шей и без всякой вывески. С фасадной  части
под навесом  стояли  столики  и  стулья.  Со  стороны  тыла  в  мангалах
готовился кебаб - этим занимался парнишка лет семнадцати в шлепанцах  на
босу ногу. Гасан  хотел  дать  ему  очередное  указание,  но  осекся  на
полуслове, как только увидел Рублева.
   - Ну, здорово, хозяин! Ты, я вижу, в гору пошел!
   - Откуда, командир? - немного придя в себя, всплеснул руками Гасан. -
Как меня нашел? Честное слово, не верю, что ты здесь стоишь.
   - Слух по всей земле прошел о твоем заведении.
   - Смеешься? Сейчас люди такими делами ворочают.
   Гасан бросил помощнику несколько слов по-азербайджански  и  подхватил
Рублева под руку. Он провел Комбата не под общий навес, а под отдельный,
прилепившийся к торцу длинного строения. Здесь  стоял  один-единственный
столик с красивой пепельницей и скатертью, украшенной желтыми и голубыми
розами. Три мягких стула лишний раз свидетельствовали, что  места  здесь
особые, для уважаемых людей.
   - Присаживайся, командир. Сейчас сделаем все что надо.  Через  десять
минут здесь скатерти не будет видно.
   - Мне только одну порцию! Фигуру держу, - уточнил  Рублев.  Не  время
было пиршествовать, но обидеть хозяина Комбат тоже не мог.
   - Давай не будем! Здесь я - командир! В наше время гость  из  далеких
краев - не то что раньше! Совсем редкость!
   За трапезой вспомнили прошлое. Потом Гасан  завел  разговор  о  своем
бизнесе.
   - Мясо продают дорого, водку дорого - все кругом дорого. У меня из-за
этого тоже цена высокая. А денежных людей  мало.  В  прежние  времена  в
таком месте, на пляже, туристы бы за сезон кучу бабок  оставили.  Сейчас
откуда туристы? Бизнесмены приезжают - они в гостиничный ресторан ходят.
Может, ты тоже бизнесом занялся?
   - У меня бизнес свой, особенный. На гостиницы не  напасешься,  может,
придется раз-другой у тебя переночевать.
   - Мой сезон - полгода: май-октябрь. Дальше замок вешаю и в город.
   - Ну до октября я по-любому управлюсь, - усмехнулся Рублев.
   - Смотри сам, я такому гостю всегда рад. Кондиционера нет, зато  есть
матрац и раскладушка - поделим на двоих.
   - Нормально. А ребята твои, те, что на подхвате?
   - У меня их всего двое. Один - на кухне, другой - официантом.  Ночуют
дома - живут поблизости. У здешних не такие запросы, как у городских.
   Солнце тем временем закатилось за горизонт, морская вода окрасилась в
молочный цвет. По мере того как багровый  диск  гас  и  опускался,  море
темнело, быстро меняя оттенки. Даже отсюда,  с  расстояния  в  пятьдесят
метров, чувствовалось, что вода не остыла.
   - Купался или нет еще? - спросил Гасан. - Сейчас самый кайф.
   Комбат разулся, засучил брюки. Прошелся по теплому прибрежному песку.
Смутные воспоминания детства нахлынули  на  него  -  сначала  интерес  к
отпечатку своей босой ноги, потом -  к  погружению  в  воду  с  головой.
Только это было далеко отсюда, на речке с  заросшими  камышом  берегами.
Трава росла даже  на  дне,  и  течение  постоянно  шевелило  ее,  словно
расчесывало волосы.
   Здесь, в Бузовнах, было пустынно на пляже. Двое мальчишек с  пакетами
подбирали бутылки -  стеклянные  и  пластиковые.  Мусора  было  немного,
все-таки будний день. В ?шестерке?,  откуда  доносились  слабые  отзвуки
музыки, целовались парень с  девушкой,  задержавшиеся  на  пляже  дольше
всех. Скоро и они укатили.
   Комбат прошелся по мелководью,  потом  присел  на  корточки,  швырнул
несколько камешков в сторону горизонта.
   "Будь внимателен, - повторил он  себе.  -  Сперва  надо  вписаться  в
здешнюю жизнь, а потом уж шашкой махать?.

Глава 4

   В семь часов утра он уже садился в электропоезд. Проходя  рано  утром
мимо Гасана, он заметил, как тот  шевелит  губами  -  наверное,  считает
убытки и доходы. ?Утром  надо  уходить  пораньше,  вечером  возвращаться
попозже, - подумал он, -  чтобы  лишний  раз  никому  не  попадаться  на
глаза?.
   Четкого плана действий  у  Комбата  не  было.  Он  хорошо  знал  цену
долгосрочным  планам,  разбивающимся  о  реальность.  Самые  достоверные
сведения о тех трех трупах можно, конечно, получить в  милиции.  Но  как
подступиться? Нет  знакомых,  нет  баксов,  чтобы  купить  откровенность
сотрудника.
   Вчерашние надежды выспаться не сбылись.  Вечером  Гасан  говорил  без
умолку. Жаловался на трудную жизнь, рассказывал разные истории про своих
знакомых. Всем несладко приходится.  Один  в  прежние  времена  возил  в
Москву гвоздики в коробках. Теперь в столице цветы всякие - голландские,
бельгийские. А перевозка из Баку самолетом  обходится  дороже  во  много
раз. Другой, призывного возраста,  скрывался  от  мобилизации  во  время
карабахской  войны.  Потом,  вроде,  откупился.  А  военкома  накрыли  с
поличным - видно,  слабо  делился  с  начальством.  В  результате  парня
все-таки забрали на фронт и он потом еле выкарабкался после контузии.
   Рот у Гасана не закрывался, можно  было  подумать,  что  он  встретил
земляка где-то  на  краю  света.  Видимо,  Комбат  был  для  него  живым
воспоминанием о той, советской жизни, спокойной и  благополучной,  когда
на кусок хлеба с маслом можно было заработать без больших хлопот. Раньше
раз в год он ездил  в  санаторий  -  в  Подмосковье  или  Прибалтику,  и
отдыхающие блондинки смотрели  на  него  как  на  мужчину,  а  не  ?лицо
кавказской национальности?.
   В его  речах  проскакивало  много  важных  мелочей,  характерных  для
теперешнего житья-бытья в Баку  и  окрестностях.  Их  стоило  запомнить,
чтобы не попасть впросак, не выдать в  себе  приезжего.  Поэтому  Комбат
терпеливо слушал, время от времени теряя  нить,  проваливаясь  в  сон  с
открытыми глазами.
   Теперь  в  полупустом  вагоне  он  пытался  вспомнить   главное.   Он
внимательно рассматривал местные деньги,  стараясь  научиться  различать
купюры. Гасан поменял вчера триста  российских  рублей  на  манаты.  Еще
столько же Комбат оставил  на  потом,  других  денег  у  него  не  было.
Финансовый вопрос тоже надо решать - он не собирается существовать здесь
на чьем-то иждивении.

***

   Небольшая станция Насосная оказалась настоящим железнодорожным  узлом
- множество  путей  собирались  здесь  в  пучок.  Особого  оживления  не
наблюдалось:  платформы  с  контейнерами,  порожние   товарные   вагоны,
цистерны, заляпанные мазутом, судя по всему, стоявшие на  месте  уже  не
первый день. Время от времени проносился, громыхая  на  стыках,  состав,
которому загодя  открывали  зеленый  свет.  Потом  око  светофора  снова
наливалось красным цветом, и все  возвращалось  в  обычный,  вялотекущий
ритм.
   Самое тягостное и мучительное время испытываешь тогда,  когда  ничего
толком не известно, когда  фигуры  врагов  даже  не  маячат  на  бледном
горизонте.
   Прозвучало объявление по станции, в котором Рублев понял только  одно
слово ?гатар?, что означает ?поезд?. Он  никогда  специально  не  изучал
языки, но  незаметно  для  себя  усваивал  отдельные  слова,  выражения.
Ругательства и проклятия,  названия  цифр,  бытовые  слова,  обозначения
смерти - уважительные,  скорбные,  презрительные.  Азербайджанский  имел
много общего с казахским, туркменским, татарским, турецким, и это как-то
помогало.
   Проходя по городским улицам,  он  вдруг  начинал  понимать  крохотный
обрывок фразы. Русской речи почти не было слышно, а  в  прошлый  приезд,
двенадцать лет назад, она звучала даже чаще, чем местная...
   За объявлением не последовало  никаких  событий,  вагоны  и  цистерны
продолжали плавиться под  солнцем.  Продолжительная  тишина  действовала
угнетающе на Комбата. Слишком  часто  в  его  жизни  она  предшествовала
нападению из-за угла или выстрелу в спину.
   Новый поезд - судя по всему тот, о  котором  объявили  на  станции  -
Комбат сперва услышал, а потом увидел. Поезд сбрасывал скорость, а потом
затормозил, хотя до Насосной  оставалось  еще  немного.  Присмотревшись,
Рублев  засек  небольшой,  спрятанный  в  овраге  грузовичок.  Несколько
человек  выскочили  из  кузова,  двое  забрались  на  крышу  одного   из
контейнеров.
   Осторожно приближаясь, Рублев следил за ходом операции, суть  которой
сразу   стала   понятна.   Крышу    контейнера    вскрыли    самопальным
приспособлением,  похожим  на  большой  консервный  нож.  Сверху   стали
передавать вниз коробки. Когда расстояние уменьшилось, Рублев  распознал
упаковки с сигаретами. Работа  спорилась,  участники  грабежа  подгоняли
друг друга негромкими окриками ?тез ол, тез ол?, понятными без перевода.
   Уж  очень  кстати  затормозил  машинист.  Не  иначе,  как  в  доле  с
грабителями. А к этим людям стоит присмотреться  внимательнее.  Кто  еще
кроме них мог рано утром околачиваться возле путей  в  глухом  безлюдном
месте?
   Трое молодых людей,  один  постарше,  еще  один  за  баранкой.  Товар
передают по цепочке: один уже пролез внутрь контейнера и выдает коробки,
другой сбрасывает их с крыши на насыпь, третий подбирает и забрасывает в
кузов. Водитель стоит на  подножке  и  осматривается,  готовый  в  любой
момент сорваться с места.
   Шоссе  недалеко.  Комбат  голову  бы  дал  на  отсечение,  что  ехать
грузовичку недолго. Имея возможность договориться с  машинистом  поезда,
они наверняка складируют ворованное поблизости. Важно только  убедиться,
в какую сторону они свернут.

***

   Грузовик не иголка в стоге сена. Комбат  отыскал  его  через  полтора
часа в ближайшем поселке за невысоким, сложенным из камней  забором.  По
ту сторону, во дворе расхаживали куры, сохло белье,  росли  два  больших
тутовых дерева.
   Увидев незнакомца, всклокоченный хозяин высунулся из раскрытого окна.
Комбат махнул ему рукой, чтобы подошел ближе.
   -  Сигарет  не  продашь?  Хозяин  инстинктивно  оглянулся  в  сторону
грузовика. Быстро взял себя в руки.
   - Какой сигарет, где? Я сигареты не торгую.
   - Может, и не торгуешь. Просто их у тебя до хрена.
   - Слушай, иди отсюда, - недовольно скривился мужик. А сам сделал  еще
шаг к невысокому забору, чтобы лучше разглядеть незнакомца.
   - Честное слово, не знаю, чего ты ко мне пристал.
   - Могу объяснить, - охотно отозвался Рублев. - Прямо сейчас.
   Скрепя сердце хозяин вышел за ворота.
   Одет  он  был  по-домашнему:  на  ногах  старенькие  кеды,  дальше  -
полосатые пижамные штаны, расстегнутая  рубашка  неопределенного  цвета.
Посреди  худосочной  груди  -  впадина,  поросшая  черными  с   проседью
волосами.  Почти  такие  же  редкие  волосы  остались  и  на  голове   -
всклокоченные, как  будто  он  только  что  скреб  макушку  всеми  пятью
пальцами. На лице его промелькнули сомнение  и  страх.  После  секундных
колебаний он повел Рублева к длинному замусоренному оврагу.  Место  было
не самым приятным по запаху и виду, но вполне  устраивало  Комбата  -  в
этих краях он не хотел светиться.
   - Тебя как звать?
   - Фархад-киши.
   Рублев знал смысл  этой  приставки,  она  означала  -  ?мужчина?.  На
Востоке распространена еще другая приставка к  имени  -  ?мюэллим?,  что
значит ?учитель?. В большинстве случаев  она  применяется  к  людям,  не
имеющим никакого отношения к педагогике.
   - У каждого сейчас свой бизнес - правильно, Фархад-киши? У меня свой,
у тебя свой. Зачем нам долго крутить вокруг да  около?  Меня  интересует
недавнее дело, когда здесь троих положили возле железки.
   Фархад-киши облегченно вздохнул -  кажется,  на  него  не  собираются
наезжать, у незнакомца другие интересы.
   - Думаешь я свидетель  был?  Только  одним  глазом  глядел  и  быстро
свалил. Кому надо неприятности на голову?
   - Пойдем покажешь.
   - Там уже все почистили, я даже место точно не вспомню.
   - Постарайся и  вспомнишь.  Давай,  не  тяни.  Чувство  облегчения  у
Фархада-киши сменилось новым приливом  беспокойства.  Он  быстро  оценил
возможные последствия разговора о трупах возле ?железки?.
   - Тебе надо - искай! Меня не  трогай.  В  овраг  спрыгнули  двое  уже
знакомых Рублеву грабителей контейнера.
   - Зачем старого-больного человека из дому увел? Вопросы есть, с  нами
дело имей.
   "У этого нож в  рукаве,  -  отметил  про  себя  Комбат.  -  Известный
обычай?.
   - Валите, мужики, подобру-поздорову. Вашего аксакала я не трону.
   - Мы здесь у себя дома.  Это  ты  в  гостях.  Рублев  разозлился.  Не
собирался он вступать в  долгие  объяснения,  дожидаясь,  когда  блеснет
лезвие. Сделал два шага вперед, стиснул запястье азербайджанца  и  резко
дернул руку. Нож выпал на землю и Рублев припечатал его  подошвой.  Зато
второй из прыгнувших раскрыл бритву с перламутровой рукояткой,  полоснул
по воздуху крест-накрест.
   - Не получается с вашим братом по-хорошему, - проворчал Комбат.
   - Зачем сердиться? - криво улыбнулся тот, кто лишился оружия.  -  Как
мы без ножа могли приходить? Нам сказали: Фархада-киши увели. Совсем без
ножа приходить не могли.
   - Слушайте вы, народные заступники. У нас с вашим ?киши? разговор  не
для посторонних.
   Трое азербайджанцев стали быстро  говорить  что-то  на  своем  языке.
Рублеву не хотелось первым  применять  силу,  но  его  скоро  вывели  из
затруднительного положения. Человек с бритвой сделал, как  бы  невзначай
шаг в сторону собеседника и одновременно сократил дистанцию до  Комбата.
Теперь он пытался дотянуться до незваного гостя и перерезать ему горло.
   Вместо того чтобы отстраниться, Рублев двинулся навстречу, перехватил
руку и ударил его со всей силы. Противник должен был упасть, но  рука  с
бритвой оставалась в тисках Комбата.
   - Оставь его, прошу тебя, - взмолился Фархад-киши. -  Совсем  убивать
хочешь?
   Фархад согласился показать место. По дороге он ворчал, но теперь  уже
про себя, время от времени беззвучно шевеля губами. А вслух пожаловался:
   - Жить надо, кормить семью надо. Где платить будут? Молодые работу не
могут найти! За товар тоже  положенную  цену  не  дают  -  третью  часть
платят, гетвяряны.
   Сам Комбат матерился в редких случаях, но ругательства всех  стран  и
народов узнавал сразу. В отличие от русского ?педик? ?гетвярян? имеет не
такое прямое отношение к ?голубизне?. Это просто ругательство.
   - Ничего не сделаешь,  приходится  оптом  продавать.  Сами  торговать
боимся, еще заложит кто-нибудь.
   Рублева мало интересовали такие подробности.
   - Когда ты их видел? Сколько прошло времени?
   - Где-то десять дней. Или меньше.
   - Неужели день не помнишь? День недели?
   - Кто сейчас день недели разбирает? Раньше, когда  ходил  на  работу,
знал понедельник, дальше думал, сколько осталось до выходных. Сейчас что
выходной, что будний - один черт, никакой разницы.
   Вдруг его словно толкнуло что-то - Комбат увидел вдалеке  тот  самый,
описанный Хоружим вагон со снятыми колесами, с пятнами ободранной краски
и ржавчины. Комбат напрягся, будто  все  решалось  сейчас,  будто  время
можно было отмотать назад и переделать случившееся.

Глава 5

   Молодой человек  за  компьютером  сильно  отличался  от  сверстников,
проводящих по многу часов в день перед экраном монитора. Большинство  из
них похожи на растения, чахнущие от недостатка солнечных лучей, а у него
сквозь  легкий  загар  проступал  даже  румянец.  Он  следил  за   своей
внешностью и здоровьем - был чисто выбрит, сидел в свежайшей рубашке.  В
помещении не пахло сигаретным дымом, не стояла на почетном  месте  банка
кофе, как это обычно бывает у  программистов  и  прочих  компьютерщиков.
Здесь царил идеальный порядок: стол, свободный от посторонних предметов,
дискеты, промаркированные и разложенные по специальным боксам,  папки  в
шкафу.
   Перебазировавшись  из  Баку  в  курортное  место,   молодой   человек
наслаждался здешним воздухом. Здание санатория стояло на  берегу  озера,
среди поросших лесом невысоких гор. Солнце здесь жарило не меньше, чем в
городе, но этот жар не давил, а подхватывал вас и нес, как на  воздушной
подушке.
   Особенно это чувство возникало  по  утрам,  когда  человек,  которого
здесь называли Ибрагимом,  совершал  пробежку  по  периметру  озера,  по
тропинке, повторявшей прихотливый  рисунок  берегов.  Раньше  его  звали
Игорем Бурмистровым. Игорь, Ибрагим - большой разницы он не  чувствовал.
Его мало волновало, что о нем думают,  как  к  нему  обращаются.  Он  бы
отозвался и на кличку, если б ее произносили с уважением.
   Перемена имени была связана с переменой  веры.  Еще  маленьким  Игоря
покрестила бабка, но потребности заглядывать в церковь у него  не  было.
Обращение в ислам не представляло проблемы, барьера, через который  надо
переступить.  В  случае  необходимости  он  мог   бы   заделаться   хоть
огнепоклонником. Какая разница?
   Чеченцев  можно  понять.  Обращение  в  ислам  для   них   -   символ
благонадежности и лояльности. Надо еще совершить жестокую экзекуцию  над
пленным или заложником. Тоже объяснимо - перебежчику надо отрезать  путь
назад.
   Случай с Бурмистровым  был  особым.  Игорь  не  попадал  в  плен,  не
переходил на сторону врага в надежде спасти свою  шкуру.  Сам  вышел  на
чеченцев с предложением своих услуг. Ближе к концу  той,  первой  войны,
незадолго перед захватом Грозного, когда еще никто не мог сказать,  куда
качнется  чаша  весов,  когда   никто   не   предвидел   хасавьюртовских
соглашений.
   Чеченцы почти  полгода  проверяли  его,  подозревали  в  нем  агента,
засланного российскими спецслужбами. От участия в физическом насилии  он
сразу отказался. Объяснил, что  не  сумеет  при  всем  желании,  как  не
сумеет, к примеру, прыгнуть выше головы или продержаться пять минут  под
водой. Ему поручили отснять на видеокамеру  отрезание  уха  заложнику  и
другие подобные материалы, те, что потом  переправлялись  родственникам.
Это он выполнил спокойно, недрогнувшей рукой. Но раз за  разом  поднимал
вопрос о том, что его можно использовать более эффективно.
   Пройдя несколько инстанций,  добился  встречи  с  самим  Удуговым.  В
течение десяти минут Мовлади оценил компьютерные  и  прочие  способности
новоявленного Ибрагима. Для начала  Бурмистрова  посадили  под  домашний
арест. На квартире постоянно кто-то  присутствовал,  контролируя  каждое
его перемещение, каждое действие. Но первый шаг был сделан:  он  получил
доступ к компьютеру.
   Уже  через   неделю   чахлые,   непрофессионально   сделанные   сайты
независимой Ичкерии стали выглядеть вполне достойно как в плане дизайна,
так и за счет ясной организации материала. Такой работоспособности здесь
еще не видели: чеченцы могли долго держать  оборону,  совершать  длинные
переходы по лесам и горам, обучать искусству заминирования,  планировать
хитроумные диверсии. Но работать  только  головой  по  десять-двенадцать
часов в день, работать с неослабевающей отдачей -  это  им  было  не  по
силам. Обученных на современном уровне программистов они практически  не
имели. А Бурмистров был  больше  чем  просто  программистом  или  просто
хакером...

***

   Осматривая место происшествия, Комбат почувствовал что-то похожее  на
наваждение. Он как будто увидел всех троих офицеров, движущихся от шоссе
к железнодорожной насыпи. Одна из спин была до боли знакомой...
   - Ты ведь встречал их еще раньше! - сказал он Фархаду.
   - Встречал, - неохотно  признался  Фархад-киши.  -  Случайно.  Сперва
решил,  что  это  -  конкуренты.  Потом   слышу   нездешние,   по-русски
разговаривают  примерно  как  ты.  Кто  здесь  живет,  по-другому  слова
произносит.
   Наваждение   прекратилось,   опять   одни   только   рельсы,   угрюмо
поблескивающие на солнце, марево горячих  токов  воздуха,  обездвиженный
вагон, оставшийся позади.
   - О чем шел разговор?
   - Один говорил, что жарко ночью. Больше я не слышал толком ничего.
   Если ребята говорили о жаре, значит они только-только  появились.  На
вторые-третьи сутки эта тема обычно исчерпывается, жара становится делом
само собой разумеющимся.
   - Где-то здесь, - Фархад-киши замедлил шаг и стал смотреть  себе  под
ноги.
   "Что они делали на станции  и  потом  возле