его убрать, и побыстрее. А то, что ты теперь не можешь определить, рос там, этот пенек, с самого начала, или его просто воткнули в свежую яму для блезира, - так это твои личные милицейские проблемы. И как с ним поступили, вывезли на свалку или сожгли?
     - Сожгли, - сквозь зубы ответил Сорокин. - Прямо вчера вечером и сожгли. Директор руками разводит: Беседина-де написала заявление в райотдел исключительно по собственной инициативе, как частное лицо, а он понятия не имел, что какой-то там пень может представлять интерес для следствия.
     А что? Ты тоже думаешь, что тут нечисто?
     - Ничего я по этому поводу не думаю, - разом пресек его поползновения Илларион, - и думать на эту тему не собираюсь. Расследования - не моя стихия. Меня всю жизнь учили путать следы, а тут распутывать надо. Да и надо ли?
     Тот, кто выкопал яблоню - если ее все-таки выкопали, а не спилили в отместку той же Бесединой, - знал, что именно он выкапывает и зачем.
     - Думаешь, знал?
     - А то как же Стал бы он иначе возиться... Кража явно заказная - не знаю, есть у вас такой термин? Ну, да не в термине дело. Хорошо организованную заказную кражу, по-моему, раскрыть не легче, чем столь же хорошо организованное заказное убийство. Много громких заказух твои орлы раскрыли? То-то... А деревце это, скорее всего, стоит сейчас за высоким кирпичным забором у кого-нибудь на вилле и, очень может быть, не в Москве и даже не в Подмосковье, а в Питере или, к примеру, в Нижнем. Или вообще за границей... В общем, дохлый номер. Даже я, человек со стороны, понимаю, что твоим ребятам в этом деле ни черта не светит - ни улик у вас нет, ни свидетелей, да и сам факт преступления не подтверждает никто, кроме этой твоей Бесединой. А она, может, истеричка, свихнувшаяся на почве безответной любви к непризнанному гению.
     - Видишь, как ты хорошо все понимаешь, - вкрадчиво сказал Сорокин.
     - Бог подаст, - сказал ему Илларион. - В смысле, отвали. Что мне, делать больше нечего? Дерево, скорее всего, уже не вернешь, а Беседина твоя поплачет и перестанет.
     - Ну и ладно, - неожиданно легко сдался Сорокин. - На "нет" и суда нет. Ну их, в самом деле, к дьяволу, эти яблоки Гесперид! Без них как-то спокойнее. А то, не поверишь, с утра поймал себя на мысли: вот бы мне этих яблочек килограммчиков десять! То-то жена удивится!
     - Удивится или обрадуется? - уточнил Илларион. - Вот не знал, что у тебя с этим делом проблемы.
     - Типун тебе на язык! - вскинулся Сорокин. - Какие там проблемы! Времени не хватает - это да. Так это никакими яблоками не вылечишь... Просто пределов совершенству нет.
     Они немного позубоскалили на эту тему, а потом из ванной вернулся Мещеряков в мокрых брюках, и Иллариону как хозяину дома пришлось открывать водку, чтобы его гость и старинный приятель ненароком не подхватил простуду.

***

     Траву посеяли еще осенью, и теперь она, как и было задумано, дала дружные всходы. Разлинованная вымощенными тротуарной плиткой дорожками земля в одночасье подернулась легкой зеленоватой дымкой, которая с каждым днем становилась гуще. Трава лезла на свет, протискиваясь сквозь слой рыхлых серо-коричневых комьев, и, если присесть на корточки и присмотреться, напоминала множество зеленых клинков, торчащих из-под земли. Очень похожую картину наблюдал, наверное, Геракл после того, как засеял поле драконьими зубами, только там клинки были не зеленые, травяные, а настоящие, железные или, там, бронзовые.
     Виктор Андреевич Майков неторопливо спустился по широким ступеням парадного крыльца, прошагал по разноцветным, красным с серым, плиткам подъездной дорожки и остановился у ее края, с удовольствием окидывая взглядом просторный двор. Здесь было все, что, по мнению Майкова, полагалось иметь для по-настоящему красивой жизни и приятного отдыха. По слегка всхолмленной, согласно замыслу ландшафтного архитектора, поверхности двора были в кажущемся беспорядке разбросаны купки вечнозеленого кустарника; искусно уложенные, слегка присыпанные землей и обсаженные все тем же кустарником плоские базальтовые плиты выглядели так, будто лежали тут испокон веков и представляли собой не искусственные сооружения, а обыкновенные выходы горных пород. Пруд с неровным каменистым дном был еще пуст; камни на дне сухо желтели, а у основания были темными, влажными от соприкосновения с не успевшей как следует просохнуть землей. Тяжелые базальтовые плиты нависали над прудом неровным уступом трехметровой высоты.
     В одной из впадин этого уступа была упрятана труба из нержавеющей стали, по которой должна была подаваться вода.
     Устройство водопада влетело Майкову в копеечку, но, во-первых, это было чертовски красиво, а во-вторых, без постоянного притока свежей, насыщенной кислородом воды запущенная в пруд рыба регулярно дохла.
     Майков вспомнил, как все это было: экскаватор, подъемный кран, облепленные глиной гусеницы, изрытый, обезображенный, полный посторонних людей двор, рокот мощных движков, вонь солярки, сиплый мат, всякие там "вира" и "майна", - и его передернуло. А расходы!.. Елки-палки, на эти деньги можно было построить еще один дом! Легко, не напрягаясь. Зато получилось, кажется, красиво. Не хуже, чем у людей. И потом, это же в любом деле так: начать вроде бы легко, и денег заработать тоже не так уж трудно, а вот довести все до совершенства, чтобы не стыдно было людям показать, - это, братва, уже посложнее будет...
     Майков еще раз с удовольствием оглядел двор. Да, получилось неплохо. А когда трава окончательно взойдет, когда из расселины базальтовой стены, пенясь, ударит водопад, когда в пруду, лениво шевеля хвостами, начнут плавать жирные карпы, а среди вечнозеленых кустов вспыхнут молочным светом низкие, чуть выше колена, светильники с матовыми коническими плафонами, когда высаженные на горках и холмиках деревья зацветут, покрывшись похожими на пену для бритья облаками белых и розоватых лепестков, - вот тогда и только тогда можно будет звать гостей на новоселье.
     Майков обернулся и посмотрел на дом. Дом был большой и красивый, со множеством выступов и пристроек, с застекленной террасой, гладкими кремовыми стенами и островерхой крышей, крытой зеленой металлочерепицей. Зеркальные стеклопакеты весело сверкали на солнце. Одно окно было приоткрыто, и было слышно, как внутри играет музыка.
     Да, дом был хорош, но к нему Майков уже успел привыкнуть, а вот преображенный двор еще не утратил для него прелести новизны, и Виктора Андреевича все время тянуло сюда, на свежий воздух, на солнышко, на простор - постоять, полюбоваться и заодно лишний раз проверить, все ли в порядке, не забыл ли чего-нибудь этот очкастый умник, ландшафтный архитектор.., как его... Лукьянов, что ли?
     Майков снова повернулся к дому спиной, закурил и стал смотреть на бездействующий пока водопад, воображая, как это будет выглядеть, когда пустят воду. Скорей бы уже, что ли! Чего они там, в самом деле, возятся? Сколько можно тянуть кота за хвост?
     Майков был рослым девяностокилограммовым брюнетом тридцати семи лет от роду, с широким скуластым лицом, живыми нагловатыми глазами и тяжелым подбородком. Манеры его производили странное впечатление: находясь в так называемом приличном обществе, он выглядел слегка заторможенным. Казалось, Виктор Андреевич тщательно взвешивает каждое слово и заранее обдумывает любое движение, мысленно сверяя его с недавно заученными правилами хорошего тона. Так оно, в сущности, и было. Майков только-только выбился в люди, и ему приходилось внимательно следить за собой, чтобы чего-нибудь ненароком не сморозить. Времена как-то незаметно изменились, и теперь две судимости, "ТТ" за пазухой, навороченный джип и несколько сот тысяч добытых весьма сомнительным путем денег уже не служили, как раньше, залогом успеха в жизни и боязливого уважения окружающих.
     Впрочем, очень могло быть, что переменились не времена, а сам Виктор Майков, для своих - папа Май или просто Май.
     Повзрослел он, что ли, остепенился? Так или иначе, но перепродажа краденых дорогих авто, сделки с контрабандным спиртом и взимание дани с уличных распространителей скверного героина, а также обусловленный всеми вышеперечисленными занятиями весьма специфический круг общения Майкову как-то наскучили. Его вдруг потянуло в легальный бизнес, причем в бизнес настоящий, большой. Конечно, бандитов хватало и там, но все же. - Все же Майкову не хотелось, чтобы на презентациях и светских приемах, без которых он с некоторых пор не мыслил себе настоящей, полнокровной жизни, на него показывали пальцем и шептались у него за спиной. Денег для начала настоящего большого дела у него теперь хватало, а вот с имиджем до сих пор были определенные проблемы. Над манерами следовало хорошенько поработать, и Майков работал. Нет, а чего, в натуре?.. Пускай он начинал обыкновенным быком, но это же не означает, что он должен оставаться быком до седых волос! В приличном обществе и выглядеть следует прилично, как подобает. Ну а если подопрет однажды нужда, если снова придется разбираться с кем-то по понятиям, папа Май уж как-нибудь сумеет перетереть деловой базар, не ударив в грязь лицом.
     Так-то, пацаны.
     Нет, некоторые, конечно, могут по этому поводу улыбаться и делать пренебрежительное лицо: дескать, черного кобеля не отмоешь добела. Ну, так в этом же и фишка! Что, папа Май - дурак, что ли? Сам брюнет, знает, что черную шерсть мылом отмывать бесполезно. А вот перекисью - это да, это сколько угодно. Отбелить, перекрасить, и будет хоть блондин, хоть шатен, а хоть и вовсе рыжий. Или зеленый в красную полоску, это уж кому что нравится. Гадай потом, какая у него от природы была масть! Вроде на блондина смахивает, а в натуре, внутри, в генах - все равно черный. Черный как сажа, как ночь в угольном подвале. Черный. И тому, кто вздумает пренебрежительно улыбаться в его адрес, следует хорошенько подумать о своем поведении. Мало ли что он выглядит как болонка! Прыгнет разок, щелкнет челюстями, и каюк. Так и подохнешь с пренебрежительной ухмылкой на гладкой роже, козел. С ней, с этой твоей поганой ухмылочкой, тебя и закопают. Прикинь, оркестр играет, вдова слезами обливается, голосит, а ты лежишь в сосновом ящике и ухмыляешься как идиот! Хороша картинка? Ну, так вот и держи свои ухмылки при себе, здоровее будешь...
     И потом, чего тут, в натуре, ухмыляться? Хороший дом, приличные друзья и светские манеры - это хорошо или плохо? То-то, хорошо! Если человек старается всего этого добиться, в том числе и манер, так это он, выходит, стремится изменить себя в лучшую сторону. Ну, ты, умник, ответь, это хорошо или плохо? Так чего ты тогда ухмыляешься, морда?
     Работать иди, работать, чтобы и у тебя такой дом был! А ухмыляться вечером будешь, перед телевизором, родного президента слушаючи.
     Из грязи в князи, говоришь? Ну, с этим не поспоришь.
     Только ты сам рассуди, братан: все мы, если разобраться, произошли от самой первой амебы, а она, гнида скользкая, откуда взялась? Из грязи, брателло, из грязи! Так что происхождение у нас у всех одинаковое, от бомжа туберкулезного до королевы английской. Оно, конечно, королеве подфартило от правильных родителей на свет появиться, а бомжу - нет.
     Но, с другой стороны, если бы королева стала запоем одеколон жрать или, скажем, пиво пополам с дихлофосом, ее бы тоже ненадолго хватило. Загнулась бы от цирроза, как и бомж. А если бы бомж бутылки сдал и вместо бормотухи купил бы себе шмотки приличные, паспорт с пропиской да на работу бы устроился, он бы тоже мог человеком стать. Не королем, ясное дело, и, уж конечно, не королевой, но вполне приличным лохом на твердом окладе. А потом, глядишь, бизнесом бы занялся - сначала мелким, потом покрупнее...
     И пошло, и поехало! Оглянуться не успеешь, как он уже олигарх, и министры с депутатами ему с другой стороны улицы кланяются, а президент руку жмет и здоровьем интересуется. Плохо это? Тут все дело в том, чего человек хочет, к чему стремится, а не в том, из какой такой подворотни он на карачках выполз...
     С головой погрузившись в эти размышления, Виктор Майков не заметил, как сзади к нему подошел Хобот. Носатый боец сегодня был одет, как подобает охраннику, несущему службу в приличном доме: в черный костюм и белую рубашку с галстуком. Слева под пиджаком у него выпирала кобура, в которой лежал обыкновенный газовый пугач, сработанный под "кольт" сорок пятого калибра. Папа Май был стреляный воробей и не позволял своей охране расхаживать по дому и двору с огнестрельным оружием. За забором - сколько угодно, а здесь, внутри, ни-ни. Не дай бог, менты нагрянут с какой-нибудь проверкой, а тут, блин, целый ходячий арсенал! Без своей проверенной "тэтэшки" Хобот чувствовал себя как-то неловко, словно был не вполне одет, но спорить с Майковым было бесполезно, особенно в тех случаях, когда он был прав.
     - Папа, - позвал Хобот, но тут же спохватился и поправился:
     - Виктор Андреевич!
     Майков не спеша обернулся. Вислоносая физиономия Хобота выражала почтение, которого он на самом деле не испытывал.
     - Ну? - спросил Майков. Со своими охранниками он позволял себе разговаривать на привычном и ему и им языке, тем более что они знали его как облупленного и корчить перед ними принца крови было бесполезно.
     - Очкарик говорит, что все готово, - сказал Хобот. - Можно пускать воду.
     - Ну?! Нормально. Родил, значит, наконец.
     Майков оглянулся на крыльцо. На крыльце уже возвышался Простатит с серебряным подносом в руках. На подносе поблескивала золотистой фольгой бутылка хорошего шампанского, яркое весеннее солнышко играло в литровой емкости с виски, превращая ее содержимое в кусок отшлифованного янтаря. Виктор Андреевич бросил окурок на цементные плиты дорожки и растер его подошвой - холуи потом приберут.
     - Ну так чего он тянет? - недовольно поинтересовался Майков. - Раз можно, значит, надо пускать!
     Хобот повернулся лицом к гаражу, сложил руки рупором и заорал так, что у Майкова зазвенело в ушах:
     - Э!!! Махмуд, поджигай!
     Потом он снова повернулся к Майкову и сказал нормальным голосом:
     - Сейчас, Виктор Андреич.
     Майков прочистил мизинцем заложенное ухо, протянул руку, вынул из нагрудного кармана Хоботова пиджака увесистый брусок рации и, похлопывая себя этим бруском по раскрытой ладони, сказал:
     - Был такой анекдот. Идет по рельсам поезд, а рельсы размыло. На рельсах стоит прапорщик, машет руками и орет машинисту: "Стой! Стой!" К нему подходит какой-то пацан и говорит: "Дяденька, чего вы орете, у вас же мегафон в руке!" Прапор берет этот мегафон - Майков поднес ко рту руку с воображаемым мегафоном, - и говорит пацану прямо в этот мегафон: "Мальчик, пошел в жопу!" А потом бросает мегафон и опять начинает махать руками и орать:
     "Стой! Стой!"
     Хобот сделал постное лицо.
     - Виноват, - сказал он, - совсем забыл про эту хреновину.
     Майков с силой втолкнул рацию обратно ему в карман.
     - Еще раз забудешь - воткну ее тебе не в карман, а в задницу, - сказал он. - В лесу, что ли? У меня чуть барабанные перепонки не лопнули.
     - "Чуть" не считается, - буркнул Хобот, который никак не мог избавиться от дурной привычки всегда и везде оставлять за собой последнее слово.
     Майков удивленно приподнял брови. Он уже открыл рот, чтобы напомнить Хоботу, что здесь не военкомат и что здесь, в доме папы Мая, его справка, выданная в психоневрологическом диспансере, за отмазку не катит, но тут из щели между двумя базальтовыми плитами с шипением и плеском ударила вода, окатила брызгами сухое дно пруда, дернулась и полилась, как положено - красивой широкой струей, блестящей и прозрачной, как стекло.
     - Во, блин, - сказал Хобот. - В натуре, заработало!
     Майков с удовлетворением смотрел на водопад. Это было красиво. Это, черт возьми, успокаивало, ласкало самолюбие и внушало чувство законной гордости. Знай наших!
     Подошел Простатит с позвякивающим подносом. Стола не было, но Простатит мог с успехом заменить его собой, что он и сделал. Хобот ловко откупорил шампанское, поймав пробку на лету, и разлил его по бокалам. Шампанское пенилось и шипело, разбрасывая вокруг себя мелкие колючие брызги. Вытирая руки носовыми платками, со стороны гаража подошли Рыба и Лукьянов. Рыба выглядел довольным, да и очки агронома поблескивали так, что сразу становилось ясно: этот так называемый ландшафтный архитектор вполне удовлетворен результатами своего труда и пребывает в приятном предвкушении честно заработанного вознаграждения.
     Подумав о вознаграждении, Майков едва заметно поморщился. Если и дальше деньги будут тратиться такими же темпами, то на ведение бизнеса их просто не хватит. Конечно, доверие серьезных деловых людей следует заслужить, и хороший дом в этом смысле играет не последнюю роль, но все-таки, все-таки...
     Они разобрали бокалы и чокнулись. Гостей не было, так решил Майков. Видеть старых знакомых ему не очень-то хотелось - теперь они были ему, что называется, не в уровень, - а новых, расположение которых он так старательно завоевывал вот уже полтора года, звать сюда было рано. Сначала нужно было привести двор в полный и окончательный порядок, а уж потом устраивать приемы.
     - Красота, - сказал Простатит. Он пил, без видимых усилий держа поднос одной рукой. - Андреич, а рыбу когда будем запускать?
     Все засмеялись, даже Лукьянов.
     - Не полезу, - решительно сказал Рыба. - Вода холодная.
     - Скоро, - смеясь, сказал Майков. - Уже совсем скоро.
     Потерпи, Простатит. И учтите, орлы: кого поймаю около пруда с удочкой или, там, с сачком, пускай пеняет на себя. Не вы будете моих карпов жрать, а они вас.
     - Ну, Андреич, это уже наезд, - протянул Рыба. - Что мы, совсем отмороженные?
     - Кто вас знает, - все еще улыбаясь, сказал Майков. - Давай, Хобот, открывай вискаря. Надоела мне эта шипучка.
     В семейном кругу можно себе позволить хотя бы выпить по-человечески.
     Хобот с готовностью взял с подноса бутылку "Блэк лейбл", с треском отвинтил колпачок и принялся разливать, ворча на Простатита, который, по его мнению, неровно держал поднос. Майков первым взял свой стакан и повернулся к Лукьянову.
     - Ну, Валера, что у нас дальше по плану?
     Не ожидавший такого вопроса Лукьянов заметно растерялся.
     - Как что? - переспросил он. - Да как будто ничего...
     Все, Виктор Андреевич! Работа завершена, принимайте.
     - А черешни? - спросил Майков. - Как думаешь, черешни прижились?
     Лукьянов, казалось, немного, расслабился.
     - Обижаете, Виктор Андреевич, - сказал он. - Прижились в лучшем виде. Сами посмотрите, какие почки. Вот-вот распустятся.
     - Почки, шмочки... Плоды-то будут? Смогу я летом соседа черешней угостить?
     Лукьянов развел руками. Хобот, воспользовавшись этим, сунул ему в ладонь стакан с виски. Лукьянов рассеянно кивнул в знак благодарности и пригубил янтарный напиток.
     - Этого я гарантировать не могу, - честно признался он. - Во-первых, деревья еще совсем молодые, им еще расти и расти. И потом, Брянск ведь все-таки намного южнее, чем Москва. Мало ли что... Все на свете один Господь Бог знает, а мне до него далеко.
     - Это уж точно, - недовольно проворчал Майков.
     - Но в целом, - настойчиво продолжал Лукьянов, - в целом-то вы моей работой довольны?
     Ему явно не терпелось поскорее поднять вопрос об оплате - вопрос, который Майков старательно обходил в последние два месяца.
     - В целом... - повторил Майков. - В целом... Даже не знаю, что тебе сказать, Валерик. Я как-то не так все это себе представлял. Масштабнее как-то, выразительнее... А получилось, на мой взгляд, бледновато. Вот хоть у Рыбы спроси. Рыба, как тебе все это нравится?
     Чуткий Рыба, всегда отличавшийся умением определить, в какую сторону дует ветер, скорчил задумчивую, с оттенком неудовольствия гримасу.
     - Для сельской местности сойдет, - сказал он с умело разыгранной нерешительностью. - Ты, Андреич, не обижайся, но у соседа твоего, по-моему, круче.
     - Факт, - прогудел с высоты своего роста Простатит.
     - Да фуфло, блин! - вставил свои пять копеек решительн