жите внесению в некий списочек, где
и будете пребывать до поры до времени в ожидании своего часа.
   А к этому вашему - как бишь его, Гершензон? ах, нет, простите,  Гершкович
- так вот, к нему мы заглянем в ближайшее время. Книжечки посмотреть, то-се,
- в общем, как получится. Такими знакомствами, сами понимаете,  пренебрегать
нельзя.
   Да вы-то  понимаете,  сами  ведь  готовы  душу  прозакладывать  за  своих
пейсатых дружков.
   Он свернул с Ленинградского шоссе во двор старой девятиэтажки,  сложенной
из полуторного желтого кирпича. Старый уютный двор буйно  зеленел  и  звенел
детскими голосами, словно  не  было  в  двух  шагах  оживленной  магистрали.
Немолодые уже березы и липы о чем-то тихо  шептались,  доставая  кронами  до
окон четвертого этажа старушки,  как  обычно,  несли  бессменную  вахту  на
скамейках у подъездов, перемывая косточки всем подряд и бдительно покрикивая
на детей. Как всегда,  глядя  на  них,  Быков  с  трудом  подавил  искушение
подкрасться сзади и  заглянуть  под  скамейку:  он  был  почти  уверен,  что
обнаружит  там  мощные  узловатые  корневища,  давно  и   прочно   связавшие
морщинистые старушечьи задницы с матерью-сырой землей.
   Гремя железом, Быков открыл металлический гараж и загнал туда  машину.  В
гараже чувствовался запашок - не так чтобы очень, но попахивало явственно, и
он отметил про себя, что это необходимо учесть на будущее. Хоть и дождливое,
но лето все-таки, а мясо в теплую погоду протухает быстро.
   Почтовый ящик в подъезде, конечно же, был  пуст.  Писем  ждать  неоткуда,
газеты он перестал выписывать года три назад, а время счетов еще не  пришло.
Тем не менее, проходя мимо, он заглянул в круглые дырочки  -  не  белеет  ли
что-нибудь внутри. Вполне логично было бы найти  там  анонимку  с  угрозами.
Анонимки почему-то упорно  не  приходили,  и  это  само  по  себе  уже  было
тревожным признаком: враги понимали, что  пугать  его  бессмысленно,  не  на
таковского напали, десантники не сдаются. А если враг не сдается - ну,  сами
знаете, что с ним тогда делают.
   Он дохромал до лифта, тяжело опираясь на трость, нажал  кнопку  вызова  и
стал ждать, вдыхая специфический запах старого московского подъезда,  глядя,
как с грохотом и лязгом змеятся в решетчатой шахте толстые лоснящиеся  петли
кабелей.
   Раньше здесь стояли другие двери, припомнил он. Их  надо  было  открывать
самому - сначала металлическую, а потом двустворчатую дверь кабины с  узкими
стеклянными окошками, через которые было видно, есть кто-нибудь  внутри  или
нет.
   Металлические двери всегда ужасно громко лязгали,  как  бы  аккуратно  ни
старался ты их закрыть а плафон в потолке, помнится, был  круглый,  и  было
очень интересно,  выглядывая  в  узкое  окошко,  считать  проплывающие  мимо
перекрытия.
   Добравшись до седьмого этажа, он двумя поворотами ключа открыл старенький
накладной замок производства  Харьковского  тракторного  завода  и,  толкнув
обитую потертым дерматином дверь, вошел в свою пропахшую тяжелым холостяцким
духом однокомнатную квартиру. Голову уже начинало ломить, в  висках  зловеще
барабанил пульс. Он запер дверь и, треща рассохшимся  затоптанным  паркетом,
направился на кухню. В прихожей  его  качнуло,  и  он  зацепился  плечом  за
вешалку, сшибив ее на пол вместе с висевшим на ней  тряпьем.  Выматерившись,
Быков переступил через образовавшуюся неопрятную груду и, попутно  захлопнув
постоянно открывавшуюся дверь совмещенного санузла, вошел в кухню.
   Здесь, по крайней мере, царили чистота и армейский порядок. Львиную  долю
своего "домашнего" времени Виктор Быков  проводил  именно  здесь,  заходя  в
комнату, только чтобы посмотреть телевизор да выбрать что-нибудь почитать на
сон грядущий. У него  была  действительно  неплохая  библиотека,  состоявшая
процентов на семьдесят  пять  из  роскошных  подписных  изданий  пятидесятых
годов: мать когда-то занималась этим делом всерьез, прививая сыну  любовь  к
книгам. Эту комнату Быков  не  любил:  слишком  многое  здесь  напоминало  о
матери, вызывая острую тоску пополам с раздражением. Слишком  много  было  в
Анне  Ивановне  Быковой  этого   беспомощного   толстовства,   бесхребетного
всепрощения, вызывавшего порой - прости меня, Господи, - желание ударить.
   А вот кухня - это был совершенно другой коленкор. Упираясь  изголовьем  в
древний холодильник  марки  "ЗиЛ",  а  изножьем  -  в  двери,  стояла  узкая
односпальная тахта, застеленная серым солдатским одеялом. Отмытые до  скрипа
тарелки по ранжиру выстроились  в  проволочной  сушилке,  а  на  поверхности
кухонного стола, выполнявшего в случае необходимости  роль  письменного,  не
было ни соринки, ни пятнышка.
   Стараясь не обращать внимания на набирающую обороты головную боль, Виктор
подошел к мойке и вывалил в нее рыбу, принесенную в пластиковом пакете. Один
лещ все еще судорожно разевал рот и пытался  слабо  шевелить  хвостом.  "Вот
ведь стервец, - с невольным уважением подумал  Быков,  -  до  чего  живучий!
Окунуть того же Забродова башкой в воду, сколько он  продержится  -  минуту,
две? А этому хоть бы что. Отпусти его сейчас в речку, через пару минут будет
как огурчик - только хвостом вильнет, и поминай как звали... А  с  рыбой  он
меня ловко подловил.
   Откуда, мол, в этом озере лещ? От верблюда, -  с  внезапным  раздражением
подумал он, - вот откуда. Черт его упомнит, это  озеро,  какая  в  нем  рыба
водится! Некогда мне было вспоминать, какая  подвернулась,  такую  и  купил.
Тоже мне, ихтиолог полупархатый!
   Но-но, - сказал он себе, - полегче на поворотах. Этак ты в следующий  раз
вообще хека какого-нибудь купишь. Мороженого. Или тушку кальмара.  Забродов,
кем бы он ни был, далеко не дурак. Ох, неспроста он на озеро  ездит.  Уж  не
следит ли?
   "Очень даже может быть. Ну-ну, - решил он с  кривой  улыбкой,  -  милости
просим."
   Быков достал из кухонного шкафчики остро отточенный нож и некоторое время
нерешительно стоял над лещами,  рассеянно  наблюдая  за  последними  зевками
того, что еще был жив, и стараясь отключить сознание от наплывающей  темными
волнами головной боли. Потом он не глядя швырнул нож в  мойку  и  подошел  к
холодильнику.
   Присев на корточки, Виктор глубоко засунул руку  в  пыльное  пространство
под днищем холодильника и, пошарив  там,  извлек  на  свет  божий  увесистый
полиэтиленовый  пакет,  крест-накрест  перехваченный  бечевкой.  Внимательно
проверив узел и казавшиеся случайными, а на самом деле тщательно, в  строгом
порядке заложенные складочки, он удовлетворенно  вздохнул  -  похоже,  пакет
никто не трогал.  Хотя,  если  работал  профессионал,  то  без  специального
оборудования ничего не обнаружишь. Он давно уже подумывал  обзавестись  хотя
бы плохоньким дактилоскопическим набором, но  эта  затея  требовала  немалых
денег: в химии Быков был не силен, а в хозяйственных магазинах такие наборы,
увы, не продаются.
   Оставалось полагаться на то, что Бог не выдаст и свинья,  соответственно,
не съест. Придя к такому выводу, он развязал бечевку и развернул пакет.
   Сначала Быков достал из пакета револьвер - старенький, обшарпанный  наган
Тульского завода, любовно  вычищенный,  смазанный  и  отполированный  мягкой
ветошью, с полным барабаном. Наган он отложил в сторону - его время  еще  не
пришло. Когда это время наступит, останется лишь одна проблема -  где  взять
необходимое количество патронов. Виктор Быков почему-то был уверен, что  эту
проблему он как-нибудь решит.
   За наганом последовал орден Красной Звезды в картонной коробочке.  Виктор
откинул крышку и некоторое время смотрел на орден, стиснув зубы так, что  на
скулах  заиграли  желваки.  Эх,  ребята...  В  сторону.  Сначала   -   дела,
воспоминания оставим на потом.
   Наконец он вынул из пакета  искомое  -  общую  тетрадь  в  блекло-голубом
коленкоровом переплете с изображением двух не поделивших шайбу хоккеистов  с
толстенными икрами. Тетрадь  была  пуста  за  исключением  первой  страницы.
Ничего, сказал себе Виктор, это дело поправимое. С миру по  нитке  -  голому
рубашка.
   Так-то вот, господа жидо-масоны.
   Первая страница тетради была сверху донизу исписана фамилиями и адресами.
   Иногда вместо адреса можно было прочесть  что-нибудь  вроде  "Измайловск,
парк, по утрам"  или  "Яр.  вокз.,  коммерч.  киоск".  Напротив  большинства
фамилий стояли аккуратно выведенные крестики. Аккуратность была вторым после
любви к печатному слову качеством, которое сумела привить Виктору его  мать,
умершая от рака двенадцатиперстной кишки, когда ему (Виктору, разумеется,  а
не раку) едва исполнилось двенадцать.
   Быков вынул из кармана блокнот и ручку, отыскал в блокноте нужный адрес и
переписал его в тетрадь, подчеркнув двумя жирными линиями фамилию и имя:
   "Гершкович Матвей  Исаакович".  Места  на  странице  не  осталось,  и  он
перевернул ее, дописав на обороте: "Забродов Илларион. На озере".
   Он хотел было переписать сюда же фамилию  и  адрес  "философа  с  гаечным
ключом", но передумал - механик вполне мог оказаться ни при чем.  Во  всяком
случае, его следовало навестить и присмотреться.
   Он снова  вернулся  к  исписанной  странице,  отыскал  нужную  фамилию  и
аккуратно (как учила мама) вывел напротив крестик.
   Под этой фамилией значился полный адрес и даже телефон.
   Еще бы! Серега Климов был очень рад,  случайно  столкнувшись  в  метро  с
однокашником по Рязанскому училищу. В  училище  они  были  не  разлей  вода,
развела их только служба - известно, как оно бывает у людей военных.  Серега
служил в Витебской дивизии, участвовал едва ли не в самом первом  выбросе  и
рассказывал  про  те  времена  совершенно  страшные,  ни  с  чем  вообще  не
сообразные вещи. Быков, попавший в Афганистан  позже  и  в  составе  другого
подразделения, с трудом мог этому поверить,  хотя,  казалось  бы,  уж  он-то
навидался всякого.
   Они засиделись тогда  допоздна  за  одинокой  бутылкой  водки,  вспоминая
однокашников и былые дни. Так хорошо и  тепло  Виктору  не  было  уже  очень
давно.
   Жена Сергея, красивая длинноногая  блондинка  Валентина,  Сидела  с  краю
стола, слушала, не притрагиваясь к  рюмке,  курила  сигарету  за  сигаретой,
нервно давя окурки в переполненной пепельнице, смотрела то на  мужа,  то  на
Быкова  огромными  потемневшими  глазами  и  вдруг  сказала,  горько   кривя
красивые, густо накрашенные губы: "Мне страшно, Сережа. Этой страной  правят
воры и сумасшедшие. Дядя Яков опять прислал письмо, зовет. Давай уедем..."
   Виктор моментально почувствовал себя так, словно за  шиворот  ему  вылили
ведро ледяной воды. Только теперь увидел он то,  чего  не  заметил  вначале,
опьяненный  радостью   неожиданной   встречи:   немного   восточный   разрез
выразительных  глаз,  чуть  длинноватый  нос  с  едва  заметной,  но   очень
характерной горбинкой, по-особому вырезанные ноздри... А за тонкой  гипсовой
перегородкой сопели, видя свои  вонючие  сны  про  фаршированную  рыбу,  два
полужидка - полупархатый мальчик семи лет и полупархатая трехлетняя девочка.
   Он сумел сдержаться тогда, не подать виду,  несмотря  на  страшную  боль,
мгновенно запустившую  стальные  когти  в  левую  половину  головы,  и  даже
заставил себя улыбнуться, когда Климов, видимо, углядевший что-то  ре  то  в
его  лице,  с  деланной,  ненатуральной  шутливостью  сказал  жене:  "Брось,
Валюшка, перемелется - мука будет. Я теперь  человек  штатский,  воевать  не
пойду, а с остальным как-нибудь справимся. Ну что ты выдумала, в самом деле,
гляди - Витька напугала..."
   Он отшутился,  ляпнул  что-то  невпопад,  почти  ничего  не  слыша  и  не
соображая из-за шума в голове, а она залпом выпила водку, даже  не  заметив,
похоже, что это была не вода - даже бровью  не  повела,  шалава,  -  странно
посмотрела на гостя и ушла из кухни, перебирая красивыми сильными ногами.
   Он поспешно распрощался, ощущая, как накатывает ревущая темнота  и  очень
боясь сорваться не вовремя и  все  испортить.  Серега  Климов  не  стал  его
задерживать,  сконфуженный  странной  выходкой  своей  супруги.  Пожимая  на
прощание руку, Серега сказал ему, понизив голос, чтобы не услышала жена: "Ты
ее не слушай. Устала она очень. Никуда мы не поедем".
   Он заставил себя пожать эту руку, руку предателя, а по дороге домой, едва
не воя от душившей его ярости, ловко вильнув колесами, сшиб  и  размазал  по
асфальту выбежавшую  на  проезжую  часть  собаку.  Старая  жидовка,  хозяйка
собаки, что-то кричала ему вслед, размахивая  ненужным  теперь  поводком.  В
темноте он не видел ее лица, но это, Конечно же, была именно жидовка,  иначе
разве стала бы она так вопить из-за какого-то  пархатого  пса?  И  тогда  он
остановил машину и дал задний ход, а когда поравнялся с продолжающей  вопить
старухой, снова затормозил и сказал, открывая  дверцу:  "Пардон,  мадам.  Я,
кажется, ушиб вашу собачку?"
   Старая кошелка подскочила к нему, шипя и плюясь, как  выкипающий  чайник,
по-прежнему воинственно размахивая своим дурацким поводком,  так  что  утром
ему волей-неволей пришлось ехать на озеро, хотя он никогда не  любил  зимнюю
рыбалку, да и снега в лесу было навалом, так  что  дважды  пришлось  изрядно
попотеть, вытаскивая "москвич" из сугробов. Собаку он, само  собой,  оставил
на дороге.
   А Серега Климов сдержал обещание. Он никуда не уехал  и,  надо  полагать,
уже не уедет.
   В темноте морозильной камеры живучий лещ в последний раз  широко  разинул
рот и наконец заснул. А немного погодя заснул  и  старший  лейтенант  запаса
Виктор Быков, уронив голову  на  двенадцатый  том  тридцатитомного  собрания
сочинений Диккенса - темно-зеленый с черным и золотым.

***

   - Ну, не томи, полковник, - сказал  Илларион  Забродов,  подсаживаясь  за
угловой столик у окна. - Рассказывай, что  накопал.  Поделись  пророчествами
своего электронного оракула.
   Подошедший официант с легким недоумением покосился на клиента, одетого  в
поношенную камуфляжную куртку и такие  же  бриджи,  заправленные  в  высокие
ботинки со шнуровкой. Его собеседник, казалось, был одет вполне прилично, но
этот... И ни тени смущения, неловкости - сидит, как у себя дома,  развалясь,
и покачивает носком ботинка, закинувши ногу на  ногу...  Только  сигареты  в
зубах не хватает. А впрочем, вот и сигарета.
   - Где тебя черти носят? - недовольно спросил Мещеряков, бросая взгляд  на
часы. - Битый час тебя здесь дожидаюсь.
   Досадливо хмурясь, он  пробежал  глазами  протянутое  официантом  меню  и
раздраженно перебросил его Иллариону.
   - Мне пятьдесят коньяка, - сказал он.
   - Мне тоже, - невнятно промычал Илларион, прикуривая сигарету.
   - Опять пьянствуешь за рулем? -  спросил  Мещеряков.  -  У  меня-то  хоть
водитель, мне можно.
   - Пьянствую я за столом, - резонно заметил Забродов, - а за рулем я рулю.
   Управляю, так сказать, транспортным средством.
   - Что -  так  сказать?  Так  сказать,  управляешь  или  это  транспортное
средство у тебя - "так сказать"?
   - У меня все - "так сказать". В том смысле, что как скажу, так и будет.
   - Болтун.
   - Вот я и  говорю,  хватит  болтать,  давай  к  делу.  Что  твоя  гадалка
нагадала?
   - Гадалка? А, ты про компьютер...  -  Мещеряков  закатил  глаза  и  вдруг
затянул гнусавым речитативом, на удивление точно  подражая  выговору  старой
цыганки:
   - А будут тебе, брильянтовый, пустые хлопоты, ночлег в  казенном  доме  и
дальняя дорога... вперед ногами.
   Илларион искренне похлопал в ладоши.
   - Браво, полковник. Ты растешь на глазах. Еще год-другой позанимаешься  и
смело можешь записываться в драмкружок дома престарелых на характерные роли.
Ты только забыл  попросить  позолотить  ручку.  Без  этого  образ  получился
какой-то неубедительный.
   - От тебя дождешься... Сломать ручку - это ты умеешь, а вот  насчет  чего
другого...
   - Так ты ж не пробовал! Вот станцуешь - глядишь, и раскошелюсь. Да и не я
один - гляди, народу сколько!
   - Ладно, ладно, повело кота за салом. Ты слушать будешь или нет?
   - А чего ты придуриваешься? Тоже мне,  полковник.  Ладно,  не  надувайся,
извини. Тяжело было?
   - Не так тяжело, как муторно. Много механической работы. Механика  -  это
раздел физики,  изучающий  взаимодействие  физических  тел,  а  механическая
работа - это когда мешки таскаешь или, к примеру, морды бьешь. Хотя, пардон,
мордобой - это уже творчество. Ты номер "мерседеса" вспомнил?
   - Нет, не вспомнил.
   - Разведчик, - скривился Илларион.
   - Нельзя вспомнить то, чего не видел, - оставив  без  внимания  замечание
Иллариона, сказал Мещеряков. - Я долго себя  насиловал,  пробовал  применять
разную  твою  психологическую  ерунду:  ну,  там,  облака  в   небе,   воду,
березки-елочки...
   - И что?
   - И ничего! - вызверился Мещеряков. - Выпить мне захотелось, вот что!  На
природе, у водички, да под шашлычок...
   - Да, - сказал Забродов. - Это аутотренинг.
   - Ага, - не стал спорить полковник, - он самый. И вот открываю я сейф...
   - Погоди, у тебя компьютер в сейфе, что ли?
   - Коньяк у меня там, а не компьютер. Не перебивай. Так  вот,  открываю  я
сейф...
   - А там коньяк!
   - Там коньяк, а здесь дурак. Кстати, а где наш коньяк?
   - Разбавление коньячных изделий суть сложный технологический процесс.  Не
отвлекайся.  Ты  остановился  на  том,  что  хранишь   в   служебном   сейфе
неположенный коньяк и злоупотребляешь им в рабочее время.
   - Так я же в меру... Короче, полез я за коньяком, и тут меня как ударило.
   Как наяву его увидел, с фарой его раскоканной. Не было  на  нем  номеров,
понял? Я тогда мимо прошел и оглянулся: может, хоть сзади есть? Нету.
   - Та-а-ак, - протянул Илларион. - Отсутствие результата - тоже результат,
но вот отсутствие номера... это, черт побери, полное отсутствие результата!
   - Да? - переспросил Мещеряков.
   - Да.
   - Ну так вот нет. Здесь тебе не Чикаго, штат Иллинойс.  Нашим  гаишникам,
сам знаешь, палец в рот не клади. Это они угнанную машину найти не могут,  а
все остальные у них на учете - и с номерами, и  без  номеров.  Номера  могут
снять сами гаишники, их могут украсть... Да может быть, он эту машину  вчера
купил! Кроме того, не забывай, есть еще пистолет...
   - Я-то помню, мне просто было интересно, не забыл ли ты.
   - Не забыл. В общем,  стал  я  проверять  владельцев  зарегистрированного
личного оружия...
   - Ворованный "мерседес" без номеров и  незарегистрированный  пистолет,  -
вдруг мечтательно произнес Илларион Забродов, закатывая глаза к  потолку.  -
Лично я так бы и поступил. Машину потом  бросил  бы  за  углом,  а  пистолет
зашвырнул в какую-нибудь канаву. Только так и не иначе.
   - Может, конечно, и так.  Только  это  рассуждения  киллера,  бандита,  у
которого  ни  кола,  ни  двора  и  который  привык  сам  обеспечивать   свою
безопасность.
   Тебя же, судя по твоим словам, посетил  какой-то  туз,  бугор  на  ровном
месте. Что он стал бы говорить,  попадись  в  ворованной  машине  вместе  со
своими мордоворотами?
   - Я бы сказал, что эти негодяи взяли меня  в  заложники,  и,  пока  менты
клали бы их на асфальт, дал тягу. И вообще, я бы не попался.
   - Ты опять за свое? И когда за ум возьмешься... Так вот, я  составил  два
списка: список владельцев -  шестисотых  "мерседесов"  и  список  владельцев
зарегистрированных в законном порядке пистолетов  системы  Кольта.  "Кольт",
заметь, это не ТТ и не "вальтер", его на Рижском рынке не купишь. А потом  я
эти два списочка сопоставил и получил всего-навсего четыре фамилии.
   - О, - с уважением сказал Илларион.
   - Вот тебе и "о", - передразнил Мещеряков.  -  Ты  думаешь,  я  зря  тебе
говорил про пустые хлопоты, ночевку в казенном  доме  и  путешествие  вперед
ногами? Ты бы видел эти фамилии!
   - Так покажи. Что ты меня путаешь,  как  барышню?  Все  равно  я  к  тебе
прижиматься не стану - ты совершенно не в моем вкусе.
   - Не зарекайся, дружок. Вполне возможно,  что  станешь.  Фамилии  я  тебе
называть не буду. У меня, ты знаешь, и  вправд