полковник, - снова оживился лейтенант.  -  Еще
одна деталь. Дома у  Зверева  я  заметил  большую  коллекцию  охотничьих
ножей. Его жена говорит, что он делал  их  сам  -  такое  хобби.  Как  я
понимаю, он их еще и продает.
   Во всяком случае, квартирка у него обставлена явно не на зарплату.
   - К чему это ты ведешь?
   -  Сивцов  убит  ударом  ножа.  Судя  по  размерам   раны,   эксперты
утверждают, что это мог быть охотничий нож  с  длиной  лезвия  не  менее
двадцати сантиметров и шириной около пяти.
   - Да это сабля какая-то! - сказал кто-то.
   - Как по нотам, - покачал головой Сорокин. -  Что  ж,  этого  Зверева
надо искать. Если он и вправду такой дурак, найдем мы его  быстро.  Тебе
не показалось, что его жена что-то знает?
   - Откровенно говоря, показалось, товарищ полковник, - сказал Лямин. -
Что-то она скрывает. Не знаю только, с какого конца к ней подступиться.
   - Ладно, - вздохнул Сорокин. - Женой Зверева я займусь сам. Она  хоть
симпатичная?
   Лямин скривился, но немедленно спохватился и сделал серьезное лицо.
   - Да как вам сказать... - протянул он.
   - Все ясно, - вздохнул Сорокин. - Уж к симпатичной ты  бы  нашел  как
подступиться.
   По кабинету волной прокатился добродушный хохоток, которого полковник
не услышал. Он был погружен в раздумья. Сорокин  по  странному  стечению
обстоятельств знал  то,  чего  не  знал  мальчишка  Лямин  и  чего  ему,
милицейскому полковнику,  знать,  строго  говоря,  тоже  не  полагалось.
Сейчас он уже не мог припомнить, при  каких  обстоятельствах  ему  стало
известно,  что  контора,  скрывающаяся  под  непрезентабельной  вывеской
опытно-механического  заводика,  производит  на   самом   деле   системы
наведения для  баллистических  ракет.  Однако  он  не  мог  ручаться  за
достоверность этой информации и уж подавно не мог ее проверить,  но  вся
эта история ему очень не нравилась. Сорокин терпеть не мог  всевозможные
военные тайны и в особенности людей, коим по долгу службы было  поручено
эти тайны охранять. Полковник  считал,  нигде,  впрочем,  не  высказывая
своего мнения, что люди эти процентов  на  пятьдесят  заняты  наведением
тени на плетень, процентов на сорок - устройством своих финансовых дел и
сведением личных счетов,  и  лишь  оставшиеся  десять  процентов  своего
служебного   рвения   посвящают   своим    непосредственным    служебным
обязанностям. Он  всегда  старался  держаться  подальше  от  всего,  что
связано с этими людьми, и очень не  любил  те  нередкие,  увы,  моменты,
когда интересы его ведомства пересекались с  интересами  могущественного
департамента, который представляли эти люди.
   "И  ведь  всегда  у  них  так,  -  с  раздражением  думал  полковник,
прикуривая новую сигарету от окурка предыдущей.  -  Высокие  технологии,
сверхсекретные ноу-хау, и тут же рядышком кто-то  клепает  из  оружейной
стали тесаки с зубьями на спинке и с кровоспуском, а  потом  берет  этот
тесак и выпускает кому-нибудь кишки в  двух  шагах  от  проходной  своей
суперсекретной конторы. И вот тогда они вспоминают про свою  секретность
и начинают усиленно путаться под ногами, а потом и вовсе забирают у тебя
дело только для того, чтобы благополучно его замять, потому  что  хвосты
этих дел вечно обнаруживаются то в Кремле, то в Белом доме, а то и в  их
собственной  конторе.  Пропадите  вы   пропадом,   ей-богу,   со   своей
секретностью!
   Впрочем, очень  даже  может  быть,  что  Зверев  зарезал  Сивцова  по
причинам, не имеющим ничего общего с военной и  государственной  тайной.
Может, он его просто ограбил - карманы-то у убитого вывернуты. А  может,
они чего другого не поделили - бабу, например,  или  премии  его  Сивцов
лишил... да мало ли что!
   Даже если так, нам от этого не легче, - со злостью подумал полковник.
- Все равно дело у нас  заберут,  а  если  и  не  заберут,  то  работать
спокойно нипочем не дадут. Ладно, - решил он со вздохом, -  как  сумеем,
так и сыграем. Чего раньше времени заводиться..."
   Закончив совещание, Сорокин вызвал машину и отправился знакомиться  с
супругой  исчезнувшего  Николая  Зверева  -  главного  и   единственного
подозреваемого  в  этом  казавшемся  таким  простым  и  понятным   деле.
Полковник почти не сомневался, что  эти  простота  и  понятность  именно
кажущиеся, мнимые и при ближайшем рассмотрении от  них  не  останется  и
следа. Поэтому он решил заняться этим делом лично.  Ему  давно  хотелось
натянуть нос "рыцарям плаща и кинжала". Лямина он отправил на квартиру к
Сивцову - сообщить родным печальное известие и заодно осмотреться.  Глаз
у  лейтенанта,  несмотря  на  молодость  и  неопытность,   был   острый,
наметанный, да вдобавок он обладал таким ценным для  сыскаря  качеством,
как хорошо развитая интуиция. Он  за  версту  чуял  подвох,  а  то,  что
лейтенант пока не все умел верно интерпретировать, было делом  наживным.
Полковник уже привык доверять интуиции Лямина, как,  впрочем,  и  своей,
которая не уставала намекать ему, что убийство Сивцова  -  лишь  вершина
айсберга,  глубоко  погруженного  в  темные  воды   военно-промышленного
комплекса.
   Семья Зверевых проживала в трехкомнатной квартире недалеко от центра.
Едва перешагнув порог, полковник понял, что имел в виду Лямин, говоря об
обстановке зверевского жилища. Дело тут было, впрочем, не  только  и  не
столько в обстановке как таковой, хотя и в ней тоже. Само расположение и
планировка квартиры были  таковы,  что  невольно  наводили  на  мысль  о
немалых  деньгах.  Сама  по  себе  обстановка  не  представляла  особого
интереса - здесь все было дорого, но безвкусно. Сорокин  насмотрелся  на
такие квартиры досыта.  Так  обычно  живут  богатые  купчики  из  новых,
которые сумели заработать энную сумму, но еще не прослышали о  том,  что
на свете существуют дизайнеры-интерьерщики,  и  потому  обставляют  свои
берлоги по собственном вкусу и разумению. Жена подозреваемого была  тоже
вполне обыкновенной дамой средних лет, выряженной в  шелковое  кимоно  с
драконами и почему-то в туфли на высоком каблуке, что слегка  покоробило
даже не искушенного в светском этикете милицейского полковника. В общем,
решил Сорокин, если бы ее одеть по-человечески, расчесать  эти  крашеные
букли, придающие ей какой-то овечий вид, да стереть с лица толстый  слой
косметики, она вполне  могла  бы  произвести  на  Лямина  совсем  другое
впечатление. Вот только голос... Сорокин с  трудом  удержался  от  того,
чтобы  поморщиться  при  пронзительных,  похожих  на  скрип  несмазанных
дверных петель звуках этого голоса, и мимоходом подумал, что  отсутствие
Николая Зверева у домашнего очага,  вполне  возможно,  объясняется  куда
более прозаическими причинами, чем  совершение  убийства.  Такие  голоса
можно слышать на базаре, да и то нечасто, и слушать эти скрипучие  вопли
изо дня в день на протяжении многих лет, наверное, было ужасно противно.
   - Да не знаю я, где его, кобеля, черти носят,  -  решительно  заявила
эта дама в ответ на вопрос полковника о том, где, по ее мнению, может  в
данный момент находиться ее благоверный. - Не знаю и знать не  хочу.  По
мне, так лишь бы зарплату вовремя приносил, а так пусть хоть  вообще  не
появляется. Чего он натворил-то?
   - Да так, - осторожно пожал плечами  полковник.  -  В  общем,  ничего
особенного. Просто хотелось бы потолковать.
   - Вот и ищите его сами, чего ко мне-то  привязались?  -  не  утруждая
себя излишней дипломатичностью, отрезала Зверева. - Я его рожу видеть не
могу.
   - За что ж вы его так не жалуете? - добродушно спросил полковник.
   - А чего его жаловать? Тоже мне,  принц-королевич  выискался  на  мою
голову.
   - А вы не боитесь, что при  таком  отношении  он  от  вас  сбежит?  -
осторожно поддал пару полковник.
   - Он-то? - презрительно  усмехнулась  Зверева.  -  Пускай  попробует.
Далеко не убежит.
   - Интересно, - сказал Сорокин и с  удовлетворением  увидел,  как  его
собеседница буквально на глазах поджалась, поняв, что сболтнула  лишнее.
- Что же это вы про него такое знаете, что он от вас не убежит?
   - Да не знаю я про него ничего и знать не желаю, - взяв  тоном  ниже,
ответила Зверева. - Любит он меня, вот и  все.  Куда  ему  бежать-то?  К
шалавам своим, что ли? Это у него всегда так - набегается,  нашкодит,  а
потом все одно домой приползает, кобелина шелудивый.
   - Любит, значит... - задумчиво повторил Сорокин. - Что ж, очень может
быть, что и любит. А коллекцию его вы мне покажете?
   - Это ножи-то? - переспросила Зверева, явно очень довольная тем,  что
разговор ушел от скользкой темы семейных отношений. - Смотрите,  мне  не
жалко. Лейтенант ваш смотрел уже. Чего там смотреть, не пойму.  Железяки
и железяки. Хлеб  ими  хорошо  резать,  так  ведь  не  дает.  Коллекция,
говорит, не тронь, говорит, дура, голову откручу.
   - Вон как, - уважительно сказал Сорокин, проходя вслед за хозяйкой  в
набитую плюшевой мебелью и дорогой японской  техникой  гостиную,  где  в
застекленном шкафу на самом видном месте красовалась  довольно  обширная
коллекция  мастерски   выполненных   ножей   всевозможных   размеров   и
конфигурации. Впрочем, особого впечатления эта коллекция на Сорокина  не
произвела. За долгие годы своей работы в милиции  полковник  насмотрелся
на ножи до отвращения. К тому же ничего экстраординарного  в  этой  куче
остро отточенного железа не было - просто очень много  хороших,  острых,
очень опасных ножей, таких же примерно, как и те,  что  втихаря  вручную
вытачивают из напильников зеки в  местах  не  столь  отдаленных.  Сталь,
конечно, не та, но по уровню исполнения примерно то же самое.  В  общем,
ничего уникального.
   Гораздо интереснее показалась полковнику зияющая плешь на том  месте,
где совсем недавно, похоже, находился один из ножей - судя  по  размерам
пустого места, немаленький.
   - А этот где? - спросил он у хозяйки, указывая на плешь.
   - Да кто его знает, - пожала плечами та. - Вчера еще был, я  как  раз
пыль вытирала на полках, заметила бы. Может, продал кому или подарил.  Я
в эти его дела не лезу.
   - Ну так вот, уважаемая гражданка Зверева, - веско сказал Сорокин.  -
У меня есть все основания предполагать, что  этим  самым  ножом  сегодня
ночью был убит человек, и убил его, судя по всему, ваш супруг. Так  что,
если вам что-нибудь известно о его местонахождении,  лучше  скажите  мне
прямо сейчас. Если мы узнаем, что вы укрываете его, вы будете обвинены в
соучастии, а это лет пять тюрьмы с конфискацией имущества. Так как?
   В густо подведенных водянистых глазах его  собеседницы  теперь  легко
читался обыкновенный страх.
   - Чего это? - переспросила она, медленно опускаясь в плюшевое кресло.
- Как это - с конфискацией? Да что вы, в самом-то  деле?  Откуда  ж  мне
знать, чего он, гад, утворил и куда подался? Да он же неделями  дома  не
живет, говорит, в командировки ездит. А какие  у  слесаря  командировки?
Ах, сволота, жизнь мою загубил, кровь выпил...  Да  чтоб  ему  сдохнуть,
провались он сквозь землю со своими железяками!..
   Она еще что-то говорила, выкрикивая, яростно  жестикулируя  и  громко
сморкаясь в носовой платок: что-то о загубленной  молодости,  так  и  не
купленной  норковой  шубе,  о  зверевских  бабах,  о   водке,   коньяке,
квартальных премиях, заначках, но Сорокин слушал ее  вполуха,  отчетливо
понимая, что Зверева врет. Ей было известно о муже что-то такое, что она
пока не решалась сказать. Что-то, с помощью чего она держала супруга  на
крючке  и  тянула  из  него  деньги.  Эту  информацию  она  решила  пока
придержать, рассчитывая,  видимо,  напоследок  выжать  из  засыпавшегося
благоверного хоть что-нибудь  еще.  Сорокин  хорошо  изучил  эту  породу
людей.  Решив  молчать,  она   будет   отпираться   даже   перед   лицом
неопровержимых улик, надеясь, что  кривая  как-нибудь  вывезет,  вопреки
очевидности и здравому смыслу.
   - Это все художественная  литература,  -  сказал  он,  когда  Зверева
примолкла, чтобы перевести дух. - А мне, уважаемая, нужен сухой факт,  а
именно: где в данный момент может быть ваш супруг. Все-таки вы с ним  не
один год под одной  крышей  прожили,  должны  хотя  бы  в  общих  чертах
представлять, куда он мог податься. Не  по  улицам  же  он  бродит  -  в
такую-то погоду!
   Зверева устремила на своего мучителя  вопросительный  взгляд,  полный
тайной мольбы: отстань, мол, ментяра, ну чего ты ко мне  привязался?  Но
полковник сделал деревянное лицо и словно  участковый  с  тридцатилетним
стажем с хозяйским видом закурил сигарету, весьма откровенно озираясь по
сторонам.
   - Квартирку купили? - зажав сигарету в углу рта, невнятно спросил он,
на глаз прикидывая высоту потолков.  -  Метра  три  с  половиной  небось
потолочки-то? Так купили квартирку или как?
   - К-купили, - кивнула сбитая с толку Зверева.
   Голос ее из пронзительного сделался плаксивым. Полковник  видел,  что
она ничего не понимает, кроме того, что ей обещан срок с конфискацией. -
Купчую показать?
   -  Судебному  исполнителю  покажете,  -  лениво  отмахнулся  Сорокин,
выпуская в потолок толстую струю дыма, так что  колыхнулись  хрустальные
висюльки на люстре, и от них по квартире  пошел  мягкий  перезвон.  -  И
обстановочка ничего себе... Хорошо, однако, живут в наше время  слесаря!
Пойти и мне к  вашему  супругу  в  бригаду,  что  ли?  Возьмут.  как  вы
полагаете?
   Зверева открыла рот, чтобы ответить, но полковник прервал  ее,  снова
плавно махнув в ее сторону рукой с зажатой между пальцами сигаретой.
   - Впрочем, пустое. Что это я? На зарплату вашего супруга можно купить
средних размеров санузел без оборудования,  но  никак  не  трехкомнатную
квартиру почти в центре столицы. Наверное, это вы зарабатываете. А?
   - Чего это? - переспросила  окончательно  потерявшая  нить  разговора
Зверева.
   - Я спрашиваю, квартира куплена на вашу зарплату?
   Хозяйка даже хихикнула от такого предположения.
   - Да что вы, - махнула она, в  свою  очередь,  на  Сорокина  шелковым
рукавом кимоно, - какая же у меня зарплата, когда я домохозяйка!
   - Значит, - подвел итог Сорокин, окончательно входя в роль, привольно
раскидываясь в кресле и стряхивая пепел с сигареты в кадку с пальмой,  -
у мужа зарплата маленькая, а у вас и вовсе никакой. Тогда откуда деньги?
   По тому, как подскочила его собеседница, полковник понял, что попал в
десятку. Отсутствующий хозяин квартиры,  похоже,  был  и  вправду  очень
нечист на руку, и его жена об этом прекрасно знала.
   Видно, именно эта  осведомленность  и  была  в  ее  руках  той  самой
дубиной, при помощи которой она  шантажировала  супруга,  удерживая  его
подле себя.
   К несчастью, ей по недоумию ни разу не пришло в  голову,  что  дубина
эта, как и любая другая, о двух концах... Полковник решил развить  успех
и предостерегающе поднял руку ладонью  вперед,  снова  не  дав  Зверевой
высказаться.
   - Только не надо потчевать меня сказочками про тетушку  из  Конотопа,
дядюшку из Загорска и прочих вымышленных родственников, которые  помогли
вам купить эти хоромы. Не бывает в наше время таких  родственников,  как
вы полагаете? Я, например, уверен, что не  бывает.  И  наследство  такое
разве что  прямо  из  Америки  можно  получить..,  да  и  не  у  каждого
американца есть за душой такая сумма. Так что мой вам первый и последний
дружеский совет: рассказывайте  все,  что  знаете,  здесь,  сейчас,  мне
лично, - а я уж посмотрю, как повернуть дело так, чтобы  вы  остались  в
стороне. Муж ваш - преступник, и мы его  рано  или  поздно  возьмем,  но
вы-то ведь ни при чем. Так зачем же вам во все это мараться и  идти  под
статью об укрывательстве и недонесении?.. Вы же молодая красивая женщина
(произнося эти слова, полковник внимательно смотрел  на  тлеющий  кончик
своей сигареты, словно вдруг увидел там что-то невероятно интересное), и
что вы потеряли в зоне? Скажу вам по секрету: зона - не место  даже  для
здоровых и сильных мужчин, вам же там и подавно нечего  делать.  Ведь  у
вас вся жизнь впереди. К чему же губить ее ради какого-то слесаря, вдруг
ни с того ни с сего подавшегося в уголовники? Поверьте, то, что вам  про
него  известно,  сейчас  представляет  интерес  только  для  меня.  Я  -
единственный в целом свете человек, готовый выслушать  вашу  тайну.  Так
что расстаньтесь с мечтой получить за нее со Зверева еще немного деньжат
и начинайте жизнь сначала.
   Зверева уже всхлипывала и шмыгала носом, и полковник  удивился  тому,
как легко, словно по заранее написанному сценарию, движется это дело.
   Труп, свидетели, подозреваемый, улики - все это  просто  сыпалось  на
голову, как из старой, до отказа набитой антресоли.  Вот  сейчас,  решил
полковник,  его  собеседница,  выплакавшись  и  просморкавшись,  поведет
печальную  повесть  о  бесчинствах  своего  супруга,  в  конце   которой
непременно даст точный адрес норы,  в  которой  тот  отсиживается  после
совершенного  убийства.  Причем,  судя  по  интенсивности  всхлипываний,
Зверева  знала  даже  больше,  чем  поначалу  показалось   Сорокину,   и
рассказать могла множество интересных вещей. Полковник деликатно  вдавил
окурок в рыхлую землю под корнями пальмы и помахал ладонью перед  лицом,
разгоняя дым. Видя, что его собеседница уже прицеливается  вытереть  нос
рукавом кимоно,  он  внутренне  вздохнул  и,  вынув  из  кармана  шинели
"дежурный" носовой платок, галантно протянул его Зверевой.
   Хозяйка схватила платок, что-то пробормотала плаксиво и благодарно, и
с трубным звуком освободила полость носа от  излишков  влаги.  Полковник
вздрогнул - впрочем, совершенно незаметно для постороннего взгляда, -  и
на мгновение прикрыл глаза. Он очень не любил вести дела, в которых были
замешаны женщины, из-за непомерного расхода носовых платков.
   - Я скажу, - наконец слабым  голосом  произнесла  Зверева,  -  скажу.
Пропади он пропадом! Записывайте!
   - Я запомню, - успокоил ее полковник.
   - Нет, вы записывайте,  -  потребовала  та,  -  чтобы  все  было  как
положено!
   Полковник, в очередной раз подавив  вздох,  извлек  из  папки  чистый
бланк протокола, свинтил колпачок со старомодной авторучки и всем  своим
видом изобразил полное внимание и готовность записывать.
   Зверева начала говорить, и по мере того, как ее рассказ переходил  от
проклятий в адрес мужа и живописания  наиболее  отталкивающих  черт  его
характера к вещам более конкретным, выражение вежливого интереса на лице
Сорокина  сменилось  тоскливой  обреченностью.   Интуиция   не   подвела
полковника и на этот раз, и перед его мысленным взором уже  громоздились
горы неприятностей, напрямую вытекающих из того факта, что он впутался в
это паршивое дело.
   А то, что дело это паршивое, ясно было, как любил говаривать один  из
знакомых полковника Сорокина, даже и ежу.

Глава 2

   В то время, как полковник Сорокин,  пригорюнившись,  слушал  излияния
супруги Николая Зверева, лейтенант  Лямин,  одетый  в  штатское,  нервно
курил  в  грохочущем   тамбуре   пригородной   электрички,   внимательно
прислушиваясь к названиям станций, которые объявлял по радио машинист.
   Состав, как видно, пришел прямиком из  депо,  и  в  вагонах  было  не
теплее, чем на улице, а окна потеряли прозрачность из-за осевшего на них
за ночь инея. "И когда это весна наступит? - недовольно  подумал  Лямин,
поправляя на шее шарф. - Март месяц на дворе, а погода, как  в  середине
января".
   Впрочем, недовольство его было мимолетным и быстро  прошло,  оттертое
на задний план более важными мыслями. Лейтенант Лямин ехал за  город  по
той простой причине, что там, в одном из многочисленных дачных поселков,
растущих как  грибы  после  дождя,  скрывался  убийца,  и  убийцу  этого
необходимо  было  арестовать.  Несмотря  на  молодость  и  почти  полное
отсутствие опыта практической работы, Лямин  был  грамотным  офицером  и
прекрасно сознавал, что совершаемая им  в  данный  момент  вылазка  есть
опасное  своеволие  и  вообще  махровая   и   очень   непрофессиональная
партизанщина. Так уб