. Здесь тебе никакая "Красная звезда"
не поможет. Кто их теперь читает, эти ваши  газеты?  Мало  ли,  чего  в  них
понаписано. На кой хрен тебе весь этот геморрой?  Ты  же  никому  ничего  не
докажешь.  Засунем  тебя  в  камеру,  и  на  суде  два  десятка   свидетелей
подтвердят, что ты  напился  до  белых  лошадей,  бегал  голый  по  острову,
приставал к малолетним и пугал японцев.  Отдай  фотоаппарат.  Ну  не  хочешь
отдавать - не отдавай, просто крышку открой, засвети пленку.
   - Да, - сказал Иларион, - я вижу, что материал для хорошего  фельетона  у
меня уже есть. Российская  милиция  на  жалованье  у  японцев  -  звучит!  И
главное, актуально.
   - Так, - веско произнес старший лейтенант и спрятал документы Илариона  в
карман куртки. - Придется пройти, гражданин. Для выяснения личности А ведь в
чем-то он прав, подумал Иларион, невнимательно разглядывая  гладко  выбритую
физиономию старшего лейтенанта. На кой хрен мне весь этот, как он выразился,
геморрой? Японец здесь, я тоже здесь... Засветить пленку, чтобы  этот  дурак
от меня отстал, прогуляться по  берегу  -  пейзажи  здесь  отменные,  купить
вареного краба,  сожрать  его  целиком  под  пиво,  а  потом,  когда  нашего
господина Набуки привезут обратно  на  причал,  просто  шлепнуть  его  из-за
угла... Оружия нет, но это не страшно. Ножик в кармане, и значит, все путем.
Один удачный бросок, и старикану каюк. Пока его довезут  до  больницы,  пока
местные коновалы сообразят, что делать, он просто истечет кровью... А способ
свалить  отсюда  я  как-нибудь  нашел   бы.   Но   как-то   все   уж   очень
непрофессионально. И потом, Сорокин был прав: даже суд иногда  ошибается.  А
вдруг этот Набуки ни при чем? То есть что он сволочь  и  делает  все,  чтобы
выжить нас с островов, более или менее понятно, но я ведь  приехал  сюда  не
из-за этого. Все-таки, как это ни печально, самый простой выход - не  всегда
самый правильный...
   - Куда пойдем-то? - спросил он у старшего лейтенанта. - В  Южно-Курильск?
Далековато. И вообще, старлей, ты хоть понимаешь, на что нарываешься? Приказ
приказом, но иногда ведь и головой думать надо. Да твой майор тебе задницу в
клочья  порвет,  когда  узнает,  что  ты   организовал   ему   журналистское
расследование с опубликованием результатов в центральной прессе. Тебе  тогда
только одно останется - взять  табельное  оружие  и  застрелиться.  Ты  ведь
парень грамотный, Должен понимать, что это такое  -  целенаправленный  наезд
центральной прессы. А где пресса, там и телевидение. Тоже  центральное.  Тут
тебе никакие липовые свидетели не помогут, никакие суды.  А  главное,  из-за
чего сыр-бор? Из-за одной несчастной фотографии. Да плевал я  на  нее,  если
хочешь знать. Но это, во-первых, дело принципа, а во-вторых, у меня на  этой
пленке  полно  классных  кадров  -  пейзажи,  лодки  всякие,   крабы   такие
здоровенные.. Я на эту пленку целый рабочий день угрохал, а ты мне  говоришь
- засвети... Вот проявлю пленку, и негатив с этим японцем лично тебе подарю,
хочешь? На память. А заодно и твой портрет - в полный рост, в парадной форме
и при исполнении. Ну?..
   Старший лейтенант нерешительно взялся за клапан кармана, в котором лежали
документы Забродова. Он явно пребывал в мучительнейших раздумьях,  не  зная,
на что решиться. Японец тут был скорее всего ни при чем: за старлеем  и  его
начальником наверняка числилась масса грешков, красочное описание которых  в
центральной прессе было им, естественно, ни к чему. С  другой  стороны,  его
самолюбие было жестоко уязвлено, и  ему  очень  хотелось  посмотреть,  каким
голосом запоет корреспондент центральной газеты  в  руках  у  парочки  дюжих
сержантов. К тому же у него был приказ  начальника  -  засветить  пленку,  и
прямо перед ним стоял столичный наглец, мешавший ему этот приказ  выполнить.
Положение создалось  весьма  двусмысленное,  и  Иларион  поспешил  разрядить
обстановку, выудив из  кармана  хрустящую  купюру  и  задумчиво  почесав  ее
уголком кончик носа.
   - Ну? -  настойчиво  повторил  Забродов,  вынимая  из  кармана  еще  одну
бумажку. - Думай быстрее,  старлей.  Сам  посуди,  зачем  нам  ссориться?  Я
погорячился, ты тоже был хорош.. Так ведь с кем не бывает!  Мы  же  с  тобой
русские люди, неужели между собой не разберемся?
   - Приказ... - нерешительно  произнес  милиционер,  завороженно  глядя  на
деньги.
   Иларион снова полез в карман и достал оттуда еще одну купюру,  третью  по
счету. При этом он испытывал неловкость, поскольку это был, несомненно, удар
ниже пояса: его оппонент наверняка остро нуждался в деньгах,  и  деньги  ему
требовались скорее всего не на излишества, а  просто  чтобы  кормить  семью.
Вряд  ли  профессия  милиционера  в   здешних   краях   служила   источником
сверхприбылей, так что показывать старлею деньги было неэтично.
   - А что приказ? - пожал плечами Забродов. - Тебе что приказали  -  голову
мою принести? Тебе же приказали пленку засветить. Вот и доложи, что засветил
в лучшем виде. Кто проверит? Знаешь, как в армии  говорят:  получив  приказ,
ответь "есть!", ложись на кровать и жди, когда приказ отменят.
   - У нас тоже так говорят, - с невольной усмешкой сказал старлей.
   - А то нет, - понимающе кивнул Иларион, продолжая держать на виду веер из
денежных бумажек. - Что армия, что милиция - один хрен. В некотором роде.  Я
ведь тоже не по собственному  желанию  в  эту  вашу  дыру  приехал.  Приказ!
Военный  корреспондент  -  это,  брат,   сначала   военный,   а   потом   уж
корреспондент. Ну так как? Может, по сто граммов за дружбу?
   С этими словами он протянул деньги милиционеру, но тут же одернул руку.
   - Только сначала документы.
   Старлей поколебался еще пару секунд, но он уже был  готов.  Вокруг  давно
никого не осталось,  только  на  японском  катере  возились  двое  матросов,
выдраивая затоптанную  туристами  палубу,  да  где-то  в  отдалении  истошно
визжала циркулярная пила.
   Подозрительно оглядевшись  по  сторонам  -  не  подглядывает  ли  кто,  -
милиционер решительно расстегнул клапан кармана и вернул Илариону документы,
ухитрившись при этом совершенно незаметно принять от него деньги. Перед  тем
как расстаться с бумагами Забродова, он бросил цепкий взгляд на  подписанное
начальником погранотряда разрешение. Илариону был знаком этот взгляд,  и  он
внутренне усмехнулся: несмотря  на  то  что  дело  завершилось  к  обоюдному
удовольствию, мент взял его на заметку. Этот парень  соображал  туго,  да  и
полученные от Забродова деньги слегка затуманили его рассудок, но  рано  или
поздно взращенная годами подозрительность должна была взять  верх.  В  самом
деле, где это видано, чтобы  человек,  действующий  по  приказу,  так  щедро
разбрасывался собственными деньгами? А если не собственными, то что  это  за
редакция, которая отваливает своему корреспонденту  такие  суммы  на  взятки
представителям местных властей? Словом, телефонный звонок из здешней милиции
в редакцию  "Красной  звезды"  был  вопросом  ближайшего  времени.  А  когда
выяснится, что никакого спецкора Забродова в  "Красной  звезде"  никогда  не
было, тогда у здешних ментов появится богатая пища для размышлений.  Иларион
надеялся, что пища для размышлений появится не только у них и что  все,  кто
станет к нему  внимательно  приглядываться,  придут  к  правильным  выводам.
Оставалось только аккуратно подтолкнуть их в нужном направлении, и  Забродов
решил не откладывать этого дела в долгий ящик.
   - Слушай, брат, - сказал он, небрежно засовывая документы в карман,  -  а
что это за японец, которого так любит твой начальник?
   Это был очень рискованный вопрос. Если бы оказалось, что Иларион хотя  бы
немного  ошибся  в  оценке  умственных  способностей   своего   собеседника,
подозрения могли возникнуть раньше времени.  Ведь  он  сам  несколько  минут
назад приветствовал господина Набуки по имени, а следовательно,  знал,  кого
фотографировал.
   - Этот? - рассеянно  переспросил  старлей,  любовно  разглаживая  ладонью
клапан нагрудного кармана, под которым были надежно упрятаны  полученные  от
Забродова деньги. - Да так, один... Спонсор, в общем. Благотворитель,  блин.
Я так понимаю, что он себе здесь местечко под дачу присматривает. В  широком
смысле слова, конечно.
   - Конечно, в широком, - подхватил Иларион. -  То-то  я  гляжу,  что  ваши
шишки перед ним так и стелются...
   При этих его словах старлей сразу  посуровел.  Он  даже  как  будто  стал
немного выше ростом, снова надвинул козырек фуражки на глаза и посмотрел  на
Илариона с профессиональной подозрительностью.
   - Поаккуратнее,  -  предупредил  он.  -  И  вообще,  об  интервью  мы  не
договаривались.
   - Можем договориться, -  миролюбиво  сказал  Забродов,  снова  берясь  за
карман. - Сколько? Понимаешь, очень меня этот японец заинтересовал.
   - Меня не купишь, - заявил старлей. Это было так неожиданно, что  Иларион
едва не утратил контроль над своим лицом,  в  самый  последний  миг  сдержав
хохот. - Смотри-ка, что выдумал - информацию из меня тянуть! Знаем мы, какие
у вас в Москве гонорары.
   - Гонорар заработать надо, - сказал Иларион, сообразивший наконец, в  чем
причина столь внезапно проявившейся  неподкупности  старшего  лейтенанта.  -
Гонорар, приятель, платят за готовый материал. И потом,  в  Москве  и  жизнь
подороже, чем здесь, так что напрасно ты мои деньги считаешь.
   Старлей без нужды  поправил  фуражку  и  картинно  пожал  плечами,  давая
понять, что проблемы Илариона его нисколько не  беспокоят.  Глядя  на  него,
Забродов  внутренне  усмехнулся.  Даже  если  бы  он  действительно  собирал
материал для статьи, то последним  источником  информации,  к  которому  ему
захотелось  бы  прибегнуть,  стал  бы  этот  мент.  Осведомленность  старлея
наверняка оставляла желать лучшего, и даже его начальник вряд ли мог  многое
рассказать о господине Набуки - ну разве  что  подробности,  не  имевшие,  в
сущности, никакого значения. Иларион и без  старшего  лейтенанта  знал,  что
господин Набуки уже много лет  подряд  вкладывает  в  то,  что  осталось  от
социальной сферы  Кунашира,  Шикотана  и  Итурупа,  суммы,  по  сравнению  с
которыми поступления из госбюджета выглядят просто смешными.
   Деньги господина Набуки шли не только на развитие туристического бизнеса,
который приносил островитянам хоть какой-то дополнительный доход,  но  и  на
такие цели, как  закупка  продуктов  питания  и  медикаментов,  которые  под
бдительным  наблюдением  японцев  раздавались   местным   жителям.   Кое-что
перепадало из щедрых рук господина Набуки и  здешним  школам,  и  поселковым
медпунктам - словом, всем понемногу. Еще на Итурупе, в одноэтажной,  похожей
на барак гостинице для приезжих,  Иларион  услышал  от  администраторши  имя
господина Набуки, произнесенное с тем же несколько ироническим почтением,  с
каким произносится обычно имя  главы  государства,  когда  уповать  остается
только на него. "У вас в номере  потолок  провис,  -  сказала  Илариону  эта
доброжелательно настроенная дама,  -  так  это  оттого,  что  крыша  вот-вот
рухнет. Вот Набуки наш приедет,  деньжат  подкинет  -  глядишь,  крышу-то  и
поправят "
   Царившее на островах  запустение  потрясло  Илариона.  Местное  население
здорово напоминало племя выживших после ядерной катастрофы  людей,  влачащих
жалкое существование на обломках цивилизации. Даже  рыба  в  здешних  местах
перестала  ловиться:  ее  выгребли  японские  траулеры,  гордо   бороздившие
окрестные воды и не боявшиеся ни Бога, ни черта,  ни  тем  более  российских
пограничников. Липовое журналистское удостоверение открывало Илариону  любые
двери  и  развязывало  людям  языки;  там  же,  где   одного   удостоверения
оказывалось  мало,  неизменно  помогала  водка  и  небольшие  суммы   денег,
вручаемые в качестве "гонораров" поставщикам  информации.  Выпив  стаканчик,
люди становились разговорчивее, и в их рассказах то и дело  упоминалось  имя
Набуки - упоминалось вскользь, как  нечто  весьма  привычное  и  само  собой
разумеющееся. Алкаши, курившие самокрутки на сгнившем крылечке покосившегося
поселкового магазина, вспоминали, как "в запрошлом годе" их  наняли  строить
проявочную мастерскую  и  магазин  фотографических  принадлежностей  "Набуки
фильм" и за каждый день работы платили аж по сорок долларов,  -  жалко,  что
закончилось это быстро. Командир сторожевого катера, с которым  Иларион  "не
для печати" разговорился на Шикотане, тоже упоминал  имя  господина  Набуки,
причем в таких выражениях, что  опубликовать  их  не  решилась  бы  ни  одна
газета.   Этот   усатый   капитан-лейтенант   был,   пожалуй,   единственным
собеседником Забродова, который видел в  господине  Набуки  не  благодетеля,
пускай себе и действующего с какой-то задней мыслью, а  сильного  и  наглого
врага, бросавшего лично ему, капитан-лейтенанту Кривоносову, а в его лице  и
всей России открытый вызов. "Трах-тарарах! - рычал он после второго стакана,
стуча по столу каменным кулаком. - Да как ты не поймешь, что,  если  великая
держава позволяет вытворять такое у себя под носом, значит, это  не  великая
держава, а просто большая куча дерьма! У этого  твоего  Набуки  здесь  целая
флотилия. Ловят что хотят и где хотят, и плевали они на нашу великую державу
с высокой колокольни. Они, гады, мне с палубы руками  машут  и  смеются:  зн
ают, что у меня каждый литр солярки и каждый патрон на счету. Догнать  я  их
не могу, топить не имею  права:  международный,  мать  его,  скандал...  Эх,
журналист, знал  бы  ты,  как  хочется  врезать  прямой  наводкой  по  ихним
иероглифам, чтобы только  бы  брызги  полетели!  Да  чего  там...  Японцы  -
бизнесмены, а какой же бизнесмен упустит случай безнаказанно  попользоваться
халявой? А тут, - он обвел размашистым жестом добрую половину  горизонта,  -
кругом сплошная халява, бери - не хочу..."
   Представители  местной  администрации  -  те,   кто   вообще   согласился
встретиться со "столичным корреспондентом", - отзывались о господине  Набуки
очень сдержанно: да, есть тут один такой, появляется периодически, ну и что?
Их можно было понять: обходиться без  помощи  щедрого  японца  им  было  все
труднее с каждым годом, но  они  не  могли  не  сознавать,  что  помощь  эта
является разновидностью  Троянского  коня.  Словом,  за  четыре  дня  своего
пребывания на островах Иларион узнал о господине Набуки  вполне  достаточно,
чтобы не  тратить  время,  расспрашивая  кунаширского  мента.  Собранная  им
информация носила такой характер, что Иларион начал задумываться над тем, не
слить ли ему,  в  самом  деле,  эту  информацию  кому-нибудь  из  московских
журналистов.
   Прежняя  профессия  Забродова  приучила   его   держаться   подальше   от
представителей прессы и вообще по мере возможности оставаться  в  тени.  Всю
свою жизнь он старательно избегал контактов с журналистами  даже  на  личном
уровне, так что  внезапно  пришедшая  в  голову  идея  не  нашла  дальнейшей
поддержки.
   К тому же он  прибыл  сюда  не  для  сбора  информации,  компрометирующей
господина Набуки в глазах международной общественности.  Он  приехал,  чтобы
отомстить за нападение на Андрея Мещерякова, и все,  что  он  хотел  узнать,
сводилось к одному-единственному вопросу:  в  действительности  ли  господин
Набуки  Синдзабуро  являлся  тем  человеком,  который  стоял  за  всей  этой
историей? Существовал  только  один  способ  в  этом  убедиться,  и  Иларион
Забродов собирался воспользоваться им в ближайшее время.
   - Так как насчет этого  дела?  -  с  ухмылкой  спросил  он,  красноречиво
щелкнув  себя  указательным  пальцем  по  кадыку.  -  Махнем  по  сотке   за
знакомство?
   - На службе не пью, - огрызнулся старлей,  заметно  огорченный  тем,  что
приятный разговор" о гонорарах так резко оборвался в самом начале.
   - Ну и зря, - сказал Иларион. - А я вот употреблю. Вот только надо пленку
поскорее дощелкать, я же тебе негатив с этим японцем обещал. Кстати, где тут
у вас можно ее проявить?
   - Пленку? - мент с трудом переключился с размышлений о  деньгах,  которые
можно было вытянуть из столичного фраера, на более прозаические предметы.  -
Вон, по той улице поднимешься до площади, там увидишь вывеску...
   - "Набуки"? - быстро спросил Иларион.
   - Ага. Погоди-погоди... Набуки, точно... Слушай, а ведь ты его  по  имени
назвал!
   - Когда это?
   - Да когда он с корабля сошел, а ты его сфотографировал. Я же сам слышал,
как ты сказал: "Коннити-ва, Набуки-сан!". Ты откуда знаешь, как его зовут?
   Иларион пожал плечами и улыбнулся, стараясь, чтобы это  вышло  как  можно
загадочнее.
   - Догадался, - сказал он. - И вообще, тебе послышалось. Ну, будь  здоров,
начальник. Негатив я тебе завтра занесу. Зачем мне неприятности с властями?
   Оставив растерявшегося старлея стоять на причале, он двинулся по разбитой
дороге к поселку, на ходу закуривая сигарету и во  всех  живописных  деталях
представляя встречу, которую  завтра  подготовят  ему  в  местном  отделении
милиции, - встречу, являться на которую он конечно же он собирался.
 
Глава 11 
 
   Рю забрал из ячейки увесистую коробку, кивком  поблагодарил  служащего  и
неторопливо покинул камеру хранения. В  просторном  вестибюле  он  ненадолго
остановился, чтобы рассмотреть  коробку  получше.  Она  была  продолговатая,
картонная, и на ее крышке  красовалось  изображение  какого-то  печенья.  Рю
зачем-то поднес  коробку  к  самому  лицу  и  понюхал.  Его  ноздри  уловили
исходивший от коробки слабый запах ванили. Крышка коробки  была  старательно
заклеена липкой лентой, и Рю не стал вскрывать ее здесь, на виду у множества
людей: в этом не было никакой нужды, потому что он и так отлично  знал,  что
лежит внутри. Чего Рю не знал, так это зачем господину  Набуки  понадобились
такие сложности. Если он хотел передать кому-то привет, мог бы позвонить  из
Токио или прямо из своего дома на Хоккайдо...
   Впрочем, у господина Набуки наверняка имелись  веские  причины  поступить
именно так, а не иначе, и Рю не считал себя вправе  пытаться  разнюхать  то,
что от него скрывали. Он был  в  долгу  перед  этим  господином  и  искренне
полагал, что тот мог требовать от него чего угодно. Разумеется, оказаться  в
совершенно чужой стране, не зная не только языка,  но  даже  и  цели  своего
пребывания здесь, было не очень-то приятно, но это путешествие, хвала богам,
уже подходило к концу: завтра утром Рю должен был вылететь обратно в Токио.
   За четыре дня, проведенных в Москве, Рю до тошноты насмотрелся на местные
достопримечательности и  пришел  к  выводу,  что  его  соотечественники,  по
собственной воле тратящие огромные деньги на  подобные  экскурсии,  страдают
какой-то  сложной  формой  умственного  расстройства   Большой   желто-серый
неуютный город с его громоздкой приземистой архитектурой не шел ни  в  какое
сравнение с Токио. Его жилые районы имели по-настоящему отталкивающий вид, а
попытки придать центру сходство с современными городами цивилизованного мира
вызывали смешанное  чувство  жалости  и  отвращения.  Москва  напоминала  Рю
пожилую женщину, безуспешно пытающуюся вернуть  себе  привлекательность  при
помощи румян и пудры,  и  он  не  понимал  туристов,  которыми  была  набита
гостиница, где он жил: их восторги  по  поводу  здешних  красот  и  экзотики
казались ему если не притворством, то извращением.
   Балета Рю не любил, классической музыки не понимал, а  старинная  русская
архитектура казалась ему чересчур массивной, незатейливо-безвкусной и  в  то
же время слишком аскетичной по сравнению с тем, что  он  видел  дома.  Кроме
того, несмотря на стоявшую в Москве необычайно солнечную для  этого  времени
года погоду, Рю здесь постоянно мерз.
   Даже одежда доставляла ему массу неприятностей. Господин Набуки  зачем-то
настоял на том, чтобы Рю изображал  из  себя  преуспевающего  бизнесмена,  и
нарядил ею в деловой костюм и длинный черный плащ, полы которого путались  в
ногах хуже любых хакама. Га