ную безопасность, особенно если  их  страхи  постоянно  умело
подогревать.., так, как это делал Званцев с первого дня своей работы  на
Агапова.
   Закончив разговор, Званцев  вздохнул  с  облегчением,  стащил  с  шеи
галстук, налил себе еще одну порцию, закурил и углубился в чтение папки.
Где-то на заднем плане  промелькнула  мысль  о  том,  что  завтра  нужно
непременно  постараться  разузнать,  каково   живется   в   следственном
изоляторе Забродову, но он отмахнулся - будет день, будет и пища.  Чтиво
ему  попалось  увлекательное:  он  получил  уникальную  в   своем   роде
возможность как бы  изнутри  понаблюдать  за  тем,  как  работали  мозги
противника, помогая практически из ничего,  на  пустом  месте  построить
рабочую  версию.  Это  была  история  рождения  чудовища  Франкенштейна,
нацеленного на уничтожение Григория  Егоровича  Агапова  персонально,  а
заодно и тех, кто плечом к плечу с ним строил благополучие "Форта".  Это
была своеобразная исповедь плебея, ненавидящего богатых людей только  за
то, что они умеют зарабатывать деньги. Ему  оставалось  только  вдохнуть
жизнь в созданного им кровожадного зверя, готового терзать и убивать, но
как раз этого-то господин Лопатин и  не  успел:  ему  помешали  те,  кто
оказался умнее его.
   Званцев глотнул коньяка и улыбнулся.  Ему  было,  чем  гордиться.  Он
заслужил то, что имел. Он заслужил отдых.
   Коньяк  согревал  тело  и  слегка  кружил  голову,  хорошая  сигарета
дымилась между пальцами левой  руки,  в  углу  мерцал  огромным  цветным
экраном телевизор с выключенным звуком.., вот только шрифт у лопатинской
пишущей машинки был дрянной,  и  лента  тоже,  но  это  от  Званцева  не
зависело и настроение ему испортить не могло.
   "Машинку ему, что ли, подарить? - развеселившись, подумал  Званцев  о
Лопатине. - Или уж сразу компьютер?
   Впрочем, что это  я?  Зачем  покойнику  компьютер  или  даже  пишущая
машинка? Вот разве что костюмчик ему послать поприличнее..."  Постепенно
он  увлекся  чтением,   между   делом   азартно   выискивая   в   тексте
орфографические ошибки и опечатки, которых  там  и  в  самом  деле  было
великое множество: печатал Лопатин неважно, наверняка двумя пальцами и с
большими мучениями. Спать  расхотелось  совершенно,  хотя,  подъезжая  к
дому, он уже позевывал. Это было хорошо. Все равно ложиться нельзя, пока
не получит доклад Сивцова о том, что с  мальчишкой  покончено.  "И  чего
возятся? -  подумал  Званцев,  бросив  недовольный  взгляд  на  часы.  -
Делов-то на две минуты... Хотя нет, Санек же мобильник  растоптал,  конь
бельгийский. Пока кончат, пока отвезут, пока закопают, а потом ведь  еще
вернуться надо, чтобы позвонить... Все нормально."
   Через некоторое время телефон наконец зазвонил.
   - Сподобились, - проворчал Званцев, беря трубку. - Ты, Санек?
   Оказалось, однако, что это вовсе не Санек, а  Муня,  который  сегодня
дежурил в "прослушке". Гуня тоже был на дежурстве  и  все  еще  сидел  в
микроавтобусе, карауля квартиру Забродова. Званцев подумал, что надо  бы
его оттуда снять, но, услышав то, что говорил Муня, немедленно забыл обо
всем.
   - Андрей Игоревич, - сказал Муня,  -  тут  какая-то  странная  штука.
Только что был звонок на квартиру Лопатина. Ему  предложили  приехать  и
забрать какого-то мальчишку.
   - Что?! - не поверил своим ушам  Званцев.  -  Мальчишку?  Откуда  был
звонок?
   - С квартиры Сивцова, - растерянно доложил Муня.
   "Что же это они, - свирепея, подумал Званцев, - шутки со мной  решили
шутить?"
   - Кто звонил? - спросил он.
   - Голос незнакомый, - сказал Муня. - Какой-то Забродов...
   - Кто?!
   Званцев почувствовал, как у него на голове шевельнулись волосы.
   - Ах ты, старая сволочь!..
   - Погодите, я сейчас  уточню,  -  заторопился  насмерть  перепуганный
Муня, - у меня тут записано.., вот...
   Да, Забродов. А потом трубку взял мальчишка. Лопатин сказал ему,  что
сейчас приедет.
   - Трах-тарарах! - сказал Званцев. - Вот сука...
   Спасибо, Муня, тебе это зачтется.
   - Не стоит, Андрей Игоревич, -  застеснялся  тот.  -  Работа  у  меня
такая.
   - Звонили давно? - спросил Званцев.
   - Да только  что,  -  снова  зачастил  Муня.  -  Я,  как  только  они
закончили, сразу вам... Что-то, думаю, тут не так...
   - Спасибо, - повторил Званцев. - Ты меня здорово выручил!
   Он положил трубку, вскочил, сел,  снова  вскочил,  в  сердцах  ударив
кулаком в ладонь, опять схватился за телефон,  выматерился  и  отшвырнул
трубку в кресло, с которого только что поднялся.
   - Тихо! - вслух прикрикнул он на себя. - Тихо.
   Все будет нормально.
   Он лгал себе и  знал  это.  Все  было  Н)2  нормально  и  становилось
ненормальнее с каждой  минутой.  "Не  надо  было  цеплять  Забродова,  -
подумал он. - Недаром говорят: не тронь дерьмо... Вот ублюдок!"
   Ситуация осложнялась тем, что туда было  совершенно  некого  послать.
Все более или менее стоящие люди были в разгоне, да и жидковаты они были
против этого старого дьявола, даже если скопом, - что-что, а это Званцев
знал наверняка. Судя  по  тому,  откуда  Забродов  звонил  Лопатину,  на
Сивцова можно больше не рассчитывать, а уж на Василька  -  тем  более...
Позвонить Оле?
   Он позвонил Оле на работу, а потом домой - с нулевым результатом.
   Время бежало.
   Званцев вдруг успокоился. "Что, дружок? -  мысленно  обратился  он  к
себе. - Отъелся,  успокоился,  записался  в  бизнесмены?  Привык  чужими
руками жар загребать..."
   Решение проблемы лежало на поверхности и только и  дожидалось,  чтобы
его заметили.
   Это была его проблема. Это была, черт  ее  подери,  его  персональная
вендетта, и кому, как не ему самому, надлежало довести ее до логического
завершения? Он столько лет помнил о своем позоре  и  унижении,  что  они
давно стали частью его натуры. Пока был жив Забродов, эта рана не  могла
затянуться.
   "К черту романтику, - подумал он. - Просто с этим делом не  справится
никто, кроме меня,  и  это  все,  о  чем  мне  надо  думать.  Прикончить
одного-единственного пенсионера - уж с этим-то я как-нибудь  справлюсь!"
Приняв  окончательное   решение,   он   начал   действовать   быстро   и
целенаправленно. Строгий деловой костюм был небрежно  сброшен  прямо  на
пол, а на смену ему пришли джинсы, кроссовки и простая кожаная куртка  -
по ночам было прохладно, и вообще куртка как нельзя лучше подходила  для
такого рода "времяпрепровождения". Засунув руку в карман куртки, Званцев
вынул оттуда и  натянул  на  руки  старые  перчатки  из  тонкой  кожи  с
обрезанными пальцами. Сохраняя  серьезное  и  сосредоточенное  выражение
лица, он проверил пистолет и засунул его сзади за пояс джинсов,  прикрыв
сверху курткой, отыскал в ящике комода сильный полевой бинокль в кожаном
чехле и, держа его в руке, вышел из квартиры.
   - На дело собрались,  Андрей  Игоревич?  -  спросил  его  охранник  в
вестибюле.
   Званцев резко остановился.
   - Что?
   - Я говорю, вид у вас такой, словно вы  на  дело  идете,  -  повторил
дубина-отставник. - Я даже не сразу вас узнал, думал - жулик...
   - А-а, - протянул Званцев, - да. На дело. Пойду убью кого-нибудь.
   - Ну, ни пуха вам, ни пера, - напутствовал его охранник.
   - Пошел к черту, старый козел, - прошипел Званцев, захлопнув за собой
дверь подъезда.
   Он торопился. Следовало еще заехать в офис, и только потом можно было
отправляться на квартиру Сивцова.
   Остановив машину у выезда со двора и нетерпеливо сигналя, пока сонный
охранник  возился,  открывая  ворота,  он  в   последний   раз   подверг
критическому разбору свой план.
   В нем были слабые места, но в целом это было, пожалуй,  единственное,
что он мог попытаться предпринять. Нечего и надеяться, что с  Забродовым
можно справиться в ближнем бою. Званцев хорошо помнил  ощущение  полного
бессилия, когда Забродов кулаками и ногами катал его  по  всему  лагерю,
как набитое тряпками чучело.  Конечно,  исповедуемый  Забродовым  кодекс
рыцарской чести не позволяет стрелять в человека из укрытия, но  Званцев
себя рыцарем не считал  -  его  и  из  офицеров-то  выперли  к  чертовой
бабушке.., благодаря все тому же Забродову, между  прочим.  Забродову  и
тому сопляку, который на него настучал,  -  кажется,  его  фамилия  была
Славин. Ну с сопляком-то он посчитался еще тогда,  а  очередь  Забродова
подошла только сегодня.
   Ворота наконец распахнулись, и Званцев  газанул  так,  что  двигатель
взревел, как пришпоренный,  дорогая  импортная  резина  заревела  дурным
голосом. Охранник резво сиганул в сторону, автоматически поднял  руку  в
заученном прощальном жесте и испуганно сказал:
   - Куда ж ты прешь-то так, мудозвон оглашенный?
   Званцев его, конечно, не услышал. Он гнал на Крымский Вал,  про  себя
считая секунды и надеясь только на то, что Лопатин будет  добираться  до
квартиры Сивцова подольше.  Добравшись  до  офиса,  в  котором  не  было
никого, кроме сонного дежурного да дремавшего за консолью в  "прослушке"
Муни, он спустился в бомбоубежище, где совсем недавно сидел Балашихин, и
вернулся оттуда почти  бегом,  волоча  огромную,  тяжелую  продолговатую
спортивную сумку.
   Через минуту его "Мерседес" уже пулей мчался по улице, направляясь  к
дому Сивцова.

Глава 18

   - Что все это значит? -  спросил  следователь  городской  прокуратуры
Лопатин, настороженно оглядывая присутствующих с порога гостиной.
   Илларион представил, как все это должно выглядеть в глазах уставшего,
измученного  тревогой  человека:  дорого   обставленная,   но   донельзя
замусоренная и запущенная квартира, бутылки на полу в прихожей, пробитое
пулей зеркало и двое упакованных,  как  рождественские  гуси,  людей  на
диване в гостиной. И среди всего этого - его сын. Есть от чего  сойти  с
ума, подумал Илларион. Он и так неплохо держится...
   Илларион Забродов не  знал,  что  Константин  Андреевич  уже  утратил
способность к сильным переживаниям: внутри у него все онемело от боли  и
страха, словно его по уши накачали новокаином.
   - Знаете, - сказал ему Илларион, - честно говоря, Я хотел спросить об
этом вас.
   - А кто вы, собственно, такой? - поинтересовался Лопатин, который уже
никому и ничему не верил.
   - Ну пап, - сильно дернув его за рукав, сказал Лопатин-младший.
   - Подожди, - отстранил его Константин Андреевич. - Вы офицер ОМОНа?
   - Да боже сохрани! - воскликнул Илларион. - Что  за  странная  мысль?
Неужели похож?
   - Похож, не похож... А кто же вы тогда? МУР? ФСБ?
   Кто?
   - Я пенсионер, - терпеливо ответил Илларион. -  А  вот  вы,  судя  по
манере разговора, следователь, а то и прокурор.
   - А это кто? - не  обратив  внимания  на  шпильку,  спросил  Лопатин,
указывая на диван.
   - А вот это и есть те люди, чьим  "гостеприимством"  пользовался  ваш
сын, - любезно пояснил Илларион. - Правда, к сожалению, здесь не все.  ,
- А где остальные? - рефлекторно оглянувшись на входную  дверь,  спросил
Лопатин.
   - Иных уж нет, а те далече, - туманно пояснил Илларион. - Техническое
состояние ребенка проверять будете или примете так, под честное слово?
   -  Простите,  -  смешался  Лопатин.  -  Я,   наверное,   должен   вас
благодарить... Но у меня в голове такой сумбур...  Право,  я  ничего  не
понимаю.
   - Это заметно, - сказал Илларион и почесал  щеку  глушителем,  только
теперь заметив, что все еще держит  пистолет  в  руке.  -  О  черт,  как
неловко... Могу себе представить, что вы подумали,  застав  здесь  такую
компанию.
   Лопатин не ответил. Судя по его лицу, он о чем-то напряженно думал.
   - Послушайте, - сказал он наконец, - мне нужно с вами поговорить.  Вы
дорого берете за свои услуги?
   - Ну, пап, - гораздо более настойчиво повторил  Юрий  Константинович.
Илларион заметил, что у него густо покраснели уши.
   - Я же сказал тебе: подожди...
   - Устами младенца глаголет истина,  Константин  Андреевич,  -  сказал
Илларион. - Я не  наемник  и  не  работник  спецслужб.  Я  не  занимаюсь
решением чужих проблем за деньги, если вы это имели в  виду,  говоря  об
"услугах".
   В это дело я оказался втянут по  чистой  случайности.  Поэтому  лучше
всего вам сейчас отправляться домой. Милицию я, так и быть, вызову  сам.
А еще лучше будет, если это сделаете вы -  утречком,  когда  отоспитесь.
Эти, - он кивнул в сторону дивана, - до утра никуда не денутся.
   Василек закатил глаза и издал сквозь пластырь мучительный стон.
   - Не стони, - сказал ему Илларион. - Ты все равно уже обмочился,  так
что терять тебе нечего.
   - Прошу вас, - сказал Лопатин, - при ребенке...
   - Между прочим, это именно ваш  славный  малыш  заставил  дядю  об..,
простите, запачкать брюки, -  сказал  Илларион.  -  Ну  что?  Счастливое
семейство воссоединилось, можно расходиться по домам?
   - Подождите, - сказал Лопатин. - Вы можете меня хотя бы выслушать?
   "Чудак, - подумал Илларион. - Совсем свихнулся с перепугу. Так я тебя
и отпустил!"
   - Выслушать? -  с  сомнением  переспросил  он.  -  Что  ж,  извольте.
Пойдемте в кухню.
   - - Вы что, хотите оставить здесь ребенка? - снова испугался Лопатин.
- Одного?
   - Он отлично  справится,  -  уверил  его  Илларион.  -  Правда,  Юрий
Константинович?
   - А пистолет? - спросил сообразительный Юрий Константинович.
   -  Обойдешься!  -  сказал  Илларион.  -  Возьми  в  коридоре  бутылку
потяжелее и чуть что - бей прямо по макушке.
   Юрий Константинович побежал вооружаться. Василек снова застонал.  Оля
молчала, упорно глядя в сторону.
   Илларион  заметил,  что  Лопатин  косится  на   ее   едва   прикрытые
задравшейся мини-юбкой ноги и мысленно пожал плечами: что ж,  ноги  были
действительно на уровне мировых стандартов и даже немножечко  выше,  так
что Лопатина можно было понять, хотя момент казался Иллариону не  вполне
подходящим для флирта.
   Они прошли в кухню и уселись за стол.  Лопатин  пощупал  стоявший  на
столе заварочный чайник, убедился, что тот еще теплый,  поискал  глазами
чистую  чашку  и,  не  найдя,  присосался  прямо  к   носику.   Илларион
сочувственно сморщился. Лопатина передернуло, он мучительно скривил лицо
и, отплевываясь, спросил разом осипшим голосом:
   - Это что?
   - Это чай, - объяснил Илларион. - Между прочим, не вздумайте  сказать
сыну, что он вам не понравился: мальчик так старался...
   - Я знал, что он прирожденный  бандит,  -  переводя  дыхание,  сказал
Лопатин, - но даже подумать не мог, что он подастся в отравители.  Сахар
есть?
   -  Сахара  нет,  -  ответил  Илларион.  -  И  вы  хотели  мне  что-то
рассказать.
   Он поймал себя на том, что этот человек ему не нравится, и постарался
вытравить  из  себя  это  чувство  и  быть,  насколько   это   возможно,
объективным. Это было тяжело: ему совсем не хотелось слушать то, что мог
рассказать этот несимпатичный человек.
   Лопатин несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, словно  готовясь  к
прыжку с трамплина.
   - В общем, - начал он, - существует некая папка...
   Он рассказал все, как на духу: про Агапова и  Иргера,  про  агентство
"Борей", про рыжую провинциалку, оказавшуюся на поверку профессионалкой,
про шантаж, кассету и про то, что его рыжую знакомую скорее всего убили.
Он и сам не знал, почему делится  своими  постыдными  секретами  с  этим
совершенно незнакомым ему человеком, но  ему  казалось,  что  собеседник
может ему помочь. Перед ним сидел его последний шанс  сохранить  остатки
репутации и все-таки ущучить Агапова с его бандой, и он рассказывал  все
подряд, ничего не утаивая, как  человек,  излагающий  суть  своего  дела
высокооплачиваемому адвокату, от которого  только  тогда  и  может  быть
польза, когда Он знает о своем клиенте все до мелочей.
   Он рассказал о звонке Балашихина и о встрече в парке у  пруда.  Когда
он говорил о человеке с треугольным шрамом над левой бровью,  пытавшемся
продать ему пресловутую видеокассету  за  сто  тысяч  долларов,  которые
впоследствии оказались фальшивыми,  Забродов  окаменел,  а  потом  вдруг
закрыл глаза и, как показалось Лопатину, погрузился  в  сон.  Константин
Андреевич обескураженно замолчал. Илларион сразу же открыл глаза.
   - Дальше, - потребовал он.
   Константин Андреевич рассказал о странном поведении своих домашних  в
субботу вечером и утром в воскресенье, о том, как искал по всей квартире
доллары, не нашел и понял, что их нашла  жена  (тут  Илларион  оживился,
перебил его и со слов  Василька  поведал,  как  именно  были  обнаружены
деньги), и о том, что  назначивший  ему  встречу  человек  не  явился  в
условленное время.
   - Он был убит, - коротко пояснил Илларион.
   - Вот оно что, - довольно равнодушно сказал Лопатин и продолжал  свой
рассказ.
   От волнения он  все  время  сбивался  и  путался  в  хронологии,  но,
сопоставив его историю с тем, что слышал от Василька,  Илларион  получил
довольно полное представление о причинах и ходе событий,  имевших  место
на протяжении этого безумного уик-энда. Причины показались ему мелкими и
отвратительными, как плевок, повисший на перилах лестницы, а ход событий
- бестолковым и сумбурным. Он был  о  Званцеве  лучшего  мнения,  но  на
Званцева ему было наплевать. А вот Балашихин...
   Слушая нелепую историю о том, как мадам Лопатину замели  при  попытке
поместить в банк сто тысяч липовых долларов, Илларион мысленно оплакивал
старого боевого товарища. Он  был  военным  человеком  и  притерпелся  к
хрупкости человеческого существа, но никак не мог привыкнуть к тому, что
душа некоторых людей умирает гораздо раньше тела,  приводя  последнее  к
неизбежной гибели. "Майор, майор,  -  с  горечью  думал  он,  краем  уха
вслушиваясь в рассказ об очной ставке с мадам Лопатиной,  -  как  же  ты
так?.. А ведь я тебя предупреждал..."
   - ..и тогда они похитили моего сына, - подобрался между тем  к  концу
своего эпоса Лопатин, - и мне ничего не оставалось, как отдать им папку.
   - Вы что, даже не сняли копии? - перебил его Илларион.
   - Вы, по-моему, не поняли, - с обидой сказал Лопатин. - Они  похитили
моего сына. Интересно, что стали бы делать на моем месте вы?
   - Я нашел бы их и забрал ребенка, - ответил Илларион.
   - Легко сказать, - возразил Лопатин.
   - Сделать тоже не очень сложно, - сказал Илларион. - Как видите.
   - Да, - увял Лопатин, - вижу. Простите.
   Некоторое  время  они  молчали.  Илларион   с   неприятным   чувством
разглядывал лысую макушку пригорюнившегося следователя. "Баба,  -  думал
он. - Просто баба в штанах.  Обыватель,  случайно  попавший  на  мужскую
работу. Откусил больше, чем помещается во рту, а  теперь  жалуется,  что
щеки треснули..."
   - То есть, - прервал он молчание, - вы хотите, чтобы я вернул папку?
   Лопатин кивнул, не поднимая головы.
   - Ох-хо-хо! - крякнул Илларион, встал и прошелся от стола  к  окну  и
обратно.  Над  крышей  соседнего  дома  зависла  серебристо-голубая,  не
правдоподобно яркая и безнадежно далекая луна. Он ненадолго задержался у
окна, любуясь луной и думая о том,  что  было  бы  неплохо  заиметь  там
какое-никакое жилье и по вечерам смотреть на Землю  в  сильный  бинокль,
перевернув его обратной стороной, чтобы наверняка не разглядеть  никаких
деталей.
   На таком удалении, мечтательно подумал он,  можно  не  заметить  даже
начало ядерной войны, а не то что пропажу какой-то папки с тесемками.  -
Да, - сказал он, поворачиваясь к окну спиной в тот самый миг,  когда  на
крыше соседнего дома возникла сгорбленная темная фигура,  волочившая  не
то небольшой мешок, не то огромную сумку.
   Перебегая между похожими на грибы головками вентиляционных шахт,  она
двигалась по крыше до тех пор, пока не заняла удобную  позицию  как  раз
напротив квартиры Сивцова. - Да,  -  повторил  Илларион,  -  конечно.  Я
постараюсь вернуть папку, но учтите, что вы ее не получите. По-моему, вы
просто не способны довести это дело до  конца,  особенно  теперь,  когда
знаете, чем это чревато.
   - Я попросил бы вас воздержаться от подобных замечаний,  -  с  легким
заиканием   заявил   Лопатин,   переходя   от   волнения