в  понимании
Николая Балашихина. - Только я за рулем.
   - Да, - опечалился Балашихин. - Жалко, что у тебя  не  БТР,  а  всего
лишь "Лендровер". На нем без сознания далеко не уедешь.
   - Н-да, - сказал Илларион. - Ты, я вижу, тоже не меняешься.
   - Старею, старею, - заверил его Балашихин. - Больше трех бутылок  мне
уже не выпить. То есть можно, конечно, и пять, но  наутро  не  помню  ни
хрена, и голова раскалывается...
   - Кошмар, - сочувственно сказал Илларион и, не удержавшись,  фыркнул:
сетования экс-майора и в самом деле выглядели комично. - Ладно, инвалид,
поехали ко мне. Посмотришь, как я живу, а заодно и жажду утолим.
   - Поехали, - сказал Балашихин. - Жажда жаждой, а ребят помянуть надо.
   - Это да, - сразу становясь серьезным, сказал Илларион. - За ребят  я
давно не пил.
   - Что так? - спросил Балашихин, рассеянно подрисовывая к портрету  на
крыле "Лендровера" огромные, закрученные штопором усы.
   - Не с кем, - признался Илларион. - Один я не пью, а  те,  кто  здесь
остался.., ну, в общем, у них другие заботы,  и  тосты  другие.  Слишком
много воды утекло.
   - И не только воды, - добавил Балашихин. Он оставил  в  покое  усы  и
теперь подрисовывал к рожице генерал-полковничьи погоны.  Художником  он
был  аховым,  и  вместо  генерал-полковника  у  него  получился  старший
прапорщик, но зато как живой. - И крови тоже.
   - Да, - согласился Илларион, - и крови тоже. Ну  мы  поедем,  или  ты
хочешь еще порисовать?
   - Поедем, - сказал Балашихин.
   Он извлек из кармана  своего  строгого  пиджака  белоснежный  носовой
платок и тремя быстрыми движениями стер рисунок. Оглядевшись  в  поисках
урны и не найдя ее, он скомкал платок и затолкал его в карман.  Илларион
Забродов, с  рассеянным  интересом  наблюдавший  за  его  манипуляциями,
заметил при этом, что пиджак у Балашихина  подозрительно  оттопыривается
слева под мышкой. Он мысленно пожал плечами:  если  Балашихин  и  соврал
насчет  своего  увольнения,  то,  надо  полагать,  имел  на  то   веские
основания. И потом, подумал Илларион, отпирая дверцу  "Лендровера",  все
мы столько лет проходили с оружием, что теперь без него ощущаем себя  не
вполне одетыми.
   - Прошу, - сказал он, распахивая перед Балашихиным дверцу.
   Экс-майор заглянул в салон и покрутил головой.
   - Обалдеть можно, - сказал он. - Все как тогда.
   Не хватает только автомата между сиденьями и ящика "хейнекена" сзади.
Помнишь, как тогда Мещеряков орал?
   Илларион невольно ухмыльнулся.
   - Орать орал, - сказал он, - но пиво пил не хуже других.
   - Ну так! - с энтузиазмом воскликнул Балашихин. - В такую-то  жару...
Кстати, как у него дела?
   Служит?
   - Гм, - сказал Илларион и  сделал  неопределенное  движение  бровями.
Распространяться о делах своего бывшего  начальника  он  не  хотел,  тем
более что, уйдя со службы, принципиально  перестал  интересоваться  тем,
что составляло служебную тайну.
   Балашихин верно истолковал эту пантомиму.
   - Понятное дело, - нисколько не  обидевшись,  сказал  он.  -  Значит,
служит. Не генерал еще?
   - Нет, - сказал Илларион, - еще не генерал.
   - Это он зря, - с серьезным видом заметил Балашихин. - Генералом быть
хорошо.
   Ловким движением нырнув на переднее сиденье "Лендровера", он  немного
попрыгал на потертой подушке, скрипя старыми пружинами.
   - Никогда не думал, что будет  так  приятно  снова  посидеть  в  этой
старой каракатице, - сказал он. - Ты молодец, Илларион. Эта машина - как
кусок нашей молодости.
   - Хорошая машина, - сдержанно согласился Илларион, усаживаясь за руль
и запуская двигатель.
   Через полчаса, сделав короткую остановку  у  гастронома,  "Лендровер"
подъехал к старому дому на Малой Грузинской и,  виртуозно  вписавшись  в
узкую арку, вкатился во двор.

***

   Забродов открыл глаза,  как  всегда,  в  половине  шестого  утра,  за
несколько секунд до того, как  должен  был  зазвенеть  будильник.  Глаза
открылись с некоторым трудом, а это было отклонением  от  нормы:  раз  и
навсегда приученный к железной  дисциплине  организм  не  имел  привычки
протестовать против ранних подъемов.  Рука,  протянутая  Илларионом  для
того, чтобы выключить будильник, заметно дрожала. Это уже не лезло ни  в
какие  ворота,  и  тогда  Илларион  вдруг  разом  вспомнил   подробности
предыдущего вечера.
   - Елки-палки, - сказал Илларион и  с  усилием  сел  на  кровати.  Мир
качнулся и косо поплыл куда-то влево, грозя сбросить Иллариона вместе  с
кроватью  в  безвоздушное  пространство.  -  Стоять!  -  приказал   миру
Илларион, и мир послушно замер в ожидании дальнейших распоряжений. - Мой
папаша пил, как бочка, и погиб он от вина, - сообщил ему Илларион.
   Он обвел квартиру мутным с похмелья взглядом  и  вздохнул.  Некоторые
люди совсем не меняются с годами, подумал он, и это, наверное, хорошо..,
для них. Надо будет прибрать, а то у домработницы сердце слабое. Да и до
ее прихода еще дожить надо, а это как-никак три дня... За три дня в этом
бардаке все ноги переломаешь. "Э, приятель, - подумал Илларион, - да ты,
кажется, крутишь хвостом, тянешь  время  и  вообще  отлыниваешь.  Ну-ка,
подъем!"
   Он резко вскочил, с трудом сохранив при этом равновесие, и, не  входя
в подробности своего самочувствия, принялся  одеваться.  Натянув  чистый
камуфляжный костюм и тяжелые армейские ботинки, он  вышел  из  квартиры,
даже не посмотрев в окно, чтобы узнать, какая сегодня погода:  погода  в
данном случае на его планы не влияла.
   На  улице  шел  дождь  -  собственно,  не  дождь  даже,  а   какая-то
неопределенная морось, тончайшая водяная взвесь, которая, перестав  быть
туманом, так и не дотянула до того, чтобы стать дождем. "Совсем как я, -
подумал Илларион, - перестав быть капитаном, так и не сделался майором."
   Прямо от подъезда он взял средний рабочий  темп.  Никакой  трусцы,  с
помощью  которой  собратья-пенсионеры  убегают  от   инфаркта,   он   не
признавал. Он бежал,  расплескивая  тяжелыми  ботинками  мелкие  лужи  -
ночью, по всей видимости, был-таки дождь, - с каждым  шагом  выгоняя  из
себя пьяную муть, полной грудью вдыхая сырой прохладный  воздух  раннего
утра, насыщая кровь кислородом и ощущая, как жизнь на глазах меняется  к
лучшему. "То-то же, - сказал он своему организму. - А ты ныл:  не  надо,
не надо... Ну и сидел бы сейчас в мятых трусах на мятой постели, с мятой
мордой курил бы последнюю мятую сигарету и думал  о  том,  что  надо  бы
пойти за пивом... Надо же было так накеросиниться... Как говорится, и на
старуху бывает проруха. Как-то там Балашихин?"
   Мысли текли плавно, без скачков, в темпе неторопливого бега.
   Он думал, в частности, о том,  что  в  последнее  время  жизнь  течет
как-то подозрительно плавно и однообразно, что как-то уж очень давно  не
случалось с ним никаких катаклизмов, к которым он уже привык  и  которые
воспринимал как неотъемлемую часть  своего  существования.  Более  того,
теперь он чувствовал, что этих самых катаклизмов ему просто не  хватает,
- как видно, они постепенно вошли в его обмен веществ, и  их  отсутствие
ассоциировалось у него с  концом  активного  периода  жизни..,  попросту
говоря, с  приближением  старости.  Это  были  непривычные  мысли  -  не
тревожные, но с горьковатым привкусом осенней грусти. Илларион  гнал  их
прочь, но они упорно возвращались, словно решив поселиться в его  голове
на веки вечные. "Делом надо  заниматься,  вот  что,  -  решил  Забродов,
останавливаясь и приступая к разминке. - Настоящим живым  делом.  Книги,
рыбалка и прочие пенсионерские радости - это хорошо, конечно, но в  меру
все-таки...
   Скука - страшный  враг,  и  враг  этот,  судя  по  всему,  перешел  в
наступление. Или это Балашихин меня так завел?"
   Последнее его предположение было отчасти верно:
   Балашихин действительно завел его... "Собственно, он и старался  меня
завести, - подумал  Илларион.  -  Изо  всех  сил  старался.  И,  похоже,
преуспел - во всяком случае, отчасти.
   Он ошибается, полагая, что дело, которым он занимается, - живое,  как
он выражается, и стоящее. Эка невидаль - частное  охранное  агентство!..
Все эти агентства - довольно скользкая штука, и половина из  них  просто
легализованные банды, и больше ничего."
   ...Он так ему и сказал - прямым текстом и без иносказаний,  поскольку
к тому моменту были они уже оба изрядно набравшись.
   - Все эти частные агентства, отделы охраны."  прочие  военизированные
организации - весьма скользкая штука, - сказал он, глядя сквозь бокал  с
коньяком на свет настольной лампы, - и половина.., да  нет,  восемьдесят
процентов из них - просто более или менее легализованные банды. Вот  что
у тебя, к примеру, под пиджаком?
   - Рубашка, едрена мать, -  внезапно  приходя  в  дурное  расположение
духа, прорычал Балашихин и распахнул пиджак. - На, смотри! Ну,  доволен?
А ты небось думал, что у меня там "узи" запрятан и что прямо от  тебя  я
поеду кого-нибудь убирать?
   - М-да, - сказал Илларион, вертя в руках небольшой револьвер, как две
капли воды  похожий  на  боевое  оружие  -  с  той  лишь  незначительной
разницей, что на самом деле был этот револьвер газовым. - И не лень тебе
эту хреновину на себе таскать? Жара, все люди в маечках, в рубашечках, а
ты в пиджаке преешь, и из-за чего? Из-за этого  вот  огрызка?  А  насчет
ликвидации у меня и мысли не было. Ты как никак профессионал, хоть  и  в
отставке, а профессионалы на работу под градусом не ходят.
   Он нарочно молол эту  многословную  чепуху,  чтобы  дать  собеседнику
немного остыть:  похоже,  слова  насчет  банд  каким-то  образом  задели
Балашихина за живое, а ссориться  с  ним  Илларион  не  собирался.  Этот
человек был частью его молодости, и далеко не худшей частью.
   Экс-майор, однако же, остывать не желал.
   - Дай сюда, - буркнул он, отбирая у Иллариона револьвер. - Поранишься
еще, пенсионер хренов. Книжный червь... Ты-то что понимаешь  в  охранных
агентствах?
   Постепенно он начал остывать, и Илларион немедленно принялся за дело.
   - Да ладно, - сказал он, - брось. Я ведь и в самом  деле  не  так  уж
много понимаю во всех этих заморочках.
   Расскажи лучше, как тебя в Москву занесло, да еще в охрану.
   - Да ну, - сказал Балашихин, успокаиваясь на глазах и водя  рюмкой  с
коньяком у себя под носом, чтобы оценить аромат. - Такое дерьмо,  что  и
говорить неохота...
   Ты пробовал в наше время жить в провинции? Нет, я ничего  не  говорю,
выжить там можно, но вот жить...
   - Могу себе представить, - сказал Илларион. Он выпил коньяк и  теперь
задумчиво жевал  ломтик  лимона,  почти  не  ощущая  вкуса.  Лицо  стало
понемногу деревенеть, а мысли путаться.
   - Ни хрена ты не  можешь  этого  представить,  -  отрезал  Балашихин.
Илларион пожал плечами: в самом деле,  откуда  ему  знать  все  тонкости
провинциальной жизни? - Пенсия - слезы, - продолжал Балашихин,  -  да  и
платят ее, мягко говоря, не всегда. Образование у меня сам знаешь какое:
в народном хозяйстве такие спецы не требуются. В школу идти? В дворники,
в сторожа? Пробовал бизнесом заняться - с души воротит...
   Илларион медленно кивнул: это он понимал вполне.
   Бизнес - это очень  хорошо,  если  у  тебя  подходящий  склад  ума  и
соответствующий характер. Особенно малый бизнес...
   - В общем, попал я в  полное  окружение,  -  продолжал  Балашихин.  -
Жрать, сам понимаешь, охота, а денег нет...
   Он прервался, еще немного  повертел  под  носом  рюмку,  тоже  глянул
сквозь нее на свет и выпил залпом, как  какой-нибудь  самогон.  Илларион
подвинул к нему блюдечко  с  нарезанным  лимоном,  но  Балашихин  только
отмахнулся от него и закурил.  Забродов  заметил,  что  его  сослуживец,
несмотря на богатый костюм и туфли немецкой  работы,  сохранил  верность
отечественному "Пегасу".
   Некоторое время Илларион пытался решить,  что  это  -  принципиальная
позиция или просто рецидив полунищего существования, но в  конце  концов
махнул рукой: какая, в сущности, разница?
   -  Беженцы,  беженцы,  -  противным  старушечьим  голосом  проскрипел
Илларион. - Бегут и бегут, и все в Москву, как будто других  мест  нету.
Как мухи на это самое...
   - Во-во, - хохотнув, поддакнул Балашихин.  Он  уже  вернулся  в  свое
всегдашнее прекрасное расположение духа: он вообще  был  отходчив  и  не
умел долго злиться. - В целом верно, но не совсем. Я  ведь  ехал  не  на
пустое место...
   - Вот как? - удивленно поднял брови Илларион.
   Это уже было что-то новенькое.
   - Ага, - кивнул Балашихин, разливая коньяк. Он покрутил перед глазами
опустевшую бутылку и не глядя сунул ее под стол. Под столом  звякнуло  -
бутылка была не первой и даже не второй. - Понимаешь,  -  продолжал  он,
выдувая в потолок толстую струю дыма, - буквально через пару дней  после
увольнения подкатил ко  мне  один,  предложил  работу.  Ну  я  его,  как
водится, послал - примерно теми же словами, что ты  мне  говорил  минуту
назад.
   Квалификация у меня,  говорю,  слишком  высокая,  чтобы  на  бандитов
горбатить... Он, само собой, спорить не стал - не  в  том  я  тогда  был
настроении, чтобы в диспутах участвовать, и он, видать, это дело просек,
не стал нарываться...
   Ну, подался он обратно в столицу, но визиточку, ясное дело,  оставил.
Я ее тогда почему-то не выкинул...
   - Почему-то? - с сомнением переспросил Илларион. Он выгрыз из  дольки
лимона  мякоть  и  теперь,  прищурив  левый  глаз,  правым   разглядывал
Балашихина сквозь колечко кожуры, как сквозь лупу.
   - Ну допустим, была у меня мысль, - признался тот.  -  Да  и  как  не
быть? Я ведь в нашем Краснополянске родился и вырос,  знаю,  с  чем  его
едят... Запасной вариант никогда не помешает, а уж в нашей  глухомани  и
подавно.
   А тут еще такой случай... Это когда я бизнесом заняться решил.  Гонял
я, понимаешь,  из  Литвы  тачки.  Ну  ты  эту  галиматью  знаешь:  навар
минимальный, а нервотрепки выше крыши. А тут наша краснополянская братва
решила на меня слегка наехать. Понятное  дело,  поговорили  по  душам..,
трое в хирургии, один в реанимации...
   - Ай-яй-яй, - укоризненно сказал Илларион, глядя на  него  уже  через
два колечка лимонной цедры, как через очки.
   - Не зря тебя Федотов клоуном обзывал, - проворчал Балашихин.
   - Федотову можно, он генерал, - живо откликнулся Илларион, - а ты  не
смей. Нет ничего страшнее разъяренного шута. Если не веришь, почитай По.
Эдгара Аллана. У него про это подробнейшим образом прописано.
   - Сейчас, - буркнул майор. - Вот только допьем  все,  и  сразу  начну
читать. И Эдгара, и Аллана. - Это что, братья, как Вайнеры?
   - Ну, - сказал Илларион, рассеянно принимаясь жевать, - и кто из  нас
после этого клоун? Ладно, трави дальше. Я так понимаю,  что  тебя  после
этого дела замели в ментовку.
   - Какой слог! - восхитился Балашихин. - Не  понимаю,  что  ты  имеешь
против бандитов? В натуре.
   - Ты забыл добавить "бля буду", - с видом знатока сказал Илларион.  -
Рассказывай, не томи.
   - Да что рассказывать, - скривился  Балашихин.  -  Ну  замели...  Сам
понимаешь, процент раскрываемое™ - экономический фактор...
   - От слова "фак", - не сдержавшись, вставил Илларион.
   - Приятно поговорить с умным человеком, - заметил майор. -  В  общем,
начали меня раскручивать.
   Не знаю, сунули эти мои.., гм.., пострадавшие что-нибудь  следователю
или нет, но процесс, как говорится, пошел: злостное хулиганство,  тяжкие
телесные, и тэ дэ, и тэ пэ...
   Сунулся я к нашим - шарахаются как черт от ладана, тем более что я на
прощание начальнику сказал пару ласковых.  Ну  тогда  я  визиточку-то  и
достал...
   -  Отмазали,  -  не  спрашивая,  констатировал  Илларион.  -  Что   и
требовалось доказать.
   - Дурак ты, а не клоун, - с  обидой  отозвался  Балашихин.  -  Просто
прислали хорошего адвоката, и проблемы как не бывало. Дело даже до  суда
не дошло.
   - Ну ясно, - сказал Забродов. - И ты решил, что свой бизнес - хорошо,
а хорошая "крыша" лучше.
   - Что-то я тебя не пойму, - проговорил Балашихин. - Что ты  меня  все
время колешь, как тот следователь?
   При чем тут "крыша"?  Мне  предложили  высокооплачиваемую  работу  по
специальности... Ну почти по специальности...
   Что же я, должен был отказаться из принципиальных соображений?  Да  и
нет у меня по этому поводу никаких  особенных  соображений.  Работа  как
работа, вполне законная и  даже,  можно  сказать,  благородная  -  людей
охраняю.
   - И как успехи? - спросил Илларион.
   - Представь себе, успехи есть. Квалификация -  великая  вещь.  Я  уже
старший группы, денег навалом... Честно говоря, я раньше столько сразу и
не видел, сколько сейчас в месяц получаю.
   - Жизнь прекрасна, - с неопределенной интонацией добавил Илларион.
   - Жизнь - дерьмо,  и  ты  об  этом  прекрасно  знаешь,  -  огрызнулся
Балашихин. - И не говори мне об идеалах и принципах.  Мы  с  тобой  черт
знает сколько лет служили идеалам. И что вышло?
   - Только не надо о политике, - с видом утомленной куртизанки попросил
Илларион. - Принципы и идеалы размещаются внутри человека,  а  вовсе  не
снаружи.., не в Кремле и не в Белом доме,  если  ты  это  имел  в  виду,
говоря о долгих годах безупречной службы.
   - Ладно, - набычившись, сказал Балашихин. - О политике не будем. А  о
чем будем? О поэзии? Принципы, идеалы - это ведь все, согласись, поэзия.
Лирика, так сказать. Делом надо заниматься. Живым, настоящим  делом.  Ты
же с головы до ног покрылся книжной пылью, дальше своих книжных полок не
видишь...
   - Гм, - с сомнением произнес Илларион, но спорить не стал. Ему  вдруг
сделалось скучно и неуютно в собственном доме,  и  сомнения  полезли  из
своих затхлых щелей, бередя душу. А что, если Балашихин все-таки прав?
   - Вот тебе и "гм", - напирал майор. - Бросай свою рыбалку и  айда  ко
мне под начало! Я договорюсь, меня там ценят.
   - Я  подумаю,  Коля,  -  пообещал  Илларион.  -  Толь  ко  хочу  тебя
предостеречь. Ты не обижайся, но Москва все-таки не твой  Краснополянск.
Тут, если попадешь под "раздачу", никакой адвокат тебя не отмажет.
   - Ну-у-у, - разочарованно протянул Балашихин, - вот уж не думал,  что
в тебе гонор этот московский тоже сидит. Тоже мне! Третий  Рим,  столица
мира...
   - Ты все-таки обиделся, - со вздохом сказал Илларион, - а напрасно. Я
вовсе не хотел тебя обижать, но еще меньше мне хотелось бы,  чтобы  тебя
здесь проглотили, как мошку.
   Балашихин перегнулся через стол и дружески похлопал его по руке.
   - Ну-ну, - успокаивающе сказал он, - перестань.
   Я уже не маленький, разберусь как-нибудь.  А  не  разберусь,  так  ты
поможешь. Поможешь ведь?
   - Само собой, - кивнул Илларион. - Успеть бы только. И я тебя  прошу,
Коля: не лезь ты в политику. Это уж точно такое дерьмо,  что  потом  всю
жизнь не отмоешься!
   - Что-то ты у меня совсем скис, -  сноровисто  откупоривая  очередную
бутылку, бодро заметил Балашихин. - Давай-ка дернем для поднятия боевого
духа.
   - Угу, - кивнул Илларион и нараспев, с  подвыванием  продекламировал:
"Что-то нос твой повис, как слива.
   Тем не менее, все же налей. Социальная справедливость так и прет  изо
всех щелей..."
   - "Бьет фонтаном со страшной силой, - немедленно подхватил Балашихин,
- и порой вышибает дух. Почирикаем за справедливость, если ты не  совсем
потух". А?
   Сила! Это тебе не братья По - Эдгар и Аллан... Как его  звали,  этого
пацана?
   - Костик, кажется, - задумчиво сказал Илларион, выпивая полную рюмку.
- Точно, Костик. Рядовой Славин.
   - Ну, земля ему пухом, - салютуя своей рюмкой, сказал майор.
   - Да какая там, к черту, земля, - ответил Илларион, чокаясь с ним.  -
Один камень...
   Они разошлись в начале третьего - точнее,  это  Балашихин  разошелся,
точнее уехал на такси. Провожая его до  дверей,  Илларион  почувствовал,
что пьян просто-напросто до полного  остекленения,  и  в  очередной  раз
позавидовал майору, который выглядел как огурчик:  перепить  Балашихина,
насколько было  известно  Иллариону,  не  удавалось  никому  и  никогда.
Балашихин остави