а, но Мещерякова это не  смутило.  Не
теряя  времени  на  ужимки,  по  мнению   большинства   людей   свойственные
взломщикам, полковник прямо подошел к двери и  повернул  блестящую  латунную
ручку. Дверь бесшумно распахнулась, и полковник, придерживая на плече ремень
сумки, уверенно  шагнул  в  прихожую.  Илларион,  которому  эта  уверенность
показалась слегка чрезмерной, открыл было рот, но тут  же  пожал  плечами  и
махнул рукой: в конце концов, что  могло  угрожать  Мещерякову  в  абсолютно
пустой квартире?  Забродов  последовал  за  полковником  с  беспечным  видом
человека, между делом забежавшего в гости к приятелю.
   В прихожей пахло хорошим одеколоном, кожаной обувью и застарелым табачным
дымом. Этот запах был хорошо знаком Иллариону - пряный  дух,  присущий  дому
каждого более или менее обеспеченного холостяка.  Его  собственная  прихожая
пахла бы так же, не забивай все остальные запахи в его квартире могучий  дух
старой бумаги и пыльных книжных переплетов. Здесь, судя по запаху,  книг  не
было вообще или было совсем  немного,  зато  сквозь  все  остальные  ароматы
пробивался не слишком приятный синтетический душок разогретой  пластмассы  и
горелой изоляции. Источник этого запаха обнаружился  сразу  же,  как  только
Илларион вслед за Мещеряковым вошел в просторную комнату, которая,  судя  по
интерьеру, служила хозяину и спальней, и кабинетом.
   В углу напротив окна стояла развороченная постель, а посреди комнаты имел
место обширный рабочий стол, сверх всяких мыслимых  пределов  загроможденный
какой-то электронной требухой, от одного взгляда на которую Илларион  ощутил
головную боль. Среди этого хлама  тускло  поблескивал  монитор  выключенного
компьютера. Еще один монитор, побольше и гораздо более новый с виду, валялся
на боку возле правой тумбы стола, а вокруг  него  по  полу  было  разбросано
великое множество  каких-то  запасных  частей,  из  которых  Иллариону  были
знакомы  только  клавиатура  и  распахнутый  настежь  серый  жестяной   ящик
системного блока, в одном месте почерневший от копоти, словно кто-то пытался
развести внутри него костерок.
   Под  ногой  у  Мещерякова  жалобно   хрустнула   какая-то   пластмассовая
коробочка.
   - Смотри под ноги, полковник, -  негромко  сказал  Илларион.  -  Не  дави
улики.
   - Это не улика, - так же тихо  огрызнулся  Мещеряков,  -  а  обыкновенный
процессор. Судя по тому, где он лежит, безнадежно  дохлый.  Что  же  он  тут
делал, этот парень?
   - Да, - сказал Илларион, - впечатляет. Представляешь, как тут  полыхнуло,
если паленым воняет до сих пор?
   - Слабо полыхнуло, - проворчал Мещеряков. - Ну что ему стоило  сгореть  к
чертовой бабушке вместе со своим компьютером?
   - М-да, - сказал Илларион, - интересная квартирка. Я,  конечно,  во  всей
этой электронике ни черта не понимаю, но чувствуется, что  хозяин  -  парень
серьезный. Такой, пожалуй,  вполне  мог  провернуть  это  дельце...  Как  ты
считаешь, Андрей? Производит впечатление, верно?
   - Одного впечатления мало, - сказал Мещеряков.
   - Да? А я-то думал, что мы пришли сюда именно за этим. Тогда скажи,  будь
добр, что мы здесь ищем? Дискеты? Компакт-диски?
   - И это тоже, -  сказал  Мещеряков.  -  Хотя  вряд  ли  он  хранил  такую
информацию там, где ее могут случайно найти. Надо снять винчестеры  с  обеих
машин и отнести их нашим спецам. Даже если  информация  с  них  стерта,  наш
технический отдел сумеет хоть что-нибудь из них извлечь.  По  крайней  мере,
станет ясно, тот это человек или не тот.
   - Винчестеры? - переспросил Забродов таким тоном, что Мещеряков вздохнул.
   - Стой на месте и ничего не трогай, неандерталец, - приказал  он.  -  Это
тебе не руки ломать.
   Стоять на месте Илларион не стал. Поглядывая под  ноги,  чтобы  ненароком
чего-нибудь не раздавить, он двинулся в обход комнаты, с интересом  озираясь
по сторонам. Возле укрепленной справа от оконного проема  книжной  полки  он
вдруг  остановился  и,  покопавшись  среди  каких-то  коробочек   и   папок,
продемонстрировал Мещерякову полуразобранное миниатюрное устройство, с одной
стороны которого поблескивал глазок объектива.
   - Вот это я понимаю, - сказал он. - Это не  винчестеры  какие-нибудь,  не
процессоры, а нормальная, доступная пониманию следящая камера-транслятор.  В
которой, к тому же, кто-то основательно  покопался...  Нет,  это  точно  наш
человек!
   - Возможно, - рассеянно ответил Мещеряков. Сидя на корточках, он  копался
в разбросанных по полу деталях, хотя уже видел,  что  винчестера  среди  них
нет.
   Убедившись в этом окончательно, он пожал плечами  и  встал.  Хозяин  этой
электронной свалки вполне мог подключить снятый с вышедшей из  строя  машины
винчестер к стоявшему на столе ?пентиуму?, чтобы скачать с него  необходимую
для  дальнейшей  работы  информацию.  Вскрывая  системный  блок,   полковник
поморщился. ?Престижная высокооплачиваемая работа--  подумал  он.  -  Что-то
много  в  последнее  время  развелось   работников,   занятых   обыкновенным
шпионажем. И не надо тыкать мне в нос моей принадлежностью к спецслужбам! Я,
по крайней мере, связан служебной этикой, чего  не  скажешь  обо  всех  этих
новоявленных детективных агентствах и коммерческих охранных структурах..."
   Он поднял крышку системного блока и сразу  увидел,  что  винчестера  нет.
Мещеряков нахмурился. Вряд  ли  установленный  здесь  компьютер  был  просто
частью электронной сети, работающей от головной машины, расположенной где-то
в другом месте. Для таких целей обычно  используются  другие  устройства,  в
которых  наличие  винчестера  просто  не  предусмотрено.  Конечно,   подумал
полковник, специалистам виднее, как оно было на самом деле, но выглядит  это
так, будто нас с Илларионом кто-то опередил. Похоже,  что  винчестер  сняли,
причем не слишком аккуратно...
   Он поднял голову, чтобы сообщить Забродову о  своем  открытии,  и  только
теперь заметил, что того больше нет в комнате.  Мещеряков  встревожился,  но
тут же успокоился, услышав, как на кухне звякнула  посуда.  Он  открыл  рот,
чтобы окликнуть Иллариона, но не успел.
   - Спокойно, - послышался с кухни голос Забродова. - Не  надо  так  сильно
давить на спуск, эта штука может выстрелить...
   "С кем это он?? - подумал полковник. Его рука  сама  собой  потянулась  к
оставленной на полу сумке, где  лежала  ?беретта?.  В  это  время  на  кухне
раздалась какая-то глухая возня, затем послышался тяжелый удар,  рассыпчатый
металлический грохот и чей-то сдавленный вопль. От души надеясь, что  кричал
не Забродов, полковник бросился на  кухню,  на  ходу  высвобождая  из  сумки
пистолет. Он успел сделать два шага, а  на  середине  третьего  почувствовал
сокрушительный  удар  по   затылку.   Перед   глазами   у   него   полыхнуло
ослепительно-белое пламя, голова, казалось, раскололась пополам, и полковник
ГРУ Мещеряков повалился на пол, опрокинув стоявший на столе монитор, который
разлетелся вдребезги с глухим кашляющим звуком.

***

   Чек попытался достать из пачки сигарету, но руки у него все еще  дрожали,
и сигареты рассыпались по земле. Прошипев сквозь зубы короткое ругательство,
он опустился на корточки и принялся собирать их по одной,  с  преувеличенной
аккуратностью  заталкивая  обратно  в  пачку  и  стараясь  не  смотреть   на
Баландина, который наблюдал за ним с выражением плохо  скрытого  брезгливого
любопытства.
   Сигареты ни в какую не желали лезть обратно в пачку, упирались,  гнулись,
а две или три даже сломались, и их пришлось  выбросить.  Баландин  терпеливо
ждал. Он закурил, вынул из кармана взятый  в  квартире  Аверкина  ?вальтер?,
повертел его в руках, придирчиво оглядывая со всех сторон, и снова спрятал в
карман. Отброшенные Чеком сигареты он деловито  втоптал  в  песок  и  носком
кроссовки надвинул на это место кучку прошлогодней рыжей хвои.
   По верхушкам сосен пробежал  ветер.  Чек  вздрогнул  от  неожиданности  и
уронил на землю только что подобранную сигарету.
   - Что-то ты, браток, сегодня нервный, - сказал ему Баландин.
   Чек поднял на него глаза, увидел на манжете  белой  баландинской  рубашки
крошечное бурое пятнышко и поспешно отвернулся, борясь с приступом  тошноты.
Все-таки это была не компьютерная игра. В  реальном  мире  смерть  выглядела
довольно  неприглядно,  и  человек,   убивающий   себе   подобных   так   же
непринужденно, как какой-нибудь воробей гадит на лету, вызывал не уважение и
даже не страх, а инстинктивное отвращение, как  некая  фантастическая  голая
тварь, покрытая противной  слизью,  выползшая  из  немыслимых  подземелий  с
одной-единственной целью - убивать все, что движется.  Это  было  неприятное
открытие, и Чек даже засомневался в своей способности довести  начатое  дело
до конца. Он решил для себя, что для  достижения  поставленной  цели  хороши
любые средства, но  его  организм,  похоже,  придерживался  несколько  иного
мнения.
   - Зато ты, я вижу, как огурчик, - процедил он сквозь стиснутые, чтобы  не
стучали, зубы. - Спокоен, бодр и весел.
   Баландин огляделся по сторонам, затягиваясь сигаретой.  Подмосковный  лес
глухо шумел, метя верхушками сосен пронзительно синее небо.
   -  Да  что  тебя  разбирает-то,  не  пойму,  -  сказал  Баландин,   снова
поворачиваясь к Чеку. - Даже позеленел весь, как жмурик. Сдрейфил, сява?
   Чек  медленно  встал  с  корточек  и  заставил  себя  посмотреть  в  лицо
Баландину.
   - Нет, - сказал он, - не сдрейфил. Просто кое-чего не  понимаю.  Не  могу
понять, и все тут. Может быть, ты мне объяснишь?
   - Да сколько угодно, - лениво ответил Баландин.  -  Все,  что  хочешь.  Я
сегодня разговорчивый. Из-за погоды, наверное. Только спрашивай на  ходу,  а
то торчим тут, как эти...
   - Ладно, - сказал Чек. Он спрятал в карман пачку с сигаретами, забыв, что
собирался закурить, подхватил стоявшую на земле сумку с аппаратурой и  вслед
за Баландиным двинулся лесом параллельно дороге. - Ладно, - повторил он  для
разгона, -  я  спрошу...  Ты  говоришь,  что  не  убивал  мою  сестру,  так?
Получается, что сел ты практически невиновным... Ну хорошо, я  понимаю,  что
зона - не санаторий, но... Неужели  каждый,  кто  туда  попадает  становится
таким, как ты? Что-то мне в это не верится.
   - Каким это - таким? - насмешливо спросил Баландин, оглянувшись  на  него
через плечо.
   - А вот таким... Скажи, для тебя что же, человеческая жизнь вообще ничего
не стоит? Нет, я знаю, такие люди есть, их даже много - гораздо больше,  чем
нужно, - но откуда это в тебе, если ты не был убийцей?
   Баландин вдруг остановился и  повернулся  к  Чеку  лицом.  На  его  губах
медленно расцвела холодная издевательская улыбка.
   - А ты дурак, сява, - сказал он после  долгой  паузы,  во  время  которой
разглядывал Чека с  выражением  брезгливого  любопытства.  -  Нашел,  о  чем
спрашивать. Отчего и почему собака воет на луну... Даже не  знаю,  что  тебе
ответить, честное слово. Да и не поймешь ты ни хрена.
   - Почему это я не пойму? - спросил Чек, стараясь не  отводить  взгляд  от
изуродованного лица напарника.
   - Потому что еще не дозрел,  -  спокойно  ответил  Баландин.  -  Если  бы
дозрел,  не  задавал  бы  дурацких   вопросов.   Зона,   брат,   это   такой
университет... Особенно если повезет. Мне, например, повезло. На, смотри.  -
Он расстегнул рубашку и спустил ее с левого плеча. Чек увидел на незагорелой
коже четкую синюю татуировку - бычью голову с  раздутыми  ноздрями,  яростно
выкаченными глазами и грозно  опущенными  вперед  острыми  пиками  рогов.  -
Знаешь, что это?
   - Наколка, - сказал Чек. - Ну и что?
   - Действительно, - сказал Баландин, - ну и что?  Телок  ты,  сява,  ох  и
телок! А ты слышал, что в зоне масти просто так не набивают?  Масть  -  это,
братец ты мой, вроде армейской эмблемы  рода  войск.  У  связистов  своя,  у
танкистов своя, у шоферни тоже - знаешь, ?яйца с крыльями?...
   - Ну?
   - Хрен гну...  -  Баландин  оправил  рубашку  и  принялся  застегиваться,
неловко орудуя своими клешнями. - Ох, и  темный  же  ты...  Ладно,  объясню.
Глядишь, пригодится, если наш Юрик тебя раньше не отправит землю парить...
   ...Когда Баландин вернулся из ШИЗО, барак был пуст. До конца рабочего дня
оставалось еще около трех часов.  Небо  за  подслеповатым  окошком  уверенно
наливалось темной морозной синевой, под  низким  потолком  монотонно  зудели
лампы дневного света. Баландин добрался до своей койки и повалился навзничь,
забросив руки за голову и наслаждаясь  покоем.  В  уборной  тихо  копошился,
звякая ведром  и  плюхая  мокрой  тряпкой,  уборщик  -  плоскостопый,  вечно
сгорбленный и незаметный мужичонка без имени и клички, по  фамилии  Сухарев.
Баландин поймал себя на странном ощущении: ему  казалось,  что  он  вернулся
домой и все плохое осталось позади.  Это  была  опасная  иллюзия,  и,  чтобы
прогнать ее, Баландин встал и направился в уборную.
   Сухарев копошился в умывальной комнате, бестолково возя  грязной  тряпкой
по сырому цементному полу.
   - Сигарету дай, - коротко сказал ему Баландин, и уборщик торопливо  полез
в карман.
   Баландин  криво  усмехнулся:  судя  по  поведению  Сухарева,   он   успел
приобрести определенную репутацию, и значит, все, что он сделал до сих пор и
намеревался сделать в дальнейшем, было правильно, более того  -  необходимо.
Он размял сигарету, закурил и отошел к окну.  Сухарев  возился  позади,  как
большая медлительная крыса. За окном стремительно темнело. Баландин подумал,
что, если бы не горевший в умывальной свет, он легко смог  бы  разглядеть  в
вечернем небе первые звезды. От темного стекла ощутимо несло холодом, в  нем
можно было различить контуры умывальников и даже похожий на решетку  рисунок
кафельной плитки на противоположной стене. Сухарев все еще возился в дальнем
углу. ?Какого черта он тут копается? - с неудовольствием подумал Баландин. -
Работы на пять минут, а он ползает, как вошь по мокрому месту..."
   Он не успел додумать эту мысль  до  конца.  В  оконном  стекле  мелькнула
какая-то тень, и одновременно в мозгу Баландина молнией  сверкнула  догадка.
Он развернулся стремительно,  но  все  же  недостаточно  быстро.  Левый  бок
обожгло болью, когда  стальная  заточка,  вспоров  зековскую  робу  и  кожу,
скользнула вдоль ребер. Второго удара  не  получилось:  Баландин  перехватил
руку с заточкой. Сухарев сопротивлялся  не  больше  секунды:  Баландин  даже
после лазарета  и  ШИЗО  был  гораздо  сильнее.  Слабое  сопротивление  было
сломлено. Бесцветное  лицо  Сухарева  с  вислым  носом  и  уныло  опущенными
уголками губ исказила гримаса.
   - Не.., на-до... - через силу выдавил он, а в следующее мгновение все еще
зажатая в его кулаке заточка вонзилась ему  в  горло,  оборвав  предсмертную
мольбу.
   Баландин оттолкнул  от  себя  бьющееся  в  конвульсиях  тело  и  поспешно
отступил назад, чтобы не запачкаться кровью. Бросив последний взгляд на  уже
переставшее содрогаться и сучить ногами тело, он равнодушно переступил через
лужу крови и вернулся в спальное помещение. Нервы у него ходили ходуном,  но
он заставил  себя  снова  улечься  на  койку  и  закрыть  глаза.  Ничего  не
кончилось, и он был этому  рад:  противник  сделал  первый  ход  и  потерпел
неудачу, а это увеличивало его собственные шансы на выживание.
   Ночь он провел без  сна,  слушая,  как  шепчутся  взбудораженные  смертью
Сухарева и долгим  вечерним  разбирательством  зеки.  Гибель  уборщика  была
признана самоубийством,  и,  как  с  удивлением  понял  Баландин,  в  бараке
были-таки идиоты, которые поверили в эту версию.  Впрочем,  ему-то  как  раз
предстояло иметь дело вовсе не с идиотами, и именно поэтому  он  не  сомкнул
глаз даже  тогда,  когда  в  спальном  помещении  наступила  полная  тишина,
нарушаемая только тяжелым дыханием спящих да чьим-то заливистым храпом.
   Развязка наступила на третий  день  после  его  возвращения  в  отряд,  и
случилось это не в бараке,  а  на  работе.  Баландин  занимался  возведением
кирпичной перегородки в подвале новой котельной.  Работа  была  привычной  и
несложной, она почти не требовала внимания, оставляя  голову  свободной.  Он
брал в левую руку кирпич, нагибался к корыту с раствором, зачерпывал  вязкую
массу кельмой, сноровисто раскладывал ее по верхнему краю перегородки,  клал
кирпич на место, выравнивал, пристукивал рукояткой кельмы, подбирал  излишки
раствора, снова  брал  кирпич...  Когда  кельма  заскребла  по  дну  корыта,
подбирая остатки, он оглянулся, пытаясь найти взглядом белобрысого  сопляка,
который подносил ему  раствор,  но  тот  словно  испарился.  Баландин  пожал
плечами, положил на место последний кирпич, сунул кельму в  ведро  с  водой,
снял рукавицы и полез в карман за сигаретами.
   В это время в подвале один за другим начали появляться люди. Первым вошел
Мосол, и это послужило для Баландина сигналом. Он выронил зажатые под мышкой
рукавицы, схватил в одну руку кельму, а в другую  -  каменщицкий  молоток  и
спрыгнул с шатких подмостей, предварительно поддав  ногой  ведро  с  грязной
водой, чтобы холодный душ задержал нападающих хотя бы на секунду.  Он  давно
ждал этой ситуации, был к ней морально  готов,  более  того  -  страстно  ее
желал, и он четко знал, что, когда этот момент наступит, у него не останется
времени для раздумий и переговоров. Он мог победить или умереть,  и  это  не
было громкой фразой - так уж вышло, что выбор у него был невелик.
   Он ударил Мосла  кельмой,  как  ножом,  целясь  в  глотку,  увернулся  от
просвистевшего  в  опасной  близости  от  головы  железного  лома,  взмахнул
молотком, заставив  одного  из  нападавших  проворно  отскочить  в  сторону,
прорвался сквозь строй и  занял  позицию  в  углу,  прижавшись  лопатками  к
холодной стене.
   Мосол  стоял  на  одном  колене,  натужно  кашляя  и  обхватив   ладонями
ушибленное горло. Трое его приятелей медленно  подходили  к  Баландину.  Это
были рослые, сильные, матерые звери. Двое держали в  руках  заточки,  и  еще
один  сжимал  в  ладонях  увесистый  лом.  Баландин  бросил  кельму,  быстро
наклонился и выхватил из-за голенища двадцатисантиметровый стальной  прут  с
острым, как игла, концом. За то, чтобы превратить кусок арматуры  в  оружие,
он отдал одному  из  работавших  в  слесарной  мастерской  зеков  три  пачки
сигарет, но это была стоящая сделка, и изменившееся выражение окружавших его
лиц говорило об этом яснее всяких слов.
   - Ну, - сказал он, - кто первый, козлы?
   - За ?козлов? ответишь, - немедленно ощерился один из его оппонентов.
   - Ответить - не проблема, - отозвался Баландин. - Какой ответ тебе больше
нравится: пикой в брюхо или молотком по черепу? Подходи, козлина,  сыграй  в
лотерею.
   - Ты труп, Баланда, - сказал прокашлявшийся, наконец, Мосол.  -  Не  жить
тебе, волчина позорный.
   - Одному из нас не жить, это верняк,  -  согласился  Баландин,  поудобнее
перехватывая арматурину. - Только учти, Мосол, я без тебя  на  тот  свет  не
пойду. И еще  одно  запомни,  пидорюга:  тебе  от  меня  не  избавиться.  Не
успокоюсь, пока тебя не  завалю,  понял,  кочегар  хренов?  Так  что  давай,
начинай увеселение.
   Мосол оглянулся на своих приятелей, и в этом его движении  Баландин,  чьи
чувства  обострились  до  немыслимой   восприимчивости,   явственно   уловил
нерешительность. Ситуация сложилась патовая: Баландин не  мог  выбраться  из
своего утла, а нападающие не могли его оттуда выковырять, не рискуя при этом
собственными жизнями. Рисковать жизнью никто из них явно не хотел.  Баландин
через силу растянул губы в презрительной улыбке.
   - Нет желающих? - спросил он.  -  Ну,  тогда  валите  отсюда,  уроды,  не
мешайте работать. Мне бугор велел эту стенку за сегодня закончить.
   Глядя на них, Баландин испугался: на миг ему показалось, что они  вот-вот
послушаются и уйдут. Но тут на лестнице, которая вела в подвал,  послышались
шаги нескольких человек. Мосол заулыбался. Баландин тоже улыбнулся,  хотя  и
понял, что пропал: теперь его попросту зада