ать отъезжающим ручкой.
   Солнце село, но темно на дороге  не  было  -  кто-то  позаботился  об
освещении, развернув укрепленные на  пограничном  шлагбауме  прожектора.
Двое огольцов под командой сержанта, который  был  немного  старше  них,
увидев скопище вооруженных людей, с двух сторон приближающихся к  посту,
в некоторой растерянности позвонили на заставу. С  заставы  был  получен
короткий и недвусмысленный приказ: линять оттуда к  чертовой  матери,  а
дальше пусть начальство разбирается. Осмыслив суть полученного  приказа,
звонивший по телефону сержант неуверенно просиял лицом,  и  погранвойска
предприняли упорядоченное отступление, плавно  переходящее  в  отчаянный
драп.
   К прожекторам  постепенно  присоединилось  еще  несколько  источников
света: автомобили подъезжали один за другим,  и  их  фары  вносили  свою
лепту в общее  дело,  так  что  вскоре  отрезок  шоссе  стал  напоминать
съемочную площадку или операционный стол - кому что нравится.
   Собравшиеся здесь люди пребывали в некоторой  растерянности,  которую
не  могло  побороть  даже  лихорадочное  возбуждение,   которое   обычно
предшествует большой драке и в значительной мере подогревается спиртным:
многие из них знали друг друга с самого детства, а кое-кто и  состоял  в
родстве: даже после того, как граница перестала быть  просто  пунктирной
линией на карте, молодежь из пограничных деревень не  оставила  здоровую
привычку вступать в смешанные браки, и это никому не казалось  неудобным
или предосудительным... вплоть до сегодняшнего  вечера,  когда  зятья  и
шурины сошлись у блок-поста, сжимая в руках оружие и не вполне  понимая,
что именно они собираются здесь делать.
   Над скоплением народа толклась мошкара и облаком  колыхался  табачный
дым. В ожидании событий кое-кто втихаря прикладывался к бутылке,  смачно
занюхивая выпитое рукавом, и слышался приглушенный говор, в котором пока
что  невозможно  было  различить  ни  одного  злобного   выкрика,   хотя
матерились, по обыкновению, много и со вкусом - причем  по  обе  стороны
границы. Короче говоря, не происходи дело ночью, все это  напоминало  бы
две  праздничные  колонны  соседствующих  предприятий   в   первомайскую
демонстрацию. Вот только вместо лозунгов и портретов вождей  тут  и  там
мелькали вороненые стволы.
   Последним прибыло, как и положено, начальство.
   Белый "мерседес" подъехал к месту  действия  одновременно  с  большим
синим "джипом" Старцева.
   Две плотные шеренги вооруженных людей расступились,  пропуская  своих
лидеров вперед. Говор стих, как по команде, и кто-то поспешно  загнал  в
горлышко бутылки пластмассовую пробку и приготовился слушать: начиналось
самое интересное. Вообще, при том, что люди здесь  собрались  бывалые  и
тертые, основной  эмоцией,  царившей  на  залитом  электрическим  светом
пятачке асфальта, было  острое  любопытство.  От  прибывшего  начальства
ожидали  прежде  всего  удовлетворения  этого  законного   человеческого
чувства.
   С другой стороны, события последних дней - все эти ночные рейды через
границу с пожарами и стрельбой -  нанесли  немалый  урон  добрососедским
отношениям и сильно пошатнули сложившееся положение вещей,  при  котором
всем было хорошо и сытно. Каждый винил противную сторону, так  что  чаши
весов, на одной из которых лежал мир, а на другой война, замерли  сейчас
в неустойчивом равновесии. Все должна была решить  встреча  Плешивого  и
Старика.
   Они остановились друг против друга, разделенные тремя метрами пустого
асфальта, и некоторое время молчали, оценивающе разглядывая друг  друга,
словно и  впрямь  собирались  сцепиться  в  рукопашную.  Старцев  курил,
засунув левую руку  в  карман  брюк,  так  что  сдвинутая  пола  пиджака
приоткрывала рукоять торчавшего за поясом брюк "Макарова".
   Сергей Иванович выглядел не лучшим образом: он осунулся, под  глазами
набрякли тяжелые мешки, а на скулах играли желваки,  яснее  всяких  слов
говорившие о том, что Старик зол, как дьявол, и с трудом сдерживается.
   Плешивый Гуннар, напротив, едва ли выглядел печальным.
   Любой, кто был знаком с  ним  хотя  бы  неделю,  мог  с  уверенностью
сказать, что  печаль  эта  напускная,  а  под  ней  скрывается  холодное
злорадство: вид Старцева ясно  свидетельствовал  о  том,  что  последний
нанесенный Гуннаром удар оказался весьма и весьма удачным.  Старцев  был
уничтожен. Оставалось только поставить его на колени и  добить.  Заметив
предпринятый Стариком маневр  с  демонстрацией  огневой  мощи.  Плешивый
грустно улыбнулся и тоже засунул руки в карманы  джинсов,  так  что  его
вельветовая курточка разошлась на  животе,  выставляя  напоказ  рубчатую
рукоятку девятимиллиметрового "парабеллума".
   - Здравствуй, Сережа, - почти с отеческой интонацией сказал Плешивый.
   - Здравствуй, коли не шутишь, - проворчал Старцев, нервно жуя  фильтр
сигареты. От него не  ускользнула  издевательская  нотка  в  приветствии
Плешивого, но он не придал этому значения: в рукаве у него был припрятан
безотбойный козырь, и он ждал момента, чтобы пустить его в ход.  А  пока
что можно было и побеседовать.
   - Надо поговорить, как ты  полагаешь?  -  словно  прочтя  его  мысли,
спросил Плешивый Гуннар.
   - Не о чем нам разговаривать, - сказал Старик и  выплюнул  окурок  на
асфальт. Фильтр сигареты был немилосердно изжеван, и Плешивый,  взглянув
на него, снова грустно улыбнулся самыми уголками губ.
   - Ты много куришь, Сергей Иванович, - посетовал он. - Нервы?
   - Не заговаривай мне зубы, Гуннар, - попросил Старцев. -  Девчонка  с
тобой?
   Плешивый вынул из кармана левую руку  и  подал  знак.  Толпа  за  его
спиной снова расступилась, и Старцев увидел, как из белого  "мерседеса",
придерживая  за  локоть,  вывели   Викторию.   Заметив   Старцева,   она
отшатнулась и попыталась снова сесть в машину, но ее не пустили.
   - А она не очень-то хочет возвращаться, -  заметил  Плешивый  Гуннар,
внимательно наблюдавший за этой сценой. - С  чего  бы  это?  Неужели  ты
плохо с ней обращался? А может быть, ты никудышный партнер? Тогда  зачем
она тебе?
   - Это не твое дело, - сказал Старцев, жадно  разглядывая  стоявшую  в
отдалении тонкую фигурку. Невероятно, но даже сейчас,  здесь,  глядя  на
нее, он испытывал такое возбуждение, что это, наверное, было заметно  со
стороны. Он слегка переменил позу, чтобы несколько ослабить давление  на
ширинку брюк, и по многозначительной улыбке Плешивого Гуннара понял, что
тот верно оценил его движение. "Улыбайся, - подумал он, - улыбайся.
   Смеется тот, кто смеется последним".
   - Да, - сказал Плешивый, - вижу, что был не прав.  Это  действительно
не мое дело. Деньги и документы с тобой?
   Старцев махнул рукой, и подбежавший человек предъявил Плешивому сумку
с деньгами и его бумагами.
   - Нескольких тысяч не хватает, - угрюмо признался Старцев.
   - О! - воскликнул Гуннар и  дал  знак  людям,  которые  вели  к  нему
сопротивляющуюся Викторию, чтобы те остановились. -  На  что  же  ты  их
потратил?
   -  Я  заплатил  их  исполнителю.  Не  беспокойся,  верну  при  первой
возможности. Вот груз переправим, и получишь свои деньги.
   - Надеюсь. Исполнитель - это  тот,  кто  украл  деньги?  Я  правильно
понял?
   - Правильно. Может быть, хватит болтать?
   - Одну минуту, -  акцент  Плешивого  заметно  усилился,  выдавая  его
волнение. - Ты заплатил исполнителю этими деньгами?
   - А что в этом странного? Ты же раздел меня до нитки, что же  мне,  в
рижский банк ехать?
   - Подожди, Сергей. Скажи мне, кто это был?
   - А тебе зачем?
   - Если моя догадка  верна,  то  для  тебя  это  представляет  гораздо
больший интерес, чем для меня.
   Это сделал Забродов?
   - Догадаться нетрудно. Чисто сделано, правда?
   Комар носа не подточит. Вы же его, наверное, и не видели, а?
   Заново переживая ограбление, в котором не участвовал, Сергей Иванович
заметно  развеселился.  Кроме  того,  его  сильно  развлекала   внезапно
позеленевшая физиономия Плешивого -  видимо,  воспоминание  о  том,  как
Забродов вывернул наизнанку его охотничий домик,  вызвало  у  него  иные
эмоции.
   - Да,  -  проскрипел  Плешивый  Гуннар.  Его  акцент  сделался  таким
сильным, что его стало тяжело понимать. - Но ведь и никто из твоих людей
не видел того, кто украл твою игрушку?
   Старцев резко рванул на себе узел галстука - ему внезапно стало нечем
дышать, хотя вечерний воздух  был  свеж  и  прохладен,  и  некоторые  из
стоявших без дела людей уже начинали ежиться, - и  спросил,  так  быстро
подавшись вперед, что кое-кто на латышской  стороне  нерешительно  начал
поднимать оружие:
   - Ты на что намекаешь?
   - Зачем же намекать? - спросил Плешивый Гуннар, и Старцев отшатнулся:
на миг ему почудилось, что глаза собеседника сверкнули необычным светом,
как у вампира из фильма ужасов. - Забродов сказал  мне,  что  ты  выкрал
содержимое моего сейфа, дал несколько купюр  для  сличения  и  предложил
похитить девчонку, чтобы вернуть деньги. Теперь ты доволен?  Забродов  -
это ведь твое открытие.
   - С-с-сука, - с натугой прохрипел Старцев, - козлина заезжая...  Надо
было его сразу замочить.
   - Да,  -  сухо  согласился  Гуннар,  -  я  тоже  жалею  об  упущенных
возможностях. Но ведь не все еще потеряно, правда? Ведь это  он  поведет
машину с грузом? Она, кстати, вот-вот должна прибыть.
   Старцев скрипнул зубами, не  заботясь  о  том,  что  может  повредить
дорогие коронки.
   - А кто поведет машину?
   - Любой дурак, - сказал Плешивый. - Самое трудное - пересечь границу,
но ведь эта трудность, кажется, устранима?
   Старцев с трудом перевел  дух  и  огляделся,  словно  впервые  увидел
прожектора, машины с зажженными фарами, вооруженных людей... Он  начисто
позабыл о своем припрятанном козыре, осознав, что  и  его,  и  Плешивого
Гуннара поставил на грань катастрофы один-единственный человек.
   - Слушай, - сказал он, - зачем ему это было надо?
   - Например, ради денег, - пожал плечами Плешивый. - Сколько он снял с
тебя за свои услуги?
   Молчишь? Вот и я промолчу, но позволю себе  предположить,  что  общая
сумма составила тысяч пятнадцать - двадцать.
   - Похоже на то, - медленно согласился Старцев. - А ведь мы чуть  было
не.., того. А?
   - Ничего, Сережа, - рассмеялся Плешивый  Гуннар.  -  Как  это  у  вас
говорят? Сколь веревочке ни виться...
   - Все одно конец будет, - закончил  за  него  Старцев.  Он  испытывал
облегчение, словно только что свалил с плеч набитый булыжниками  рюкзак.
- Ну, блин, дела...
   - Да, Сережа, - сказал Гуннар, - да. Надо поскорее покончить  с  этим
делом и обо всем забыть.
   Нам с тобой еще работать и работать.
   И он дружески похлопал коллегу по плечу.
   И тогда припрятанный Старцевым козырь выпал у него из рукава.
   ... Воробей совершенно измаялся, сидя в  развилке,  образовавшейся  в
том месте, где от шершавого  ствола  старого,  неизвестно  когда  и  как
затесавшегося в гущу придорожного березняка дуба отходил мощный сук.  Он
ерзал и вертелся, так и этак пристраивая свой тощий  зад,  но  бугристое
дерево не становилось от этого ни более гладким, ни  тем  более  мягким.
Комары жрали с таким остервенением,  будто  кроме  него  в  радиусе  ста
километров не было ни единой живой  души,  и  вдобавок  ко  всему  стало
холодно.
   - Что-то стало холодать, - вслух сказал Воробей.
   Он мог свободно разговаривать и даже петь - до площадки,  на  которой
собрался  народ,  было  метров  сто,  там  курили,  шаркали   ногами   и
переговаривались, и, чтобы быть услышанным. Воробью пришлось бы орать во
всю глотку. Орать он не собирался, но  вот  конец  начатой  им  крылатой
фразы так и вертелся в голове.
   Воробей понимал, что пить ему больше не стоит, тем более  что  Старик
обещал отвернуть ему голову, если он опять нажрется и  пропустит  нужный
момент.
   - Нужный момент! - веско повторил Воробей, воздев кверху указательный
палец и опасно покачнувшись на своем насесте. - Не пропустить!
   Нужный момент должен был наступить тогда, когда Старик  подаст  знак.
"Может так случиться, - говорил ему Старик пару часов назад, - что  знак
подать я не успею. К примеру, они нападут раньше. Тут уж кумекай сам, да
смотри, не промахнись".
   Смерть Свата вкупе с выданной Стариком премией  с  головой  погрузила
Воробья в пучину запоя,  но,  едва  прослышав  о  предстоящем  деле,  он
самолично вызвался занять  тот  пост,  на  котором  находился  в  данный
момент. Более того, идею засады на дереве подал Старику именно он.  "Как
финская "кукушка", - горячась, кричал он, - ку-ку, и в дамки!"
   Он  почему-то  забрал  себе  в  голову,  что  отомстить  латышам   за
безвременную кончину Свата - его священный долг.
   Воробей занял пост, вооружившись охотничьим ружьем  "белка".  Ружьецо
это, как явствовало из его названия, было  предназначено  для  охоты  на
мелкого пушного зверя, которого, как известно,  следует  по  возможности
бить в глаз, и уж никак не дробью.
   Поэтому  поверх  нижнего  ствола,  заряжавшегося  обычными  патронами
двенадцатого  калибра,  был  положен  второй  -   нарезной,   стрелявший
патронами от мелкашки. Этот гибрид был оснащен  оптическим  прицелом,  в
который  Воробей  периодически  заглядывал,  поочередно  беря  на  мушку
толпившихся внизу людей.
   Воробью было холодно и скучно.
   - Задубею ведь, - пожаловался он в звеневшее от комаров  пространство
и яростно шлепнул себя по щеке, убивая кровососа. - На курок  нажать  не
смогу.
   Уговорив подобным образом не  столько  безучастную  природу,  сколько
себя, Воробей решительно сунул ружье под мышку  и  извлек  из-за  пазухи
аппетитно булькнувшую алюминиевую армейскую флягу  в  полотняном  чехле,
трясущимися  руками  отвинтил  колпачок  и  жадно  припал  к   холодному
горлышку.
   Первач пылающим водопадом хлынул по пищеводу, вмиг  согрев  замерзшее
тело  и  вспыхнув  в  мозгу  радужным  фейерверком.   Воробей   сыто   и
удовлетворенно рыгнул и, прежде чем завинтить колпачок, не  удержавшись,
отхлебнул еще раз. Убирая за пазуху заметно полегчавшую флягу, он  вдруг
ясно осознал, что переборщил: последний глоток был, несомненно,  лишним.
Его так и тянуло нырнуть вниз головой с ветки - просто для  того,  чтобы
посмотреть, что из этого выйдет. По идее, результат такого  эксперимента
был предельно ясен, но при взгляде сквозь  толщу  алкогольных  испарений
это представлялось не вполне очевидным.
   - Не пропустить момент! -  деревянным  языком  провозгласил  Воробей,
резко  покачнулся,  кое-как  удержал  равновесие  и  заглянул  в  окуляр
прицела.
   Он долго регулировал резкость, тщетно пытаясь  подогнать  изображение
под возможности своего расфокусированного самогоном зрения.  Наконец,  в
глазах у него немного прояснилось, и, поведя стволами ружья, он  отыскал
посреди освещенного пространства стоявших друг против  друга  Старика  и
Плешивого. Некоторое время он пытался сообразить, кто из них свой, а кто
- чужой. "Пьяный в дупель, - проясняясь на долю секунды, подумал  он.  -
Сейчас засну на хрен. Вот тебе и "не пропусти момент".
   Его  охватило  пьяное  отчаяние.  Старик  возлагал  на   него   такие
надежды!.. От него, можно сказать, зависел  исход  всего  дела.  От  его
удачного выстрела. Ку-ку - ив дамки. А почему  бы  не  выстрелить  прямо
сейчас? Что-то долго они тянут резину! Старик ведь так прямо  и  сказал:
действуй по своему разумению!
   Воробей снова припал глазом к прицелу. Все сомнения вмиг улетучились:
Плешивый, издевательски скаля зубы, схватил Старика за плечо. Прицел был
прекрасный, с мощной оптикой, расстояние невелико, и Воробью  была  ясно
видна рукоятка "парабеллума", торчавшая из-за пояса у лысого гада.
   Удивившись, почему все остальные просто  стоят  и  смотрят  на  такое
безобразие. Воробей поймал в перекрестие прицела блестящую плешь, и  тут
его осенило: ведь он главный, и все просто ждут его сигнала!
   - Огонь, - невнятно сказал Воробей и нажал на спусковой крючок.
   Великая миссия была выполнена, и Воробей был  свободен.  Уронив  вниз
ружье и что-то победно промычав, он сильно наклонился вперед и  выпустил
ветку из рук.
   Падая, он с удовлетворением услышал, как на шоссе ударил автомат, и к
нему тут же присоединилось еще несколько.

Глава 13

   Старцев  хотел  было  уже  подать  Плешивому  Гуннару  руку  в   знак
примирения, но тут с лицом последнего произошло что-то  странное:  левый
глаз его вдруг с  чмокающим  звуком  выплеснулся  наружу,  обдав  Сергея
Ивановича теплыми брызгами. Рука, только что дружески хлопавшая  его  по
плечу, судорожно сжалась,  забирая  в  горсть  пиджак  на  плече  Сергея
Ивановича. Плешивый вытянулся, как палка, и, не сгибаясь,  повалился  на
асфальт, рванув растерявшегося Старцева за плечо с такой силой, что  тот
не устоял на ногах и грохнулся сверху, все еще не в силах осознать,  что
произошло.
   Это  падение  спасло  ему  жизнь  -  кто-то   из   латышей   оказался
сообразительнее Сергея Ивановича и понял, в чем  дело,  как  только  над
дорогой пролетел едва слышный отдаленный хлопок мелкашки.
   В руках сообразительного латыша забился автомат, и  через  то  место,
где только что стоял Старцев, просвистел плотный рой пуль. Пули вспороли
живот  стоявшего  позади  Старика  человека,  который  принес  сумку   с
деньгами, вырвали эту сумку у него из рук и  отшвырнули  в  сторону.  Из
рваных дыр в боку сумки торчали клочья зеленоватой бумаги.
   Обе группы стоявших на шоссе  людей  кинулись  врассыпную  и  открыли
бешеный огонь друг по другу, оставив Сергея Ивановича  в  обществе  двух
трупов лежать посреди шоссе среди скачущих повсюду с тошнотворным визгом
рикошетов. Он попытался подползти под тело Плешивого,  но  быстро  понял
бесполезность этой затеи - свинец летел отовсюду, даже, казалось, снизу,
и спрятаться от него было невозможно. Старцев уже понял, что  произошло,
и тихо завыл от отчаяния и злобы: в последнее время он только  и  делал,
что совершал ошибки, и  эта  его  ошибка,  наверное,  станет  последней.
Давно, давно пора было бежать отсюда куда глаза глядят, в  Ригу,  а  там
забрать из банка деньги и - поминай как звали! Все жадность проклятая...
   Сергей Иванович с трудом разжал ставшие твердыми, как железо,  пальцы
Плешивого Гуннара, мертвой хваткой державшие его за плечо,  дотянувшись,
вынул из-за пояса у бывшего коллеги "парабеллум"  и  передернул  затвор.
Потом он вынул свой "Макаров" и тоже привел в боевую готовность.  Прочтя
коротенькую молитву. Старцев поднялся на колени, бешено стреляя из обоих
пистолетов, вскочил и в три прыжка перебежал на обочину,  выбравшись  из
смертельного светового круга.
   С треском вломившись в кусты, он с недоверием ощупал себя и  убедился
в том, что  килограммы  свинца,  порхавшие  над  дорогой  из  стороны  в
сторону, не оставили на нем ни единой царапины.  Падая  на  асфальт,  он
разбил часы, порвал на локте пиджак и сильно ободрал  запястье,  но  это
было все. Не веря себе, он повторил осмотр, - нет,  он  определенно  был
цел и невредим, и значит, удача все еще была  с  ним,  в  то  время  как
Плешивый Гуннар в ней уже не нуждался.
   Тяжело ухнув, взорвался бензобак  чьей-то  машины,  добавив  света  к
сиянию прожекторов, меркнувшему по мере того, как  они  один  за  другим
выходили из строя, разбитые пулями. Кругом  творилось  безумие,  которое
необходимо было как-то прекратить или хотя бы упорядочить: хоть здесь  и
был медвежий угол, но скрыть последствия такого побоища вряд ли удастся.
Трезво взвесив шансы, Сергей Иванович понял, что его работа  на  таможне
так или иначе подошла к  концу:  если  он  не  сбежит  отсюда  сам,  его
попросту посадят.
   С  внезапным  острым  злорадством  он  представил  себе  опостылевшую
лошадиную физиономию законной супруги, когда та вернется из своей Италии
и обнаружит, что муженька и след простыл, а на имущество наложен  арест.
Сама-то она уж лет двенадцать, как ни  копейки  не  зарабатывала,  то-то
поскачет с двумя спиногрызами! Что  касалось  грызов