дости,   сейчас   вдруг
почувствовал себя очень неуютно: он-то наверняка знал, что  трепотня  старух
на  скамеечках  у  подъездов  и  перешептывания  домохозяек  в  общественном
транспорте имели под собой самую что ни на есть реальную основу.
   То,  что  осталось  от  двадцатилетней  Ирины  Васнецовой,  заявление  об
исчезновении которой поступило в милицию полторы недели назад, плавало всего
в трех метрах левее и ближе к середине пруда,  чем  улетевший  от  приятелей
волейбольный мяч. Бледное, обескровленное, раздувшееся от  воды  нечто,  еще
совсем недавно бывшее милой вагоновожатой одного  из  московских  трамвайных
парков, тихо покачивалось на  поднятой  копошившимся  неподалеку  подростком
мелкой волне, уставившись в голубое майское небо пустыми провалами  глазниц.
Над камышом жужжали мухи,  вокруг  кишела  мелкая  водяная  живность,  спеша
угоститься тем, чем пренебрег убийца. Из-за того что тело целиком находилось
в воде, запах был не очень сильным, однако и его  хватило  для  того,  чтобы
полезший за мячом подросток заявил:
   - Офигенная вонь на этом Круглом!
   - Болотный газ, - авторитетно пояснил кто-то.
   - Сероводород, - подхватил другой.
   - Говноводород, - заключил Жека Малахов, испытывая огромное облегчение.
   Труп пролежал в воде  еще  сутки,  прежде  чем  его  обнаружил  бизнесмен
Самохвалов, который выгуливал в районе Круглого  своего  ротвейлера  Гришку.
Гришка  происходил  от  чемпионов  породы  и,  вероятно,   поэтому   страдал
многочисленными   пороками,   присущими   представителям   благородных,   но
вырождающихся семейств. Кормили его как на убой, но благородный  Гришка  тем
не менее никогда не упускал случая  сожрать  на  улице  какую-нибудь  дрянь,
начиная от конфетной обертки и  кончая  чьими-нибудь  фекалиями,  за  что  и
получил от  хозяина  подпольную  кличку  "Говноед".  Обидного  смысла  этого
прозвища Гришка не  понимал  и  потому  откликался  на  оба  своих  имени  -
естественно, только в тех случаях, когда у него вообще  была  охота  на  них
откликаться.
   Побегав немного вокруг пруда в поисках очередного лакомства, Гришка вдруг
замер на берегу, по-, вернув похожую на  черно-коричневый  валенок  морду  в
направлении противоположного берега. Ноздри его чутко затрепетали,  а  вялые
лопухи ушей тревожно задвигались, временами становясь  топориком.  Вдруг  он
сорвался с места и с  шумом  и  плеском  устремился  в  камыши,  не  обращая
никакого  внимания  на  окрики  удивленного  хозяина.  Бизнесмен  Самохвалов
действительно пребывал в крайнем изумлении: как правило,  Гришку  невозможно
было загнать в воду никакими силами.
   Через некоторое  время  причина  стала  ясна:  судя  по  доносившимся  из
зарослей камыша звукам, Гришка что-то с  аппетитом  жрал.  Сорвав  глотку  в
попытках докричаться до этого  благородного  ублюдка,  бизнесмен  Самохвалов
разулся, снял брюки и, ругаясь страшными словами, полез в пруд за  своим,  с
позволения сказать, домашним любимцем. В его действиях был  резон:  в  пруду
могла плавать какая угодно зараза, а тратиться на ветеринара Самохвалову  не
очень-то хотелось.
   Когда он  увидел,  что  именно  жрал  Гришка,  его  немедленно  вывернуло
наизнанку, да так, что он не удивился  бы,  заметив  в  камышах  собственные
кишки. Последующие десять или пятнадцать минут превратились в сущий  кошмар:
в лобастой Гришкиной голове явно замкнуло какое-то реле, и  он  вознамерился
во что бы то ни стало защитить свою находку от посягательств хозяина и любой
ценой завершить начатый пир. Задыхаясь  от  трупной  вони,  увязая  в  тине,
путаясь ногами в скользких корнях камыша, наступая на какие-то гнилые коряги
и поминутно рискуя оставить в зубах у своего любимца часть  какой-нибудь  из
конечностей, Самохвалов пытался отогнать пса от его добычи. В голове у  него
при этом все время крутилась мысль о спрятанном в гараже пистолете и о  том,
что он сам, лично, за свои собственные - и немалые, черт  подери!  -  деньги
натренировал чертова барбоса на активную  защиту.  Если  у  этого  крокодила
по-настоящему  поехала  крыша,  то  Самохвалов  в  данный  момент   рисковал
разделить участь того, что плавало в мелкой воде у него перед глазами.
   В конце концов он вернулся на берег, подобрал в кустах  брошенный  кем-то
здоровенный и кривой березовый кол и двинулся  на  Гришку,  мысленно  доводя
себя до яростного исступления. В принципе, сделать это было  нетрудно:  мало
того, что этот вырожденец жрал человечину, так у него еще и хватило наглости
рычать на собственного хозяина!
   Будь  на  месте  Самохвалова  кто-то  другой,   ему   бы   наверняка   не
поздоровилось. Но, увидев приближающегося с огромной дубиной в руках хозяина
и безошибочно уловив исходившие от  него  волны  ярости,  Гришка  сплоховал.
Поджав обрубок хвоста и трусливо  отвернув  в  сторону  перемазанную  морду,
поднимая водопады брызг, огромный пес пустился наутек.
   В тот же вечер бледный от пережитого потрясения  Самохвалов,  нацепив  на
Гришку стальной намордник и ошейник с обращенными внутрь шипами, сдал своего
пса приехавшим по его вызову собачникам, а микрорайон получил новую пищу для
сплетен и пересудов.
   Двадцатого мая сантехник Петр Андреевич  Крылов  спустился  в  теплоузел,
чтобы там, в тишине и уюте, употребить  бутылочку  вина,  перепавшую  ему  в
одной из квартир в качестве гонорара за ремонт подтекающего сифона в ванной.
До теплоузла он так и не добрался, потому что, спустившись  в  подвал,  чуть
было не наступил на распростертое на  земляном  полу  зверски  изуродованное
тельце одиннадцатилетней девочки. Хуже  всего  было  то,  что  девочка  была
знакома Крылову: она жила в соседнем подъезде и иногда играла вместе  с  его
сыном Петькой. Звали ее, кажется, Леной, а вот фамилии новой жертвы местного
людоеда Петр Андреевич не знал.
   Бутылка выпала из разом онемевших пальцев и с глухим треском разбилась  о
выступавший из сырого земляного пола обломок бетона. Дешевое  вино  брызнуло
во все стороны и стало впитываться в землю, по дороге смешиваясь  с  кровью.
Но Петр Андреевич не обратил на это внимания: пятясь, спотыкаясь и  едва  не
свалившись со ступенек, он бросился прочь из подвала.
   Двадцать четвертого мая не вернулся  с  дискотеки  пятнадцатилетний  Олег
Грязнов. Его аккуратнейшим образом отделенную от тела  голову  на  следующее
утро обнаружили в мусорной урне, все остальное  бесследно  исчезло.  Местное
отделение милиции буквально осаждали разгневанные жители, среди которых было
очень много матерей и отцов, не  хотевших,  чтобы  их  дети  превратились  в
чей-то  ужин.  Сотрудники  милиции,  проходя  по  улицам,  прятали  глаза  -
обстановка складывалась такая, что даже  самые  толстокожие  из  них  начали
ощущать некоторую неловкость.
   В  тот   же   день   полковника   Сорокина   вызвали   наверх   и   после
непродолжительной беседы  открытым  текстом  пообещали  "семь  шкур  с  него
спустить и голым в Африку пустить". Полковник, который за время своей работы
в правоохранительных органах наслушался таких обещаний более чем достаточно,
довольно дерзко ответил, что такая крутая мера вряд ли будет  способствовать
скорейшему раскрытию преступления. Ему посоветовали  не  умничать,  а  лучше
браться за работу, с чем полковник и был отпущен восвояси.
   Вернувшись к себе, полковник собрал срочное  совещание,  на  котором  его
подчиненные в полной мере испытали на себе то, что сам он недавно  испытывал
в кабинете у начальства. Меча во все стороны громы и молнии, Сорокин отлично
понимал, что впустую тратит время и нервные  клетки:  все,  что  можно  было
предпринять, было сделано. Участковые и оперативники не знали покоя;  район,
в котором совершались  преступления,  денно  и  нощно  патрулировался  всеми
силами, которые  можно  было  бросить  на  это  дело;  ежедневно  в  местное
отделение милиции доставлялись десятки  подозрительных  типов,  которые  при
ближайшем рассмотрении неизменно оказывались не теми, кто был нужен сыщикам.
Десятки оперативников сутками томились в засадах,  в  результате  чего  были
взяты с поличным четверо квартирных воров и веселая компания гастролеров  из
Казани, промышлявших в столице вульгарным гоп-стопом и знать не  знавших,  в
какое  осиное  гнездо  занесла  их  нелегкая;  количество  квартирных  краж,
преступлений на бытовой почве, пьяных дебошей и хулиганских выходок в районе
в период с марта по  май  волшебным  образом  снизилось  на  семьдесят  пять
процентов по сравнению  с  таким  же  периодом  прошлого  года.  Разумеется,
никаким колдовством здесь  даже  не  пахло:  просто  переодетых  в  штатское
сотрудников милиции в микрорайоне стало едва  ли  не  больше,  чем  жителей.
Кто-то  из  столичных  щелкоперов,  безумно  раздражавших   Сорокина   своей
привычкой лезть без  мыла  во  все  дырки,  назвал  то,  что  происходило  в
микрорайоне,  террором.  Несмотря  на  раздражение,  Сорокин  вынужден   был
признать, что журналист прав: население микрорайона было в самом  буквальном
смысле терроризировано проделками маньяка, которые раз от  раза  становились
все более изуверскими. Мерзавец словно развлекался, водя за  нос  милицию  и
попутно удовлетворяя свой аппетит.
   А аппетит у него был  отменный:  количество  жертв  уже  достигло  девяти
человек, и Сорокин почти не сомневался,  что  в  скором  времени  микрорайон
отпразднует печальный юбилей - десятый  покойник  явно  был  на  подходе.  В
минуты слабости полковник мучительно колебался между двумя крайностями: уйти
в отставку или начать посещать церковь, моля Господа Бога помочь ему в  этом
поганом деле.
   В ходе совещания выяснилась одна небезынтересная  деталь:  в  наводненном
милицией микрорайоне, оказывается,  объявился  какой-то  новый  гуру,  адепт
черной и белой магии и вообще подозрительный тип.  По  словам  оперативника,
делавшего сообщение, гражданин, о котором шла  речь,  действительно  вызывал
подозрение  у  всех,  с  кем  сталкивался,  и  подозрения  эти  были  самого
неприятного свойства. Были люди, которые открытым текстом заявляли, что он и
есть тот самый людоед. Такого же мнения, вероятно,  придерживался  и  убитый
участковый инспектор  лейтенант  Сиваков.  Во  всяком  случае,  в  нагрудном
кармане его пропитанной кровью рубашки был обнаружен листок,  на  котором  с
трудом можно было разобрать номер телефона и  адрес,  по  которому  проживал
упомянутый гражданин. Докладчик особо обратил внимание присутствующих на это
обстоятельство. Можно предположить, сказал он,  что  Сиваков  либо  посетил,
либо собирался посетить подозреваемого, и  тот,  вероятно,  почел  за  благо
покончить с чересчур догадливым участковым.  Так  что,  заключил  свою  речь
докладчик,  имеются  все  основания  повнимательнее  присмотреться  к  этому
гражданину.  Может  быть,  сказал  он,  в  этом  деле  наконец-то   появился
просвет-Сорокин в ответ на эту реплику только поморщился: по его мнению,  до
просвета в этом деле было еще очень далеко. Он указал присутствующим на  то,
что у следствия нет против упомянутого гражданина ничего конкретного,  кроме
досужих домыслов и сплетен. Единственной уликой мог служить  обнаруженный  в
кармане Сивакова клочок бумаги с адресом,  но  эту,  с  позволения  сказать,
улику можно  было  истолковать  как  угодно  ,  а  можно  было  и  вовсе  не
истолковывать, списав на чистую случайность. Но, сказал Сорокин, мы  с  вами
не  в  том  положении,  чтобы  упускать  пусть  даже  самую  мелкую  деталь.
"Работайте, - сказал полковник Сорокин своим подчиненным. - Пощупайте  этого
чародея из микрорайона, присмотритесь к нему... Можно даже  слегка  на  него
надавить - а вдруг ненароком расколется? Но аккуратно!"
   Вид у полковника Сорокина при этом был  какой-то  совсем  уж  усталый,  и
смотрел он почему-то в стол, так что никто из присутствующих не  мог  видеть
выражения его глаз. Впрочем, макушка  склоненной  полковничьей  головы  тоже
выглядела довольно красноречиво: было  совершенно  очевидно,  что  версия  о
причастности этого колдуна и чародея к убийствам в микрорайоне не вызывает у
полковника ни малейшего энтузиазма. Понять  и  разделить  мнение  полковника
Сорокина было легко: уж слишком настойчиво и неприкрыто этот черно-белый маг
лез в глаза всем подряд и  милиции  в  том  числе.  Впрочем,  понять  логику
маньяка никому не дано, а то, что  в  микрорайоне  орудует  самый  настоящий
маньяк, ни у кого не  вызывало  сомнений.  Возможно,  расклеенные  по  всему
району объявления были частью хитроумной системы маскировки...
   Так или иначе, все это следовало тщательнейшим образом проверить.  Выходя
из кабинета Сорокина, многие, если не  все  поголовно,  участники  совещания
испытывали очень неприятное ощущение: им казалось, что все они  находятся  в
положении утопающего, который цепляется за проплывающую мимо соломинку.
 
*** 
 
   Утром  двадцать  пятого  мая,  где-то  в  начале  двенадцатого,  в  дверь
квартиры, где проживал Ярослав Велемирович Козинцев, позвонили. Звонок долго
заливался  электронными  трелями  в  пустой,  сплошь  занавешенной  пыльными
бордовыми портьерами прихожей,  прежде  чем  в  глубине  квартиры  раздалось
недовольное бормотание, позевывания и шаркающие шаги. Портьеры раздвинулись,
и в прихожей появился Ярослав Велемирович собственной персоной. Его  длинные
волосы были всклокочены, обычно  идеально  ровная  бородка  торчала  во  все
стороны, а на здоровой щеке виднелся  оставленный  подушкой  розовый  рубец,
почти симметричный страшному  рваному  шраму,  который  обезображивал  левую
половину его лица. Ярослав Велемирович широко и  громко,  с  прискуливанием,
зевал, поправляя на переносице массивные темные очки. Он  был  одет  в  свой
краснополосый махровый халат, из-под которого виднелись голые жилистые  ноги
в  домашних  тапочках.  Почесывая  под  халатом  голую  грудь,  на   которой
поблескивали золотом  и  нержавеющей  сталью  цепочки,  Ярослав  Велемирович
заглянул в дверной глазок, чему-то криво улыбнулся, потуже затянул  пояс  на
халате и стал один за другим отпирать  замки,  утопавшие  в  толстой  обивке
двери.
   За дверью стоял высокий и худой как жердь милиционер с пластиковым кейсом
в левой руке. Правую руку страж порядка почему-то держал в кармане брюк, что
придавало ему несколько неуставной вид. Ярослав Велемирович  в  течение  как
минимум двух секунд очень откровенно разглядывал оттопыренный чем-то тяжелым
карман милиционера, после чего приветливо сказал:
   - Добрый день.
   Не успев до конца произнести приветствие, он снова широко зевнул, вежливо
прикрыв рот наманикюренной ладонью, на которой поблескивал массивный золотой
перстень в виде змеи с единственным рубиновым глазом.
   -  А  почему  вы  не  спрашиваете,  кто  там?  -  угрюмо  поинтересовался
милиционер, с явной неохотой вынимая руку из кармана.
   - Ваши пуговицы и нашивки, капитан, сверкают на всю лестничную  площадку,
- любезно пояснил хозяин, кивнув на дверной глазок.
   - Старший лейтенант, - сердито поправил его  милиционер.  -  Моя  фамилия
Зайцев, Юрий Степанович. Я ваш новый участковый. Разрешите войти?
   - Да, конечно.
   Хозяин отступил от двери, и старший лейтенант Зайцев шагнул  в  прихожую.
Как только  он  освободил  дверной  проем,  его  сейчас  же  заполнили  двое
серьезных  молодых  людей  в   штатском   -   гладко   выбритых,   аккуратно
подстриженных и очень спортивных с виду.
   - Простите, - сказал Козинцев, - это у меня  с  глазами  что-то  или  вас
действительно трое? И все - Юрии Степановичи Зайцевы?
   -  Это  оперативные  сотрудники  уголовного  розыска,  -   веско   сказал
участковый. - С вашего позволения, они хотели бы присутствовать при нашей  с
вами беседе.
   - А заодно и осмотреть квартиру, - как бы между прочим заметил Козинцев и
хихикнул. - Боже, как это забавно! Нет, я не против, конечно же, но  все  же
мне хотелось бы узнать, чему я  обязан..,  э..,  таким  вниманием.  Вы  что,
обходите всех и каждого? И ко всем являетесь с  эскортом?  А,  понимаю!  Вы,
наверное, боитесь людоеда, про которого в последнее время столько болтают  у
нас в районе. Но это же просто сплетня! Очередной нелепый слух  и  не  более
того. К тому же лично вам,  на  мой  взгляд,  бояться  нечего:  вы  чересчур
костлявый. Не то что ваш предшественник.
   Слегка сбитый  с  толку  этим  неожиданным  напором,  участковый  неловко
кашлянул в кулак. Оперативники с Петровки переглянулись у него за спиной,  и
на их лицах проступило желание вмешаться в  беседу.  Козинцев  бросил  в  их
сторону быстрый взгляд и поспешно сменил тон.
   - Простите, - сказал он. - Я пошутил и, кажется,  как  всегда,  неудачно.
Чувство юмора у меня довольно своеобразное, вы уж не обессудьте.
   - Мы заметили, -  проворчал  участковый,  на  костлявых  скулах  которого
перекатывались каменные желваки. - Вы позволите присесть? Я должен заполнить
кое-какие бумаги, поэтому...
   Присесть в прихожей, как нарочно, было  не  на  что.  Оперативники  снова
переглянулись, уверенные, что хозяин предложит подождать здесь и вынесет  из
кухни табуретку, но тот гостеприимным жестом  отодвинул  портьеру  и  сделал
приглашающее движение рукой в сторону комнаты.
   Милиционеры вошли  и  остановились  на  пороге,  откровенно  озираясь  по
сторонам. Участковый неловко примостился на краешке  предложенного  хозяином
старомодного  кресла  с  резными  деревянными  ручками  и  красной  плюшевой
обивкой. Он щелкнул замочками кейса и положил перед собой чистый лист бумаги
- прямо на кейс, так как  на  заваленном  книгами,  бумагой  и  безделушками
журнальном столике не оставалось ни  миллиметра  свободного  места.  О  том,
чтобы подвинуть весь этот  хлам,  нечего  было  и  думать  -  он  непременно
обрушился бы на пол. Оперативники остались стоять, и,  приглядевшись  к  ним
как следует, можно  было  заметить,  что  они  очень  медленно  дрейфуют  по
комнате, перемещаясь со скоростью часовой стрелки: один вправо от  двери,  а
другой -  влево.  При  этом  глаза  их,  как  выпущенные  из  неволи  белки,
безостановочно перебегали с предмета на предмет.
   Записав  анкетные  данные  Козинцева  и  бегло  просмотрев  его  паспорт,
участковый перешел к делу.
   - Скажите, Ярослав Велемирович, на какие средства вы живете?
   Хозяин удивленно поднял над оправой очков не затронутую шрамом бровь.
   - Это допрос? - осведомился он и  зачем-то  дотронулся  до  кончика  носа
указательным пальцем с длинным, отполированным  и,  кажется,  даже  покрытым
бесцветным лаком ногтем. Сделал он это так, как делают пациенты на приеме  у
невропатолога, - ну, может быть, и не совсем так, но похоже.
   - Впрочем, - продолжал он, не дождавшись ответа, -  секрета  тут  нет.  У
меня есть кое-какие средства, плюс пенсия по инвалидности.., ну, и кое-какие
другие доходы, о которых наша родная налоговая полиция осведомлена в  полной
мере. Я, скажем так, свободный художник. Немного здесь, чуть-чуть там...
   - А вот ваши соседи, - перебил  его  участковый,  -  утверждают,  что  вы
занимаетесь незаконной медицинской практикой.
   - Как интересно! - с неуместным восторгом воскликнул Козинцев.  -  А  что
еще они утверждают?
   - Давайте для начала разберемся  с  медицинской  практикой,  -  предложил
участковый.
   - Давайте, - радостно согласился Козинцев. - С превеликим  удовольствием!
Поймите меня правильно: я ничего не имею против своих соседей. Это  милейшие
люди, но они впали в какое-то прискорбное заблуждение  и  вдобавок  ввели  в
заблуждение вас. Возьмем простой пример... Вы женаты?
   - Это к делу не относится.
   - Ну, допустим, что женаты. Вы не против? Отлично! Допустим, вы женаты, и
вот ваша жена отправляется на кухню чистить картошку. Вы мужчина  серьезный,
хозяйственный, и все ножи у вас дома наточены так, что ими можно бриться...
   Тут участковый Зайцев слегка смутился, поскольку  его  супруга  частенько
жаловалась на то, что в доме нет ни одного острого ножа - и не только  ножа,
но и