то  же
солнце ходит  надо  мной,  но  и  оно  не  блещет  новизной,  -  грустно
процитировал он.
   - Что? - не понял майор.
   - Не "что", а "кто". Это Шекспир. Классику надо знать, майор.  Иногда
это оказывается полезным. Можно спросить, из-за чего горит сыр-бор?  Что
происходит?
   - Происходит арест по обвинению в убийстве писателя  Игоря  Старкова.
Хотите посмотреть на ордер?
   - Старков убит?! Тогда ясно, почему вы пришли ко мне...
   - Вот именно. Так предъявить вам ордер?
   - А то как же. Сами говорите - процедура. Хотя  должен  вам  сказать,
что вы глубоко заблуждаетесь.
   - Вот, читайте, - Гранкин  протянул  ему  ордер.  -  А  насчет  того,
заблуждаюсь я или нет, мы поговорим в другом месте.
   - Поговорим...  Тут  написано:  обыск.  Надеюсь,  ваши  люди  еще  не
высадили дверь? Возьмите ключи. Вот эти от квартиры, а эти от машины.  И
поаккуратнее с книгами, пожалуйста. Уверяю вас, они тут ни при чем.
   - Не беспокойтесь.
   - Да уж, не беспокойтесь... Ну, куда садиться?
   Его усадили  в  "Волгу",  и  автомобиль,  фыркнув  выхлопной  трубой,
вырулил через узкое жерло арки на Малую Грузинскую.
   Разговор продолжился в тесном кабинете, стены которого  были  оклеены
выцветшими обоями, а на окне красовалось сомнительное украшение  в  виде
частой решетки.
   - Присаживайтесь,  -  не  поднимая  головы  от  бумаг,  сказал  майор
Гранкин, когда Иллариона ввели в кабинет. - Можете курить.
   Илларион вынул из предложенной пачки сигарету, повертел в  пальцах  и
положил на стол.
   - Спасибо.
   - Что так? - продолжая быстро писать, спросил Гранкин.  -  Учтите,  в
камере вам курить не дадут.
   - Яд, мудрецом предложенный, возьми, из рук  же  дурака  не  принимай
бальзама, - заявил Илларион.
   - Дурак - это, надо понимать, я? - уточнил майор.
   - Кто вас знает. Но ведете вы себя соответственно.
   - Со-от-вет-ствен-но, - по слогам  повторил  майор,  поставил  жирную
точку в отчете, который писал, и отодвинул его в сторону. -  Ну,  ладно.
Посмотрим, такой ли я дурак,  как  вам  кажется.  Итак,  что  вы  делали
сегодня ночью?
   - По ночам я обычно сплю.
   - Это обычно, А сегодня ночью что вы делали?
   - Спал. Подтвердить этого никто не может, так что поехали дальше.
   - Хорошо... А во сколько, если не секрет, вы легли?
   - Не секрет. Я лег в половине двенадцатого - плюс-минус десять минут.
Вернулся из казино и лег спать. Кстати, это может подтвердить мой  сосед
по площадке. Когда я поднимался к себе,  он  как  раз  шел  навстречу  с
мусорным ведром.
   - Ничего подобного, - сказал майор. - Ваш сосед  утверждает,  что  не
видел вас с самого утра.
   - Он что, обалдел? - опешил Илларион. - Может быть, это не тот?
   - Тот, тот. Шинкарев Сергей Дмитриевич.
   "Вот оно что, -  подумал  Илларион.  -  Сволочь  ты,  однако,  Сергей
Дмитриевич Шинкарев.  Решил,  значит,  избавиться  от  соперника...  Ибо
сказано: не возжелай жены ближнего  своего,  иначе  будет  тебе  дальняя
дорога и  долгий  приют  в  казенном  доме..."  Он  так  огорчился,  что
пропустил следующий вопрос Гранкина.
   - Простите, что вы сказали? - переспросил он.
   - Я спрашиваю, что вы делали а казино?
   - И даже не спрашиваете, в каком. Вы же отлично знаете, что я был  на
презентации этой книги Старкова, как бишь  ее...  "Спецназ  в  локальных
войнах", вот. Соседка пригласила,  жена  этого  самого  Шинкарева,  Алла
Петровна. Кстати, я хотел бы попросить вас об очной ставке с Шинкаревым.
Он беззастенчиво врет, и я хочу узнать, почему он это делает.
   - Будет вам очная ставка. Только не забывайте, что вы не следователь,
а как раз наоборот. Расскажите подробно,  что  произошло  между  вами  и
Старковым на презентации.
   - Ну, дословно я вам, конечно, рассказать не смогу... В общем,  книга
у него вышла дрянная, причем заведомо дрянная, потому что  писал  он  ее
ради денег и совершенно  не  зная  материала.  Вы  можете  в  этом  сами
убедиться. Думаю,  даже  ваших  знаний  хватит  на  то,  чтобы  во  всем
разобраться. Короче говоря, я ему так и сказал.., причем,  заметьте,  он
сам ко мне подошел. Мы поспорили.., крепко поспорили, не скрою. Он  даже
немножечко вспылил.
   - А вы?
   - А я извинился и ушел.
   - И все?
   - В общем, да.
   - А в частности? Что вы скажете на это?
   Майор жестом фокусника выдернул откуда-то из-под стола две  газеты  и
протянул Иллариону.
   Газеты были свежие и  сложены  таким  образом,  что  Забродову  сразу
бросился в глаза заголовок: "Известный писатель неадекватно реагирует на
критику". Другая газета кричала:  "Мордобой  на  презентации!"  Илларион
наскоро пробежал глазами  обе  статьи  и  брезгливо  отодвинул  от  себя
газеты.
   - Эта писанина сродни книге  Старкова.  И  вообще,  раньше  все  было
как-то не так: сначала проводилось следствие,  а  потом  его  результаты
либо попадали, либо  не  попадали  в  газеты.  А  теперь,  я  вижу,  все
наоборот. Не так все было, дорогой товарищ майор. Совсем не так.
   - Не товарищ,  а  гражданин,  -  поправил  его  Гранкин.  -  Не  так,
говорите? А как?
   - Он догнал меня и пытался ударить. Ну, выпил человек лишнего, да и я
был, признаться довольно резок.., даже жуликом, помнится,  его  обозвал.
Он замахнулся, я его блокировал.., просто поймал за  руку  и  придержал.
Потом он ушел. А потом налетели эти  два  юных  наглеца  -  охотники  за
сенсациями. Тут я, честно говоря,  немного  сплоховал.  В  общем,  я  их
нечаянно уронил.
   Смокинг порвал.., да вы его, наверное, видели.
   - Видел. Что было дальше?
   - Дальше не было ничего интересного. Я поехал домой,  пожелал  соседу
доброй ночи и, лег, спать, потому что утром собрался на рыбалку.
   - Врете, - сказал майор. - Я вам расскажу, что было  дальше.  Старков
задел вашу профессиональную гордость.., честь мундира, так  сказать.  Он
оскорбил вас и ударил. Или пытался ударить, неважно. Вы съездили  домой,
переоделись, проникли в гараж Старкова и застрелили его. После этого  вы
оглушили сторожа и ушли, но тут вы просчитались: сторож остался  жив,  и
он успел вас рассмотреть.
   - Меня?
   - Он видел человека в камуфляже, с чулком на голове.
   - И на основании этой чепухи  вы  привезли  меня  сюда?  Да  полноте,
майор. Над вами будет хохотать вся криминальная милиция Москвы.
   - Не будет.  Я  ведь  еще  не  закончил.  Есть  ведь  еще  результаты
обыска...
   Он полез в сейф и вынул оттуда объемистый бумажный пакет.
   - Вот эти предметы были обнаружены под сиденьем вашего автомобиля,  -
сказал он, с торжественным видом выкладывая на стол  пистолет  Макарова,
обугленное и простреленное полотенце и черный  капроновый  чулок.  -  Вы
прокрались в  гараж  мимо  задремавшего  сторожа,  застрелили  Старкова,
воспользовавшись  полотенцем  в  качестве  глушителя,  а  когда   сторож
все-таки прибежал на  шум,  ударили  его  по  голове  чем-то  тяжелым  и
скрылись. Нет, молчите! Ваше положение осложняется  тем,  что  вот  этот
пистолет, - он указал на стол, - был в прошлом году снят с тела  убитого
сержанта милиции. Его убили  обыкновенным  кирпичом,  забрали  оружие  и
наручники. Вы убили, Забродов. Скучно без работы, а?
   - В ваших рассуждениях есть одно слабое место, - сказал  Илларион.  -
Вы не могли не заметить, что  дверца  моей  машины  взломана.  Теперь  я
понимаю, зачем ее взломали.  Но  допустим  на  минутку,  что  вы  правы.
Значит, я убил Старкова, спрятал все это добро под сиденье  и  уехал  от
греха подальше в лес. Так?
   - Так. Только сначала вы убили милиционера.
   - Бог с вами, допустим. Хотя я бы  не  стал  для  этого  пользоваться
кирпичом. Но допустим. Итак, я уехал в лес, на озеро,  и  тут  позвонили
вы. Вместо того, чтобы завернуть пистолет в полотенце, сунуть все это  в
чулок, бросить в озеро и податься в бега, я  преспокойно  возвращаюсь  в
Москву, в буквальном смысле слова сидя на орудии убийства.  Признайтесь,
ведь на пистолете нет моих отпечатков?
   - Отпечатки легко стереть. Вот этим полотенцем.
   А что до ваших нелогичных действий, то вы ведь, насколько я  понимаю,
не вполне здоровы. Это очень прискорбно,  потому  что,  если  экспертиза
признает вас невменяемым, вам удастся  избежать  наказания,  отделавшись
принудительным лечением.
   - Аллах с вами, майор! Что это вы несете?
   - Только то, что вижу. Ну, ладно. Значит,  вы  отрицаете,  что  убили
Старкова и сержанта Разумовского?
   - Конечно.
   - Что - конечно? Да или нет?
   - Отрицаю.
   Яростно налегая на ручку,  Гранкин  занес  его  ответ  в  протокол  и
протянул бумагу Иллариону.
   - Подпишите.
   - Это все? - спросил Забродов, возвращая ручку.
   - Не все, к сожалению. Расскажите, что у вас вышло с Репниным.
   - С кем?
   - С Андреем Репниным по кличке Репа. Он ведь навещал вас на днях?
   - Ах, Репа... Ну, навешал т-это не то слово. Он залез ко мне в окно.
   Илларион подробно рассказал о ночном визите Репы и о том, чем он  был
вызван. 3 голове его в это время теснились самые различные мысли, но  он
решительно отмел их в сторону: требовалось время, чтобы спокойно во всем
разобраться и разработать стратегию защиты. Знай он обо всем заранее, он
никогда бы не сдался добровольно и как-нибудь  распутал  клубок  нелепых
обвинений,  к  которым,  как  он   подозревал,   вот-вот   должны   были
присоединиться   обвинения   в   убийстве   скрипачки,   нападении    на
беспризорника и зверской расправе над стариком из дома напротив.  И  при
чем здесь, спрашивается, Репа? Черти полосатые, подумал он. Валят все  в
кучу, как самосвал... Нашли козла отпущения.
   - Коньяком вы его поили? - спросил Гранкин.
   - Репу? Что за дикая идея.., нет, конечно.
   - А вот его приятель Гриневич  по  кличке  Дремучий  утверждает,  что
Репнин рассказал ему, как вы с ним выпивали.
   - Ну, не мог же он ему рассказать, как все было на  самом  деле.  При
чем здесь Репа?
   - При том, что на бутылке коньяка, которая,  стоит  у  вас  в  столе,
кроме ваших отпечатков, обнаружены отпечатки пальцев Репнина.
   - Ну да, он хватался за бутылку...
   - Ловко у вас получается, Забродов. На все у вас готов ответ. Но беда
в том, что уехав от вас, Репнин заснул за рулем. Его джип перевернулся и
врезался в грузовик. Репнин погиб на месте, а вот Гриневич вчера  пришел
в себя и  дал  показания.  И  знаете,  что  самое  интересное?  Вскрытие
показало, что Репнин незадолго до смерти пил коньяк.  Кроме  коньяка,  в
организме удалось обнаружить следы сильнодействующего снотворного.
   Как вам это?
   - Как в кино, - признался  Илларион.  -  Совсем  вы  меня  растеряли,
майор... Но это недоразумение непременно разъяснится.
   -  Ох,  сомневаюсь,  -  сказал  Гранкин,  нажимая  на  кнопку  вызова
дежурного. - Идите, отдыхайте. Нам  с  вами  еще  работать  и  работать.
Другими эпизодами займемся в следующий раз.
   - Гм, - сказал Илларион.
   - Уведите, - скомандовал Гранкин вошедшему дежурному.
   - Один вопрос, майор, - останавливаясь в дверях, сказал  Забродов.  -
Где перевернулся Репнин?
   - На Беговой, рядом с антикварной лавкой. Если бы не грузовик, влетел
бы прямо в витрину.
   - С ума сойти, - сказал Илларион.

Глава 12

   За три дня ничего нового не произошло.
   Каждое утро, выходя  из  дома,  Сергей  Дмитриевич  привычно  опускал
правую руку в карман куртки и нащупывал сложенный вдвое  листок  -  свое
послание самому себе. Убедившись в том, что листок лежит  на  месте,  он
извлекал его из кармана и подвергал придирчивому  осмотру:  двойник  мог
написать ответ здесь же, свободного места на  бумаге  было  навалом.  Но
накладная, на  обороте  которой  Шинкарев  написал  свою  записку,  лишь
немного запачкалась и потерлась на сгибах, что было вполне естественно.
   За эти три дня Сергей Дмитриевич почти поверил в то, что его двойник,
наконец, угомонился хотя бы на время. Ситуация и без того была опасной -
Шинкарев буквально кожей чувствовал,  как  сужаются  круги,  описываемые
подле него следствием. Никаких внешних  признаков  того,  что  следствие
вообще ведется, вокруг не наблюдалось, но Сергей Дмитриевич был  уверен,
что ищейки идут по его следу. Нужно было затаиться, переждать, но ирония
судьбы заключалась в том, что ночному Шинкареву было глубоко плевать  на
переживания и решения Шинкарева дневного - он действовал по собственному
усмотрению и действовал очень неосторожно.
   Порой, сидя перед телевизором или топча заводскую непролазную грязищу
по дороге с объекта на объект, Сергей Дмитриевич прикидывал, как он  сам
поступил бы на месте двойника. Это была своеобразная игра, основанная на
болезненном  любопытстве,  которое   толкает   пациента   хирургического
отделения отодрать присохшие к ране бинты и заглянуть под повязку.
   У него все время получалось, что он вел бы себя примерно так же,  как
его ночной близнец: выбирал жертвы без всякой системы и убивал тем,  что
подвернется под руку. Разве что делал  бы  это  где-нибудь  подальше  от
собственного дома и с большими временными промежутками. Что же  касается
мелкого хулиганства...
   Что  ж,  он  еще  неплохо  помнил  времена,  когда   ему   доставляло
удовольствие написать мелом на заборе непечатное  слово  или  бросить  в
соседский нужник килограммовую пачку дрожжей. Через этот период  мелкого
пакостничества проходит большинство людей, это что-то вроде  возрастного
заболевания, которое со временем кончается само по себе.  Видимо,  думал
Сергей Дмитриевич, у него оно так и не прошло, перейдя в тяжелую скрытую
форму.
   Один раз - дело было  в  пятницу,  -  идя  заводскими  задворками  от
второго литейного к сборочному конвейеру, он свернул с дороги,  подошел,
увязая в грязи, к уныло  ржавевшему  на  обочине  контейнеру,  вынул  из
кармана  заранее  припасенный  мелок  и,  воровато  озираясь,  в  сугубо
экспериментальных  целях  вывел  на  шершавом  рыжем   железе   матерное
ругательство. Удовольствия он при этом не получил,  зато  сердце  добрых
полтора часа билось в груди, как испуганная птица, и до самого вечера он
испытывал  мучительную  неловкость  пополам   с   совершенно   бредовыми
опасениями, что его кто-то видел и что  автора  похабной  надписи  будет
легко определить с помощью графологической экспертизы.
   Переживания эти были ему знакомы - точно так  же  он  ощущал  себя  в
далеком детстве после очередной проделки. Эксперимент можно было считать
неудачным.
   Или для чистоты эксперимента нужно попытаться кого-нибудь убить?
   Жена уже ушла на работу, и, сидя по обыкновению перед  телевизором  с
тарелкой на коленях,  Шинкарев  стал  обдумывать  разнообразные  способы
убийства и кандидатов на высокое звание  жертвы.  Кандидатов  было  хоть
отбавляй, да и способов тоже, но все эти способы требовали  решительных,
сопряженных с физическими усилиями и большим риской действий,  и  Сергей
Дмитриевич обозлился на двойника: этот псих украл у него  ночное  время,
наиболее подходящее для совершения преступлений, и ни в какую  не  желал
делиться своими ощущениями, предоставляя Сергею Дмитриевичу взамен этого
полное право волноваться, бояться и, в конечном итоге, понести  расплату
за дела, в которых он принимал участие только номинально,  как  один  из
совладельцев своего тела. Это было обидно до слез, и  Сергей  Дмитриевич
вдруг почувствовал, что сейчас действительно заплачет. В самом  деле,  в
глазах у него защипало, и по щеке  скатилась  одинокая  слеза.  Шинкарев
вытер ее тыльной стороной ладони и с холодной отрешенностью подумал, что
нервы  стали  ни  к  черту  -  болезнь,  как  бы  она   ни   называлась,
прогрессировала буквально не по дням, а по часам.
   Он вдруг очень ясно представил себе, чем все  это  кончится.  В  один
прекрасный день обе его половины сольются в одно безумное целое.  Первый
шаг к этому уже сделан,  а  когда  этот  короткий  путь  завершится,  он
свихнется окончательно и укокошит кого-нибудь среди бела дня и при  всем
честном народе. Возможно, последней жертвой станет, наконец, он  сам,  и
тогда ему предстоит доподлинно узнать, так  ли  страшен  черт,  как  его
расписывают попы.
   Он снова немного всплакнул от жалости к себе. Слез он не  стыдился  -
чего стыдиться, если он один? Слезы - далеко не самое страшное из  того,
что он про себя знает.
   Сергей Дмитриевич закончил ужин, не ощущая вкуса пищи, и залпом выпил
стакан холодного, чуть подсахаренного  чая.  Он  любил  холодный  чай  и
всегда держал в холодильнике бутылку с этим напитком. Странная привычка,
подумал он с горькой улыбкой, но что возьмешь  с  сумасшедшего?  Хорошо,
что это только чай, а не кровь.  Некоторые,  например,  расчленяют  свои
жертвы, и самые интересные места  закатывают  в  банки  с  маринадом,  а
кое-кто, по слухам, даже пытался солить головы в бочке с огурцами.  Вон,
по телевизору показывали чудака, который выделывал кожи. "Мы среди вас",
- вспомнилось Сергею Дмитриевичу. Да уж, подумал он.
   Золотые слова...
   Стемнело, но он не стал включать свет. Ему вдруг подумалось, что  еще
немного, и, обманутый темнотой, двойник как-то проявит себя, шевельнется
внутри и, может быть, заговорит с ним.  Он  сидел,  боясь  сдвинуться  с
места, и ждал, обмирая от мистического ужаса перед тем, что должно  было
вот-вот произойти.
   Но ничего не произошло, разве что спина совершенно затекла, и  начала
кружиться голова. Шинкарев вздохнул, вслух обозвал  себя  дегенеративным
ослом и включил свет.
   Оказалось, что уже  начало  двенадцатого,  а  это  означало,  что  он
пеньком просидел в кресле больше трех часов. По телевизору шла  какая-то
белиберда, которая неизвестно когда и как успела начаться. "Задремал  я,
что ли?" - подумал Шинкарев, отлично зная при этом, что не смыкал  глаз.
Скорее уж, это было что-то вроде транса...
   Спать, однако, хотелось со страшной силой, и лишь огромным усилием он
заставил себя подняться и вынести мусор. Где-то ему приходилось слышать,
что выносить мусор вечером - дурная примета, но чистота  была  для  Аллы
Петровны настоящим пунктиком, и, оставив полное мусорное ведро в доме до
утра, Сергей Дмитриевич рисковал вместе с  завтраком  получить  довольно
неприятный выговор. Выслушивать колкости  ему  не  хотелось,  он  и  так
чувствовал, что находится на грани нервного срыва, и потому сунул ноги в
туфли, набросил куртку и вышел  из  квартиры,  держа  в  руке  прикрытое
пластмассовой крышкой мусорное ведро.
   На лестнице он опять столкнулся с Забродовым и не  сразу  его  узнал:
вместо обычного камуфляжного костюма сосед красовался в  смокинге  и  во
всем остальном, что к  смокингу  прилагается.  Несмотря  на  праздничный
костюм, был он на этот раз непривычно угрюм, но с  Сергеем  Дмитриевичем
поздоровался, как всегда, вежливо, и первым посторонился, пропуская  его
и мусорное ведро.
   Сергей Дмитриевич кивнул в ответ за неимением  шляпы,  которую  можно
было бы приподнять, и привычно отвел глаза. Сталкиваясь  на  лестнице  с
Забродовым, он в последнее время почему-то  не  мог  на  него  смотреть:
чудак в камуфляже казался  опасным.  Кроме  того,  толстуха  со  второго
этажа, у которой была левретка, по секрету сообщила Шинкареву,  что  его
жена зачастила к соседу. Шинкарев вежливо послал толстуху к черту - Алла
Петровна была чересчур умна,  чтобы  заводить  амуры  на  виду  у  всего
подъезда. Сергей Дмитриевич не  сомневался,  что,  вздумай  она  завести
любовника, он об этом никогда не узнает. Но не оставляла мысль, что жена
могла заподозрить его в том, в чем он подозревал себя сам, и  поделиться
сомнениями с соседом. Сосед был мужчиной крепким, и, судя по  всему,  не
только решительным, но и весьма головастым, и в случае чего мог запросто
скрутить Сергея Дмитриевича в бараний рог, или, что было  бы  еще  хуже,
подкараулить двойника во время одной из ночных прогулок и  застукать  на
горячем. Поэтому Шинкарев старался как можно меньше  попадаться  ему  на
глаза, но, как назло, сталкивался нос к носу всякий раз, как выходил  из
дома. Это, между прочим, тоже было очень подозрительно.