войны,   длиннющий   "ЗИМ"
пятидесятых годов странного кофейно-сиреневого цвета, двухместный спортивный
"БМВ" начала пятидесятых годов и что-то совсем невразумительное, разобранное
на части.
   - Ну, как? - с гордостью поинтересовался Феликс.
   - Я не любитель старинной техники, - признался Илларион.
   - Ты же любишь старину!
   - Старина старине рознь. Старые книжки можно читать, в  старом  кресле  с
удобством отдыхать. Но я никогда  не  буду  смотреть  на  экран  допотопного
телевизора, если есть  возможность  усесться  перед  современным  аппаратом.
Вещи, не приносящие пользы, бессмысленны.
   - Еще ни одну машину не утащили отсюда на буксире, все  выехали  сами,  -
Феликс любовно провел ладонью над сверкающим  капотом  старого  "мерседеса",
боясь прикоснуться к нему.
   - Я понимаю, что это интересно, но настолько же и бесполезно.
   - Илларион, ты просто завидуешь мне. Мы с  тобой  знаем,  что  женщину  и
машину выбирают одинаково, выбор останавливают на той, к которой лежит душа.
Тебе какая из них нравится больше всего?
   - "ЗИМ", - не задумываясь, ответил Забродов.
   - Почему?
   - В нем может разместиться большая компания и останется место для закуски
и выпивки. Идеальная машина ездить на пикники вместе с детьми и собаками.
   - Странные у тебя ассоциации рождаются в голове - дети, собаки...
   - Он функционален, в нем - старый комфорт без наворотов. Сейчас такого  в
машинах не отыщешь - соединение трактора и лимузина.
   - Насчет трактора ты это зря, - почти всерьез обиделся Феликс.
   - Что, этот "ЗИМ" и есть твоя любимая машина? Феликс обиделся еще больше:
   - Как ты мог подумать подобное? Таких "ЗИМов"  осталось  довольно  много.
Ценна  та  машина,  которая  существует  в  единственном  экземпляре,  какую
невозможно повторить. Чтобы разработать и создать модель, строились  заводы,
отрабатывались технологии. Немыслимо воссоздать все это громадье в точности,
уже утеряны станки, не существуют марки стали...
   - Они не  существуют  в  чистом  виде,  -  негромко  сказал  Илларион.  -
Современные машины - дети тех, которыми занимаешься ты. Честно признаться, я
и люблю "лэндровер" за  то,  что  он,  практически,  не  перетерпел  никаких
изменений со времен второй мировой войны. Поменялся лишь  дизайн  кузова,  а
то, что внутри, осталось прежним.
   - Только поэтому я и согласился заняться твоей машиной, - буркнул Феликс,
недовольный тем, что его перебили. - Моя любимая и самая ценная машина - та,
- он указал рукой на что-то,  стоявшее  у  стены.  Машиной  это  можно  было
назвать лишь условно. - Синий "бьюик" четырнадцатого года выпуска.
   - Синий? - усмехнулся Илларион. - Откуда ты знаешь, что он синий?
   То, о чем шел разговор, с таким же успехом можно было назвать и колхозной
сноповязалкой. Стальная рама, какие-то агрегаты, пара рычагов.  Даже  намека
на руль не существовало.
   - Я  абсолютно  точно  знаю,  что  это  синий  "бьюик",  который  держали
специально для тех случаев, когда  члены  императорской  семьи  приезжали  в
Москву. Больше никому не позволялось ездить на этой машине.
   Глаза у Феликса  горели  одержимостью.  Он  подошел  к  стене  и  снял  с
самодельной полки папку.
   - Вот, - Феликс распахнул папку.
   На  фотографии  виднелась  открытая  машина,  у  дверки   которой   стоял
император, то ли перед войсками, то ли  перед  пожарными.  Качество  печати,
ухудшенное ксероксом, не позволяло это понять.
   - Вот, эта самая машина! Ты даже не представляешь себе, чего  мне  стоило
ее отыскать.
   - По-моему,  на  такие  вещи  натыкаются  случайно,  -  небрежно  заметил
Забродов.
   - Я знал, что она существовала, и даже знал, где нужно искать "бьюик". Но
попробуй пойми, что именно из груды металла принадлежало раньше  автомобилю,
когда  на  руках  нет  чертежей,  когда  нет  даже  примерного  технического
описания!
   - Ты надеешься его восстановить?
   - Обязательно!
   - И он будет ездить?
   - Конечно!
   - Тогда я с легкой душой передаю свой "лэндровер" в твои руки.
   - Твоя машина по сравнению с синим "бьюиком" - арифметическая задача  для
первоклассника по сравнению с логарифмическим уравнением.
   - Что ждет эти машины в будущем?
   - Три продам, - с неохотой признался Феликс,  -  а  "бьюик"  останется  у
меня.
   - Ты единственный, кто знает, что эта машина существует? Я знаю, но  пока
еще не верю в то, что это реальность, - глядя на ржавый,  хотя  местами  уже
очищенный металл, признался Илларион. - И все же посмотри мой автомобиль.
   - Да, конечно.
   Мужчины вышли во двор, и Феликс, подняв капот, хитро глянул на Иллариона.
   - У тебя взгляд человека,  который  наблюдает,  как  хирург  копается  во
внутренностях его близкого родственника.
   - Ты близок к истине.
   Феликс быстро отсоединял провода, снимал  патрубки,  простукивал  детали,
разве что не нюхал и не лизал языком системы и агрегаты.
   - Я, конечно, не волшебник  и  не  знахарь,  но,  по-моему,  твоя  машина
послужит еще лет двадцать, даже если ты будешь стараться ее угробить.
   - Я никогда не ставил такой цели.
   - Вся твоя жизнь, Илларион, это стремление угробить если  не  других,  то
самого себя. Мне придется перебрать двигатель по винтику.
   - Как боевой автомат? - ухмыльнулся Илларион.
   - Да. С той лишь разницей, что в двигателе деталей в сотни раз больше.
   - Надеюсь, ты не собираешься делать это с завязанными глазами?
   - Понадобилось бы - сделал.
   Разговор подошел к самому неприятному моменту:
   - Сколько я тебе буду должен?
   Феликс посмотрел на друга непонимающим взглядом:
   - Ты серьезно спрашиваешь или издеваешься?
   - Всякая работа имеет свою цену. Я забираю твое время, эксплуатирую  твое
умение.
   - Кое-что из моего умения получено  от  тебя,  -  напомнил  Феликс,  -  и
считать, кто кому должен "по жизни" - дело пустое.
   - Так не пойдет, - жестко произнес Забродов. - :
   Знал бы, что ты так поведешь себя, то обратился бы к другому мастеру.
   - Мог бы, обратился бы, - ухмыльнулся Феликс. - Только я один справлюсь с
твоей машиной. Пригнал бы к халтурщику, слесарь открыл бы капот и  выругался
бы матом. Простому смертному не разобраться, где тут что находится.
   - Если ты не возьмешь деньги, я уеду на машине прямо сейчас.
   - Ты про выпитое пиво забыл, - напомнил Феликс.
   - Позже уеду. Бутылка пива выветривается через сорок пять минут.
   В голове у Забродова имелось  множество  полезных  сведений,  которые,  в
лучшем  случае,  пригождались  раз  в  жизни,  а  иногда  так  и  оставались
невостребованными.  В  этом  смысле   он   был   ходячим   энциклопедическим
справочником.
   Феликс поставил ногу на бампер джипа и задумчиво крутил в руках сигарету.
   - Без денег ты, Илларион, не оставишь джип у меня?
   - Нет. Не забывай, ты уже подрядился чинить машину.
   - И ты заплатишь любую сумму, которую я запрошу? -  в  глазах  у  Феликса
читалось веселье, он, как и Забродов, любил розыгрыши.
   - Если ты не заставишь меня платить в монгольских тугриках,  то,  считай,
заметано.
   - Ладно. Чтобы потом не говорил, будто я тебя обманываю,  уточним  сразу:
сумма в долларах.
   Забродов  всегда  возил  с  собой  около  тысячи  "баксов".  Теперь   же,
отправляясь к Феликсу, прихватил еще две на  случай,  если  придется  менять
двигатель. К тому же деньги  были  у  него  разного  достоинства,  мелкие  и
крупные, так, чтобы рассчитаться без сдачи.
   - Найду, не вопрос. Расчет на месте.
   - Не сумеешь.
   - Ты же не собираешься запросить больше трех штук?
   - Нет, что ты.
   - Тогда не вопрос.
   - Один металлический доллар, - прищурившись, произнес  Феликс  и  тут  же
протянул руку с открытой ладонью, будто был уверен, что Забродов так  просто
положит в нее увесистую монетку.
   Забродов развел руками:
   - В других брюках оставил.
   -  Слабо,  Илларион?  Вот  и  не  заводи  разговор  о  деньгах,  если  не
платежеспособен. Мне от тебя ничего не надо, появляйся только почаще  и  без
машины, чтобы не сидеть за  бутылкой  минеральной  воды.  Со  мной  пить  не
страшно, я или пиво пью, или что-нибудь дорогое и крепкое.
   - Я это еще в твоем сарае заметил - на полках пустые бутылки от  виски  и
бренди.
   - Я, Илларион, во всем размеренность люблю - в работе, в питье, в  сексе.
В любом занятии главное не спешить, тогда получаешь максимум удовольствия.
   Забродову казалось, что в отсоединенных проводах и патрубках  уже  никому
не разобраться без схемы, но Феликс лишь мельком  поглядывая  на  руки,  все
присоединил на свои места за считанные секунды.
   "С первого раза она у него не заведется", - мстительно подумал  Забродов,
когда Феликс садился за руль.
   Машина завелась с пол-оборота,  и  Иллариону  показалось,  что  двигатель
работает безукоризненно. Ему хотелось сказать,  что  все  уже  готово,  мол,
Феликс, вылезай из-за руля.
   "Лэндровер" скрылся в сарае, в полумраке поблескивая лишь  никелированным
бампером. Феликс даже не посчитал  нужным  выйти  на  улицу,  поднял  капот,
засучил рукава и принялся за работу.
   Забродов стоял, ждал, ковыряя землю носком ботинка. Не выдержал, зашел  в
сарай. Его поразила обстановка рабочего места Феликса. Рядом с  машиной  уже
стоял  стол  на  колесах  -  такой,  как   в   хирургических   операционных,
двухъярусный, заложенный гаечными ключами, отвертками, пилками, напильниками
и какими-то хитрыми инструментами, о предназначении которых мог  знать  лишь
искушенный мастер. Среди этого железного великолепия стояла бутылка виски  и
маленькая, граммов на тридцать рюмочка, налитая до половины.
   Феликс увлеченно  разбирал  машину  и  даже  не  глядел  на  друга.  Сняв
какую-нибудь из деталей, мастер брал бумажную салфетку,  обворачивал  вокруг
рюмки и отпивал микроскопической глоток.
   - На сколько тебе бутылки хватает?
   - Ты еще здесь? - изумился Феликс. Для него  прощаться  подобным  образом
было в порядке вещей. В этом он отличался от  Иллариона,  тот  всегда  любил
ставить в разговоре точку.
   - Попрощаться все-таки стоило бы.
   - Зачем? - удивился Феликс. - Мы же с тобой не навеки расстаемся. Три дня
- не срок, к тому же эти дни станут для тебя незабываемыми.
   - Почему?
   -  Сам  увидишь,  -  хитро  улыбнулся  мастер  по  реставрации  старинных
автомобилей.
   - Ты-то сам на чем ездишь? - наконец сообразил Забродов, оглядев сарай.
   - На мотоцикле, - и Феликс кивком указал на бесформенный объем  -  только
сейчас стало понятно, что скрывается под брезентом.
   - Напоминает скульптуру, приготовленную к открытию, - сказал Забродов.
   - Раньше в Москве  неплохо  было  ездить  на  машине,  а  теперь  столько
развелось автомобилистов, что иногда быстрее пройти пешком, - бурчал Феликс,
продолжая ковыряться во внутренностях машины. - Вот я и завел себе мотоцикл.
Между рядами прощемишься, а надо, так и по тротуару.  Я  и  тебе,  Илларион,
советую завести мотоцикл. Незаменимая вещь в современном городе!
   - Особенно зимой, - съязвил инструктор.
   - Ну и что? - пожал плечами любитель техники. - Резина у меня шипованная,
хоть по катку катайся или по  Москве-реке  гоняй.  Одеваться  только  теплее
приходится. Но мы с тобой, Илларион, люди  закаленные,  нам  русские  морозы
нипочем. Не немцы же мы, в конце концов!
   - Прошу учесть, что мой джип - мужчина, а не какой-нибудь там  "мерседес"
или "тойота".
   - Твоя машина среднего рода, как и все английское. Только корабль  у  них
из неодушевленного мира почему-то женского рода.
   - И ты меня собираешься учить тонкостям английского языка?
   - Бойся гостя стоячего, а не сидячего, -  намекая  на  то,  что  Забродов
задерживается сверх выделенного ему лимита времени, сказал Феликс.
   - До встречи, - Забродов протянул руку, но поскольку у Феликса ладони уже
были испачканы, ему пришлось пожать запястье.
   Забродов не спеша прошелся по двору. Ему не верилось, что в  столице  еще
остались подобные патриархальные уголки в смысле пейзажа, дома  и  человека,
живущего в нем. При всем при том Феликс входил, наверное,  в  десятку  самых
продвинутых знатоков техники в Москве.
   "Я и сам не лучше, - улыбнулся  Забродов.  -  Одна  только  разница,  что
выглядит моя  квартира  побогаче.  А,  в  сущности,  ее  наполнение  так  же
допотопно, как и содержимое дома Феликса".
   Он прошел мимо низко расположенных окон, за которыми  виднелись  засохшие
вазоны с цветами в глиняных  горшочках,  оставшиеся  в  память  о  последней
любовнице автомеханика. Женщины от него уходили сами, он не выгнал ни одной.
   "Не поймешь, какой век на дворе - то ли конец девятнадцатого, то ли конец
двадцатого?"
   Он притворил за собой калитку и оказался на улице.
   Странно было  чувствовать  себя  не  обремененным  машиной.  И  до  этого
Илларион много ходил пешком, но лишь за городом. Вблизи дома он  преодолевал
путь не дальше, чем до газетного и табачного киосков.  Сейчас  же  казалось,
что даже земля немного покачивается под ногами. Так  случается  с  моряками,
долго плававшими и сошедшими на берег.
   "Такое чувство, будто я лишнего выпил".
   Забродов оказался на людной улице и с удивлением для себя отметил, что он
уже давно не разглядывал лиц прохожих.
   "Боже, сколько в Москве красивых девушек! - подумал он. - А раньше  я  их
не замечал.  Да,  красивых  много,  но  привлекательных  мало,  -  с  трудом
Иллариону удалось  отыскать  два  привлекательных  на  его  взгляд  лица.  -
Остальные - полная дешевка, хотя и красивые. Откроет рот,  и  такое  от  нее
услышишь, что потом захочется уши помыть".
   Вскоре  развеялся  еще  один  миф,  который  Забродов  твердо  усвоил  по
отношению к себе. Ему раньше казалось, что Москву он  знает  досконально.  В
какой-то мере, так  это  и  было.  Сидя  дома,  он  мог  мысленно  совершить
путешествие в любой  уголок  столицы,  рассказывая  обо  всем  увиденном  по
дороге, включая  названия  магазинов,  кафе,  ресторанов,  количество  полос
движения на дорогах. Он практически наизусть знал, какие  дорожные  знаки  и
где висят, но он и  понятия  не  имел,  какие  автобусные,  троллейбусные  и
трамвайные маршруты пролегают по городу, каким номером и куда можно доехать.
   Из всего городского транспорта он досконально знал лишь метро.
   "Вот те на, - подумал Забродов, -  попал  в  классическую  для  дремучего
провинциала ситуацию: ехать надо, а как и на чем - не знаешь!"
   Бесполезный ключ от автомобиля лишь оттягивал карман. Расспрашивать людей
не позволяла гордость, из любой ситуации  Забродов  привык  выбираться  сам.
Можно было дойти до станции метро, но хотелось испытать себя.
   "Я, умеющий ориентироваться ночью в лесу, когда на небе не  видно  звезд,
легко находящий дорогу в горах, где оказался впервые,  заблудился  в  родном
городе!"
   Забродов  подошел  к  остановке.  Номера   троллейбусных   и   автобусных
маршрутов, указанных на табличке,  ничего  ему  не  говорили.  Он  пропустил
несколько машин,  присматриваясь  к  названиям  диспетчерских,  начальных  и
конечных - ничего подходящего. В запасе оставалось еще два маршрута.
   Наконец подскочил новенький,  сверкающий  краской  троллейбус,  идущий  в
центр, проезжавший почти возле самого дома Забродова.
   "Все-таки есть на земле справедливость", -  подумал  Илларион,  заходя  в
салон.
   В троллейбусе было до  нереального  свободно,  не  занятых  сидений  хоть
отбавляй. Но, несмотря на это, некоторые пассажиры стояли, то ли  не  хотели
мять одежду, то ли привыкли ездить  стоя  и  не  желали  нарушать  традицию.
Забродов взялся за поручень, троллейбус тронулся.
   "Давненько я не смотрел на улицы с  такой  высоты.  Из  машины  абсолютно
другой ракурс. Город  почему-то  кажется  более  нарядным.  Наверное,  из-за
скорости. Троллейбус тащится  еле-еле,  а  машина  летит,  и  больше  красот
успеваешь увидеть за одно и то же время. Красоты спрессовываются в сознании,
и получается, что город выглядит привлекательнее..."
   Через пару остановок Илларион уже привык к  новому  восприятию  Москвы  и
переключился на пассажиров. Мужчина с  книжкой  в  руках,  двое  школьников,
старушка с мешком бутылок, пара молодых девушек. Забродов скользил  взглядом
по салону.
   Лицом к нему на одном  из  передних  сидений  расположилась  женщина  лет
тридцати пяти. Коротко подстриженные волосы, одежда дорогая, не с базара.  В
сережках поблескивали небольшие бриллианты.
   "Одни ее камешки стоят, как подержанная малолитражка, - подумал Забродов.
- Может, она, как и я, машину на ремонт поставила, или муж у нее  автомобиль
водит, а сегодня не сумел ее подбросить куда хотела? Нет,  она  не  замужем,
женщины обычно обручальные кольца с  гордостью  носят,  как  военные  медаль
"Звезда героя". Она умна, - подумал Забродов, разглядывая лицо, а  следом  -
блузку, юбку, туфли на высоких каблуках. - Невозможно быть дурой И одеваться
с таким вкусом".
   Женщина, уже успевшая заметить, что ее пристально  разглядывают,  подняла
глаза. Сделала она это не спеша, с достоинством. Взгляд Забродова встретился
с ее взглядом. Обычно в таких  случаях  глаза  отводят  в  сторону,  но  они
продолжали смотреть друг  на  друга.  К  прежним  впечатлениям  у  Иллариона
добавилось еще несколько.
   "Волевая женщина. Она не прочь, чтобы я подошел и познакомился с нею. Она
самодостаточна. Мужчина -  совсем  не  обязательный  объект  для  нее,  этой
женщине мужчины нужны лишь время от времени", - и Забродов  тут  же  перевел
взгляд на молодую девушку, одетую вызывающе ярко, в короткую юбку, в красную
облегающую  блузку  на  множестве  пуговиц.  На  ногах  -   гольфы,   правый
нежно-сиреневый, левый бледно-розовый,  полосатые,  как  зебра,  живущая  на
радуге, туфли на массивной подошве.
   "Красиво, но глупо до крайности" - подумал Забродов и краем глаза  поймал
взгляд женщины, которую недавно рассматривал.
   Не удержавшись, он улыбнулся. Женщина смотрела на него зло, она не  могла
простить не ему, а себе, то, что Забродов потерял к ней интерес.
   Их взгляды снова встретились.
   "Да, она умна", - подумал Илларион, потому что женщина точно  догадалась,
о чем он думает, и тоже улыбнулась.
   Но как каждый умный человек, она смеялась не над тем, что увидела, а  над
собой.
   "Мы были бы неплохой парой, - подумал инструктор, - но если  ты  встретил
подходящую женщину, это не значит, что обязательно должен быть с ней.  Врут,
когда  говорят,   что   для   каждого   человека   существует   лишь   одна,
предназначенная  ему  Богом  половина,   иначе   человечество   давньм-давно
перевелось бы. Таких половин должно  быть  много,  может,  миллион,  тысяча,
пусть сто тысяч..."
   По мере того как троллейбус приближался к центру, народу в нем прибывало.
Но пока еще можно было стоять,  не  задевая  соседа  плечом.  И  вот,  когда
Иллариону оставалось проехать еще  две  остановки,  в  троллейбус  вместе  с
пассажирами забрался огромный доберман.
   - Чья собака? Уберите ее! - истерично проговорила  девушка,  когда  ей  в
бедро принялся тыкаться мокрым носом огромный пес.
   Пассажиры переглядывались, никто не признавался,  кому  принадлежит  пес.
Забродов уже  понял,  доберман  бесхозный,  несмотря  на  то,  что  шею  его
охватывал кожаный ошейник. Не может же домашний пес  быть  таким  грязным  и
таким голодным.
   От девушки доберман переключился на мужчину, стоявшего  у  заднего  окна,
ткнулся носом в портфель и несколько раз шумно вдохнул, почуяв съестное.
   - Боже мой, он сейчас кого-нибудь укусит! -  девушка  с  задней  площадки
перебралась в  середину  троллейбуса  и  брезгливо  вытирала  руку  бумажным
платком.
   - По мне, он вполне  добродушный,  -  заметил  Забродов.  Если  бы  хотел
укусить, сделал бы это сразу.
   - Вы заметили, какая у него пасть? Он же кисть мог отхватить!
   - Хотел бы, отхватил.
   Пес, не дождавшись угощения, улегся на резиновом  полу,  загородив  собой
заднюю дверь. Те, кому надо было выходить, разделились  надвое,  одни  стали
пробираться вперед - к с