отца сын пошел. Тот тоже, тихий, тихий, а  все  делает
по-своему. Вот же, - спохватилась Варвара, -  пыли  на  телевизоре  было
столько, что яркость до конца закрутили. Так и кинескоп сгорит".
   Присев на корточки, она отрегулировала телевизор и выключила его.
   Штурмин  стоял  на  перекрестке  неподалеку  от   мигающего   желтого
светофора, всматривался в проезжающие мимо машины. Он не  знал,  на  чем
сейчас подъедет Мещеряков - то ли на своей машине, то ли  на  служебной.
Как и каждый мужчина, он засматривался на красивых  женщин,  проходивших
мимо, даже сам. того не желая, сравнивал их с женой.
   "Да, вот та ничего... - подумал Штурмин, скользя взглядом по стройным
ногам молодой девушки. Но тут же спохватился, той было лет чуть  больше,
чем его дочери. - Вырядилась как проститутка! - со злостью подумал он  и
тут  же  переключил  внимание  на  полную  молодую  женщину  в  короткой
расстегнутой шубке. - Точно, права Варвара, - подумал он, - вот на таких
меня тянет. Хотя тянет - не то слово, ведь никогда  же  не  подойду,  не
заведу разговор. Это только так, в мыслях, могу изменить жене. На  самом
же деле, сколько лет живем, а никогда не изменял, хотя возможностей было
не счесть", - мечтательно подумал Лев Штурмин и самодовольно  улыбнулся,
словно бы это являлось его большим достоинством, самым главным  из  всех
положительных качеств.
   Он радовался, что спокойно способен стоять неподалеку от перекрестка,
и соблазны в виде красивых женщин могут проплывать мимо  него,  а  он  и
шагу не сделает  навстречу.  Пусть  даже  ему  улыбаются,  пусть  строят
глазки, а он как часовой у полкового знамени - ни разговоров, ни лишнего
движения.
   Он даже не заметил, как возле него притормозила машина,  и  в  окошко
высунулся Андрей Мещеряков:
   - Чего стоишь, как столб? Баб красивых разглядываешь?
   - Тебя жду, дышу воздухом, - неторопливо Штурмин повернулся и  кивнул
Мещерякову.
   - Садись быстрей, тут стоять нельзя.
   - Это тебе нельзя, а мне без машины можно.
   Мещеряков приехал на служебной "Волге".
   - Чего не на своей  приехал?  -  осведомился  Штурмин,  забираясь  на
заднее сиденье.
   - Ты же знаешь, когда за рулем, ни грамма не беру.  Святой  закон,  я
его блюду, как ты свою верность, - Мещеряков, перегнувшись через  спинку
сиденья, крепко пожал руку Штурмину.
   - А ты позвонил Иллариону? - спросил Штурмин.
   - Я  наверняка  знаю,  что  он  дома.  Пусть  это  станет  сюрпризом.
Как-никак и Забродов приложил руку к твоему новому назначению.
   - Я еще окончательного согласия не давал.
   - Дашь, куда ты денешься. Ты как волк, обложенный красными  флажками,
выбирай из двух одно:  или  Варвару  на  тебя  напущу,  или  улетаешь  в
командировку. А там не сладко.
   - Я бы предпочел командировку. Но из нее возвращаться надо,  а  тогда
жена достанет, хуже командования - печенку выгрызет.
   - Да, она у тебя хуже душмана.
   - Но не хуже тебя, Андрей. По достаче вы с ней примерно равны.
   - Спасибо за комплимент. Хотел бы я быть таким, как твоя Варвара. Моя
жена твою всегда в пример ставит, мол, вот как надо мужа держать - шаг в
сторону - выстрел без предупреждения и наповал.
   - Да уж... - хмыкнул Штурмин, с улыбкой вспоминая свою жену.
   Он приспустил стекло и закурил.
   - Не курил бы ты в машине, к тому же  дрянные  дешевые  сигареты,  а?
Если хочешь, выброси эту, я тебе свою дам, хорошую.
   - Хорошие - это те, к которым привык, - философски заметил Штурмин.
   - Так что, сильно Варя на тебя наехала?
   - Как танк, - признался Штурмин. - Да что  на  меня...  -  он  махнул
рукой с зажженной сигаретой и пепел упал на ковер.
   - Эй, машину сожжешь! - одернул его Мещеряков.
   - Не сгорит твоя машина...  Она  у  нас  как  разойдется,  -  Штурмин
говорил так, словно бы отпускал комплименты жене, -  всю  семью  на  уши
поставит. И дочка, и сын, и я - все ее боимся. А спроси, из-за чего, так
черт его знает! Маленькая, худенькая, голос тихий, но как начнет атаку -
хуже атомной войны.
   Мы прямо к стенам прижимаемся.
   - Что, в укрытие сразу?
   - Какие укрытия, от нее  нигде  не  спрячешься,  она  как  нейтронная
бомба! Вот сижу сейчас рядом с тобой в машине, вроде от дома  далеко,  а
впечатление такое, будто она мне в затылок смотрит и тихо так шепчет:
   "Лева, смотри у меня, доиграешься!".
   - То-то ты так мало пьешь. Возьмешь стакан, поднимешь и назад на стол
поставишь.
   - Да уж, привычка. А вообще-то, я к алкоголю равнодушен.
   - Ты и к женщинам равнодушен. Единственное, что  тебе  нравится,  так
это пострелять, тут уж ты самозабвенно действуешь, - Мещеряков посмотрел
на водителя. - Ты туда не заезжай,  машину  побьешь.  Я  на  своей  фару
рассадил, потом бумаги пиши, отчитывайся.
   - Получится, - уверенно сказал шофер.
   - Нет, не получится. Остановишься перед аркой и в арку не едь. Я тебя
потом вызову.
   - Хорошо, - кивнул водитель. - А сколько вы будете отсутствовать?
   - Часа три. Словом, позвоню, свяжусь с тобой.
   - Понял, - сказал водитель, притормаживая возле арки.
   - Ну, Лева, пошли.
   Мужчины прошли сквозь длинную узкую арку, и Мещеряков, указав  рукой,
самодовольно хмыкнул:
   - Вон стоит его "лэндровер". На такой обшарпанной  машине  ездит,  но
сносу ей нет. Что он с ней делает, никак понять не могу! Сколько  просил
секрет долгоживучести открыть...
   - Что, не рассказывает? - пробурчал Штурмин.
   - Не рассказывает.
   Ни Штурмин, ни Мещеряков, занятые друг другом, не  обратили  внимание
на машину, стоявшую на противоположной стороне. В салоне за рулем  сидел
бородатый мужчина с длинным шарфом на шее и в кепке, козырек которой был
опущен прямо на глаза. На руле лежала развернутая газета. Мужчина  читал
криминальные новости, одну и ту же заметку - уже  раз  двадцать.  В  ней
рассказывалось о страшном маньяке, который душит крепких  мужчин,  а  на
затылках вырезает кресты.
   Временами мужчина ухмылялся, бросал короткие  взгляды  на  прозрачный
люк, сквозь стекло которого он  наблюдал  верхние  этажи  старого  дома,
построенного в стиле модерн. Он уже несколько раз видел, как за  стеклом
появлялся и исчезал силуэт женщины с бокалом в руке. Иногда  за  стеклом
появлялся и мужчина.
   Следивший за верхними этажами тоже не заметил появление Мещерякова  и
Штурмина, ведь машина в арку не заезжала. А мало ли кто может  выйти  на
улице, место людное.
   Штурмин и Мещеряков поднялись на верхнюю площадку.
   - Он, говорят, ремонт сделал, но я этого ремонта не видел.
   В руках у Мещерякова был пакет, в пакете позвякивали друг о друга две
бутылки хорошего коньяка.
   - Ты будешь звонить? - спросил Штурмин.
   - Как звонить, если у него  звонка  нет,  -  оглядывая  металлическую
дверную коробку, пробурчал Мещеряков. - Давай, по телефону  позвоним,  -
он вытащил из кармана пальто трубку мобильного телефона.
   - Э, погоди, не надо. Давай, вежливо постучим в дверь.
   Но Мещеряков уже успел набрать хорошо знакомый  номер,  и  за  дверью
послышалось чуть различимое чириканье  мобильного  телефона.  А  Штурмин
постучал по дверной ручке, собачка замка защелкала. С телефонной трубкой
в руке Забродов двинулся к двери, на ходу сообщая невидимому абоненту:
   - Погодите, я сейчас открою.
   - Открой, - Забродов услышал голос Мещерякова,  который  доносился  и
из-за двери, и из трубки.
   - Сволочь, первый раз разыграл по-человечески, а то вечно шутит,  как
школьник младших классов.
   Он приоткрыл дверь, придерживая ее ногой.
   - Лева, штурмуй! - услышал Забродов голос полковника.
   Штурмин навалился на дверь, но та осталась  стоять  мертво,  будто  в
паркет был вбит толстый лом.
   - Незваный гость хуже татарина, - в узкую щель  сообщил  Забродов.  -
Кстати, Андрей, телефон выключи, чего аккумулятор садишь.
   - Так впустишь нас или нет? Мы к тебе по делу.
   - Слышу я ваше дело. В пакете звенит. Заходите.
   Дверь открылась, мужчины пожали друг другу руки.
   И тут же на лице Мещерякова появилось кислое выражение:  из  гостиной
выглянула Болотова с бокалом в руке:
   - Здравствуйте, Наталья.
   - Здравствуйте, Андрей, здравствуйте. Лев.
   - Здравствуйте, Наталья. Наверное, мы не кстати.
   - Да уж, не кстати,  -  признался  Забродов.  -  Но  раз  пришли,  то
входите.
   Мужчины переминались с ноги на ногу, еще не успев принять решение.
   - Мы тут рядом проходили, вообще-то, не  рассчитывали...  Но  думали,
если ты дома, то будешь рад  нашему  визиту,  -  говоря  это.  Мещеряков
поглядывал  на  Наталью,  ожидая  увидеть   либо   положительную,   либо
отрицательную реакцию на лице женщины.
   Но та лишь вежливо улыбалась. По обстановке Мещеряков не мог  понять,
провела ли Наталья здесь ночь, или пришла совсем недавно.
   Он тут же подумал:
   "Блин, надо было положить руку  на  капот  "лэндровера".  Если  капот
теплый, значит, приехали недавно, а если холодный, как труп, значит, всю
ночь тусовались здесь.
   - Кстати, мне пора уходить.
   - Как это  уходить?  -  услышав  такое  от  Болотовой,  забеспокоился
Мещеряков, хотя в душе желал, чтобы Наталья ушла. Но потом, он  понимал,
Забродов съест его живьем за то, что испортил ему времяпрепровождение.
   - Значит, так, - сказал Забродов,  -  или  все  вместе  перекочуем  в
другое место, или все остаемся.
   - Перейдем  на  нейтральную  территорию,  -  предложил  Лев  Штурмин,
понимая, что это лучший выход.
   - Что ж, пойдем, - согласился Забродов. - Ты как, Наталья?
   - Я не против.
   - Времени у тебя немного есть? - в голосе Забродова звучала просьба.
   - Да, конечно, - кивнула Наталья.
   - Тогда идем.
   - А зачем я  это  тащил?  -  Мещеряков  встряхнул  пакет,  в  котором
звякнули бутылки.
   Забродов принял пакет, вытащил одну бутылку, осмотрел, затем вторую.
   -  Хороший  коньяк.  Ты,  Андрюша,  уже  и   в   спиртном   начинаешь
разбираться, успехи делаешь. Кстати, ты не забыл, что проспорил мне  две
бутылки хорошего спиртного. Я беру коньяком. Не таскать же их  с  собой?
Не будем же мы пить в ресторане свой коньяк, разливая его по рюмкам  под
столом?
   - Нет, не будем, - с досадой поморщился Мещеряков, - но учти,  -  тут
же нашелся он, - я к тебе приду в гости, и этот коньяк мы выпьем вместе.
И Лева придет. Придешь, Лева?
   - Если Илларион позовет, то почему бы не прийти?
   - По-моему, про меня забыли, - напомнила Наталья.
   - Нет, что ты, что ты! Ты - само собой разумеющееся.
   Илларион помог надеть Наталье пальто, причем обслужил ее так изящно и
быстро, что никто из мужчин даже не успел прикоснуться к одежде.
   - Профессионально, как швейцар, -  улыбнулся  Мещеряков.  -  Ты  так,
Штурмин, не умеешь. Пока ты будешь думать, женщина успеет сама одеться.
   - Главное участвовать, - пошутила Наталья, - не в процессе  одевания,
а в процессе раздевания, - произнеся  это,  она  немного  покраснела,  в
конце концов, она не настолько  хорошо  была  знакома  с  Мещеряковым  и
Штурминым, чтобы отпускать такие шутки, но присутствие Забродова  всегда
действовало на нее расслабляюще.
   - Ну, что, господа, идем?
   - Погоди, я же не посмотрел ремонт.
   - Дальше нельзя, - расставил руки Забродов.
   - Почему нельзя?
   - Потому что нельзя.
   Все четверо двинулись вниз. Уже на  лестнице  Илларион  заметил,  что
Мещеряков осматривает ступеньки.
   - Что ищешь? Что потерял?
   - Мне уже позвонили.
   - Кто позвонил?
   - Наши коллеги, так сказать, братья  меньшие.  Говорят,  ты  тут  дел
наворотил.
   - Каких дел? - прикидываясь простаком, буркнул Забродов.
   Ему не хотелось, чтобы Наталья слышала о его вчерашнем приключении  и
о драке.
   - И что они хотели?
   - Уточняли, откуда ты такой шустрый взялся, четверых лбов заломал и у
всех увечья. Одному челюсть вывернул, другого чуть без глаз не  оставил,
третьему горло повредил, а четвертому руку сломал.
   - Ладно, Андрей, не шуми, не пугай женщину. Это у нас такие шутки.
   - Так вот синяки откуда! - Наталья посмотрела на Забродова.
   Наконец  ей  стало  ясно  происхождение  ссадин  и  синяков  на  теле
Иллариона. Этим она себя и продала,  Мещеряков  догадался,  что  Наталья
ночевала у Забродова. Лицо-то Иллариона оставалось чистым.
   - Так куда пойдем?
   - Здесь недалеко, через  полквартала,  есть  приличное  кафе,  там  и
посидим.
   Мужчина в машине отложил газету и пригнулся  к  рулю,  словно  что-то
искал в ящике. Трое мужчин и женщина, весело переговариваясь,  двигались
по улице. Когда они уже  были  метрах  в  сорока,  двигатель  автомобиля
заработал, и машина двинулась вперед. Но ехала она медленно, словно бы в
моторе были какие-то неполадки. Проехала немного и стала.
   - Ну,  вот  и  наше  кафе,  -  произнес  Илларион,  останавливаясь  у
стеклянной двери. - Я здесь иногда обедаю, поэтому отношение ко мне  тут
дружеское, - он пропустил вперед Наталью,  затем  вошел  сам.  -  Добрый
день, Борис, - обратился он к официанту.
   - Добрый, добрый, - сказал тот и улыбнулся. - А вы сегодня не один.
   - Да, не один.
   - Тогда предлагаю вам самый лучший столик у окна, в углу. Там тепло и
уютно.
   - Спасибо.
   Илларион помог Наталье раздеться, опять же сделал это очень быстро  и
элегантно, даже швейцар не успел помочь. Затем они все четверо прошли  в
угол  небольшого,  но  очень  уютного  зала.  Столы   устилали   льняные
темно-синие скатерти, стояли салфетки, продетые в блестящие колечки,  на
каждом столике - цветы. Когда все уселись, появился все тот же  официант
и подал меню - одно Иллариону, другое Наталье.
   Илларион, даже не читая, передал меню Мещерякову.
   - Что у них есть, завсегдатай злачных мест? - спросил полковник.
   - У них есть почти все.
   - А коньяк хороший?
   - Коньяк у них не очень, - честно признался Илларион, -  а  вот  вина
хорошие. И водка у них всегда хорошая.
   - Что значит всегда хорошая? - улыбнулся Штурмин.
   - Всегда хорошая.
   - Понятно, - не стал уточнять майор Штурмин, не  очень  искушенный  в
сортах спиртного. - Так, может, Илларион, ты сам закажешь?
   - Погоди, пусть Наталья выберет то, что ей по Душе.
   Болотова посмотрела на мужчин:
   - Знаете, я буду пить то, что и вы, если это вино.
   Крепче двадцати градусов - не для меня.
   - Кстати, у них очень хороший кофе, - сказал Илларион.
   Такие тонкости для Штурмина были удивительны.
   Для него водка всегда была водкой, кофе всегда кофе.
   Он не привык к всевозможным изыскам, и уже  в  который  раз  удивился
Забродову.  Когда  надо,  Забродов  мог  быть  неприхотливым,  мог  пить
неразбавленный авиационный спирт, лакать воду из следа конского  копыта,
мог утолить голод змеями, ящерицами, жуками, жабами - в общем,  Забродов
был абсолютно не брезглив и это качество прививал своим воспитанникам. И
в то же время он знал толк в винах, во всевозможных экзотических блюдах,
мог легко отличить одну национальную  кухню  от  другой,  знал  названия
фруктов,  овощей,  сортов  кофе,  причем  настолько  мудреные,  что  для
Штурмина  они  звучали,  как  термины  из  высшей  математики   или   из
искусствоведения. Слова были звучные, красивые, но абсолютно непонятные.
   Мещеряков в этом  отношении  ушел  недалеко  от  Штурмина,  хотя  ему
довольно часто приходилось бывать на всевозможных светских  мероприятиях
и, в какой руке держать вилку, а в какой нож, он знал четко.
   Но в отличие от Забродова, щипцами для раздавливания панциря омара он
не умел пользоваться, они ему напоминали  стоматологический  инструмент.
Забродов же пользовался всеми этими штучками так  легко,  словно  бы  ел
омаров каждый день, причем с раннего детства.
   Иногда Забродов как бы между прочим объяснял  Мещерякову,  из  какого
фарфора или стекла изготовлена  та  или  иная  чашка,  на  каком  заводе
сделана тарелочка. И самое странное,  когда  Мещеряков  пытался  уличить
друга в ошибке и заглядывал на донышко  тарелки,  то  видел  там  клеймо
фирмы, которую только что называл  Забродов.  А  о  книгах  Мещеряков  с
Забродовым даже и говорить не решался. Здесь Илларион мог  дать  фору  в
сто очков любому из полковников или генералов ГРУ.
   Хоботов, поняв, что компания мужчин вместе с Болотовой, за которой он
следил со  вчерашнего  вечера,  надолго  устроилась  в  маленьком  кафе,
объехал квартал и остановил машину на противоположной  стороне  улицы  -
так, чтобы хорошо видеть дверь и заметить, когда  вся  компания  покинет
ресторан. Он бы и сам толком не мог объяснить, почему  вчера  отправился
за ней следом, прячась, скрываясь. Проследил ее до самого дома на  Малой
Грузинской и просидел всю ночь в машине, дожидаясь ее появления,  тая  в
душе злость, словно Болотова была виновна в том, что работа не  клеится.
Сейчас его больше всего злило то, что Болотова соврала. Он-то услышал от
нее, что Наталья всецело занята статьей об его работе,  спешит  окончить
ее, а сама, оказывается, не  за  компьютером  сидит,  а  развлекается  с
каким-то мужчиной, явно не принадлежавшем к кругу людей искусства.
   Хоботов был человеком импульса.  Занявшись  чем-то,  он  уже  не  мог
думать ни о чем другом, это уже превращалось в манию.
   "Сволочь! Я бы уже мог работать, а она выбила  меня  из  колеи.  Сука
похотливая! Работать мне уже совсем не хочется, - Хоботов  посмотрел  на
свои руки, которые подрагивали. - Мне хочется кого-нибудь убить.
   И лучше всего его", - Хоботов посмотрел на силуэт Забродова, которого
видел сквозь полупрозрачную штору, прикрывавшую кристально чистое окно.
   Хоботов облизнулся. Взгляд его скользнул в сторону, он увидел широкие
плечи Штурмина, крепкий, коротко стриженый затылок,  прижатые  к  голове
уши.
   Наталья  как  раз  подавала  Штурмину  меню.  Тот  был  неповоротлив,
протягивая руку, задел вазу с цветами и если бы  Забродов  не  подхватил
ее, вода разлилась бы  по  темно-синей  скатерти.  Хоботов  наблюдал  за
происходящим в кафе, словно бы смотрел театр теней. Свет  от  настольной
лампы отбрасывал причудливые тени на шторы, Забродов и Штурмин  казались
огромными,  а   вот   Наталья   -   совсем   маленькой,   хрупкой,   как
девчонка-подросток.
   Мужчины заказали себе водку, Наталье - легкое  вино.  Теперь  Хоботов
видел на занавесках тени бутылки и графина, словно бы рядом  стояли  две
башни - одна тонкая, вытянутая, готическая, вторая же похожая на русскую
колокольню, увенчанную пробкой-луковицей.
   "Бутылка с вином похожа на одну из башен собора Гауди в Барселоне", -
подумал Хоботов и со сладострастием в очередной раз перечитал заметку  о
маньяке в газете.
   Эта заметка была не первой. Еще несколько газет лежали в  ящичке  под
приборной  панелью.  Хоботов  с  ними  не  расставался  и,  приезжая   в
мастерскую, забирал из машины, клал на журнальный столик. Иногда он даже
прерывал работу, бросался к газетам, вчитывался, черпал в этих  заметках
вдохновение и вновь бежал к станку, его руки давили, давили глину, а она
вылезала, просачивалась между пальцами как живая плоть.
   Сейчас же давить ему было нечего,  и  он  изо  всех  сил  вцепился  в
баранку. Ему казалось, захоти сейчас, и согнет баранку, превратит  ее  в
эллипс, а если пожелает, вырвет с корнем и всю рулевую колонку.
   Присутствие  за  столом  женщины,  причем   умной,   действовало   на
Мещерякова и Штурмина как лед на больную голову: вроде бы легче, но  шею
не повернешь.
   Третья рюмка сделала свое дело. Глаза мужчин  заблестели,  посыпались
комплименты, разговор за столом оживился. Штурмин уже и забыл, по какому
поводу происходит встреча и почему он сейчас сидит в ресторане, а  не  у
себя дома на кухне с любимой Варварой.
   Когда же подали салат из жареного картофеля, он вспомнил  о  жене  и,
ковырнув вилкой, сказал, обращаясь к Мещерякову:
   - Вот ты, Андрей, надо мной подтруниваешь, что я, мол, жену  во  всем
слушаю. Но поверь, моя жена делает этот  салат  раз  в  десять  вкуснее,
пальчики оближешь. Я один могу легко съесть большую тарелку.
   - И ты хочешь сказать, что ради картофельного салата можно  позволить
жене измы