вник уже сидел, нянча поврежденную руку.  На  челюсти
его расцветал зловещего вида  кровоподтек,  а  на  лице  застыло  хмурое
выражение  человека,  проснувшегося  после  сильной  попойки  и   тщетно
пытающегося сообразить, где он  находится  и  что  с  ним  приключилось.
Заметив Забродова, он завозился, пытаясь отползти в  сторонку,  из  чего
Илларион сделал вывод, что огнестрельного оружия у него  при  себе  нет.
Подойдя к поверженному колоссу, Илларион склонился над ним  и  участливо
спросил:
   - Ушибся, дружок?
   Не дождавшись ответа, он продолжал:
   - Передай своему хозяину, что с такими шестерками, как ты,  он  очень
быстро прогорит, а то и вовсе отбросит копыта. Передашь?
   - На твоем месте я бы прямо  сейчас  повесился,  -  прохрипел  амбал,
продолжая баюкать сломанный палец.
   - Так я же не мешаю. Или нужна помощь?
   Илларион резко подался вперед, и его  собеседник  немедленно  отполз,
утюжа задом джинсов твердый суглинок спортплощадки.
   - Вон там, а? - вкрадчиво  предложил  Илларион,  указывая  в  сторону
турников. Видя, как исказилось в смертельном  ужасе  губастое  лицо,  он
громко расхохотался и, легко перемахнув через ограду, пошел прочь.
   Деревенская улица была пуста, что было совершенно неудивительно. Ведь
лето испокон веков считалось у крестьян  самой  горячей  порой.  Тем  не
менее, добравшись до дома бабы Веры, Илларион обнаружил,  что  заявил  о
себе громче, чем следовало.
   Старуха поджидала его у калитки.
   - Погулял? - с непонятной интонацией спросила она.
   - Воздух у вас чудесный, Степановна, - примирительно улыбаясь, сказал
Илларион.
   - Воздух-то? Воздух как воздух, а вот люди всякие попадаются.  Ты  бы
все-таки поаккуратнее... А то теперь...
   Баба Вера безнадежно махнула рукой и, шаркая подошвами, направилась к
крыльцу.
   - Степановна, - окликнул ее Илларион, - а  кто  это  у  вас  в  школе
живет?
   - В школе-то?
   Старуха обернулась, пожевала в раздумье губами, разглядывая Иллариона
чуть ли не с жалостью.
   - Ты бы от школы подальше держался, - посоветовала она. -  В  городе,
что ли, девок мало?
   - Да что это вы, Степановна, - развел руками Илларион. -  Мне  просто
любопытно.
   - Любопытной Варваре на базаре нос оторвали,  -  отрезала  старуха  и
направилась к дому.
   - Степановна, - снова позвал Илларион, - а, Степановна.  Что  же  мне
теперь, к Архипычу идти?
   - В дом иди, - со вздохом сказала баба Вера, - в дом. Аника-воин...
   Илларион последовал за ней в  прохладный  полумрак  дома.  В  большой
комнате баба Вера долго без нужды переставляла безделушки  на  комоде  и
накрытом   вязаной    кружевной    салфеткой    телевизоре,    смахивала
несуществующую пыль и наконец сказала, не глядя на постояльца:
   - Ты человек новый, заезжий... Не след тебе в здешние дела  путаться.
Лучше поезжай-ка ты домой, целее будешь.
   Илларион крякнул и прочно утвердился  на  скамье  под  окном,  уперев
локти в колени и положив подбородок в сложенные лодочкой ладони. Из этой
позиции  он  просительно  посмотрел  на  суровую  старуху,   по-прежнему
топтавшуюся возле комода.
   - Ну, Степа-а-ановна, - проныл он, - ну  не  надо  меня  пугать,  все
равно ведь не боюсь.
   - Вижу, что не боишься, - невесело усмехнулась старуха,  -  потому  и
пугаю. Ладный ты мужик.
   Жалко будет, если голову отшибут ни за что ни про что.
   - Да я уж постараюсь, чтобы не отшибли, - пообещал  Илларион.  -  Так
кто в школе живет? Ну, Степановна...
   Старуха тяжело вздохнула.
   - Да кто ж в школе может жить, - пожала  она  плечами.  Учителка  там
живет. Год, как по распределению приехала.
   - А почему в школе? - удивился Илларион. -  Почему  не  на  квартире?
Ведь молодая, ей же, наверное, помощь нужна?
   - Помощь, - проворчала старуха, принимаясь безо всякой  необходимости
протирать  висевшее  над  комодом  почерневшее  от  времени  зеркало,  -
помощь... Не ведаю я, что ей нужно, только не помощь. Не хотят ее у  нас
в деревне на квартиру брать.
   - Что так? - спросил Илларион, хотя уже  начал  догадываться,  в  чем
дело. Ответ читался по ставшей вдруг слишком прямой спине старухи так же
легко, как если бы был написан там крупными буквами.
   Впрочем,  начав  говорить,   баба   Вера,   похоже,   не   собиралась
останавливаться на полпути.
   - Б.., она, - спокойно сказала старуха. Илларион легонько вздрогнул -
при всей простоте местных нравов  ему  пока  что  как-то  не  доводилось
слышать из уст бабы Веры подобных слов. Кроме того,  эта  характеристика
как-то не вязалась с запомнившимся Иллариону обликом. Он привык к  тому,
что дамы легкого поведения выглядят  несколько  по-иному.  -  Подстилка,
более культурно, - пояснила свою мысль баба Вера. - Кому  такая  жиличка
нужна?
   - Это что же - она со всеми, что  ли?  -  поразился  Илларион.  -  За
деньги?..
   - Со всеми, как же, - недобро хмыкнула баба Вера. - Были тут  кобели,
пробовали...
   - И что? - с интересом спросил Илларион, хотя и без бабы Веры знал  -
что.
   - Больше не пробуют, - ответила та. - Ездит к ней один..,  оттуда,  -
она неопределенно махнула рукой  с  зажатой  в  ней  тряпкой  куда-то  в
сторону окна.
   - Откуда?
   - Да с Выселок, откуда же еще. Спонсор.
   Илларион, не удержавшись, фыркнул - баба Вера во второй раз за десять
минут  употребляла  словечко,   в   ее   устах   казавшееся   совершенно
невозможным.
   - А Выселки - это где у таможенников коттеджи? - спросил он.
   - Там, там.
   -  Так,  может,  у  них  это  серьезно?"  -  спросил   он,   невольно
подстраиваясь под  манеру  речи  собеседницы  -  неторопливую,  плавную,
оставляющую время на то, чтобы все обдумать, припомнить и не упустить ни
одной пикантной подробности. - Может, он жениться хочет?
   - Жениться, - презрительно протянула баба Вера.  -  Так  женатый  он,
соколик. Детишек двое.
   - А жена как же? - продолжал допытываться Илларион.
   Баба Вера снова подтвердила его догадку.
   - А жена молчит, - сказала она.  -  При  таких  деньгах  и  потерпеть
можно. Да она, сказывают, не сильно и печалится  -  у  ней  своих  забав
хватает.
   - Это что  же  за  спонсор  такой?  -  поинтересовался  Илларион,  не
очень-то рассчитывая на ответ, но баба Вера ответила.
   - А начальник таможни местной, - сказала она.
   - Деревенской, что, ли?
   - Ты дурачка из себя не строй, - сурово сказала старуха.  -  Районной
таможни он начальник. И если ты  дальше  будешь  вокруг  школы  кренделя
выписывать, он тебе ноги в два счета повыдергает.
   Илларион хотел спросить еще что-то, но тут  с  улицы  послышался  шум
подъехавшей машины, а потом - еще одной. Оба  двигателя  заглохли  точно
под окнами у бабы Веры, застучали дверцы.
   - К вам, что ли, родственники, Степановна? - спросил Илларион.
   Старуха выглянула в окно и вздохнула.
   - Это к тебе родственники, - сказала она.
   Илларион неторопливо  встал  со  скамьи  и  пошел  в  сени,  где  уже
громыхали пустыми ведрами "гости".

***

   - Таким образом, -  вещал  директор  завода,  откинувшись  на  спинку
вращающегося  кресла,  -  мы,  как  и  вся  страна,  испытываем   сейчас
определенные трудности... Большие трудности, не стану скрывать этого  от
вас, но преодолимые.
   Он плавным жестом сложил руки на животе и посмотрел прямо в камеру.
   - Я всегда считал,  -  снова  заговорил  он,  предупреждая  очередной
вопрос корреспондента, - и остаюсь при своем мнении и по сей  день,  что
мощный   военно-промышленный   комплекс   жизненно   необходим    любому
государству, которое претендует на роль великой державы. А Россия, -  он
немного повысил голос, -  была,  есть  и  будет  великой  державой.  Это
исторический и географический факт, и нам с вами пора снова сделать  его
экономическим.
   Он сдержанно кашлянул В кулак, отпил немного чая из стоявшей у  локтя
фарфоровой чашки, вставил  в  уголок  губ  сигарету  и  прикурил  ее  от
настольной зажигалки,  не  обращая  внимания  на  продолжающий  тревожно
мигать красный огонек видеокамеры.
   - Я задам, может быть, немного неприятный вопрос... - осторожно начал
корреспондент, и директор, немного наклонив голову,  остро  взглянул  на
него исподлобья. - Весной в печать просочились  слухи  о  якобы  имевших
место хищениях на вашем предприятии. Не могли  бы  вы  прокомментировать
эту информацию?
   Директор аккуратно положил дымящуюся сигарету в пепельницу и  немного
изменил позу, сев ровнее.
   - Что ж, - сказал он, ничуть  не  смутившись,  словно  читал  заранее
заготовленную речь, - не стану отрицать. Подобные факты были, и  привели
они, будем говорить прямо, к трагическим последствиям.
   В  данный  момент  преступная  группа,  действовавшая  на  территории
завода, полностью обезврежена, следствие по этому делу закончено,  и  мы
смогли вернуться к нормальной работе.
   - А нельзя ли поподробнее для наших телезрителей?
   - К сожалению, специфика нашей работы такова, что  я  не  имею  права
разглашать  эту  информацию.  В  противном  случае,  я   несомненно,   с
удовольствием поделился бы с телезрителями. Скажу  лишь,  что  в  состав
преступной группы входило  три  человека,  один  из  которых  работал  в
заводской охране.
   Именно во время его дежурства с завода выносили стратегическое сырье,
которое затем, надо полагать, переправлялось за рубеж. В связи с этим  я
хотел бы коснуться некоторых давно наболевших проблем...
   Лицо  корреспондента  заметно  поскучнело.   Это   и   неудивительно:
наболевших проблем хватало у всех, а по-настоящему интересную информацию
добыть так  и  не  удалось.  Вежливо  дослушав  рассказ  о  "проблемах",
репортер поспешно поблагодарил своего собеседника и дал  знак  оператору
выключать камеру.
   После того, как телевизионщики наконец  собрали  все  свои  кабели  и
штативы  и  освободили  кабинет,  директор  еще  некоторое  время  сидел
неподвижно, уставившись на гладкую дубовую  дверь,  и  задумчиво  курил,
машинально стряхивая  пепел  в  сверкающую  металлическую  пепельницу  -
подарок рабочих к  его  пятидесятилетию.  Юбилейные  торжества  отшумели
месяц назад и почти забылись. Теперь у него были проблемы поважнее. Чего
стоил один этот милицейский полковник с его любознательностью!
   Раздавив сигарету о полированный металл, он побарабанил  пальцами  по
краю стола и поднял трубку внутреннего телефона.
   - Ольга Павловна, - сказал он, -  будьте  добры,  пригласите  ко  мне
Говоркова. Заранее благодарен.
   Говорков явился через пять минут. Как  всегда,  деликатно  стукнул  в
дверь костяшками пальцев, затем просунул в кабинет  лысый  продолговатый
череп с отвисшей под подбородком, как у ящерицы, кожей, блеснул  мощными
линзами очков в старомодной черной оправе,  шелестящим  голосом  спросил
разрешения войти и, получив приглашение, по частям вдвинул  в  помещение
тощее нескладное тело в  скромном  синем  инженерском  халате  и  сильно
вытянутых  на  коленях  коротковатых  брючках  доперестроечного  покроя.
Директор  привычно  и  совершенно  незаметно  для  постороннего  взгляда
содрогнулся при виде его галстука и вечно  обведенных  траурной  каймой,
как  у  какого-нибудь   слесаря,   ногтей.   Впрочем,   все   это   были
второстепенные детали - работник он был отменный.  Таких  в  наше  время
днем с огнем не сыскать, а затрапезный  вид  не  раз  уже  сослужил  ему
добрую службу. Всевозможные проверяющие, не говоря уже  о  следователях,
торопились поскорее  миновать  этого  с  виду  совершенно  раздавленного
жизнью человека, пока он не начал жаловаться им на низкую зарплату, язву
и  прикованную  к  постели  жену.  Его  вид  не  вызывал  ничего,  кроме
брезгливого сочувствия, и  деловые  партнеры  директора,  к  которым  он
посылал  Говоркова  для  ведения  порой   очень   и   очень   щекотливых
переговоров, не раз попадали впросак, купившись на  эту  его  внешность.
Внешность была главным капиталом Говоркова, и он это прекрасно знал.
   Разглядывая Говоркова, пока  тот,  полусогнувшись,  пересекал  голое,
сверкающее натертым паркетом пространство от дверей до стола, директор в
который раз подумал, что  с  годами  внешний  вид  начинает  все  точнее
отражать внутреннюю сущность человека.
   Говорков  был  неуловимо  похож  на  крокодила.  Не   того,   который
красовался на обложке популярного некогда сатирического  журнала,  и  не
того, который Гена, а на самого настоящего крокодила, причем крупного  и
очень опасного -  аллигатора,  например.  Сходство  это,  впрочем,  было
заметно только  тем,  кто  хорошо  знал  Олега  Капитоновича  либо  имел
несчастье однажды попасть ему в зубы. А для  остальных  же  Говорков  до
поры казался не более чем замшелой корягой, вяло  плывущей  по  течению.
Интересно, подумал директор, а каким он видит меня?
   Между тем замшелый обломок кораблекрушения боком причалил к  столу  и
осторожно присел на краешек стула, положив на колени клеенчатую папку  и
сложив поверх нее похожие на бледных пауков руки.
   - Садись-ка поближе, Капитоныч, - сказал директор. - Разговор есть.
   Говорков послушно встал  со  своего  места,  осторожно  и  совершенно
бесшумно задвинул стул и переместился поближе, всем своим видом  выражая
готовность внимать. Ни дать  ни  взять,  горемыка-мастер,  явившийся  за
начальственным нагоняем.
   Директор вдруг припомнил, что рабочие между собой, а иногда и в глаза
зовут Говоркова Тихарем.
   Еще он припомнил, что те, кто имел неосторожность  так  его  назвать,
очень быстро попадались на каком-нибудь нарушении трудовой дисциплины, а
то и на чем-нибудь  похуже,  и  в  два  счета  отправлялись  за  ворота.
Директор самолично подписывал приказы об увольнении недрогнувшей  рукой,
поскольку Говорков один стоил их всех. И потом, он слишком  много  знал.
Причем та часть знаний Олега Капитоновича, которая касалась производства
систем наведения для баллистических ракет,  волновала  директора  меньше
всего. А Говорков слишком много знал про него лично.
   - Вот что, Капитоныч, - сказал он, когда Говорков закончил ерзать  на
стуле и  робко  поднял  на  него  блекло-голубые  глазки  умирающего  от
обезвоживания херувима. - Какая-то катавасия  получается.  Я  слышал,  в
Риге недовольны. Интересуются,  почему  мы  срываем  сроки  поставки.  Я
что-то не пойму: ты ведь, кажется, мне докладывал, что очередная  партия
отправлена вовремя.
   -  Только  что  поступили  новые  сведения,   Игорь   Николаевич,   -
прошелестел Говорков, в обычной своей раздражающей манере отводя глаза и
сокращаясь всем телом,  как  червяк,  на  которого  побрызгали  уксусной
эссенцией. - Я как раз собирался доложить, но у  вас  было  телевидение,
так что я решил...
   -  Правильно  решил,  -  одобрил  Игорь   Николаевич,   с   интересом
разглядывая своего подчиненного. Вид у того был  такой,  словно  это  он
украл полцентнера редкоземельных элементов где-то между проходной завода
и Рижским морским портом  и  теперь  хранил  их  дома  под  кроватью.  -
Телевидение много отдало бы за эту историю, но мы им такого удовольствия
не доставим. Итак, что с грузом?
   - Груз пропал, - едва слышно сказал Говорков, втягивая голову в плечи
и становясь похожим уже на черепаху. Впрочем, обмануть он этим мог  кого
угодно, только не директора. Игорь Николаевич прекрасно знал, что у этой
черепахи ядовитые зубы в два ряда.
   - Это здорово, - сказал  директор.  Зубы  там  или  не  зубы,  но  за
сохранность груза отвечал именно Говорков - это была, черт  побери,  его
работа, и если он ее завалил, то сейчас получит от  души.  По  зубам.  -
Пропал - это что же, все, что ты можешь мне сказать?
   - Точных сведений пока нет, - залепетал Говорков. Он сидел в  прежней
позе, но теперь казалось, что его голова едва виднеется над полированным
краем стола. И как он этого добивается? - Места там дикие, и кроме того,
наш человек там, на мой взгляд, уже давно нуждается в замене.
   - На границе? - спросил директор, остро прищуриваясь.
   - Да.
   "Да, - подумал директор, - конечно, на границе, где же еще. Там легко
почувствовать себя Наполеоном и, имея многое, захотеть  большего.  Когда
твой горизонт со всех сторон обрезан лесом, невольно начинаешь  казаться
себе больше, чем ты есть на самом деле. Гораздо больше. А в результате -
плохая работа, а то и откровенный грабеж, как вот сейчас, например".
   - По непроверенным сведениям, - продолжал Говорков, - Квадрат убит, а
Ирма пропала вместе с грузом. Следов никаких.
   - И никто, конечно, ничего не видел, - недовольно проворчал директор.
- Но ведь был же, наверное, проводник? Он что, тоже ничего не знает?
   - Проводник погиб. По официальной версии -  сгорел  по  пьяному  делу
вместе  с  домом.  Есть  предположение,  что  груз  захвачен  случайными
людьми...
   - Как это  -  случайными?  -  взорвался  директор,  косясь  на  дверь
кабинета - плотно ли прикрыта. - Как могли  случайные  люди  узнать  про
груз?
   Ты что мне здесь сказки рассказываешь?! На нары захотел?
   Говорков  молчал,  глядя  в  упор  на  бушующее   начальство   своими
бесцветными глазками. И гнев, бурливший в  груди  у  Игоря  Николаевича,
стал понемногу утихать под этим ничего не выражающим взглядом  рептилии,
более древней, чем динозавры, и более хищной,  чем  тигровая  акула.  От
этого взгляда становилось не по себе, и  почему-то  делалось  совершенно
ясно, что на нарах Говорков не пропадет - в отличие от него.
   - Вот что, Капитоныч, -  тоном  ниже  сказал  директор,  -  это  дело
необходимо прояснить. Что же это такое, в самом-то деле: какая-то  шваль
будет нас раздевать, а мы станем сидеть сложа руки?
   - Сведения совсем свежие, - все  тем  же  шелестящим  голосом  сказал
Говорков, - и нуждаются в проверке. Я ни за что не представил бы на ваше
рассмотрение  такой  сырой  материал,  не  будь   дело   таким   важным.
Разумеется, все необходимые меры будут приняты, и ситуация разъяснится в
ближайшее  время.  Не  беспокойтесь,  Игорь   Николаевич,   груз   будет
возвращен.
   - Твои бы слова да богу в уши, - вздохнул директор. - И что за  народ
кругом, скажи ты мне, Капитоныч? Одному тебе можно доверять.
   Говорков  молчал,   изредка   помаргивая   морщинистыми   веками,   -
точь-в-точь ящерица на солнцепеке.
   Слова  насчет  доверия  были  простым  сотрясением  воздуха,  и   оба
собеседника это прекрасно понимали.
   - Кроме версии о случайных людях, соображения есть? - спросил наконец
директор, чтобы прервать затянувшееся молчание.
   Говорков беспокойно  задвигался  на  стуле,  почесал  переносицу  под
массивной оправой очков, пошарил зачем-то в  карманах  синего  халата  и
снова сел ровно.
   - Возможно, это Ирма, - сказал он. - У  нее  много  знакомых  на  той
стороне. Она имела возможность все это организовать.
   - Да, - согласился директор, - это может быть.
   Хотя поверить трудно.
   - Я бы сказал, что верить в это не хочется, - тихо поправил Говорков.
   Подумав, директор решил, что он прав, - верить в такой оборот событий
действительно не хотелось. Если эту кашу заварила Ирма, то  под  угрозой
могли  оказаться  и  последующие  грузы,  что  могло,  в  свою  очередь,
заставить  искать  другой  район  переброски.  Такая  операция  была  бы
сопряжена с огромными и совершенно  непредвиденными  убытками,  на  фоне
которых потеря пятидесяти килограммов вольфрама выглядела  бы  каплей  в
море.
   - Слушай, Капитоныч, - сказал он, - может быть, ты сам туда съездишь?
Осмотришься на месте, разберешься, что к чему... В общем, решишь вопрос.
А?
   На несколько секунд повисло молчание, показавшееся директору особенно
тягостным. Потом Говорков едва слышно вздохнул и спросил:
   - Когда выезжать?
   Вопрос был чисто риторическим и служил,  в  основном,  для  выражения
согласия.  Кроме  того,  этим  Говорков  лишний  раз  подчеркивал   свое
подчиненное  положение,  старательно  подслащивая   начальству   пилюлю,
которую тому - и они оба это знали - в любом случае придется проглотить.
Тем не менее вопрос был задан и требовал отв