о
будет нескоро, а кому это надо - ждать сто лет? Да хотя бы и десять.
   Он  снова  огляделся  и  стиснул  зубы,  борясь  с   охватившим   его
омерзением. Вот тебе расплата за все, подумал он. Вот эти  люди  -  твоя
компания. Отныне и присно, так сказать. Плесень, шушера, денежные мешки,
шоумены хреновы... Сам виноват.  Струсил  в  свое  время,  не  отважился
рискнуть... А мог бы. Мог бы греметь на весь мир и оставаться  при  этом
сравнительно честным.
   Как Аксенов, как этот алкаш Довлатов... Чем я хуже?
   Теперь, конечно, всем. А тогда? И тогда был  хуже,  сказал  он  себе.
Потому что не рискнул, струсил, а вот они рискнули, и теперь на  коне  и
плевать на нас на всех хотели. Лимонов, слава богу, хоть перестал  учить
нас как жить. Гуру заокеанский...
   А Забродов прав. Не зря меня с души воротило,  когда  я  стряпал  эти
"Локальные войны". Как чувствовал.
   Скотина, подумал он о своем давнем приятеле, который с некоторых  пор
занимал видный пост в издательстве "Вест". Подбил меня на это дерьмо,  а
сам  в  кусты...  Успех  гарантирован,  видите  ли...  Нет,  в  денежном
выражении успех, несомненно, будет, а вот  в  остальном...  В  остальном
ощущение такое, словно  дерьма  наелся,  честно  признался  он  себе.  И
поделом. Взял и сразу же нарвался на знающего человека.
   Интересно, подумал Старков, а откуда он взялся, такой грамотный?  Ему
вдруг стало невыносимо стыдно. Одно дело,  когда  сочиняешь  за  большие
деньги безответственную чепуху про каких-то абстрактных спецназовцев,  и
совсем другое, когда вполне конкретный,  живой,  осязаемый  и  вдобавок,
судя по всему, сильно разозленный спецназовец во всеуслышание объявляет,
что ты просто зарвавшийся и завравшийся невежда. А в том,  что  Забродов
имел  самое  непосредственное  отношение  к  спецназу,  Старков  уже  не
сомневался. И ведь самое  страшное,  подумал  он,  самое  позорное,  что
Забродов этот - не солдафон, не тупой нажиматель  на  курок,  а  человек
явно образованный и начитанный. С  простым  костоломом  я  бы  управился
играючи, в два-три слова, а этот просто взял меня за загривок и  натыкал
мордой в дерьмо, как помойного кота. А я, кретин, еще  драться  полез...
Вот получил бы по тыкве, знал бы  тогда,  что  такое  тактика  спецназа,
документалист недоделанный...
   Он снял с проплывавшего мимо подноса бокал шампанского и осушил одним
махом, словно это был  не  благородный  "брют",  а  вода  из-под  крана.
"Десять лет назад я бы его так не отпустил, - подумал литератор Старков,
одержавший временную победу  над  халтурщиком  Старковым.  -  Я  бы  его
обязательно разговорил. У нас бы нашлось, о чем поговорить, уверен. Да и
сейчас, наверное, еще не поздно. Это, конечно, совсем  не  спецназовский
стиль - что-то объяснять, оправдываться, ссылаться на обстоятельства,  -
но до чего же хочется иногда поговорить с человеком, который может  тебя
понять! А Забродов наверняка понял бы меня лучше, чем все  эти  делатели
денег и трахатели дорогих шлюх".
   Он вдруг заметил, что торопится к  выходу,  все  еще  сжимая  в  руке
пустой бокал. Не  понимая,  что  собирается  делать,  Старков  оттолкнул
оказавшегося  на  дороге  охранника  и  разгоряченный,   в   распахнутом
смокинге, выскочил на улицу. Хотя с момента ухода  Забродова  прошло  не
больше двух минут, того уже нигде не было видно.
   - Где человек, который только  что  вышел  отсюда?  -  спросил  он  у
вышибалы.
   - Там, - коротко ответил тот, указывая направление рукой.  -  У  него
"лендровер" за углом, такой старый, защитного цвета. Да вот он.
   Из-за угла выехал потрепанный "лендровер"  с  укрепленным  на  капоте
запасным  колесом.  Старков  бросился  к  нему,  размахивая  руками,  но
"лендровер" проехал мимо - Забродов то ли не заметил писателя, то ли  не
захотел продолжать разговор.
   "Ну, еще бы, - с досадой подумал Старков. - Я же к нему драться лез и
вообще вел себя, как последний идиот. О чем ему со мной разговаривать?"
   Слева засигналила какая-то машина, настойчиво предлагая  психованному
пешеходу убраться с  проезжей  части.  Старков  ахнул  пустой  бокал  об
асфальт и вернулся на тротуар.
   В дверях казино его  уже  поджидал  старый  приятель  Виктор  Крюков,
которому принадлежала идея написания книги.
   - Брось, - сказал он, - не обращай внимания.
   Языком чесать все  горазды.  Если  из-за  каждого  козла  нервничать,
никакого здоровья не хватит. Уехал, и черт с ним. В другой раз начистишь
ему рыло, никуда он не денется. Номер запомнил? Сейчас позвоню,  у  меня
есть  ребята  в  милиции,  они  ему   покажут   кузькину   мать.   Козел
приблудный...
   - Послушай, Витя...
   - Да?
   - Да пошел ты в  задницу!  -  с  удовольствием  выговорил  Старков  и
повернулся к парковщику. - Машину!
   -  Ну  и  черт  с  тобой,  блаженный,  -  сказал  Крюков.   -   Тварь
неблагодарная, - Шагай, шагай, а то гости заскучают. Расскажи им, как ты
из меня проститутку сделал, им это будет интересно.
   - Я из тебя проститутку сделал? А кем ты был - лучом света  в  темном
царстве? Неудачник.
   Старков повернулся к нему спиной - затевать вторую за вечер драку  не
хотелось. Кроме того, в чем-то Крюков был прав. "Интересно получается, -
подумал Старков, - все кругом правы.  Забродов  прав  по-своему,  Крюков
по-своему, и даже этот пескоструйный классик тоже, видимо, прав. Один  я
кругом виноват. Бедный я, несчастный".
   Самоирония, как всегда, помогла, и,  садясь  за  руль  своего  белого
"крайслера", он был почти спокоен. Вот только пить так  много,  пожалуй,
не следовало.  Впрочем,  шок,  полученный  от  разговора  с  Забродовым,
основательно его протрезвил, и он чувствовал, что способен просидеть  за
рулем хоть всю ночь. Он любил водить машину, получая от самого  процесса
огромное удовольствие. Ему приходилось слышать, что писатели и художники
обычно являются никуда не годными водителями,  и  в  целом  был  с  этим
согласен. Творческие люди склонны к задумчивости и созерцанию,  половину
жизни они проводят в мире своих фантазий, откуда один шаг до  загробного
мира, если ты  прогуливаясь  по  стране  грез,  одновременно  с  бешеной
скоростью ведешь автомобиль по скользкой от недавнего дождя дороге.
   К себе лично он все это не относил.  Водительский  стаж  у  него  был
весьма приличный, и за все это время он только однажды угодил в  аварию,
да и то не по своей вине. Свой первый автомобиль, зеленый,  как  майский
лист, "жигуленок" первой модели,  Старков  вспоминал  с  нежностью.  Его
нынешняя машина, конечно, не шла ни в какое сравнение с  той  маломощной
тележкой.
   Он уселся поудобнее, дружески похлопал по рулю и включил зажигание.
   - Ну, приятель, давай покатаемся, -  сказал  он  машине,  как  живому
существу.
   Он колесил  по  городу  почти  три  часа  и  даже  подвез  нескольких
пассажиров. Ему нравилось иногда  примерять  на  себя  личину  таксиста.
Кроме того, среди случайных попутчиков попадались порой очень интересные
люди, которые рассказывали очень интересные вещи.
   Кое-что из услышанного он вставлял потом в свои книги и  сценарии,  а
одна история даже легла  в  основу  фильма,  который  сценарист  Старков
считал своим самым удачным детищем.
   Правда, сегодня ему не  удалось  разжиться  ничем,  кроме  нескольких
долларов. Пассажиры удивленно косились на мужчину  в  смокинге,  который
беспечно вел тяжелый "крайслер"  по  оживленным  городским  магистралям,
благоухая при этом дорогим коньяком и все  время  беззастенчиво  нарушая
правила. Такая обстановка не располагала  к  задушевным  разговорам,  но
Старков не сетовал на судьбу. Напротив, он был благодарен ей за то,  что
она вовремя подбросила странного незнакомца по фамилии Забродов, который
щелкнул его по носу как раз тогда, когда это больше  всего  требовалось.
Похоже  было  на  то,  что  любовь   между   литератором   Старковым   и
издательством "Вест" на этом закончилась, но это  не  слишком  огорчало:
мало ли в Москве издательств!
   Надо попытаться написать роман, решил он. Хороший, честный роман, как
я умел когда-то. Пороху у меня на это хватит, а там как Бог даст...
   Возможно, в нем все  еще  бродил  алкоголь,  который,  как  известно,
временно делает всех решительными и готовыми  в  одиночку  сражаться  со
всем белым светом или, наоборот, одарить весь белый свет любовью.  Пусть
так, решил Старков. Пусть это алкоголь.  Алкоголь  ослабляет  внутренние
тормоза. Слава богу, что под банкой я мечтаю написать роман, а не набить
кому-нибудь морду. Значит, жив еще писатель Старков.  Еще  не  до  конца
скурвился  литератор  Старков,  раз  не  чужд   до   сих   пор   порывов
благородных...
   Хмель, наконец, окончательно выветрился, и Старков почувствовал,  что
смертельно  устал.  Вместе  с  ясностью  мышления  вернулись   проблемы:
неоплаченные долги, невыполненные обязательства, жена, которая уже  год,
как ушла, но исправно требовала денег -  сплошные  деньги,  суета  сует,
пустые  хлопоты,  в  которых  незаметно  проходит  жизнь.   Он   высадил
последнего попутчика  в  Чертаново,  без  возражений,  чтобы  не  пугать
человека, принял деньги, кивнул  на  прощание  и  по  опустевшим  улицам
погнал машину домой.  Светофоры  одиноко  и  ненужно  перемигивались  на
перекрестках желтыми сигналами, редкие встречные машины неслись с  такой
же, как и он, недозволенной скоростью,  мимо  мелькали  дома,  призрачно
освещенные дежурными лампами витрины магазинов, переливалось на крышах и
фасадах назойливое разноцветье рекламы...
   Он сбросил скорость, свернул во двор своего трехэтажного  дома  и  по
наклонному пандусу  спустился  в  подземный  гараж.  Дремавший  в  своей
застекленной  будке  охранник  встрепенулся,  услышав  звук  работающего
мотора, и нажал кнопку  на  пульте,  поднимая  разрисованный  наклонными
красно-белыми полосками жестяной флажок, который  перегораживал  проезд.
Опустив флажок, он немедленно уронил голову на грудь и закрыл глаза.
   Старков загнал машину на свою стоянку,  заглушил  мотор,  вынул  ключ
зажигания из замка и выбрался на ровный шероховатый бетон. Слева от  его
машины  стоял   высокий,   сплошь   черный   "гранд-чероки"   известного
тележурналиста, который  жил  на  втором  этаже,  а  справа  поблескивал
"мустанг" директора одного из  московских  рынков.  "Ну  и  компания,  -
подумал Старков. - Слева направо: профессиональный болтун, халтурщик  от
литературы и ворюга с рынка. И пожаловаться некому,  сам  выбирал,  лез,
стремился..."
   Он захлопнул  дверцу  и  нажатием  кнопки  запер  центральный  замок.
Положив ключи в карман, Старков вынул сигареты  и  неторопливо  закурил.
Спешить было некуда - дома никто не ждал, кроме автоответчика. "Так как,
литератор Старков, - мысленно спросил он себя,  -  напишем  романчик-то?
Полепим нетленку? Денег на первое время хватит, можно себе  позволить...
Жалко, конечно, связей, жалко наработанных приемов,  знакомств..,  черт,
да меня через полгода забудут. Вылезет откуда-нибудь  бойкий  сопляк,  у
которого в куриных мозгах одни баксы, будет гнать  фуфло  и  радоваться,
что старый  дурак  Старков  свалил,  наконец,  в  сторонку,  дал  дорогу
молодежи... Ну и хрен с ним. На то он и сопляк, пусть радуется. А у меня
уже есть не только деньги, но и имя. Не так-то просто  это  имя  забыть.
Тем более, что через полгода, максимум через год я  им  всем  преподнесу
сюрприз: вот он я! Решено: отдохну месячишко, к  морю  слетаю,  а  потом
засяду. Буду работать, как проклятый, по двенадцать часов в  день,  пока
не  напишу  что-нибудь  настоящее,  пока  не  задавлю  в  себе  валютную
проститутку..."
   Он вздрогнул от неожиданности, когда из-за громоздкого "чероки" вдруг
совершенно бесшумно вышел человек, одетый  в  камуфляжный  комбинезон  и
светлые кроссовки. "Вот тебе и спецназ", - ни к селу ни к городу подумал
Старков. Впрочем, даже он знал, что спецназовцы обычно не натягивают  на
голову женские капроновые чулки.
   Человек в камуфляже вскинул перед собой руки,  в  которых  был  зажат
какой-то бесформенный белый ком. Мозг Старкова сработал со сверхсветовой
скоростью: он сразу понял, что в руках у незнакомца пистолет, завернутый
в тряпку для того, чтобы приглушить выстрел. Так  можно  держать  только
пистолет, и ничего больше...
   Старков отшатнулся, прикрываясь руками,  но  было  поздно.  Обтянутый
желтой  резиновой  перчаткой  палец  плавно  нажал  на  спуск.   Выстрел
получился  приглушенным,  как  будто  кто-то  сильно   хлопнул   дверцей
автомобиля.
   То ли наверченная  на  ствол  пистолета  ткань  помешала  убийце  как
следует прицелиться, то ли отшатнувшийся Старков отчасти  ушел  с  линии
огня, но пуля, направленная ему в голову, ударила литератора в  ключицу.
Боль была адской, и, падая на  ярко-красный  капот  "мустанга",  Старков
удивился:  он-то  всегда  считал,  что  после  пулевого  ранения  обычно
наступает шок, когда человек не чувствует боли, а тут...  Он  вскрикнул,
устыдившись того, как тонко, по-женски прозвучал этот крик, все еще на в
силах поверить, что это происходит именно с ним. "Вот тебе и спецназ", -
подумал он снова за секунду до того,  как  убийца  прижал  растерзанный,
почерневший спереди, отвратительно воняющий  жженым  порохом  и  горелой
тряпкой матерчатый ком к его голове и спустил курок.
   Тело литератора мягко, как тряпичное, сползло  со  скользкого  капота
"мустанга" и, ударившись по дороге о бампер, упало на пол. Простреленная
голова издала глухой стук, соприкоснувшись с  бетоном.  Убийца  бесшумно
нырнул в укрытие.
   Вскоре послышались приближающиеся шаги.
   Странные звуки, долетевшие из глубины гаража, встревожили  охранника.
Он решил, что писатель вернулся навеселе и прищемил  дверцей  палец  или
отколол что-нибудь не менее несуразное и болезненное - не зря же он  так
кричал!  Нельзя  было,  конечно,  исключить  возможность  того,  что  на
Старкова напали - по совести говоря, охранник не  мог  поручиться,  что,
пока он дремал в своей будке, мимо него никто не  проходил.  Поэтому  он
ступал  осторожно,  вынув  на  всякий  случай  из  кобуры  свой  газовый
пистолет.
   "Крайслер" писателя стоял на месте,  но  самого  его  нигде  не  было
видно.
   - Эй, - позвал охранник. - Э-эй! Что случилось?
   Помощь нужна?
   Ему никто не ответил.
   - Шутки они  шутят,  -  недовольно  проворчал  охранник,  протискивая
грузное тело в щель между "крайслером" и "мустангом". - Два часа ночи, а
им все хиханьки...
   Тут он увидел торчавшие из-под  передка  "мустанга"  ноги  в  лаковых
туфлях и понял, что шутками здесь и не  пахнет.  Бросившись  вперед,  он
увидел распростертое на бетоне тело с развороченной выстрелом головой  и
присел над ним на корточки. Зачем-то пощупал пульс,  потом  спохватился,
что валяет дурака. Какой там  пульс,  когда  у  человека  такая  дыра  в
голове...
   Он с содроганием  отвернулся,  чтобы  не  смотреть  на  изуродованную
голову Старкова, и взгляд его случайно упал на хромированный  бампер.  В
бампере отражалось его гротескно растянутое в ширину лицо и что-то еще -
зеленое, пятнистое, отдаленно напоминающее человеческую фигуру.
   Только теперь до него дошло, что,  если  Старкова  убили,  то  убийца
должен  быть  где-то  рядом.  Забыв  про  свой  пистолет,  он  испуганно
обернулся и успел  четко,  как  на  фотографии,  разглядеть  камуфляжный
комбинезон, черный чулок, скрывающий лицо, и  стремительно  опускающийся
сверху толстый железный прут.
   Он упал лицом вниз на труп Старкова и замер.
   Убийца склонился над  ним,  пощупал  пульс,  прислушался  к  хриплому
дыханию и, удовлетворенно кивнув, вышел из гаража.

Глава 11

   Илларион спустился во двор, отпер дверь багажника и забросил в машину
чехол с удочками и рюкзак с запасом провизии, спичек и сигарет, которого
должно было хватить на три дня, а если немного себя  урезать,  то  и  на
неделю. Бак "лендровера" был полон, в  багажнике  стояли  две  канистры,
которые Илларион собирался наполнить по дороге. После этого можно  будет
отправляться хоть в Занзибар, хоть на Псковщину.
   Вспомнив о Псковщине, Илларион слегка поморщился.
   Отдых у него  тогда  вышел  весьма  насыщенный,  такое  не  забудешь.
Началось все с намерения поохотиться на лося, а  закончилось  совершенно
несерьезным, каким-то киношным трюком -  он  тогда  протаранил  грузовым
"мерседесом" морскую яхту, стоявшую у причала  Рижского  порта.  И,  что
характерно, ни одного лося он так и не  увидел,  даже  издали...  А  все
Мещеряков с Сорокиным, подумал он сердито. Все  наши  чрезвычайно  умные
полковники. Отправили человека на отдых вдали от шума городского...
   Тряхнув головой, он отогнал посторонние мысли.
   Впереди у него было несколько дней полной свободы наедине с природой.
Немного холодно, немного сыро, но зато ни одного  комара.  И  ни  одного
полковника, между прочим.  Холода  и  сырости  Илларион  не  боялся.  Он
давным-давно достиг с природой полного взаимопонимания и  мог  одинаково
уютно чувствовать себя хоть на верхушке  дрейфующего  айсберга,  хоть  в
самом центре пустыни.
   Он не мешал природе, и природа не мешала ему - не хватало  разве  что
отпечатанного на  гербовой  бумаге  пакта  о  ненападении,  подписанного
высокими договаривающимися сторонами.
   Забродов  захлопнул  заднюю  дверь  и,  насвистывая,   направился   к
водительскому месту. Было шесть утра, солнце еще не встало, но небо было
чистым и постепенно наливалось светом.
   - А денек-то будет ничего себе, - вслух сказал Илларион.
   Дойдя до передней дверцы,  он  остановился  и  вполголоса  выругался.
Дверца  была  грубо  взломана  -  судя  по  всему,  с  помощью   обычной
монтировки.
   - Это уже не смешно, - строго сказал он  в  пространство.  -  Сколько
можно, в самом деле?
   Он заглянул  в  салон,  чтобы  определить  нанесенный  автомобильными
ворами ущерб.  Как  ни  странно,  все  было  на  месте,  за  исключением
подаренного когда-то  Мещеряковым  шикарного  набора  отверток,  который
хранился в бардачке. Магнитола, старенький "кенвуд", мирно  покоилась  в
своем гнезде. Магнитолу не взяли потому, что у нее была съемная передняя
панель, без которой прибор разом терял половину своей стоимости.
   - Кстати, - сказал Илларион, вынул из кармана  пластмассовый  футляр,
похожий на футляр  для  очков,  извлек  из  него  миниатюрную  панель  и
установил на место.
   - Погибать, так с музыкой, - мрачно пошутил он.
   Вздохнув, он достал из багажника молоток и несколькими ударами  более
или менее выровнял смятый, покореженный металл. Теперь дверца худо-бедно
закрывалась, хотя  вид  у  нее,  конечно,  был  аховый.  Илларион  снова
вздохнул. Настроение было испорчено.
   - Черта с два, - сказал он, обращаясь к неизвестным любителям  шарить
по чужим машинам. - Плевать я на вас хотел. По распорядку у нас рыбалка.
Вот и будем рыбачить.
   По дороге он все же заехал к Репе, но ему никто не открыл -  Репа  не
то крепко спал, не то  еще  не  вернулся  из  своих  ночных  похождений.
Илларион пожал плечами: куда он денется? Рыбалка - значит рыбалка.
   И вообще, человек должен быть хозяином своего настроения.  Подумаешь,
дверца...
   Ведя "лендровер" прочь из города, он уже подпевал  своему  "кенвуду",
старательно не вспоминая ни об изуродованной дверце, ни  о  полковниках,
ни о вчерашнем разговоре со Старковым. Старков его не волновал: в  конце
концов, каждый волен выбирать образ  жизни  сам.  Во  всяком  случае,  о
спецназе писать он больше не станет, да и спецназу от  его  писанины  ни
жарко, ни холодно. Старковы приходят и  уходят,  а  спецназ  остается  -
хороший или плохой, но в различных формах он существовал во все времена,
так что начинать свою книгу господину Старкову надо было, пожалуй, не со
Второй мировой, а с той  поры,  когда  человек  обнаружил,  что  спорные
вопросы проще всего решаются с помощью каменного топора.
   Вот только как теперь смотреть в глаза соседке...
   Илларион постарался убедить себя, что его  поездка  на