на тротуар и, дождавшись, пока старый "москвич" скроется
за углом, придирчиво оглядел костюм - не  испачкался  ли  ненароком.  Костюм
оказался в полном порядке, и полковник, закурив очередную сигарету, двинулся
по улице. Пройдя полтора квартала, он  незаметно  огляделся  по  сторонам  и
нырнул в подворотню - ту самую, из которой вышел сегодня под утро.
   Во дворе сушилось белье и визжали дети, не то уже вернувшиеся  из  школы,
не то еще не успевшие туда уйти.  Днем  этот  старый  двор-колодец  выглядел
совсем иначе, чем ночью, и полковник испытал странное  чувство:  он  сам,  с
тяжелыми от бессонницы веками, своим заграничным костюмом и мрачными мыслями
никак не вписывался в этот уютный зеленый дворик со  скамейками,  бельем  на
веревках, старушками с  вязаньем  и  бегающей  повсюду  детворой.  Мещеряков
ощутил себя пришельцем из другого мира, - мира, где никто никому  не  верит,
где строятся чудовищные замыслы и контрзамыслы и где радуются только  тогда,
когда кто-нибудь умирает насильственной смертью. Это был сумрачный, недобрый
мир, иначе зачем его обитателям понадобилось бы изобретать конспирацию?
   У подъезда пузатый старик в перепачканной машинным маслом сетчатой  майке
копался в двигателе горбатого "москвича". Вид у  него  был  сосредоточенный,
как у хирурга, проводящего операцию на сердце, руки лоснились от масла, а на
загорелом лбу чернели оставленные грязными  пальцами  полосы.  Старик  глухо
лязгал железом и вполголоса ругался на чем свет стоит. На траве  возле  него
лежала невообразимо грязная головка блока цилиндров,  и  Мещеряков,  проходя
мимо, сочувственно поморщился.
   За "москвичом", забравшись двумя колесами на газон, стояли чьи-то  ржавые
"Жигули". Машина показалась  полковнику  знакомой,  но  он  так  и  не  смог
вспомнить, где ее  видел.  В  конце  концов  он  махнул  рукой:  все  старые
автомобили чем-то  похожи  друг  на  друга.  В  Москве  их  просто  уйма,  и
немудрено, что ему мерещится черт знает что...
   Бросив дымящийся окурок на асфальт, Мещеряков толкнул облупившуюся  дверь
и вошел в подъезд. В узком, провонявшем  кошками  тамбуре  он  задержался  и
посмотрел назад  через  мутное  треснувшее  стекло,  вставленное  в  верхнюю
половину двери. "Конспирация, батенька", - с отвращением подумал он и  вынул
из кармана плоский латунный ключ, который отпирал дверь подвала.
   Вставив ключ в прорезь замка, полковник с  легким  удивлением  обнаружил,
что дверь не заперта. Впрочем, волноваться не  стоило;  помимо  бомбоубежища
внизу  располагались  кладовки,  где  жильцы  дома,  как  водится,   хранили
разнообразный хлам, для которого не нашлось места в  их  квартирах.  Видимо,
кто-то из них был сейчас в подвале, и задача полковника состояла лишь в том,
чтобы не столкнуться с этим  хозяйственным  аборигеном  на  узкой  лестнице.
Подобная  встреча  вызвала  бы  у  последнего  массу  ненужных  вопросов   и
подозрений, поскольку полковник Мещеряков в своем  строгом  деловом  костюме
слишком мало напоминал сантехника или электрика.
   Он осторожно открыл дверь и прислушался.  Внизу  было  тихо  и  почему-то
темно. Полковник ожидал увидеть полоску света,  пробивавшуюся  из  коридора,
который вел  к  кладовкам,  но  света  не  было.  Мещеряков  пожал  плечами:
подумаешь, событие! Кто-то просто забыл запереть дверь подвала, вот и все. И
нечего  разводить  детективщину  на  пустом  месте.  Нормальные   люди,   не
обремененные   знанием    государственных    секретов    и    необходимостью
контролировать каждый свой шаг, сплошь и рядом о чем-нибудь забывают, и  мир
от этого даже не думает рушиться. Нет никого внизу, и слава Богу.
   Полковник беззвучно притворил за собой дверь, повернул  барашек  замка  и
вынул из внутреннего кармана пиджака  цилиндрический  фонарик.  Бледный  луч
скользнул по стенам и уперся в выщербленные ступеньки.  На  ступеньках  было
полно самого разнообразного мусора, и в этом мусоре  Мещеряков  насчитал  не
менее десятка окурков сигарет с  необычным  темно-шоколадным  фильтром.  Это
была "Новость" -  марка  сигарет,  которую  Арбуз  по  неизвестным  причинам
предпочитал всем остальным сортам курева. Некоторые окурки выглядели  совсем
свежими, другие уже успели посереть от пыли: Арбуз разбрасывал  их  здесь  в
течение нескольких месяцев,  выдавая  тем  самым  свое  присутствие  вопреки
полученным от Мещерякова инструкциям. "Конспирация, блин", - сердито подумал
Мещеряков и стал спускаться вниз вслед  за  пляшущим  пятном  электрического
света, стараясь держаться подальше  от  стен  из  опасения  выпачкать  мелом
пиджак.
   На лестнице воняло застоявшимся табачным дымом, и  с  каждым  шагом  этот
запах становился все плотнее и гуще. Мещеряков повел  лучом  фонарика,  пока
тот  не  уперся  в  массивную  стальную  дверь  бомбоубежища.   Дверь   была
приоткрыта, между нею и стальным косяком чернела узкая щель, толстые  рычаги
запоров бессильно повисли. Чертов разгильдяй, подумал полковник, имея в виду
Арбуза.  Нашел  время  проветривать!  Хоть  бы  верхнюю   дверь   потрудился
запереть...
   Он спустился еще на две ступеньки и снова остановился, сообразив,  что  в
бомбоубежище темно. Получалось,  что  Арбуз  сидит  в  кромешной  темноте  с
открытой дверью, чего за ним, в общем-то,  не  водилось.  Впрочем,  кто  его
знает? Лишившись своего компьютера.  Арбуз  превратился  в  калеку,  и  поди
угадай, что могло прийти ему в голову с горя. Может, он  вообще  напился  до
бесчувствия и сейчас дрыхнет в  своем  кресле,  уронив  лохматую  голову  на
мертвые клавиши... Ведь компьютер был неотъемлемой частью его  организма,  и
то, что произошло сегодня ночью,  напоминало  грубую  ампутацию.  Мещерякову
трудно было понять чувства Арбуза до конца, но сейчас он испытал острый укол
сочувствия и даже, черт подери, вины перед этим косматым  хакером,  временно
утратившим смысл своего существования.
   Впрочем, имелся  и  другой  вариант,  который  полковник  Мещеряков,  как
человек военный, сбрасывать со счетов просто не имел права. Это  был  крайне
неприятный вариант,  особенно  если  учесть,  что  Мещеряков  совершенно  не
представлял себе, в чем конкретно он может заключаться; тем не менее генерал
Федотов наверняка имел в виду  что-то  определенное,  когда  просил  его  на
всякий случай постоянно иметь при себе оружие. Возможно,  генерал  предвидел
что-нибудь как раз в этом роде, но не счел  нужным  посвящать  Мещерякова  в
подробности. Эта неопределенность вызвала у полковника новый приступ глухого
раздражения. Переложив фонарик в левую руку, он  с  большой  неохотой  залез
правой за  лацкан  пиджака  и  вынул  из  наплечной  кобуры  свою  трофейную
"беретту", чувствуя себя при этом до невозможности глупо. Несмотря  на  свой
богатый опыт, а возможно, именно  благодаря  ему,  полковник  никак  не  мог
представить, что здесь,  в  центре  Москвы,  может  возникнуть  ситуация,  в
которой ему придется воспользоваться оружием.
   Он снова посмотрел  на  приоткрытую  дверь  и  нахмурился.  Все-таки  это
выглядело очень странно. Каким бы разгильдяем ни был Арбуз,  ко  всему,  что
касалось работы, он относился с большой серьезностью.  Он  привык  тщательно
заметать  следы  задолго  до   того,   как   на   него   вышли   специалисты
Вычислительного центра ГРУ, и просто не мог допустить  такой  небрежности  в
обращении с аппаратурой, пускай даже выведенной из строя.
   За спиной у полковника гулко бухнула дверь подъезда, задребезжало  стекло
и простучали чьи-то торопливые шаги. Мещеряков вздрогнул  от  неожиданности,
луч фонарика зигзагом метнулся по неровной стене. "Черт бы вас всех побрал",
- с неловкостью пробормотал  он  и  решительно  преодолел  последние  четыре
ступеньки лестницы.
   Для того чтобы открыть дверь, ему пришлось взять фонарик в зубы.  Толстая
стальная плита тихо повернулась на петлях, издав привычный  глухой  скрежет.
Запах табачного дыма усилился, и теперь полковнику показалось, что в подвале
пахнет еще чем-то. Запах был как будто очень знакомый,  но  слишком  слабый,
ускользающий - не запах, собственно, а лишь намек на него. "Тень  запаха,  -
подумал он с кривой  улыбкой,  -  след  звука  и  отпечаток  света...  Нужно
выспаться как следует, а то мерещится черт знает что. Сейчас  устрою  Арбузу
головомойку, заберу отчет, отвезу Федотову  и  завалюсь  в  койку  минут  на
шестьсот. И никаких фантазий, никаких политических детективов  и  банковских
счетов. Провались они в тартарары, эти  фантазии,  из-за  которых  солидному
человеку не дают выспаться."
   Продолжая  держать  фонарик  в  зубах,  полковник   повернулся,   нащупал
выключатель на стене и повернул его по часовой стрелке, заранее щуря глаза в
ожидании яркого света. Раздался  привычный  щелчок,  но  свет  почему-то  не
загорелся. Это  было  чертовски  неприятно  и,  более  того,  подозрительно.
Полковник взял фонарик в руку и немного постоял, чутко вслушиваясь в тишину.
   Он стоял в тесном пустом  тамбуре  между  двумя  бронированными  дверями.
Внутренняя дверь бомбоубежища тоже была приоткрыта,  и  привычный  вид  этой
двери сегодня почему-то вызывал у него острое желание  повернуться  и  уйти.
Желание  это  было  совершенно  нерациональным  и   больше   приличествовало
напуганному ребенку, чем видавшему виды полковнику  спецназа.  Осознав  это,
Мещеряков решительно шагнул вперед и сердито потянул на себя тяжелую дверь.
   Бледный луч фонарика обежал тесную комнатушку по периметру, выхватывая из
темноты знакомые очертания  приборов  и  мебели.  Полковник  тихо  выругался
сквозь зубы: оставшись один, Арбуз не терял времени даром. Видимо, с хакером
случилось что-то вроде кратковременного приступа  буйства:  все,  что  можно
было перевернуть и разбить, было разбито и перевернуто, под ногами  хрустели
осколки стекла и какие-то  микросхемы.  Переступив  через  высокий  железный
порог, Мещеряков первым делом споткнулся о расколотый  корпус  монитора.  На
столе, где до недавнего времени стоял этот  монитор,  он  заметил  раскрытый
ноутбук. Ноутбук был старенький, с давно вышедшими из строя  аккумуляторами.
Арбуз много раз грозился выкинуть эту рухлядь, но руки у него до этого так и
не дошли, что, учитывая теперешние обстоятельства, оказалось весьма кстати.
   Арбуз сидел  на  своем  вращающемся  стуле,  уронив  лохматую  голову  на
клавиатуру ноутбука и свесив вдоль тела длинные, как у гамадрила, руки.  Это
была та самая поза, которую полковник представлял себе еще на лестнице, и  у
него немного отлегло от сердца. В принципе, картина была ясна: отведя душу и
переломав к чертям вышедшую из строя аппаратуру, Арбуз немного успокоился  и
сел писать отчет. Естественно, делал он это не от руки: Мещеряков  почти  не
сомневался, что хакер давно  разучился  писать  без  помощи  компьютера.  Он
подключил ноутбук со сдохшими аккумуляторами к сети и принялся за работу,  и
тут погас свет. Естественно, строго засекреченный Арбуз  не  мог  рисковать,
вызывая  электрика  из  домоуправления,  так  что  ему   оставалось   только
дожидаться, когда свет загорится сам собой. Поэтому он открыл  дверь,  чтобы
немного проветрить помещение, и стал терпеливо  ждать.  Ждал-ждал,  а  потом
взял да и заснул - с кем не бывает?
   Мещеряков с сомнением почесал щеку  стволом  пистолета  и  приблизился  к
столу, хрустя разбросанным по бетонному полу электронным мусором.
   - Подъем, Арбузище, - сказал он негромко.
   Арбуз  никак  не  отреагировал:  видимо,  он  спал  мертвым  сном.  Тогда
полковник похлопал его по плечу стволом пистолета, а когда и это не помогло,
хорошенько встряхнул. Хакер с неожиданной легкостью  начал  заваливаться  на
бок и вдруг с  глухим  шумом  рухнул  на  пол,  перевернув  стул.  Мещеряков
отскочил в сторону и посветил на Арбуза. Тот лежал на полу в  неестественной
позе, и его открытые глаза безжизненно поблескивали в свете фонаря, как  две
мутные стекляшки. Между ними что-то неприятно чернело, и полковнику не нужно
было нагибаться, чтобы понять, что это такое. Это было пулевое  отверстие  -
судя по некоторым признакам, выходное. Кто-то с близкого  расстояния  всадил
хакеру пулю в затылок, да так ловко, что она вышла точно между глаз,  пробив
экран ноутбука и забрызгав его кровью.
   Полковник тихонько присвистнул сквозь зубы. Сон с него как  рукой  сняло.
"Закройся, Арбуз", - вспомнил  он  собственные  слова.  Это  были,  пожалуй,
последние слова, которые Арбуз услышал в  своей  жизни.  Судя  по  положению
тела,  в  разговоры  с  ним  убийцы  не  вступали,  просто  подошли   сзади,
выстрелили, потом разнесли  вдребезги  все,  до  чего  могли  дотянуться,  и
спокойно ушли. Зачем они это сделали - отдельный  разговор,  но  явно  не  с
целью ограбления. Вряд ли безобидный Арбуз ухитрился так  насолить  кому-то,
что ему вышибли мозги прямо  в  его  секретной  лаборатории.  Ну  разве  что
параллельно с основной работой между делом залез в  чей-нибудь  компьютер  и
узнал что-нибудь, чего не должен был знать...
   Стоп, сказал себе полковник. К чему такие сложности?  К  чему  приплетать
сюда кого-то еще, к чему выдумывать какую-то  побочную  деятельность,  когда
все  складывается  так  логично?  Да,  Арбуз  действительно  залез  куда  не
следовало. Его засекли, вычислили и уничтожили - не его самого,  конечно,  а
его компьютер. Но он успел кое-что прочесть и запомнить, и те,  против  кого
он играл, не могли упустить такую  возможность.  И  если  они  действительно
хотели сохранить в тайне свои махинации, то  с  их  точки  зрения,  надежнее
всего было шлепнуть Арбуза раньше, чем он успел поделиться своими знаниями с
кем-то еще - со мной, например. Получается,  что  у  них  чертовски  длинные
руки, но ведь это было мне ясно с самого начала...
   Выводы лежали на поверхности, но ничего радостного  полковник  в  них  не
видел. По всему выходило, что он, полковник Мещеряков, здорово  просчитался,
недооценив противника, который оказался неожиданно крут и скор на  расправу.
Он-то думал, что его отделяют от противника тысячи километров,  а  противник
неожиданно оказался прямо у него за спиной, на расстоянии удара ножом...
   Мещеряков поежился,  ощутив  неприятный  озноб,  который  пробежал  вдоль
позвоночника. Ему вдруг стало казаться, что он не один в  этом  подвале.  Из
темных углов за ним следили  внимательные  недобрые  глаза,  уродливые  тени
угрожающе ползли по стенам, подбираясь к нему поближе и норовя  вцепиться  в
горло мертвой хваткой. Полковник скрипнул зубами, борясь с  острым  желанием
броситься вон из этой душной бетонной норы. До  него  вдруг  дошло,  что  за
запах почудился ему при входе в подвал: сквозь  застоявшуюся  табачную  вонь
настойчиво пробивался  кислый  душок  пороховой  гари.  Взяв  себя  в  руки,
Мещеряков поставил фонарик  на  стол  рефлектором  вверх.  Телефон  лежал  в
кармане пиджака, но он решил, что позвонить можно будет и  с  улицы.  Однако
было кое-что, чего он не мог отложить на потом. Перед смертью  Арбуз  что-то
писал, и, возможно, эта  информация  все  еще  хранилась  на  жестком  диске
расстрелянного ноутбука. Ноутбук нужно было забрать во что бы то  ни  стало.
Что-то подсказывало полковнику, что убийцы еще могут вернуться.
   Неловко орудуя левой рукой, он выдернул из розетки сетевой шнур и  закрыл
крышку ноутбука. Как ни старался Мещеряков, его пальцы то и дело попадали  в
холодную липкую кровь Арбуза. Крышка оказалась пробитой насквозь. Потерявшая
силу пуля неровной лепешкой поблескивала в штукатурке. Мещеряков хотел  было
выковырять ее, но потом решил, что это дело  специалистов.  Он  и  без  того
наследил здесь, как корова в валенках, прежде чем разобрался в зловещей сути
происходящего. Ему нужно было уйти как можно скорее и незаметнее,  не  забыв
перед уходом тщательно запереть за собой дверь бомбоубежища. Жильцам дома  и
так надолго хватит пищи для разговоров,  когда  сюда  понаедет  целая  толпа
людей в штатском и из подвала вынесут тело Арбуза...
   Он сунул ноутбук под мышку и, неловко  изогнувшись,  подхватил  со  стола
фонарик. Пистолет  по-прежнему  оттягивал  его  правую  руку,  и  полковник,
спохватившись, снял его с предохранителя. Он по-прежнему не  верил,  что  на
него могут напасть, но  события  приняли  такой  оборот,  что  никакие  меры
предосторожности не казались ему излишними. Нежданно-негаданно он оказался в
зоне ведения боевых действий, и игнорировать этот факт было очень опасно.
   Перед уходом он в последний раз посмотрел на  лежавшего  в  углу  Арбуза.
Бросать его вот так, на полу, даже не закрыв  ему  глаза,  вдруг  показалось
полковнику  недостойным  и  постыдным.  Конечно,  мертвому  все  равно,   но
все-таки...
   - Сантименты, - раздраженно  пробормотал  полковник,  но  все  же  вернул
ноутбук на стол и наклонился над убитым.
   В этот момент со стороны дверей послышался какой-то шорох. Это могла быть
крыса или какая-то другая живность, но нервы у Мещерякова были  натянуты  до
предела, и  он  резко  выпрямился,  одновременно  вскинув  на  уровень  глаз
пистолет и фонарик.  Ему  удалось  разглядеть  стоявшего  в  дверном  проеме
человека, и он едва не закричал от неожиданности. Незнакомец  был  одет  как
простой работяга, но вместо ящика с инструментами  в  руках  у  него  тускло
отсвечивал вороненой сталью короткоствольный автомат с тяжелым набалдашником
глушителя. Лицо его было наполовину закрыто каким-то громоздким  прибором  с
линзами, и Мещеряков понял, почему убийца двигался в кромешной  темноте,  не
производя никакого шума. Ствол автомата шевельнулся, нацеливаясь  Мещерякову
в лицо, и тогда он быстро,  почти  не  целясь,  выстрелил  в  незнакомца  из
пистолета и метнулся в сторону.
   Под ноги ему очень некстати подвернулся перевернутый стул Арбуза.  Падая,
Мещеряков выстрелил еще раз  и  услышал,  как  в  ответ  шепеляво  залопотал
оснащенный глушителем автомат. За  долю  секунды  до  того,  как  автоматная
очередь вспорола его модный пиджак, полковник понял еще одну вещь:  до  него
вдруг дошло,  почему  стоявшие  во  дворе  "Жигули"  показались  ему  такими
знакомыми. Это была та самая машина, с которой он едва не столкнулся, уезжая
нынешней ночью от Арбуза. В подвале была засада, и  он,  стреляный  воробей,
ничего не подозревая, шагнул прямо в нее...
   Пол с неожиданной силой  ударил  его  в  плечо.  От  толчка  лежавший  на
спусковом крючке палец непроизвольно напрягся, пистолет снова звонко бахнул.
Убийца охнул и присел, схватившись за простреленное бедро, а потом торопливо
бросился прочь, заметно прихрамывая и задевая за дверные косяки. В  коридоре
он бросил на пол автомат и прибор ночного видения, но  Мещерякову  это  было
уже  безразлично:  он  вытянулся  на  жестком  бетонном  полу  и,   перестав
сопротивляться, медленно погрузился в темноту.
 
*** 
 
   С одной стороны лестничной клетки стена была сплошь стеклянной, и  сквозь
нее был хорошо виден тронутый осенней желтизной парк. Денек выдался погожий,
и красные макушки кленов  горели  огнем  в  неярких  лучах  послеполуденного
солнца. Илариону всегда нравились красные клены,  но  сегодня  их  расцветка
неприятно напоминала свежую кровь - казалось, кто-то огромный долго  метался
по парку, умирая в страшных муках и густо окропляя  деревья  алыми  каплями.
Иларион глубоко вздохнул и невольно поморщился: в  воздухе  ощущался  слабый
запах каких-то лекарств. Такое уж это было место, что красота и покой  здесь
служили всего-навсего  ширмой,  за  которой  скрывались  страдания,  боль  и
смерть.
   Он спускался вниз по пологим ступеням, рассеянно  похлопывая  ладонью  по
перилам, и смотрел в парк. По асфальтированным дорожкам прогуливались люди в
синих пижамах с коричневыми отложными воротниками  и  такими  же  лацканами.
Некоторые были в халатах; кое-кто при ходьбе опирался на костыли, а  кого-то
возили в инвалидных креслах на колесах с блестящими никелированными спицами.
Время от времени  среди  зелени  мелькали  белые  халаты  сестер  и  зелены