оронняя дребедень, все больше непечатная или просто не совсем приличная, и единственным по-настоящему звучным словом, которое тогда пришло ему на ум, как раз и было вот это: Прометей. Ну и ладно, решил он тогда, Прометей так Прометей. Какая разница, как оно будет называться, лишь бы работало...
     - Лампочками, что ли, торгуете? - с веселым изумлением спросил Букреев.
     - Почему - лампочками? - обиделся Май.
     - А кто такой был Прометей, ты хотя бы знаешь?
     - Знаю, - буркнул Май.
     Он действительно знал, кто такой Прометей, - в самых общих чертах, но знал. В детстве мультик по телевизору смотрел, вот и запомнилось.
     - Врешь, - неожиданно сказал Букреев, - не знаешь.
     То есть знаешь, но не осознаешь. Прометей был самым первым вором на свете. Не в том смысле, что самым лучшим, а вот именно самым первым. Первым по счету. Это он потом людям огонь отдал, а сначала он его у богов украл. Обыкновенная кража со взломом - вот что это было. Так что самая древняя профессия на свете - вор.
     - Наверное, - уклончиво сказал Майков. Избранная Алфавитом тема ему показалась скользкой.
     Они поднялись на застекленную веранду и уселись за стол со столешницей из светлых сосновых досок. Стулья были плетеные, очень удобные - не стулья даже, а настоящие кресла. Угощались тем же, что и у Майкова, - фруктами и коньяком. Выпив рюмку, Букреев сразу перешел к делу.
     - Говорят, - сказал он, - что лучший способ сохранить хорошие отношения с человеком - это не иметь с ним финансовых дел. Ты как считаешь, правильно это?
     Май уклончиво пожал плечами. Он считал, что это золотые слова. Недаром говорят: если хочешь потерять лучшего друга, одолжи ему денег. Это была голая правда жизни, Майков знал это по опыту: и сам одалживал, и занимать приходилось, и каждый раз у него безнадежно портились отношения с людьми. Но Алфавит явно ждал от него совсем другого ответа, и Май решил, что будет умнее и дипломатичнее промолчать.
     - А я считаю, не правильно, - сказал Букреев. - Это придумали жадные свиньи, да еще и бесчестные вдобавок.
     Сами скоты, вот и хочется им, чтобы все вокруг скотами были. Но мы-то с тобой люди цивилизованные, мы-то с тобой свое слово держать умеем, разве нет? Я к тебе уже почти год присматриваюсь, прикидываю, что да как. И скажу тебе честно: мне такой партнер подойдет. Осталось только выяснить, согласишься ли ты со мной работать.
     - А в какой области? - осторожно поинтересовался Майков. Он не любил, когда в начале делового разговора его превозносили до небес: как говорится, мягко стелют, да жестко спать.
     - В финансовой, разумеется, - сказал Алфавит. - В какой же еще? Думаю, я могу быть с тобой откровенным.
     Ты парень неглупый, все понимаешь. Тебе ведь не надо объяснять, что такое коммерческая тайна, не так ли? Видишь ли, тут такая ситуация: у тебя есть фирма, а у меня есть некоторые финансовые средства - прямо скажу, довольно крупные, - которые.., э-э-э... Ну, в общем, о которых наше родное государство ничего не знает и знать не должно. Так вот, как бы это нам с тобой объединить наши возможности на взаимовыгодных условиях, а?
     Май задумчиво кивнул. Все было ясно. Собственно, чего-то в этом роде и следовало ожидать. Конечно, у вора в законе должны водиться деньжата, и хранить их под матрасом в наше время уже не модно. Деньги должны работать, но как, спрашивается, пустить их в оборот, если ни при каких обстоятельствах не можешь объяснить налоговой полиции, откуда они взялись? Можно, конечно, для отвода глаз основать какую-нибудь фирму, но Алфавит - личность известная. За каждым его шагом следят десятки глаз, и все только и ждут, когда он тряхнет мошной. Гораздо проще воспользоваться услугами самостоятельной, уже успевшей заработать определенную репутацию фирмы - такой, например, как "Прометей" Виктора Майкова. Ох, опасно это! Ох, опасно! Но, с другой стороны, если речь идет, скажем, о воровском общаке, то одни лишь комиссионные Мая составят такую сумму, что о ней даже думать страшно. Заманчиво! Заманчиво и опасно...
     В общем, как в той присказке - и хочется, и колется, и мама не велит.
     - Н-да, - сказал Май. - Честным такой бизнес не назовешь.
     Говорить такое Алфавиту было страшновато, у него даже в животе похолодело, но Май произнес эти слова твердо, потому что знал: нужно с самого начала правильно себя поставить.
     Пускай знает, что Виктор Майков - не холуй, а равноправный деловой партнер. А если его это не устраивает, пускай поищет себе мальчика где-нибудь в другом месте. Твердость в бизнесе необходима, иначе тебя просто перестанут уважать, а без уважения ты - конченый человек.
     Букреев отреагировал на слова Мая нормально. Он усмехнулся и сказал:
     - А тебе не кажется, что "честный бизнес" - довольно странное словосочетание? Вроде селедки с вареньем.
     - Тоже верно, - ухмыльнулся Май. - Послушайте, а как же вы обходились до сих пор?
     - Пользовался услугами другой фирмы, - спокойно ответил Алфавит. Мог бы не отвечать, но ответил, и Майков очень скоро понял почему.
     - И что случилось? - спросил он. - Почему разбежались? Или это секрет?
     - Никаких секретов, - со странной улыбкой сказал Алфавит. - Владелец фирмы заболел. Есть такая болезнь, называется жадность. Если ее вовремя не вылечить, можно умереть. Вот он и умер, и фирма без него развалилась. Потому-то я и обратился к тебе, что ты показался мне достаточно разумным и.., э.., информированным парнем, чтобы не запустить пустяковое заболевание. Ты ведь бережешь свое здоровье, правда? Ну, так как, обсудим подробности или ты еще немного подумаешь?
     Майков медленно потер ладонью щеку, как делал всегда в минуты задумчивости. Собственно, думать было не о чем, Алфавит выразился предельно ясно. Нужно было принимать решение.
     - Мне все понятно, - сказал папа Май вору по кличке Алфавит. - Принципиальных возражений у меня нет. Напротив, я польщен. Но я, с вашего позволения, все-таки немного подумаю. Уж очень это все неожиданно.
     - Думай, - сказал Алфавит. - Только не затягивай надолго, время не терпит. И учти, речь идет о действительно больших деньгах.
     - Потому-то я и хочу подумать, - сказал Майков.
     - Молодец, - похвалил его Алфавит. - С тобой приятно иметь дело. И учти, давить на тебя своим.., гм.., авторитетом я не собираюсь. Я хочу сказать... В общем, не надо меня бояться. Да - да, нет - нет. Без обид. Что бы ты ни решил, я рад, что мы с тобой друг друга окончательно поняли.
     "Да уж, - думал папа Май, возвращаясь к себе домой, - что поняли, то поняли. Чего уж тут не понять!"
     У него было странное ощущение: ему казалось, что он вот-вот поднимется на самую высокую в своей жизни вершину. Оставалось только молить бога, чтобы вершина эта оказалась обширным плоскогорьем, а не обыкновенным каменным кукишем, с которого, куда ни шагни, все равно покатишься вниз.
     Проводив Майкова, Букреев вернулся в сад и долго стоял неподвижно, разглядывая посаженную накануне яблоньку и чему-то улыбаясь.

Глава пятая

     Участковый был длинным, как жердь, усатым мужиком с сутулой спиной и длинными руками с широченными, как лопаты, ладонями. Масти он был рыжеватой, отчего здорово смахивал на крайне изможденного таракана-переростка, для смеха нарядившегося в милицейский китель. Физиономия у него тоже была длинная, унылая, и вислые прокуренные усы ее нисколько не красили. Под глазами у участкового висели довольно объемистые мешки, красноречиво свидетельствовавшие о том, что этот страж порядка добился немалых успехов в милом сердцу каждого русского человека виде спорта - скоростном опрокидывании рюмок, стаканов, фужеров и прочей тары.
     На заваленном всяким канцелярским мусором шатком письменном столе перед участковым стоял графин зеленого стекла, наполненный чем-то, что по виду напоминало обыкновенную воду. Участковый время от времени наполнял из этого графина стакан и медленно, с видимым отвращением выцеживал его до дна, пропуская воду сквозь усы, как это делают киты, когда пасутся на полях планктона. Он так часто повторял эту нехитрую операцию, что у Иллариона зародилось подозрение: полно, да воду ли он пьет? Впрочем, если бы в графине была не вода, участковому бы давно пора было валяться под столом.
     На стене напротив двери, прямо за спиной у участкового, висела большая пожелтевшая карта, по верхнему полю которой тянулась знакомая, но уже успевшая сделаться непривычной надпись: "Союз Советских Социалистических Республик". Оставалось только гадать, какие такие оперативные мероприятия участковый планирует, глядя на эту карту. Поразмыслив, Илларион решил, что карта просто закрывает дыру в обоях, и, вероятнее всего, дыру большую. И даже, наверное, не одну дыру, а несколько. Много.
     Участковый трудился в поте лица, переписывая в стандартный бланк протокола сначала паспортные данные Иллариона, а затем и "лендровера". Писал он мучительно медленно, выводя каждую букву, как прилежный, но, чего греха таить, обделенный способностями первоклассник. За спиной у него, в углу под картой Советского Союза, стоял ободранный несгораемый шкаф, в незапамятные времена выкрашенный красно-коричневой грунтовкой. В железной дверце торчала тяжелая связка ключей, и Забродов подумал, что жене участкового, наверное, часто приходится зашивать порванные карманы его форменных брюк. К сейфу было прислонено двуствольное охотничье ружье - старое, курковое, с когда-то светлой, а теперь потемневшей, исцарапанной, захватанной грязными руками ложей. К стволам ружья была куском бечевки привязана картонная бирка, из чего следовало, что это не просто ружье, а вещественное доказательство, изъятое, очевидно, у какого-то местного браконьера. В сейф не поместилось, решил Илларион, вот и стоит тут у всех на виду, как приглашение к краже со взломом...
     Принесенный Забродовым обрез берданки лежал тут же, прямо на столе, поверх тощих папок с делами и каких-то разрозненных, пыльных на вид бумаг. Стреляная гильза стояла посередине стола, рядом с графином, и участковый время от времени поднимал глаза от своей писанины и бросал на гильзу быстрые недовольные взгляды. От этих двух предметов - обреза и гильзы - исходил не очень сильный, но отчетливый запах пороховой гари, казавшийся даже приятным на фоне царившего в этом кабинете запаха годами копившейся пыли и отсыревших обоев.
     Участковый положил на стол шариковую ручку, наполнил из графина стоявший тут же стакан, медленно выпил его, пососал намокшие усы, несколько раз сжал и разжал правый кулак, разминая затекшие от непривычной работы пальцы, и снова взялся за ручку. Теперь он, похоже, вознамерился переписать в протокол домашний адрес Забродова.
     Илларион заскучал и стал смотреть в окно.
     Окно располагалось строго по науке - слева от письменного стола. Стул, на котором сидел Забродов, стоял боком к столу напротив окна, так что смотреть в окно было удобнее, чем на участкового, хотя и ненамного интереснее. Окно было небольшое, узкое, как в старом деревенском доме. Хлипкая на вид решетка из ребристых арматурных прутьев располагалась между рамами. Она была выкрашена белой краской, сквозь которую местами уже проступили рыжие пятна ржавчины. На прутьях лежал толстый слой пыли, засиженное мухами оконное стекло тоже было пыльным, и мир сквозь него выглядел мутным, тусклым и унылым. Из стены рядом с входной дверью углом выступала печка. Беленая штукатурка на ней растрескалась, и кое-где от трещин кверху тянулись черные язычки копоти - вероятно, печка нещадно дымила. От нее и сейчас ощутимо разило сажей.
     За окном тоже не было ничего занимательного. Со своего места Илларион мог видеть серый покосившийся забор напротив, из-за которого выглядывала просевшая крыша сарая - тоже серая, лохматая из-за отставшей дранки - и торчали ветви каких-то плодовых деревьев. На заборе, вертя головой, сидел скворец, потом он вдруг сорвался с места и улетел. Под забором бродили две тощие пыльные курицы, выискивая что-то в молодой траве. Помимо этих красот в поле зрения Иллариона попадала пыльная корма его "лендровера". Слой дорожной пыли был исчерчен причудливым узором от царапавших борта веток. По улице пробежала тощая рыжая дворняга - судя по некоторым признакам, кобель. Это криволапое создание странным образом напомнило Иллариону участкового. На середине улицы кобель вдруг притормозил, изменил направление движения и деловито потрусил к "лендроверу". Он почти сразу скрылся из виду, исчезнув за нижним краем оконного проема, но Забродов и так знал, что он там делает. Он словно наяву увидел темную струйку на пыльной резине заднего колеса. А может, не только заднего, но и переднего. Или всех четырех колес сразу, чего уж тут мелочиться...
     За дверью, в коридоре, слышались чьи-то шаги, скрипели рассохшиеся половицы и неразборчиво бубнили голоса.
     Потом там протяжно заныла и бухнула дверь, которая вела на улицу, и секунду спустя Забродов увидел в окошко пожилого сержанта, которого он про себя окрестил помощником шерифа. Сержант остановился возле "лендровера", повернул голову через плечо и кому-то что-то сказал. После этого он достал из кармана форменных брюк мятую пачку "Примы", ловко прикурил от спички, спрятанной в сложенных лодочкой ладонях, и стал с ленивым любопытством разглядывать незнакомую машину, пуская изо рта голубой дымок.
     Китель у него был расстегнут, и туго обтянутое серой форменной рубашкой пузо выпирало из него, напоминая шутки ради спрятанный под одеждой глобус. Форменное кепи было надвинуто почти на самый нос, и, чтобы хоть что-нибудь видеть, сержанту приходилось запрокидывать голову далеко назад. Сержант напоминал Иллариону дембеля из какой-нибудь тыловой части - у него были те же повадки и та же манера носить форму. Илларион ему даже позавидовал: блаженны нищие духом! Это ж какую размеренную и неторопливую надо вести жизнь, чтобы и в таком возрасте сохранить даже самые мелкие привычки далекой юности!
     - Так, - сказал участковый, положил ручку и снова принялся работать кистью, разминая пальцы. - Можете забрать ваши документы. Теперь давайте все с самого начала и по порядку, для протокола - откуда ехали, куда, с какой целью и что с вами произошло.
     Он снова взялся за графин, но оказалось, что тот пуст.
     Участковый вынул из графина пробку, недоверчиво заглянул внутрь и разочарованно вернул пробку на место. Илларион потянулся за документами и вдруг замер в странной позе, глядя в окно.
     - Не понял, - строго сказал он.
     Участковый повернул голову и тоже посмотрел в окно.
     За окном толстопузый сержант что-то лениво и обстоятельно втолковывал парню с русой бородкой - тому самому, которого Илларион приволок сюда полчаса назад. Лесной стрелок смущенно кивал, комкая в ладонях свою кепку. Кивнув напоследок еще раз, он нахлобучил кепку на голову и не спеша зашагал прочь, поднимая пыль своими порыжелыми кирзачами.
     - А что такое? - спросил участковый.
     Илларион посмотрел на него с любопытством. Этот тип, конечно, знал, "что такое", и его вопрос был чисто риторическим, заданным просто потому, что надо же было хоть что-то сказать, как-то отреагировать. Впрочем, это все-таки был вопрос, и Илларион решил, что будет нелишним на него ответить, - Да так, - сказал он, - ничего. Ты что же, командир, всегда отпускаешь тех, кто по людям из засады, палит?
     Участковый с недовольным скучающим видом пососал свои вислые усы, потянулся было к графину, но вовремя спохватился и сделал вид, что просто хотел поправить разъехавшуюся груду картонных папок, поверх которой лежал обрез.
     - А толку его тут держать? - сказал он наконец. - Куда он денется? Да и кормить его тут нечем. А в район отправлять... В общем, без толку.
     - А допросить?
     - Валяй, - сказал участковый, - допрашивай, а я посмотрю. Он же немой.
     - А письменно?
     Участковый посмотрел на Иллариона с жалостью, как на слабоумного, и тяжело вздохнул, скрипнув ремнями портупеи.
     - А он писать не умеет, - сказал он. - И читать тоже.
     Он даже азбуки глухонемых не знает.
     Илларион крякнул и почесал в затылке.
     - Как же он с людьми-то общается?
     - Да никак не общается, - сообщил участковый. - Отец его как-то понимает, а остальные ему без надобности.
     Он людей-то, можно сказать, не видит.
     - Только через прорезь прицела, - предположил Забродов. - Что-то я тебя не пойму, товарищ старший лейтенант. Что-то ты, брат, крутишь.
     - А нынче все крутят, - уклончиво ответил участковый. - Вот и я тоже кручу, чтобы от народа не отстать.
     Он зачем-то потрогал свои усы, словно проверяя, не отклеились ли они, и с тоской поглядел на графин. На Забродова он старался вообще не смотреть - похоже, вид Иллариона был ему неприятен и вызывал у него непонятное раздражение.
     - Ничего не понимаю, - признался Илларион. - Ты пойми, командир, я, конечно, ни на чем не настаиваю и права качать не собираюсь, но как-то это все странно. У тебя по участку бродит какой-то, извини меня, полоумный с обрезом, притом не с охотничьим, а с нарезным, и палит из этой штуки в людей. Ну хорошо, сегодня он в меня не попал, а завтра?
     Вот замочит он кого-нибудь - будешь тогда знать, как вола вертеть. Обрез у него отобрали, так он за топор возьмется.
     Незаконное хранение оружия плюс злостное хулиганство - это, брат, по минимуму. А ты его, похоже, покрываешь. Пускай тюрьма не для него, он там действительно коньки отбросит через полгода, но есть же, в конце концов, психиатрические лечебницы. По-моему, там ему самое место.
     Участковый снова вздохнул.
     - Машина ваша сильно пострадала? - спросил он, снова переходя на "вы".
     - Да в общем ерунда, - сказал Илларион. - Фару придется заменить. В креплении фары тоже дырка, но это пустяк. Хорошо, что ствол укорочен, убойная сила меньше.
     Пальни он не из обреза, а из той же берданки в ее, так сказать, первозданном виде, блок цилиндров бы мне продырявил, а это уже был бы абзац.
     - Разбираешься, - с непонятной интонацией произнес участковый. - Военный?
     - Был.
     - А теперь? По коммерческой части, наверное?
     - С чего это ты взял?
     - Машина у тебя уж больно крутая. Джип. На военную пенсию такую не купишь.
     - Ах, вот оно что! - сказал Илларион. - Машина! Новых русских не любишь, начальник?
     - А кто их любит, кроме проституток? Ездите тут, житья от вас нет нормальным людям...
     - Можешь расслабиться. Эта машина ненамного тебя моложе, а повидала она побольше твоего. У нее в бортах дырок от пуль больше, чем на твоей рыжей шкуре веснушек.
     Илларион намеренно грубил участковому. Этого типа нужно было как-то расшевелить. А с другой стороны, на кой черт ему, Иллариону, это сдалось - шевелить этого поселкового шерифа? Уходить отсюда надо было, вот что. Заканчивать поскорее эту бодягу и уезжать ко всем чертям. Зря он сюда приехал. Сдуру приехал, надо это откровенно признать.
     Захотелось ему, видите ли, чтобы хоть раз все было как положено, по закону. А закон, как известно, что дышло - куда повернул, туда и вышло... Вот и в новые русские записали, сподобился. Как говорил один знакомый Забродова, за мои же пряники я же и педераст...
     - И где же это твоя машина дырок нахваталась? - спросил участковый. Нехорошо спросил, зло, и рыжие его гляделки теперь смотрели не на графин или, к примеру, в окошко, а прямо на Иллариона, и прищурены они были так, будто участковый не просто смотрел, а целился. - Дырки, - продолжал участковый, - они разные бывают. Пару-тройку дырок и на разборке можно поймать.
     - На разборке, точно, - сказал Илларион. - С арабами. И еще с афганскими "духами". Вот как засвечу сейчас тебе промеж глаз, образина ты рыжая, узнаешь тогда, какие бывают разборки.
     - А получится? - спросил участковый.
     Он, похоже, был не из обидчивых. "Слава богу, - подумал Илларион. - Хоть одно положительное качество".
     - Еще как получится, - сказал он. - Вякнуть не успеешь, как окажешься в своем сейфе вместе с другими вещественными доказательствами. Ну, чего смотришь? Давай, задерживай меня за оскорбление при исполнени