- Вам, Илларион, нужна такая книга? - говорил какой-нибудь изъеденный
молью старик.  -  Могу  сказать,  у  кого  есть.  И  если  хотите,  могу
договориться, узнать, на что владелец может ее обменять.
   Звучала фамилия, ничего не говорящая Иллариону, звучал адрес.
   - Если хотите - позвоню.
   - Будьте любезны, позвоните.
   Следовал звонок. Илларион при  разговоре  присутствовал.  Говорили  о
самых несуразных вещах: об арабском и готическом шрифте, о пергаменте  и
бумаге, о  типографии  Гуттенберга,  о  всякой  всячине,  относящейся  к
книжному делу, о форзацах, о шмуцтитулах. И лишь  после  этого  знакомый
Иллариона как бы между прочим интересовался:
   - Послушай, Яков Наумович, сейчас к тебе приедет хороший человечек от
меня, привезет то, что тебе надо.
   А ты ему дай то, что он у тебя попросит.
   - ...
   - Конечно, я гарант. Ты же знаешь.
   - ...
   - А, если я умру? Нет, нет, Яков Наумович, не дождешься, не умру.
   А если уж совсем было невозможно достать какую-нибудь  редкую  книгу,
тогда на помощь приходил Пигулевский. Он водружал на нос очки  и  листал
свой старый блокнот с толстыми, почти картонными страницами,  в  кожаной
потертой обложке.
   - Вот  этот  наверняка  знает,  -  Марат  Иванович  тыкал  пальцем  в
страницу, - сейчас я его найду.
   Иногда наступало разочарование. По телефону  сообщали,  что  человека
уже полгода как нет на этом свете, а похоронен он  где-то  в  Иерусалиме
неизвестно на каком кладбище.
   Пигулевский разводил руками и бормотал:
   - На букву "ж"... Сейчас, Илларион, погоди. Если этот  умер,  значит,
он продал свои книги. И я знаю, кажется, кому.
   И действительно, всегда выходило так,  как  говорил  Марат  Иванович,
нужная  книга  находилась.  Правда,  книга  иногда  была  необходима  на
какие-то  пять-семь  минут,  прочесть  нужный  абзац,   сверить   нужные
страницы. Но тем не менее подобная информация стоила  дорогого,  и  даже
никакой полковник ГРУ, подключи он всех аналитиков, не смог бы  заменить
Пигулевского в книжном деле. А кроме того, Марат Иванович  разбирался  в
антиквариате как никто другой и знал в лицо,  по  фамилиям,  по  именам,
знал лично всех людей этого круга. И не только торговцев, а и  тех,  кто
держит Собрания у себя дома, то есть коллекционеров.
   Магазинчик располагался на Беговой.  Женщина  за  прилавком,  пухлая,
крашеная, увидела Иллариона и тут же улыбнулась:
   - Добрый день, Илларион, - произнесла она. - Только что  спустился  в
подвал,  выбрался,  попил  чаю  и  опять  ушел.  Иногда  Марат  Иванович
напоминает мне крота, только вы ему об этом, пожалуйста, не говорите. Вы
же знаете, я его люблю и преданно.
   - Значит, он в подвале?
   - В подвале, в подвале, где ясе ему  быть  еще.  Ваша  книги  читает,
боится, что заберете, и он останется как скупой рыцарь без богатства.
   - Это точно. Вероника Павловна, заберу, как пить дать заберу. У  меня
полки пустые, надо строить своих солдат.
   Вероника Павловна знала Иллариона уже лет  пятнадцать  и  до  глубины
души была убеждена в том,  что  он  ученый,  занимающийся  сравнительной
филологией, лингвистикой и  всем  тем,  что  связано  с  языкознанием  и
книгами. Ей даже и в голову не могло прийти, что занятие этого  человека
совершенно иное, почти диаметрально противоположное науке,  что  он  уже
двадцать  пять  лет  является  инструктором  спецподразделений  Главного
разведывательного  управления  и  готовит  террористов,  убийц,   причем
готовит профессионально, то есть получает за это деньги. И что он  знает
о том,  как  человека  убить  и  как  человеку  выжить  в  экстремальных
условиях,  наверное,  столько,  сколько  не  знает  никто.  А  книги   и
антиквариат - это его хобби, то, что ему  страшно  нравится  и  чему  он
посвящает все свободные минуты и часы, которые остаются  после  основной
работы.
   Илларион постучал пальцем по стеклянной витрине, посмотрел на  книги,
выставленные за  стеклом  так,  словно  бы  это  были  старые  знакомые,
улыбнулся:
   - Я спущусь.
   - Конечно! Думаю, он обрадуется. Он мне уже говорил, хорошо бы  было,
если бы Илларион съехал в  командировку  куда-нибудь  недельки  на  две.
Говорил, что еще две пачки ваших книг остались не просмотренными.
   -  Размечтался  Марат  Иванович!  -  пошутил  Забродов.  -  Теперь  с
командировками покончено, теперь я буду сидеть дома.
   - Диссертацию, небось, писать начинаете? Материал уже собрали.
   - Не совсем. Вероника Петровна, но что-то в этом роде.
   - А о чем вы хоть пишите?
   - Пока не  пишу,  лишь  обдумываю.  Книга  находится  в  голове  и  в
чернильнице.
   Вероника Петровна улыбнулась:
   - Я бы хотела прочесть что-нибудь ваше, Илларион.
   - Я пишу под псевдонимом и не под одним, - упредил  следующий  вопрос
Забродов.
   Вероника Петровна  подняла  доску  прилавка,  пропуская  Иллариона  в
служебное помещение. Крутая узкая лестница, побеленные  стены,  глубокий
подвал с хорошей вентиляцией  и  отвратительным  светом.  Старик  сидел,
поставив рядом с собой настольную лампу, кривую, с черным  абажуром.  На
лице Пигулевского сверкали очки.  Он  услышал  шаги,  но  даже  не  стал
поворачивать голову, по звуку догадался, идет Илларион.
   - Принесла нелегкая. Я знал, что этот день настанет, но не знал,  что
так скоро.
   Шаги стихли. Старик насторожился, затем обернулся.
   "Неужели почудилось?" - Пигулевский тряхнул головой.
   И тут же над его ухом послышался смех.
   - Привет.
   - Черт бы тебя побрал,  Илларион,  до  инфаркта  доведешь!  Как  тебе
удается? Словно мышь или кошка подкрадываешься.
   - Нет, как привидение, - уточнил Илларион.
   - Почему я не слышал? Как  спускался  -  слышал,  а  как  оказался  в
подвале, не услышал.
   Илларион заглянул через плечо:
   - А, хорошая книга. Я ее привез, между прочим,  из  Ташкента.  Там  у
одного школьного учителя обменял на Андерсена,  причем  дореволюционного
издания.
   - Да, стоит того.
   - Менять всегда жалко.
   - А Андерсен был какой; Санкт-Петербургской типографии?
   - Да, - сказал Илларион.
   - Не беда, не большая потеря, у меня такой  еще  есть.  Если  хочешь,
могу обменять.
   - Нет, не хочу. У  меня  есть  Андерсен,  иначе  я  не  стал  бы  его
отдавать.
   - Все-то у тебя, Илларион, есть. С тех книг, что ты насобирал,  можно
было бы сто лет жить безбедно.  Хоть  и  упали  они  немного  в  цене  в
последние годы. Вот достанутся они твоим детям  или  внукам,  разбазарят
ведь все к черту, пустят прахом.
   - Поэтому, Марат Иванович, как и у тебя, у  меня  нет  ни  детей,  ни
внуков, разбазаривать некому.
   - Ты, наверное, за ними пришел? -  старик  любовно  положил  руку  на
пачку с книгами.
   - За ними.
   - Жаль, конечно... Почему тебя в командировку не пошлют?
   - А ты, Марат Иванович, моему начальству позвони.
   - Кто у тебя начальство?
   - Так дело-то в том, что нет теперь надо мной начальника, я  сам  над
собой начальник, что захочу, то и  буду  делать.  Вот  к  тебе  приехал.
Кстати, - в руках Иллариона оказалась металлическая квадратная банка,  -
смотри, что я тебе привез.
   Старик взял банку,  поднял  на  уровень  глаз  и  осмотрел  так,  как
антиквар осматривает предмет из только что поступившей коллекции.
   - Знатный чай, ничего не скажешь, да и рассыпая в Англии.
   - Потому и брал, что в Англии. А какой лучше?
   Все хотел у тебя  спросить,  Марат  Иванович,  тот,  что  в  Гонконге
рассыпают, или тот, который в Лондоне?
   - Тут дело такое, Илларион...  Тот,  который  в  Гонконге  рассыпают,
хорошо пить сразу, а  лондонский  может  постоять  и  своих  качеств  не
теряет. У меня такая  банка,  Илларион,  год  простояла,  один  букинист
привез, ездил на аукцион. Чай был просто замечательный!
   - Так, может, попьем?
   - Давай, - согласился Марат Иванович, - чайный прибор у меня наверху,
как раз две китайские чашки. Так что пойдем.
   Мысль о том, что бесценные книги Иллариона Забродова  будут  еще  час
находиться в подвале, грела антиквару душу. Мужчины поднялись  наверх  и
устроились в маленьком кабинетике с зарешеченным  окном,  выходившим  во
двор, за письменным столом, с которого хозяин кабинета бережно убрал все
бумаги. К бумагам, к квитам Марат Иванович относился  трепетно.  Он  мог
позволить себе пролить чай на дорогой костюм, которого у него  не  было,
но никогда бы не позволил себе поставить чашку чая на книгу, пусть  даже
копеечную и абсолютно ему ненужную. Даже  газеты  он  не  позволял  себе
использовать в качестве оберточного материала.
   Забродов развалился в плетеном антикварном кресле и  попивал  чай  из
широкой китайской чашки тонкого фарфора  с  кобальтовым  дракончиком  на
боку. Чашки были собственностью Пигулевского. Он любил лишь чай и книги,
к алкоголю прибегал тогда, когда  простывал,  и  мог  выпить  не  больше
пятидесяти граммов мелкими глотками.
   Старый антиквар блаженно закатил глаза, наслаждаясь ароматом;
   - Да, чай изумительный, Илларион. Где ты его взял?
   - Если я скажу, то ты сам станешь его покупать, как же я тогда сделаю
тебе сюрприз?
   - Это верно, - согласился Пигулевский.
   - Не скажу.
   - Правильно сделаешь.
   Двери в кабинете были приоткрыты,  и  Забродов  мог  видеть  то,  что
делается в маленьком торговом зальчике, который был  всего  раза  в  три
больше кабинета Пигулевского. Он видел,  как  открылась  дверь,  услышал
звяканье колокольчика.
   Он увидел, как мелькнула женская фигура, увидел  коротко  остриженные
коричневые волосы, и быстро вошедшая женщина тут же исчезла из его  поля
зрения. Он на время переключил  внимание  с  Пигулевского  на  разговор,
происходящий в зале.
   -  Можно  посмотреть  на  этот  серебряный  браслет?   -   спрашивала
покупательница.
   - Он очень дорогой, - предупредила Вероника Петровна.
   Но тем не менее стекло витрины зазвенело и щелкнул деревянный футляр,
в котором лежал браслет.
   - Я не покупать, а посмотреть, - искренне призналась покупательница.
   - На те вещи, которые очень дорогие, мы ценники не ставим.
   - Да, я знаю.
   Затем послышалось несколько восхищенных вздохов.
   "Скорее  всего,  -  подумал  Забродов,   -   покупательнице   браслет
понравился".
   Он сам помнил эту вещицу  темного  серебра  с  поломанной  застежкой,
продававшуюся здесь уже около года. Браслет часто доставали из  витрины,
но у покупателей или не хватало денег,  или  же  у  тех,  у  кого  денег
хватало, вызывала сомнение подлинность вещи.
   - Это настоящая  венецианская  работа,  -  говорила  заученные  фразы
Вероника Петровна. - Признаюсь вам  искренне,  отремонтировать  застежку
трудно, практически невозможно, там такая  пружинка,  что  повторить  ее
вряд ли кто сможет.
   - Да-а... - проговорила покупательница, соглашаясь с продавщицей.
   - А делать новую застежку - это испортить вещь.
   - Долго она у вас лежит?
   - Где-то около года.
   - Еще месяц на витрине пробудет? - поинтересовалась покупательница.
   - Смотрю, она вам в душу запала? Надеетесь купить?
   - Хотелось бы, но денег не хватит, думаю, я смогу поспрашивать  среди
своих знакомых,  порекомендовать,  и  кто-нибудь  из  людей  с  деньгами
обязательно зайдет в вашу лавку.
   Голос  покупательницы,  мягкий,  немного   низковатый,   красноречиво
говорил о том, что женщина курит, хоть и немного. Забродов даже качнулся
на задних ножках плетеного кресла, чтобы взглянуть  на  нее,  но  увидел
лишь плечо и ускользающий профиль.
   - Я понимаю, конечно, что это  глупо,  -  вновь  зазвучал  мелодичный
голос покупательницы, - но, может, вы подскажете, может быть, у  вас,  а
может быть, у кого другого есть маленькая скульптурка, копия "Лаокоона"?
   -  А  это  что  такое?  -  спросила  Вероника  Петровна,  но  тут  же
рассмеялась. - Ах, да, конечно же, древняя Греция! Знаете,  мне  никогда
не  приходилось  видеть  подобной  миниатюры.  Венер  Милосских,  Ник  -
полным-полно.   Даже   как-то   была   Афина   Паллада,    полуметровая,
девятнадцатого века, литье. А вот Лаокоона видеть не  приходилось.  Хотя
погодите, если вас это очень интересует...
   - Очень, - сказала покупательница.
   - Я спрошу  у  Марата  Ивановича.  Марат  Иванович,  будьте  любезны,
выйдите. Тут покупательница интересуется...
   - Слышал, слышал, -  Марат  Иванович  поправил  очки,  чтобы  получше
рассмотреть человека, которому  в  голову  могло  прийти  интересоваться
подобной бесполезной в хозяйстве вещью.
   Забродов вышел следом. Он стал у дверного косяка, скрестив  на  груди
руки и, не прячась, рассматривал покупательницу.
   - Знаете, любезная, - говорил Марат Иванович, - я один  раз  в  жизни
видел миниатюрную скульптуру и много раз в жизни видел рельеф. И то, эти
вещи не продавались, попадались в коллекциях любителей. Вот если бы  вам
понадобился бронзовый Чапаев на коне в папахе, бурке, с золоченой саблей
наголо, я бы вам хоть сегодня устроил. Пушкина, какого  угодно  -  и  на
лавке, и стоя, и Гоголя, и Крылова. Всевозможных оленей, орлов, медведей
с бочками, всадников на лошадях - таких вещей пруд пруди.  А  Лаокоон  -
работа сложная. Копии обычно делаются литьем, а в нем из-за  змеи  формы
сложные.
   Покупательница вздохнула:
   - Жаль.
   - А вам для чего? - поинтересовался Марат Иванович.
   - Да так, хотела подарить одному человеку. Ему эта  скульптура  очень
нравится.
   - А я-то думал, для кино. Такое случается, иногда придумает сценарист
какую-нибудь ерунду, а ассистенты с ног сбиваются,  ищут.  То  им  нужна
африканская маска.., а  одна  искала  кофейную  чашку  времен  Маргариты
Наваррской, будто та кофе могла пить.
   - Нет, нет, - заулыбалась покупательница, - мое невежество  до  таких
границ не простирается, я все-таки знаю, когда в Европе появился кофе.
   - А хотите хорошего чая? - сказал Илларион.
   Женщина посмотрела на него, склонив голову  к  плечу.  Она  не  могла
понять, кем  этот  человек  является,  стоял  он  за  прилавком.  То  ли
консультант - на продавца походил мало - то ли владелец магазина.
   - В самом деле, хороший чай. Марат Иванович, подтвердите!
   - Да, чай знатный, не хуже серебряного браслета будет, если, конечно,
можно сравнивать эти две столь разные материи.
   - Честно признаться, я продрогла, на улице сыро, да и  зашла  в  вашу
лавку больше погреться, чем купить чего-нибудь.
   - Вот и погреетесь.
   Марат Иванович сам поднял прилавок, пропуская покупательницу в  недра
лавки. Уже войдя в комнату,  она  огляделась,  было  всего  два  кресла.
Илларион тут асе предложил ей свое.
   - Кстати, у нас и чашек две, - сказал Илларион. - Марат Иванович, что
будем делать?
   - Придется снять с витрины. Кузнецовский фарфор вас устроит?
   - Вполне, - улыбнулась женщина.
   - Тогда вопрос снимается. Илларион, принеси себе  стул  из  торгового
зала.
   - Сейчас, - Илларион вернулся со стулом, на котором висел ценник.
   Они уселись. И только сейчас женщина сообразила, что она абсолютно не
знакома с этими двумя, в общем-то, странными мужчинами,  но  чувствовала
себя с ними абсолютно раскованно.
   - Давайте познакомимся, - сказала она.
   -  Марат  Иванович  Пигулевский,  -   антиквар   поднялся,   галантно
поклонился, протянул руку.
   - Я Наталья Болотова.
   Марат Иванович поцеловал руку.
   - Я Илларион Забродов.
   - Извините, боюсь ошибиться. Не поняла, - произнесла Наталья,  -  как
вас зовут?
   - Илларион.
   - У вас имя словно из антикварного магазина.
   - Что канифолью отдает или нафталином?
   -  Нет,  очень  красивое,  какое-то  немного  сказочное,   в   общем,
старинное.
   - Я, знаете ли, не  виноват,  так  решили  мои  родители.  А  чем  вы
занимаетесь, Наталья? - Илларион уже понял, кто она по профессии, но ему
хотелось получить подтверждение из ее уст.
   - Да как вам сказать... Пишу статьи по вопросам искусства.
   - Значит, вы журналистка-искусствовед? - вставил Марат Иванович.
   - Я не люблю самого слова "искусство" и слово  "журналистка"  мне  не
нравится.
   - А слово "литератор" нравится?
   - Тоже не нравится.
   - Какое же тогда вам нравится?
   - Не знаю, - пожала плечами Наталья. -  А  вы,  прошу  прощения,  чем
занимаетесь?
   - Мы с Маратом Ивановичем, - сказал Забродов вполне  серьезно,  -  по
книжному делу специализируемся. Правда, он еще по литью, по  всяким  там
часикам, браслетикам, "Лаокоонам", Пушкиным и комдивам Чапаевым.
   - По-моему, вы шутите, и меня обманываете. Вы на книжного человека не
очень похожи.
   - Ошибаетесь, - сказал Марат Иванович, наливая чай в  граненую  чашку
костяного фарфора, - в чем-в чем, а в  книгах  Илларион  разбирается  не
хуже меня.
   - Да будет вам, Марат Иванович, лучше вас не разбирается никто.
   - Это он шутит, - самодовольно улыбнулся антиквар. - Он действительно
разбирается в книгах и приехал ко мне забрать свои  книги,  лишить  меня
источника каждодневного наслаждения.
   - Ваши книги здесь? Вы что, на продажу их привозили?
   - Да нет, на хранение, - честно сказал Забродов, - два года пролежали
в подвале, пока я ремонт делал.
   - Два года ремонт делали? А жили-то где?
   - Где придется.
   На бомжа или на человека, лишенного жилья, Забродов не походил.
   - Вкусный чай, - сказала Болотова, - хотя, честно говоря, в чаях я не
очень разбираюсь. Но зато согрелась. Спасибо.
   Тут зашел еще один посетитель, который хорошо знал Пигулевского,  был
частым гостем в лавке и таким  же  частым  покупателем.  Марат  Иванович
извинился и заспешил в зальчик, где в шкафу  уже  стояли  приготовленные
для   этого   человека   несколько   предметов,   которые   могли    его
заинтересовать.
   Болотова теперь сообразила, что Забродов всего лишь гость, а  значит,
им вдвоем сидеть в кабинете в отсутствии хозяина неудобно.
   - Наверное, мне надо идти? -  сказала  она,  поднимаясь  с  кресла  и
набрасывая на плечо сумочку.
   - Я вас провожу.
   Они вышли, распрощались  с  хозяином,  и  на  улице  Забродов  подвел
Болотову к видавшему виды "джипу".
   - Хотите подвезу?
   - Не откажусь, очень холодно.
   - Садитесь.
   - Нам, наверное, не по дороге?
   - С чего вы взяли? С интересной женщиной мне всегда по дороге.
   - Вы находите меня интересной?
   - Уже нашел, - признался Забродов.
   - Мне еще нужно где-нибудь проявить пленки.
   - Сейчас этого добра повсюду навалом.  Но  я  знаю  одну  проявочную,
рядом с которой есть кафе и мы можем выпить кофе.
   И неожиданно для себя Болотова согласилась. Ей не хотелось выбираться
из машины, где уже благодаря мощной печке стало по домашнему  тепло,  ей
не хотелось вновь оказаться одной.
   Пленки были сданы, к тому же Забродов как-то очень легко договорился,
что контрольные отпечатки сделают через полтора часа,  и  им  ничего  не
оставалось, как коротать время  за  чашкой  кофе.  Сперва  говорили  обо
всякой ерунде.
   Больше говорил Забродов, Болотова слушала, иногда  поражаясь  извивам
его мыслей и парадоксальности мышления.
   Затем  Забродов  внезапно  замолчал  и,  не  отрываясь,  смотрел   на
Болотову.
   - Что это такое с вами? - она почувствовала себя неуютно.
   - У меня к вам предложение.
   - Предложение - звучит двусмысленно.
   - У меня именно двусмысленное предложение. Через два дня у меня  день
рождения. Пригласил друзей, кто придет с женой,  кто  с  женщиной.  А  у
меня, так случилось.., что на данный момент ни жены, ни женщины. Жены  у
меня никогда не было, а с женщинами я на улице знакомиться не привык.  В
антикварном магазине - другое дело. Не согласитесь ли вы  на  один  день
сыграть роль хозяйки бала?
   - Вал должен происходить во дворце, - напомнила Наталья.
   - Нет, бал будет происходить на природе,  так  что  одеться  придется
потеплее.
   - Я еще не согласилась.
   - Вас смущает "на природе"?
   - Ну конечно же! Снег еще в лесу лежит, слякоть, простыть можно.
   - Вы не простынете, я обещаю.
   - Такие вещи обещать невозможно.
   - Я могу.
   -  Дайте-ка  подумать.  Я  как-то  тоже  не  привыкла  знакомиться