ейкопластырем  заклеил,  достал  он  меня  своими
воплями. Чего делать-то, а?
   - Не дергайся, - сказала Оля. - Хозяин велел отвезти мальчишку к нему
на дачу.
   - На такси, что ли? - почти выкрикнул Василек. -  Я  же  без  машины,
меня же Саня сюда привез. Привез и бросил, рожа  протокольная,  козел...
Сам небось давно к теплому морю отвалил, а мне теперь терроризм пришьют.
   - Не ори, дурак, - одернула его Чучмечка. - Пацан со смеху помрет.  Я
сейчас приеду.
   - Давай, - с облегчением выдохнул Василек. - Жду.
   Оля прервала связь и стала собираться.  Первым  делом  она  убрала  в
сумочку пудреницу и губную помаду, затем достала оттуда пистолет и умело
навинтила на ствол глушитель. Она не знала, в кого собирается  стрелять,
но внезапное исчезновение Сивцова ей очень не нравилось. Она чувствовала
приближение опасности, как чувствуют его, наверное, дикие звери. Сама по
себе задержка в полтора часа была делом пустяковым. Санек  действительно
мог сорваться с цепи и увязаться за какой-нибудь  юбкой,  особенно  если
юбка эта была достаточно  короткой  и  сидела  на  достаточно  вертлявой
заднице. Его можно было понять: в  тюрьме  он  изголодался  по  бабам  и
теперь отрывался, используя каждый подвернувшийся случай, но  в  воздухе
отчетливо запахло смертью. Чучмечка не знала, откуда исходит этот запах,
но  была  уверена,  что  не  ошибается,  -  впереди  поджидала  какая-то
опасность.
   Убрав пистолет в сумочку, она  попыталась  дозвониться  Званцеву,  но
безуспешно: его сотовый молчал.
   Это встревожило ее еще больше, хотя в данном случае причина  молчания
была вполне тривиальной. Занятый неотложными  делами,  Званцев,  который
ежегодно  выбрасывал  сотни  тысяч  долларов  на  приобретение  новейших
образцов следящей и записывающей  аппаратуры,  не  заметил,  что  в  его
трубке сели  батарейки.  Это  печальное  обстоятельство  должно  было  в
ближайшее время сослужить ему весьма дурную службу, но пока что  ни  он,
ни его секретарша об этом не знали.
   Оставив попытки дозвониться шефу, Чучмечка заперла приемную и быстрым
шагом покинула  офис,  на  ходу  нашаривая  в  сумочке  ключи  от  своей
спортивной "Мазды". Сев за руль, она отъехала от бровки тротуара, сделав
это, в отличие от Санька, аккуратно и плавно, как делала все  и  всегда,
за исключением тех редких случаев, когда утрачивала контроль над  собой.
Обычно это происходило в постели - после  убийства  или  непосредственно
перед ним, но сейчас-то она была не в постели и  еще  никого  не  успела
убить.
   Мощная спортивная "Мазда" довольно быстро домчала ее до  продуваемого
всеми ветрами  микрорайона,  в  котором  жил  Санек.  Уже  почти  совсем
стемнело, но звезд в небе не было: огни  огромного  города  забивали  их
напрочь, как рев и грохот рок-н-ролла забивает лепет  младенца,  который
просится на горшок. Впрочем, Оля-Чучмечка не имела бесполезной  привычки
считать звезды, а если бы даже и имела, то кто же пялится в  небо,  сидя
за рулем несущейся по оживленному проспекту машины?
   Люди, которые считают, что могут себе это позволить, обычно долго  не
живут, а Оля собиралась дотянуть, как минимум, до ста лет.
   Все-таки в чем-то главном она была безнадежно наивной. Она  поставила
машину прямо напротив подъезда, чтобы не таскать мальчишку по  улице  на
виду у  всего  микрорайона.  Темнота  темнотой,  но  среди  тысячи  окон
непременно найдется одно, в котором будет  торчать  какой-нибудь  старый
идиот, лезущий на стенку от хронического безделья. У таких, как правило,
всегда  есть  под  рукой  бинокль  и  телефон  -  пусть   даже   бинокль
театральный, а по телефону можно набрать только "02"...
   От машины до двери подъезда было каких-нибудь десять  метров,  но  за
ней все равно увязался какой-то тип.
   Неприятно ухмыляясь, он потащился за ней следом,  играя  с  "молнией"
джинсов: расстегнет - застегнет, расстегнет  -  застегнет...  Псих,  без
колебаний определила Чучмечка. Она хотела его убить и сделала бы это  не
задумываясь, но воздержалась по той же  причине,  по  которой  подогнала
машину к самому подъезду: кругом были любопытные окна. Те, кто  затаился
за этими окнами со своими биноклями и телефонами, не помешали  бы  психу
изнасиловать ее - в подъезде, посреди  улицы  или  прямо  на  капоте  ее
собственной машины, но вздумай она  защищаться,  и  телефон  в  дежурной
части милиции взорвался бы от звонков. Поэтому она  не  стала  стрелять.
Такие проблемы она научилась решать еще в четырнадцать лет, когда  знать
не знала, с какой стороны у пистолета вылетает пуля.
   Чучмечка остановилась, развернулась на высоких  каблуках  и  негромко
сказала несколько слов прямо в  ухмыляющуюся  рожу  психа.  Странно,  но
хрустальные переливы при этом исчезли из ее голоса, словно их и вовсе не
было. Любитель приключений в лифте и на  ступеньках  подвальных  лестниц
замер, словно с разгона наскочил на каменную  стену,  странно  дернулся,
будто получив увесистую оплеуху, втянул голову  в  плечи  и  заторопился
прочь. Что именно он услышал, так и осталось тайной,  но  в  ту  ночь  в
микрорайоне,   где   некоторое   время   проживал   Санек,    не    было
зарегистрировано ни одной попытки изнасилования: Чучмечка  с  одинаковым
мастерством могла как разжигать у мужиков охоту, так и отбивать ее.
   Она поднялась в лифте на седьмой этаж. На площадке было темно  как  в
могиле, и ей пришлось посветить себе зажигалкой, чтобы  отыскать  нужный
номер квартиры.
   Убрав  зажигалку,  она  вынула  из  сумочки  пистолет,  сняла  его  с
предохранителя и нажала на кнопку звонка.
   Внутри квартиры раздалось надтреснутое дребезжание.
   Она прислушалась, ожидая услышать приближающиеся шаги, но  так  и  не
услышала. Вместо этого щелкнул отпираемый замок,  и  дверь  гостеприимно
распахнулась настежь,  залив  лестничную  площадку  ярким  электрическим
светом.
   Свет на мгновение ослепил ее, но она все равно  успела  разглядеть  и
узнать человека, который открыл ей дверь. Невнятный шепот ее подсознания
мгновенно   превратился   в   дикий   рев,   который    складывался    в
одно-единственное короткое слово: убей! Она привыкла  во  всем  доверять
этому голосу и без раздумий спустила курок, без всяких  затей  целясь  в
живот.  Промахнуться  с  такого  расстояния  она  просто  не  могла,  но
почему-то промахнулась - просто человека, в которого она  стреляла,  уже
не было на пути.  Пистолет  приглушенно  хлопнул,  крякнуло,  покрываясь
паутиной трещин, стоявшее в прихожей  трюмо,  а  в  следующее  мгновение
пистолет полетел в потолок - как показалось  Оле,  вместе  с  кистью  ее
правой руки, - стукнулся о него, выбив облачко побелки и оставив  темную
отметину, и, вертясь на замызганном светлом линолеуме, отлетел в угол.
   Чучмечка удивилась: она впервые  попала  в  ситуацию,  когда  события
происходили быстрее, чем она успевала сообразить, что делается. Не успев
доудивляться до конца, она обнаружила, что стремительно летит через  всю
прихожую, сшибая по дороге пустые бутылки, которыми был  густо  уставлен
весь пол. Пролетая в распахнутую настежь двустворчатую  дверь  гостиной,
она задела плечом косяк, ее развернуло вокруг своей оси,  и  она  спиной
вперед обрушилась на диван, который, застонав пружинами, все же  смягчил
ее падение.
   В  прихожей  щелкнул  запираемый  замок.  Баюкая  вывихнутую   кисть,
Чучмечка  уселась  более  или  менее   прямо   и   посмотрела   направо,
почувствовав, что на диване она не одна.
   Рядом с ней на диване сидел Василек. Руки и ноги у него были  связаны
бельевой веревкой, и он изо всех сил таращил глаза, что  в  сочетании  с
широкой полосой лейкопластыря, которой был заклеен его рот  (его  пасть,
вспомнила Оля и с трудом сдержала  истерический  смешок),  выглядело  до
отвращения глупо.
   - Мммм... - промычал Василек, бешено вращая выпученными глазами.
   - Козел, - сказала ему Оля и с отвращением отвернулась.
   У нее болела рука.

Глава 16

   Илларион старался действовать быстро, но все равно это отняло у  него
довольно много времени.
   Сначала он вытащил из лужи труп  Сивцова  и  отволок  его  метров  на
десять от дороги, свалив в какую-то яму (ему  показалось,  что  это  был
старый, почти затянувшийся окоп), и забросав сверху  ветками.  Это  было
противно, но не слишком: на протяжении его карьеры Иллариону  много  раз
приходилось сталкиваться с  необходимостью  совершения  подобных  и  еще
более неприятных действий.
   - На войне как на войне, - повторил он перед тем, как бросить  охапку
хвороста на удивленное лицо Сивцова. Теперь в этом лице не  было  ничего
волчьего.  Это  было  просто  оскаленное  в  предсмертной  агонии   лицо
коченеющего трупа.
   Теперь следовало что-то сделать с другим трупом.
   Вернувшись  на  дорогу,  Забродов   некоторое   время   с   сомнением
разглядывал   смертельно   изувеченную   машину   госпожи    полковницы,
прикидывая, с какой стороны лучше взяться за дело и выйдет ли  из  этого
хоть какой-нибудь толк. Можно  было  бы  просто  уехать,  бросив  машину
здесь, но  Илларион  живо  представил  себе  лицо  Мещерякова.  Пока  он
доберется до телефона, пока  Андрей  разыщет  какой-нибудь  эвакуатор...
Приближающаяся ночь и то обстоятельство, что дело происходило на  лесной
дороге, не имели никакого значения. Лесное зверье могло не тронуть  труп
Сивцова,  но  вот  от  машины  до  утра  наверняка  остался  бы   только
искореженный каркас, с которого сердобольные сограждане ободрали бы все,
что еще могло пойти в дело. Это было бы форменное надругательство и  над
их с Мещеряковым хорошими отношениями, и над добрыми  чувствами  госпожи
полковницы, и, не в последнюю очередь, над бюджетом Иллариона Забродова,
который,  помнится,  обещал  вернуть  машину  в  идеальном  состоянии...
Илларион скривился, разглядывая полученные "шестеркой" повреждения -  до
идеала ей теперь было далеко.
   Вздохнув, он принялся за дело: зацепив найденным в багажнике  тросом,
протащил "Жигули" немного вперед по дороге, а потом  с  великим  трудом,
помогая себе разными словами на всех известных ему  диалектах,  затолкал
как можно глубже в лес. Ветки пришлось рубить лопатой -  Илларион  очень
удивился, обнаружив ее в багажнике "Жигулей". Представить  себе  госпожу
полковницу, которая, вооружившись этим  инструментом,  вытаскивает  свою
тележку из какой-нибудь колдобины,  было  трудновато.  Мадам  Мещерякова
никак не желала совмещаться с лопатой даже в воображении Иллариона.
   Так или иначе, Забродов остался доволен  результатами  своей  работы.
Если принять во внимание спешку, то получилось все по высшему разряду  -
во всяком случае, с дороги машина была  совершенно  не  видна.  Он  даже
подумал, что  не  будет,  пожалуй,  ничего  сообщать  Мещерякову.  Пусть
побудет  в  блаженном  неведении,  а  там,   глядишь,   все   как-нибудь
закончится, и можно будет вплотную заняться реанимацией многострадальной
"шестерки".
   Он забрал из брошенной машины все, что могло ему пригодиться,  и  сел
за руль джипа, мысленно благодаря мертвого бандита за  то,  что  тот  не
приобрел себе какой-нибудь "Мерседес"  или,  не  к  ночи  будь  помянут,
"кадиллак".
   Водительское сиденье почему-то было густо перепачкано мокрой  грязью,
и Илларион хотел было возмутиться - что за свинство, в самом-то деле?! -
но, взглянув на свою одежду, успокоился. Можно было отправляться в путь,
вот только непонятно было, куда именно.
   Он как раз размышлял об этом  под  мерный  рокот  мощного  двигателя,
когда лежавший за приборным щитком сотовый телефон разразился мелодичной
трелью.
   Илларион посмотрел на него с некоторой опаской - черт его знает,  кто
это может звонить! А вдруг Званцев? Это стреляный воробей, его на мякине
не проведешь. Пожалуй, лучше не отвечать - позвонит и перестанет.
   Приняв такое мудрое решение, Илларион немедленно протянул руку и взял
трубку.
   - Угу, - невнятно сказал он в микрофон.
   - Ты, Санек? - спросила трубка. Илларион вздохнул с облегчением:  это
был не Званцев.
   - Угу, - утвердительно промычал он.
   -  Что  ты  угукаешь,  как  филин?  По-человечески  разговаривать  не
можешь?
   -  Мммм?  -  спросил  Илларион.  Эта  игра  начинала  доставлять  ему
удовольствие.
   - Ну вот, теперь он мычит, как недоенный... Ты жрешь там, что ли?
   - Угу, - с энтузиазмом подтвердил Забродов.
   - Вот козел!
   - Но-но, - как можно невнятнее, но с большой экспрессией  предостерег
собеседника Илларион.
   - Ладно, ладно, извини. Все время забываю,  что  ты  недавно  оттуда.
Порядочки у вас там, однако... Это  ж  просто  слово,  а  ты  на  стенку
лезешь.
   - Мммм, - с сомнением  промычал  Илларион  и  пару  раз  чавкнул  для
убедительности.
   - Ай, брось, слышал я уже это все - "за базар ответишь" и  все  такое
прочее. Тебе шеф что говорит? Цивилизоваться пора, Санек.
   Илларион неопределенно хрюкнул, чувствуя,  что  начинает  просто-таки
влюбляться в своего собеседника: такого наивного и искреннего стремления
выболтать первому встречному все, что  знает,  Забродов  не  встречал  в
людях уже давненько.
   - Нечего хрюкать, - с  несколько  заискивающей,  но  в  то  же  время
панибратской интонацией сказал собеседник. Илларион живо представил себе
это создание: молодой, необмятый, не уверен в  себе,  Саньки  боится  до
икоты, но в то же время ему льстит, что он вот так, накоротке,  общается
с "крутым" бандитом, может  даже  прикрикнуть  на  него  -  конечно,  не
всерьез, а так, полушутя, - и ничего ему за это не  будет.  -  Где  тебя
носит? Я тут уже весь извелся с этим говнюком. Мент какой-то все время в
двери ломится... Это твой участковый, что ли?
   - Угу, - сказал Илларион, лихорадочно пытаясь сообразить, что это  за
говнюк такой, с которым извелся его собеседник.
   - Вот это уж точно козел, - продолжал тот, - по роже видно. А  сопляк
этот, главное дело,  как  услышит,  что  в  дверь  звонят,  сразу  орать
начинает. Я ему рот зажал, так он мне палец прокусил,  зараза.  Пришлось
ему пасть пластырем залепить.
   - Хм, - сказал Илларион,  гадая,  что  он  будет  делать,  когда  все
известные  ему  междометия  кончатся.  "Новые  придумаю",  -  решил  он.
Разговор, похоже, того стоил. "Торгаша они там какого-то взяли, что  ли?
- подумал Забродов первое, что пришло ему в голову. - Мент, который  все
время  ломился  в  дверь,  наверняка   действительно   был   участковым,
приходившим проверить своего досрочно освобожденного подопечного. "Какие
активные ребята, - подумал Илларион о "борейцах". - Без дела не сидят.
   То одно, то другое.., жизнь бьет ключом."
   - Ты не хмыкай, а приезжай, - сказал собеседник  Иллариона.  -  Я  не
нанимался вместо тебя за терроризм сидеть. Надо что-то делать, Санек. Не
нравится мне этот твой участковый. Приедешь?
   - Угу, - сказал Илларион, прикидывая,  как  бы  половчее  выведать  у
собеседника адрес, по которому проживал Санек.  У  него  вдруг  возникло
непреодолимое  желание  съездить  туда  и  помочь  этому  разговорчивому
бедолаге справиться  с  его  проблемами,  а  заодно  побеседовать  более
подробно на интересующие Иллариона темы.
   - Ну бывай, - повеселевшим голосом сказал тот. - Жду.
   Он повесил трубку прежде, чем Илларион успел раскрыть  рот.  Впрочем,
подумал Илларион, что толку было его раскрывать? Он  и  так  никогда  не
думал, что можно узнать  столько  интересного,  ведя  допрос  с  помощью
междометий. Воистину, велик и могуч русский язык...
   Он полез в бардачок, надеясь найти там какие-нибудь бумаги, но  нашел
лишь одинокую отвертку, пакетик  с  анашой,  атлас  автомобильных  дорог
России и старенький армейский наган с облезлой деревянной рукояткой.
   "Полный джентльменский набор, - подумал  Забродов.  -  А  он,  дурак,
полез на меня с ножиком... Попугать, наверное, хотел, в крайнем случае -
холку намять. Хотя какая там, к черту, холка - после того, что он сделал
с "Жигулями"... Просто шпана  остается  шпаной,  даже  пересев  в  джип.
Застрелить человека - в этом же нет никакой  блатной  романтики,  а  вот
перо в бок воткнуть - это как в песне. Как в уголовном романсе..."
   Он опустил солнцезащитный козырек со стороны пассажира и нашел за ним
то, что искал: мятую справку об условно-досрочном освобождении и  полный
комплект очень убедительно выполненных  липовых  документов  -  паспорт,
водительское удостоверение и даже военный билет на имя  какого-то  Павла
Семеновича Зуйкова. Разглядывая в паспорте  страничку  с  пропиской,  он
задумчиво полез  в  нагрудный  карман  за  сигаретами.  Пачка  оказалась
мокрой,  но,  порывшись  в  ней  как  следует,  Илларион  обнаружил  две
относительно  сухие  сигареты.  Одну  он  закурил,  вторую  положил   на
приборную доску, а пачку выбросил в  окошко,  сразу  же  подняв  стекло,
потому  что  комары  уже  вышли  на  вечернюю  охоту  за   неосторожными
путниками.
   Адрес наверняка был липовым, как  и  паспорт.  Илларион  нерешительно
почесал бровь. Время шло.
   - А, ч-ч-черт! - выругался Забродов и включил передачу.
   Красный джип развернулся и, тяжело переваливаясь на ухабах,  двинулся
в сторону Москвы.
   Илларион большим пальцем набрал на трубке  номер  домашнего  телефона
Мещерякова. Ответила госпожа полковница.
   - Илларион? -  обрадовалась  она.  Забродов  улыбнулся:  жена  Андрея
всегда выделяла его среди прочих знакомых  мужа,  хотя  чувства  к  нему
испытывала скорее материнские, несмотря на то что  была  моложе  лет  на
пять. - Ты где?
   - Гм, - сказал Илларион. "Вот беда, - подумал он. -  Что  же  это,  я
теперь так и буду разговаривать одними междометиями?" Впрочем, в  данном
случае его вины здесь не было: госпожа полковница, хоть и была  женщиной
милой и даже умной, никак  не  могла  избавиться  от  привычки  задавать
ненужные вопросы. - Да как сказать, - неопределенно добавил он.
   - Ох уж эти мне вечные секреты! - воскликнула жена  Мещерякова.  -  А
моего  полковника  нет  дома.  Полчаса   назад   звонил,   сказал,   что
задерживается...
   - Спасибо, - быстро сказал Илларион, но отключиться не успел.
   - А как там моя машина?  -  спросила  госпожа  полковница.  -  Ты  ее
бережешь?
   - А как же! - бодро сказал Забродов, испытывая приступ  раскаяния.  -
Как зеницу ока!
   - Что-то у нее звук изменился, - сказала Мещерякова.
   "Вот это слух, - поразился Илларион. - Вернусь -  взорву  музыкальную
школу."
   - Какой звук? - очень натурально удивился он. - А, этот! Да  это  тут
какой-то сумасшедший на самосвале все время пытается меня обогнать.
   - Ты с ума сошел! - испугалась она. -  Немедленно  положи  телефон  и
смотри на дорогу!
   - Слушаю и повинуюсь, - сказал Илларион, но она не  услышала,  потому
что уже положила трубку.
   "Вот это и есть ложь во спасение", - с  некоторым  смущением  подумал
Илларион, набирая номер Мещерякова. Джип,  в  последний  раз  возмущенно
рыкнув двигателем, вскарабкался на асфальт и плавно покатился  к  шоссе.
Мещеряков поднял трубку.
   - Ты на работе? - спросил Илларион.
   - Это ты, Забродов? Что за дикий  вопрос?  Ты  же  звонишь  по  моему
служебному номеру.
   - Черт, извини, запутался совсем. Ты сильно занят?
   - Очень, - сказал полковник. - Сижу, курю, грызу ногти и  жду  твоего
звонка.
   - Ну, полковник, - удивленно  протянул  Илларион.  -  Неужели  больше
делать нечего?
   - Есть чего, -  признался  Мещеряков.  -  Доклад  надо  готовить  для
завтрашнего совещания. О повышении, усилении и дополнительных мерах.
   -  Тогда  ясно,  почему  ты  ногти  грызешь,  -  сочувственно  сказал
Илларион. - Я бы на твоем месте локти кусал.  Ты  не  мог  бы  ненадолго
оторваться от своего важного занятия и раздобыть мне адрес Сивцова?  Ну,
того, который на красном джипе.
   -  Это  который  у  Званцева?..  Думаю,  что  могу.   Позвони   через
полчасика..
   - Нет, полковник, так не пойдет, - сказал Илларион. - Я  тут  подержу
трубочку  возле  уха,  а  ты  действуй,  пожалуйста,  побыстрее.   Потом
догрызешь свои ног