как открытую книгу
с крупным  шрифтом  и  всегда  очень  чутко  реагировала  на  смену  его
настроений.  Совершенно   остервеневший   от   служебных   неприятностей
Мещеряков  однажды  сказал,  глядя  на  Иллариона  сквозь  полную  рюмку
осоловелым от недосыпания и алкоголя взглядом:
   - Ну что, одинокий волк, нашлась и на тебя управа?  Каждому  зверю  -
свой охотник, а? Молодец девка, настоящий специалист!
   Илларион нацелился было  намять  полковнику  бока,  но,  поразмыслив,
отказался от этой идеи. Вместо этого он познакомил его с Татьяной, и  на
следующий день Мещеряков пришел просить прощения. Теперь он  ударился  в
другую  крайность  и  не  терпящим   возражений   тоном   привыкшего   к
беспрекословному повиновению  старшего  офицера  объявил,  что  Забродов
будет последним идиотом, если упустит такую женщину.
   - Что значит - не упусти? - с легкой грустью спросил у него Забродов.
- Это, друг Андрюша, не рыбалка, и Татьяна - не карась какой-нибудь. "Не
упусти"... Знать бы, чем ее удержать.., и чем она меня  держит,  кстати.
Ты не знаешь?
   - Этого, брат, никто не знает, - грустнея, сказал Мещеряков. -  Я,  к
примеру, двадцать пять лет женат, а как не знал, что она во  мне  нашла,
так и до сих пор не знаю.
   Как бы то ни было, Илларион чувствовал себя  помолодевшим  на  добрых
двадцать лет и порой удивленно вздрагивал, увидев в зеркале  все  то  же
лицо с сеткой морщин в уголках глаз и  седыми  висками.  Он  даже  начал
побаиваться, что потихоньку выживает из ума, но на работе все было,  как
обычно: получив задачу, он отключался от всего на свете до тех пор, пока
она не оказывалась выполненной  и  очередной  бедолага,  вызволенный  из
смертельно опасной  передряги,  не  отправлялся  на  "скорой  помощи"  в
больницу или своим ходом в ближайшую забегаловку, где подавали  спиртное
- праздновать свое возвращение с того света. Там, на  работе,  думать  о
своих отношениях с Татьяной ему было некогда:  Москва  -  очень  большой
город, в котором все время что-нибудь происходит.
   - Эй, - позвала  Татьяна,  -  очнись!  Ты  что,  в  самом  деле  язык
откусил?
   - М-м-м-м, - промычал Илларион, показывая, что да, откусил.
   - Радость-то какая, - всплеснула руками Татьяна. - Теперь  ты  просто
идеальный мужчина, осталось только застеклить и взять в рамочку.
   - А еще лучше проложить  нафталином  и  повесить  в  шкаф,  -  сказал
Илларион. - Типично женский подход к проблеме взаимоотношений полов.
   - А что, существует такая  проблема?  -  удивленно  спросила  Татьяна
голосом наивной восьмиклассницы.
   - Еще бы! Ты что же, газетных статей не читаешь?
   - Каюсь, - Татьяна потупилась, - не  читаю.  Я  их  пишу.  Все  пишу,
пишу.., круглые сутки пишу,  а  почитать  некогда.  Даже  то,  что  сама
написала.
   - Вот тебе и проблема, - наставительно сказал Илларион. - Женщина  не
хочет читать прессу, а мужчина категорически против того, чтобы смотреть
бразильский   сериал.   В   результате   скандал   с   рукоприкладством,
оскорбленный  в  своих  лучших  чувствах  супруг  грозится  спрыгнуть  с
балкона, перелезает через перила, оступается и повисает  на  этих  самых
перилах, вопя благим матом.
   - Какие глупости ты сочиняешь, - сказала Татьяна. - Такого даже  наши
артисты из отдела криминальной хроники  наутро  после  празднования  Дня
печати не сочинят.
   - А это потому, что жизнь - лучший сочинитель, - сказал  Илларион.  -
Не веришь мне, позвони Игорю.  Он  лично  такого  скалолаза  обратно  на
балкон втаскивал. Причем, заметь, супруга этого типа спьяну заперлась  и
в дом нас так и не впустила.  Пришлось  твоему  брату  опять  по  стенке
карабкаться.
   - Слушай, это кошмар, - сказала Татьяна. - Что  же  это  делается  на
свете?
   - Да уж, - Илларион  криво  усмехнулся.  -  А  ты  говоришь,  половая
проблема.
   - Это ты говоришь, - возмутилась Татьяна. - А я об этом  говорить  не
могу, поскольку для меня в данный момент такой проблемы не существует.
   - Вот как? - удивился Забродов. - Как же тебе удалось ее решить?
   - Сейчас покажу, - с угрозой пообещала Татьяна.
   - А обед? - взмолился Илларион. - Обед-то как же?
   -  Путь  к  сердцу  мужчины  лежит  через  желудок,  -   со   вздохом
констатировала Татьяна. - Ладно, не буду я тебе ничего показывать.  Ешь,
объедайся.
   Илларион с сомнением осмотрел стол и пожал плечами.
   - Да ну его, - сказал он. - К черту обед! Ведь видно же, что гадость.
Вернемся к проблеме взаимоотношений противоположных полов.
   - Гадость? - после многозначительной паузы переспросила Татьяна.
   - Конечно,  гадость!  Смотри,  вон  там  что-то  зелененькое,  а  там
белое.., а я люблю, чтобы коричневое или,  в  крайнем  случае,  розовое.
Веточки какие-то... Что я, парнокопытное - веточками питаться?
   - Все, - сказала Татьяна, - ты допрыгался, капитан Забродов.  Кстати,
ты правда капитан?
   - Ничего подобного, - ответил Илларион.
   - А почему Игорь все время зовет тебя то капитаном, то командиром?
   - Это такая шутка. Все уже забыли, в чем там  соль,  а  вот  словечко
прилипло. И вообще, язык у твоего Игоря..
   - Ну и ладно. Подумаешь, какие мы секретные.
   Кстати, про Игоря ты зря: до сих пор не могу добиться, где и  кем  он
служил. И носитесь на здоровье со своими секретами... Отодвинь  стол,  я
иду мстить за свою поруганную честь хозяйки.
   - Не понял, - сказал Илларион, - за чью  именно  честь  ты  собралась
мстить: свою или хозяйки?
   - А за чью  получится,  -  залихватским  тоном  ответила  Татьяна,  и
Забродов почувствовал, что его опрокидывают на спину. Потом  мир  вокруг
него исчез, заслоненный ее волосами, и Илларион закрыл глаза...
   Утром Татьяна позвонила в редакцию, чтобы осторожно разузнать, так ли
уж необходимо ее присутствие на рабочем месте  и  нельзя  ли  как-нибудь
профилонить хотя бы полдня. К ее удивлению главный редактор не  возражал
против того,  чтобы  она  устроила  себе  выходной,  а  потом,  подумав,
добавил, что ей вообще давно пора отдохнуть, и что будет просто чудесно,
если она до конца недели погостит где-нибудь за городом.
   - Не поняла, - сказала Татьяна. - Это что, шутка ?  Я  совершенно  не
устала, и потом, что я буду делать за городом в ноябре месяце?
   Но шеф ничего не ответил - он  уже  повесил  трубку.  Татьяна  пожала
плечами и скорчила вопросительно смотревшему на нее Иллариону удивленную
гримаску, показывая, что ничего не понимает.
   - Пути господни неисповедимы, - философски заметил Илларион,  вылезая
из-под одеяла и вдруг без предупреждения становясь на руки. -  Мало  ли,
кому что в голову взбредет.
   - Это точно, - сказала Татьяна и отправилась в ванную.
   Они позавтракали в городе, потратив не менее  двух  часов  на  поиски
кафе, непохожего на все остальные. Наконец они остановили свой выбор  на
заведении  с  умопомрачительным  названием  "Веселый  таракан".  Татьяна
хохотала так, что Иллариону пришлось почти на руках  вытаскивать  ее  из
машины.
   Решительно прошлепав  по  раскисшей  снеговой  кашице,  они  толкнули
тяжелую дубовую дверь, старательно стилизованную под старину, спустились
по  крутым  ступенькам  в  подвал  и,  раздвинув  бренчащую   бамбуковую
занавеску, вошли в  темноватый  сводчатый  зальчик,  освещенный  неярким
желтоватым сиянием стилизованных под керосиновые лампы  бра.  Из  темной
кирпичной кладки стен выступали торцы громадных бутафорских бочек, да  и
сами столики представляли собой поставленные на попа  бочки,  схваченные
прочными металлическими обручами. Над каждым  столиком  висел  взятый  в
круглую деревянную раму портрет таракана, выполненный по всем  правилам:
маслом по холсту, в голландском стиле,  с  тщательной  проработкой  всех
деталей.
   В кафе было пусто. За стойкой в торце  зала  скучал  бармен,  который
тоже основательно смахивал на таракана и,  судя  по  всему,  старательно
подчеркивал это сходство.  За  его  левым  плечом  бубнил  и  подмигивал
цветным экраном телевизор,  но  бармен  не  обращал  на  него  внимание,
целиком погрузившись в изучение сложенной пополам газеты, которую держал
в руках. Возле его правого локтя сияла начищенной латунью шеренга пивных
кранов.
   -  Не  повезло,  -  сообщил  Татьяне  Илларион.  -  Два  часа  искали
что-нибудь интересное, а нашли пивную.
   - По-твоему, это неинтересно?  -  удивилась  Татьяна.  -  Никогда  не
завтракала в пивбаре. Особенно с тараканами.
   Бармен поднял голову от газеты и бросил на  них  быстрый  оценивающий
взгляд, но промолчал,  снова  углубившись  в  чтение  и  предоставив  им
самостоятельно  принять  решение.   Откуда-то   из   глубины   заведения
доносилось звяканье посуды и  приглушенные  громыхающие  звуки  -  кухня
только начинала просыпаться и набирать обороты.
   - Даже не знаю, - сказал Забродов с сомнением. - Может, поищем еще?
   - А мне здесь нравится, - решительно заявила  Татьяна.  Бармен  одним
глазом посмотрел на нее поверх  своей  газеты,  и  Иллариону  почудилось
мелькнувшее в этом взгляде одобрение.
   - Ну, хорошо, - сказал Илларион. - Только чур, потом не жаловаться.
   Он  усадил  Татьяну  за  столик  под  портретом   улыбчивого   рыжего
насекомого в широкополой шляпе с петушиным пером и направился к  стойке.
Бармен при его приближении спокойно отложил газету и воззрился  на  него
безо всякого интереса, но и без раздражения.
   - Уважаемый, - обратился к  нему  Илларион,  -  у  вас  здесь  только
водопой, или поесть тоже можно?
   Бармен пожал одним плечом - впрочем, вполне дружелюбно. - и небрежным
профессиональным жестом выбросил  на  стойку  меню.  Илларион  рассеянно
кивнул и вернулся к Татьяне, на ходу скользя глазами по строчкам. Он был
приятно удивлен: меню оказалось весьма пространным, а цены - умеренными.
   Тем временем в зале появилась официантка, и  Забродов  сделал  заказ.
Татьяна настояла на том, чтобы выпить пива - в  конце  концов,  это  был
пивной бар, а не "Макдональдс", - и Илларион заметил, что  бармен  снова
посмотрел  в  ее  сторону  с  одобрением.  Задержав   проходившую   мимо
официантку, бармен что-то негромко сказал ей, та кивнула и  скрылась  на
кухне. Через минуту после ее ухода в зале появился немолодой  человек  с
акустической гитарой, присел на табурет  у  стойки  и  начал  наигрывать
что-то  красивое  и  невероятно  сложное,  рассеянно  глядя  куда-то   в
пространство. Илларион уважительно хмыкнул: это заведение  начинало  ему
нравиться.
   Еда оказалась не  слишком  изысканной,  но  плотной  и  по-настоящему
вкусной, а пиво было выше всяческих похвал. Гитарист  перебирал  струны,
время от времени прерывая игру, чтобы затянуться дымившейся в пепельнице
сигаретой, и глядя не его нервные  руки  с  длинными  гибкими  пальцами,
Илларион снова подумал, что, вполне возможно, все еще будет хорошо.
   После того, как они расплатились  и  ушли,  рыжеусый  бармен  немного
поболтал с седым гитаристом Гришей, выкурил с ним за компанию  сигаретку
и нацедил Грише бокал темного - Гриша  любил  темное  пиво.  Сам  бармен
любил светлое, но пить не стал:  от  пива  он  соловел,  а  день  только
начинался.
   Выпив  пива,  Гриша  совсем  загрустил,  повесил  голову  и  перестал
отвечать на реплики бармена, снова принявшись выделывать  акробатические
этюды на шести струнах. Такое случалось с  ним  частенько  -  по  натуре
Гриша был пессимистом, - и бармен, незаметно пожав плечами,  вернулся  к
своей  газете.  Ему  хотелось  поскорее  дочитать  статью,  которая  его
заинтересовала, чтобы позже обсудить ее с кем-нибудь, хотя бы с  тем  же
Гришей, который после пятого  или  шестого  бокала  любил  поговорить  о
политике и становился настолько же красноречив, насколько до этого бывал
немногословен.
   Статья называлась  "Власть  уркаганская"  и  была  подписана  Андреем
Кареевым.
 
Глава 10 
 
   Муха приходил в себя постепенно, как бы по частям. Где-то на  границе
слышимости играла музыка, за  стеной  кто-то  ходил,  время  от  времени
наступая  на  скрипучую  половицу,  которая   отзывалась   пронзительным
негодующим визгом. Где-то совсем рядом  капала  вода,  а  спину  ощутимо
пригревало.
   Вокруг было темно, и некоторое время тело еще  цеплялось  за  иллюзию
сна и покоя, но тут Муха  совершил  ошибку,  открыв  глаза  и  шевельнув
головой, и покой испарился, как  капля  пролитой  на  раскаленную  плиту
воды.
   Голова сразу же, как по команде, стала раскалываться  надвое,  причем
острие этого клина располагалось почему-то не во лбу  или  затылке,  как
это обычно бывает, а в самом кончике подбородка. Кроме того, у него ныли
запястья и затекла спина, а в  глазах  все  двоилось  и  плыло,  как  от
сильного похмелья.
   Муха попытался встать и окончательно пришел в себя, обнаружив, что не
может этого сделать из-за наручников. Наручников было две пары, и  с  их
помощью кто-то буквально распял Муху на змеевике в ванной.
   В том, что  это  была  именно  ванная,  сомневаться  не  приходилось,
поскольку огромная угловая ванна находилась прямо перед  Мухой,  но  вот
где расположено это роскошное помещение с огромным, до самого пола окном
выходившим в  голый,  обнесенный  высокой  стеной  яблоневый  садик,  он
понятия не имел.
   Он поерзал на гладком плиточном полу, пытаясь устроиться  так,  чтобы
окончательно не сжечь  себе  спину:  змеевик  был  не  теплым,  как  ему
почудилось в полубессознательном состоянии, а довольно-таки горячим. Еще
раз  осмотрев  залитое  пасмурным  светом  просторное  помещение,   Муха
попытался припомнить, как он здесь  очутился.  Логичнее  всего  было  бы
предположить, что он наконец забрался куда-то не туда и его застукали на
горячем и ухитрились повязать. Значит, вот-вот прибудет милиция...
   "Стоп,  -  сказал  себе  Муха.  -  Милиция,  по-моему,  уже  прибыла.
Здоровенный такой дядя в штатском..
   Точно! Капитан Нагаев. Кроссовки нашел,  гад...  Грозился  застрелить
при попытке к бегству. Значит, не застрелил.
   Так это что же, на Петровке такие санузлы? Бред собачий. Постой-ка, я
ведь собирался его вырубить и сбежать. Выходит, не получилось?.."
   Муха застонал и дернулся, звякнув браслетами наручников -  теперь  он
вспомнил все до конца и понял, что влип  основательно.  На  секунду  ему
даже стало жаль, что капитан не привел свою угрозу в исполнение: в конце
концов, тогда все было бы  уже  кончено,  он  бы  просто  не  проснулся,
оставшись в блаженном неведении относительно того, ради  чего  его  сюда
притащили.
   Он смутно помнил, что  Нагаев  оказался  гораздо  крепче  большинства
людей, с которыми был знаком Муха. Вроде бы, чертов капитан что-то с ним
сделал...
   Муха  криво  ухмыльнулся.  "Что-то..."  Это  был  самый  обыкновенный
нокаут,  но  вот   последствия   у   него   были   какие-то   совершенно
необыкновенные. Заранее стиснув зубы  в  предчувствии  слепящей  вспышки
боли,  Муха  тряхнул  головой.  Это  действительно  оказалось  чертовски
больно,  но  зрение,  кажется,  немного  прояснилось.  Муха  никогда  не
пробовал наркотики, но сейчас ему казалось, что капитан  чем-то  накачал
его для пущей надежности - обыкновенный удар в челюсть не  мог  привести
его в такое расфокусированное состояние.  Муха  гордился  своим  умением
держать удар - разумеется, в те времена, когда это имело  хоть  какое-то
значение.
   Спину припекало все сильнее, и Муха не сомневался, что,  если  его  в
ближайшее время не освободят,  кожа  на  спине  превратится  в  сплошной
волдырь.  Он  еще  немного  повозился,  пытаясь  устроиться  так,  чтобы
избежать ожогов, но быстро убедился в тщетности своих попыток:  над  ним
явно  поработал  специалист,  и  сдвинуться  удалось  не  более  чем  на
сантиметр. Сдавшись, Муха  прекратил  возиться  и  обмяк,  вернувшись  в
исходное положение. С губ сорвалось ругательство, и он обреченно покачал
головой, услышав, как слабо, почти жалобно оно прозвучало.
   Каким бы тихим ни было произнесенное Мухой  словечко,  его  услышали.
Вычурная дубовая дверь с узорчатым окошечком в верхней половине бесшумно
распахнулась, и в  ванную  вошел  коренастый  крепыш  с  бычьей  шеей  и
круглым,  словно  нарисованным  с   помощью   циркуля,   лицом.   Широко
распахнутый ворот его белоснежной, жесткой от крахмала сорочки  позволял
полюбоваться украшавшей его шею толстой золотой цепью,  а  торчавшая  из
наплечной кобуры рукоять какого-то очень  большого  пистолета  довершала
картину. Незнакомец жевал зубочистку, небрежно перебрасывая ее из одного
угла рта в другой, и смотрел на Муху с деланным сочувствием Он подошел и
непринужденно присел рядом с  пленником  на  край  белоснежного  унитаза
непривычной конструкции. В руке его вдруг словно  по  волшебству  возник
черный трубчатый ключик на кожаном шнурке.
   - Горячо, братан? - спросил он.  Судя  по  манере  речи  и  выражению
похожего на свиной окорок лица,  это  был  обыкновенный  охранник.  Муха
внутренне усмехнулся: с таким  же  успехом  этот  свинорылый  амбал  мог
оказаться каким-нибудь оперуполномоченным. В последнее время и охотники,
и дичь стали на одно лицо.
   - Сними наручники, -  сквозь  зубы  сказал  Муха,  стараясь  говорить
уверенным тоном. - Всю спину мне сожжете, уроды.
   - Всему свое время, братан, -  сказал  охранник  и  спрятал  ключ  от
наручников в нагрудный карман рубашки.  -  Побазарить  надо,  перетереть
один вопрос. Ты уже очухался, или мне вернуться попозже?
   - Сними наручники, слышишь, - с напором сказал  Муха.  Его  припекало
все сильнее, и терпеть становилось трудно. - Если не  снимешь,  никакого
базара у нас с тобой не будет.
   Охранник вздохнул и поднялся с унитаза.
   - Нет, братан, - сказал он, - ты еще не очухался.
   Не хочешь разговаривать - не надо. Грейся, отдыхай.
   Передумаешь - крикни! Зуб даю - закричишь ты скоро.  Только  учти,  у
меня дел вагон, так что, когда  ты  заорешь,  меня  может  не  оказаться
поблизости. Тогда придется чуток подождать.
   Муха скрипнул зубами. Ему казалось, что кожа на спине уже  вздувается
тугими волдырями. Вдобавок ко  всему,  ему  вдруг  срочно  потребовалось
справить малую нужду.
   - Сними наручники, - повторил он. - Ты человек или  кто?  Мне  отлить
надо.
   - Извини, братан, не могу, - со спокойной издевкой сказал охранник. -
Придется тебе как-то обойтись.
   Да ты не горюй, мокрые штаны - это не самое  страшное  из  того,  что
может с тобой случиться. И потом, змеевик горячий, так что просохнешь ты
быстро.
   Муха почувствовал себя сломленным. Хуже всего было то, что он  был  в
полной власти захвативших его людей, и они об этом прекрасно знали.
   - Кстати, - сказал вдруг охранник,  словно  спохватившись,  и  звонко
хлопнул себя по низкому лбу. - Совсем забыл, мне  же  велели  тебе  укол
сделать.
   Он покопался в  карманах  просторных  черных  брюк  и  извлек  оттуда
ампулу, одноразовый шприц и синий резиновый жгут.
   - Что это? - спросил Муха.
   - Не бойся, это не скополамин. Самый чистый  продукт,  который  можно
достать в Москве, не сомневайся.
   Приход словишь через пару минут, отходняка почти никакого.., в общем,
будешь доволен. В зону пойдешь в лучшем виде, за понюх коки  будешь  туз
подставлять кому  угодно  -  хоть  урке,  хоть  чурке,  хоть  кобелю  из
конвоя...
   Муха забился на змеевике, отлично понимая, что выглядит жалко.
   - Не подходи! - зарычал он. - Не подходи, гнида, зубами загрызу!
   - Хрен ты дотянешься, - деловито ответил охранник, ногтем  постукивая
по шприцу, чтобы выгнать пузырьки воздуха.
   Муха почувствовал, что близок к настоящей панике.
   Эти мерзавцы не бросали слов на ветер и не  собирались  просто  убить
его - у них в запасе было кое-что пострашнее.
   - Постой, - торопливо сказал он, поняв, что сопротивление бесполезно,
- погоди, земляк. Зачем это? Что я вам сделал? Где капитан? Пусть  везет
меня в ментовку, я все подпишу, любое признание. Ваша взяла.  Только  не
надо колоть меня этой дрянью. И сними наручники, горячо.
   - Да ты чего, братан? - фальшиво улыбаясь и держа  шприц