.
   - И ты туда же, - осипшим голосом проговорил сосед и тут  же  закашлялся,
поперхнувшись дымом. - Ты-то бизнес не крутишь, нефтью не  торгуешь,  водкой
тоже. Так какого хрена тебе бомбу станут подкладывать?
   - Угу..
   Отставной полковник толком  не  знал,  чем  занимается  Забродов,  а  тот
никогда не распространялся о  своей  профессии.  Сосед  знал  лишь  то,  что
Забродов раньше служил в армии.
   - У тебя машина такая, что и без бомбы скоро развалится.
   - Внешность бывает обманчива, - отозвался Забродов  и  наконец-то  увидел
то, что искал.
   У  заднего  колеса,  вплотную  прижавшись  к  нему,  сидел   уже   вполне
самостоятельный котенок и беззвучно шипел на инструктора.  Манеру  прятаться
под машину котенок, появившийся во дворе месяц тому назад, завел  с  первого
же дня. Первый раз Илларион его чуть не переехал, тот  выскочил  уже  из-под
двинувшейся машины. И теперь каждый раз  Забродову  приходилось  заглядывать
под "лэндровер", чтобы случайно не отправить котенка на тот свет.
   -  Кис,  кис,  кис,  -  поманил  котенка  Забродов.  Тот  поднял  лапу  с
выпущенными когтями и готов был защищаться.
   - Ну и дурак же ты! - беззлобно произнес Илларион и несколько раз щелкнул
пальцами.
   Испуг у котенка сменился любопытством.  Он  перестал  шипеть  и,  склонив
голову на бок, стал рассматривать шевелящиеся пальцы.
   - Кто дурак? - недоуменно проговорил полковник.
   Он не мог поверить, что сосед хладнокровно обозвал его дураком. - Что  ты
сказал? - переспросил он.
   Забродову наконец-то удалось выманить котенка из-под машины.
   - Конечно, он дурак, - сказал Илларион, провожая взглядом  котенка.  Тот,
гордо подняв хвост, перебрался под соседнюю  машину.  -  Дождется,  что  его
кто-нибудь ненароком задавит.
   У бывшего полковника отлегло от сердца:
   - Мужики у нас не злобные, - ответил он, - никому не хочется божью  тварь
зазря прикончить.
   "Почему мужики, - подумал Забродов, - вот эту  машину  женщина  водит  со
второго этажа".
   Но поправлять соседа он не стал, а  лишь  подумал,  что  если  у  человек
выработался стойкий стереотип, будто за рулем может сидеть  только  мужчина,
то не стоит его в этом переубеждать. Сам полковник уже лет пять за рулем  не
сидел - здоровье не позволяло.
   Старик, усмехаясь, следил за Илларионом и за машиной,  которая  никак  не
заводилась. После того как он  сам  перестал  ездить,  у  него  выработалась
стойкая  ненависть  к  автомобилистам,  всем  без  исключения.  Так   иногда
ненавидят представителей другой  национальности,  объединяемых  одним  емким
словом "нерусский". В друзьях у такого человека  могут  ходить  и  евреи,  и
татары, и чеченцы, но все они  будут  являться  исключениями,  которые,  как
известно, лишь подтверждают правило.
   "Выпендриваются, - подумал  старый  полковник,  -  иномарки  им  подавай!
Навезли металлолома в Россию, не пройти, не проехать!  Нет,  чтобы  "Жигули"
купить   или   "Волгу",    как    говорится,    поддержать    отечественного
товаропроизводителя!"
   "Жигули" по застарелой привычке  казались  отставному  полковнику  верхом
технического совершенства. И хоть он умом понимал, что те,  по  сравнению  с
"лэндровером" - обыкновенная консервная банка, но сердцем навсегда  прикипел
к простым, незатейливым отечественным автомобилям.
   Старик глянул на окна своей квартиры. Ни в одном из  них  своей  жены  не
увидел. Сигарета догорела почти  до  фильтра,  а  он  так  и  не  накурился.
Поскольку супруга за ним сейчас не наблюдала, то скандала он не  опасался  -
отломал фильтр и, обжигая пальцы, один раз затянулся, но зато по-настоящему,
почувствовал и вкус табака, и пьянящее действие дыма.
   "И сигареты заграничные дрянь,  -  подумал  старик.  -  То  ли  дело  был
"Беломор"!"
   Илларион лихо развернулся в тесном  дворе,  проехался  задним  колесом  в
каких-то пяти  сантиметрах  от  ноги  отставного  полковника.  Тот  даже  не
дернулся, знал, инструктор с  машиной  управляется  так  же  виртуозно,  как
летчик-ас со своим самолетом. "Лэндровер" исчез в узкой темной арке.
   - Развелось у нас живности! - пробурчал старик, глядя на единственного  в
их дворе бездомного котика, того самого, которого  Забродов  выманил  из-под
машины.
   Котенок сидел, высунув на божий  свет  из-за  колеса  хвост,  пребывая  в
полной уверенности, что его никто не видит.
   - Спешат, носятся, - бурчал старик, шаркая ногами по выцветшему асфальту,
- будто дела у них какие-то есть! Дела у тех, кто на работу спешит с утра, а
все остальные - бездельники, такие же, как коты,  только  жрут  и  гадят,  а
пользы от них никакой.
   Бывший военный с трудом забрался на  крыльцо  и,  задрав  голову,  громко
крикнул:
   - Маня!
   Его зычный голос эхом разнесся в узком, высоком колодце двора. Он до  сих
пор не научился обращаться с кодовым замком на двери подъезда, и каждый раз,
выходя покурить, звал жену, чтобы та открыла ему дверь.
   Пропищал зуммер, зажглась красная лампочка, дверь чуть отошла.
   - Из-за бездельников и нормальным людям мучиться приходится! -  продолжал
возмущаться бывший полковник, пробираясь в  собственный  подъезд.  -  Замков
понаставили, противоугонных устройств... Каждый раз ночью  машины  завывают,
как стая голодных собак, выспаться толком не дадут.  И  по  телевизору  одна
дрянь идет, то политика, то боевики, то секс...
   Бывшему полковнику и в голову не приходило, что три  перечисленные  им  с
отвращением занятия и составили основу его прожитой почти  до  самого  конца
жизни. К ним еще стоило добавить четвертое -  неумеренное  питье  спиртного,
отчего лицо у него по цвету напоминало подсохший гранат.
   Забродов был настолько приучен к  езде  на  машине,  что  практически  не
замечал  того,  что  сидит  за  рулем.  Он  физически   ощущал   возможности
автомобиля, то же самое происходило с ним, когда он брал в  руки  оружие.  И
неважно,  знакомой  системы  или  нет,  достаточно  было  двух-трех  пробных
выстрелов, и Забродов уже владел им в совершенстве.
   Илларион даже толком не знал, поддается  его  "лэндровер"  восстановлению
или же он отправляется на нем в последний путь.  Поэтому  он  выбрал  самого
лучшего специалиста по машинам.
   Во всех областях знаний лучшим специалистом является не тот,  кто  широко
разрекламирован, а одиночка, не выставляющий собственное умение  на  широкую
публику. Хороший специалист сродни талантливому  художнику,  его  работа  не
терпит суеты, чужих глаз, утомительных разговоров  о  деньгах,  он  работает
лишь потому, что это приносит ему удовлетворение.
   Один  московский  пейзаж  сменялся  другим.  Наконец,  Забродов  очутился
неподалеку от Коломенского.
   "Давненько я здесь  не  бывал!"  -  Илларион  всматривался  в  разительно
изменившийся за  последние  годы  пейзаж.  Тут,  вдалеке  от  улицы,  основу
застройки составляли дома частного сектора. Но если раньше это определение к
району подходило полностью, то теперь приземистые  домишки,  напоминавшие  о
дореволюционной и довоенной  Москве,  почти  полностью  сменились  огромными
коттеджами.
   Буйство фантазии архитекторов, подстегнутое  еще  докризисньми  финансами
заказчиков, не знало границ. В домах прослеживались почти все  архитектурные
стили,  какие  только  создало  человечество.  Имелись  миниатюрные   замки,
фланкированные башнями, чьи стены прорезали узкие стилизованные бойницы  для
пушечного  и  арбалетного  боя.  Временами  попадалось  прямое  наследование
сталинскому  ампиру.  Реже  встречались  образчики   неорусского   стиля   с
кокошниками и резными карнизами. Не хватало, разве что,  египетских  пирамид
да ацтекских храмов.
   Забродов  подумал,  что  опрометчиво  отказался  от  того,  чтобы  хозяин
встретил его на въезде в переулок.
   "Кажется, здесь", - решил Илларион, поворачивая руль.
   Он помнил, что перспективу улочки  замыкала  шатровая  колокольня  храма.
Гладкий асфальт, разметка, высокие заборы, один погонный метр которых  стоил
не меньше двухсот долларов.  И  тут  Забродов  улыбнулся:  буйное  сочетание
фантазии  и  богатства  прерывалось  на  двадцать  метров  довольно  крепким
деревянным забором. Доски  плотно  прилегали  друг  к  другу,  их  покрывала
темно-зеленая краска. Над воротами имелась небольшая деревянная крыша-навес.
   За  забором,  для  прочности  обитым  проволокой,  виднелся   одноэтажный
деревянный дом и шиферная крыша  длинного  сарая.  В  общем,  стоять  бы  на
сегодняшний  день  и  этому  дому,  и  этому   ограждению   в   каком-нибудь
провинциальном городке, а не в столице, где один земельный участок стоит раз
в сто больше подобной усадьбы.
   На воротах красовалась десять раз подновленная табличка: "Осторожно, злая
собака!"
   "Феликс, - подумал Забродов о своем знакомом, - ты,  наверное,  изменился
не больше своего дома".
   В последний раз они виделись года два назад, теперь же  лишь  созвонились
по телефону. Феликс был одним из тех людей, кого можно не видеть годами, но,
тем не менее, он остается другом.
   О нем никогда  никто  не  говорил  "мой  бывший  друг"  или  "мой  бывший
знакомый", достаточно было провести с ним вечер в гостях, и  расположение  к
нему оставалось на всю жизнь. У него, как и у Иллариона, не было ни жены, ни
детей.  В  прошлом  имелась  лишь  служба  в  спецназе  ГРУ,   где   они   и
познакомились, а в настоящем  существовала  одна  всепоглощающая  страсть  -
восстановление старинных и редких автомобилей.
   Феликс  мог  на  несколько  месяцев  пропасть  из   Москвы,   никого   не
предупредив, и колесить по всей стране в поисках того,  что  другие  считали
металлоломом. Именно поэтому табличка,  предупреждавшая  о  злой  собаке  во
дворе, была всего лишь декорацией. Нельзя держать в  доме  собаку,  если  ты
постоянно в нем не живешь.
   Калитка в воротах со скрипом отворилась, и  из-за  нее  выглянул  мужчина
около пятидесяти. Его лицо густо покрывали морщины, но  не  злые,  ни  одной
вертикальной. Сеточка морщин возле глаз  и  губ  навечно  впечатала  в  лицо
Феликса приветливую улыбку. Длинные, не по годам густые и  ухоженные  волосы
на  затылке  стягивались  в  хвост  простым  обувным  шнурком   с   озорными
металлическими наконечниками.
   Феликс даже не кивнул, не сказал "здрасьте", а подмигнул Забродову, исчез
и зазвенел засовом. Ворота, оставляя на траве словно  прочерченные  циркулем
дуги, распахнулись, и Илларион въехал на "лэндровере" в сельский двор. Здесь
даже не было бетонных дорожек. Сквозь гравий, усыпавший подъезд к длиннющему
сараю, пробивалась трава. Под деревьями старого сада уютно чувствовали  себя
крапива, полынь и  прочие  растения,  которые  нормальные  люди  иначе,  как
сорняками, не называют. По углам дома  под  короткими  водосточными  трубами
стояли деревянные бочки с водой,  в  которых  отражалось  высокое  городское
небо.
   Феликс точно так же, как и Илларион, избегал бурного  проявления  чувств,
особенно, если это касалось встречи двух мужчин. Несмотря на то, что они  не
виделись два года, всего лишь обменялись  рукопожатием,  правда,  крепким  и
продолжительным.
   - Не стану врать, Феликс, я не скажу, что ты совсем не изменился.
   - А вот тебе это удается, Илларион, - бывший спецназовец, а теперь мастер
по реставрации автомобилей тряхнул головой.
   Забродов отступил на пару шагов и с ног до головы осмотрел друга.
   - Странное дело, - проговорил он, - в американском джинсовом комбинезоне,
в клетчатой рубашке и с ковбойским платочком на шее ты почему-то  все  равно
смахиваешь на средневекового русского мастерового.
   Феликс усмехнулся, не зная, воспринимать сказанное как похвалу или же как
дружескую издевку:
   - Это потому, Илларион, что профессия не  знает  национальности.  Рабочая
одежда должна быть удобной - это единственное  правило.  Поэтому,  думаю,  и
русский мастеровой, и итальянский, и  китайский  в  средние  века  выглядели
одинаково.
   - Да, - рассмеялся Забродов, - в самом деле, гайка -  она  национальности
не имеет.
   - С твоей машиной придется  повозиться,  -  немного  помрачнев,  произнес
Феликс.
   - Ты еще капота не открывал.
   - Я слышал, как ты по улице ехал и переключался, во двор въезжая.
   - Тебе этого хватило? - засомневался Илларион.
   - Хороший доктор иногда по одним глазам пациента ставит диагноз.
   - Жить будет? - в тон Феликсу спросил Забродов. Он по-прежнему  относился
к своему автомобилю как к живому существу и в этом находил единомышленника в
лице Феликса.
   - У каждой машины есть душа, - проговорил тот, кладя руку на капот.
   Он сделал это так, как делают взрослые,  кладя  ладонь  на  лоб  ребенку,
чтобы проверить, нет ли температуры.
   - Пусть остынет немного, а мы посидим. Только сейчас Забродов увидел, что
под старыми, давно одичавшими яблонями, среди  сорняков  стоит  вкопанный  в
землю стол, надежный, сделанный  больше  чем  на  одну  человеческую  жизнь.
Четыре стальные трубы, на них лежал щит из дубовых досок в ладонь  толщиной.
Доски были свежеструганные. С  одной  стороны  от  стола  растянулся  старый
сетчатый гамак, с другой  стороны  стояла  железная  двуспальная  кровать  с
матрасом,  обтянутым  брезентом.  Брезент  давно  выгорел  на  солнце,   его
грязноватая в разводы белизна вполне могла сравниться с белизной гимнастерки
солдата, уходящего на дембель.
   - Садись, - предложил Феликс, указывая Забродову на кровать.  -  Если  не
удобно, возьми подушку.
   Сам он устроился на гамаке и, запустив руку под  обширный  стол,  вытащил
четыре бутылки пива, холодные, покрытые конденсатом.
   - Угощайся, - без всякого усилия Феликс содрал  жестяные  пробки  большим
пальцем.
   - Я не буду.
   - Почему?
   - За рулем, - автоматически ответил Забродов. Феликс мягко поставил перед
ним бутылку:
   - Отвыкай. Твоя машина пробудет у меня не меньше трех  дней.  Привыкай  к
нормальной жизни, когда можно пить пиво, если захочется утолить жажду, когда
ходишь пешком.
   - За встречу, - произнес Забродов, поднимая бутылку с пивом.
   Бутылки сошлись со звуком,  который  возникает  от  соприкосновения  двух
средних размеров булыжников.
   - Знаешь, в этом что-то есть, - усмехнулся Илларион. - Я имею  в  виду  в
пиве, которое пьешь с утра не  для  того,  чтобы  опохмелиться,  -  Забродов
перевел дыхание, наслаждаясь новым аспектом собственной жизни, и сделал  еще
несколько глотков. - Пиво как пиво, обыкновенное, "Жигулевское"... - говорил
он, разглядывая этикетку, - а у тебя оно почему-то пьется вкусней.
   - И пива "Жигулевского" не бывает, - напомнил Феликс.
   - Конечно, по справедливости это пиво должно  назваться  "Баварским",  во
всяком случае, технология приготовления немецкая.
   - Вот так и рушатся патриотические мифы.
   - Ты же сам только что говорил, гайка не имеет национальности.
   - Гайка - нет, - убежденно произнес Феликс, - а вот машина - имеет  душу.
И пиво тоже.
   Бутылки пива вполне хватило на то, чтобы утолить жажду и  уже  не  желать
других удовольствий. Забродов почувствовал,  как  ему  стало  хорошо  и  как
спокойно сделалось на душе.
   - Ты патриархален. Такое впечатление, будто время за воротами твоего дома
остановилось.
   - Только в такой обстановке и можно восстанавливать антикварные машины, -
поведал Феликс и рывком допил остаток пива в бутылке.
   По глазам друга он понял, что вторую предлагать не надо.
   - Я читал о тебе в газете "Автобизнес", - вспомнил Забродов.
   - Неужели  ты  веришь  журналистам?  -  недовольно  улыбнулся  Феликс.  -
Приезжал ко мне один... Вроде нормально с  ним  говорили,  а  потом  почитал
статью и разочаровался.  Единственное,  что  в  ней  напоминало  обо  мне  -
настоящем, так это фотография. После этого один за другим  стали  появляться
клиенты. И хотя бы один из них пришел с дельным предложением!
   - Чем тебе клиенты не понравились?
   - Никто не предлагал мне старую машину, все хотели купить у меня готовую.
   - Не для своего же удовольствия ты их делаешь?
   - А для чьего? Пойдем, покажу, если любопытствуешь.
   - Ты бы мою посмотрел.
   - Успеется, еще не остыла.
   С  виду  сарай  больше  походил  на  конюшню,  чем  на  автомастерскую  -
покосившийся, деревянный, с маленькими окошками в бревенчатых стенах. Феликс
отворил широкие ворота, Забродов шагнул на дощатый настил. Потолка здесь  не
было, редкую обрешетку стропил прикрывал шифер, а на балках висели заводские
светильники, похожие на церковные колокола.
   Вспыхнул яркий свет. В правой стороне сарая находились станки - токарный,
сверлильный, фрезеровочный, несколько точильных. Тут  же  высился  кузнечный
горн и огромная наковальня, на которой  лежал  увесистый  молот  на  длинной
деревянной ручке. Кузница выглядела так, словно ее специально  готовили  для
съемок этнографического фильма. Впечатление портил лишь компрессор,  который
Феликс  использовал  вместо  классических  кузнечных  мехов.  Работать   ему
приходилось без подмастерья, вот и придумал новшество.
   В другом крыле сарая стояло четыре автомобиля: почти готовые, уже сияющие
лаком  "мерседес  бенц"  времен  второй  мировой