не то шьете, гражданин начальник.
   - Ну как же, - сказал Сорокин, - вот эту самую тетрадочку... и бумажку  с
номером Мещерякова.
   - Не валяй дурака, Илларион, - попросил Мещеряков. - Номер записан  твоей
рукой.
   - Так, - сказал Илларион. - Вот молодчина! Сообразила, значит... А  тебе,
выходит, - повернулся он к Андрею, - кто-то позвонил.
   - Ну да. Та самая бабуся, которую ты про Быкова расспрашивал.
   - Как же, помню. Въедливая бабуля.
   - Так что же с тетрадью вышло?
   - Тетрадь я передал Климовой. Это вдова...
   - Знаем, чья она вдова.
   - Тетрадь велел передать Сорокину, а тебе,  Андрей,  просил  позвонить  и
рассказать, что и как, если я вдруг пропаду. А этот ваш Жангалиев ее  возьми
и зацапай. Я уж думал, плакала тетрадочка. Ай да Климова! Кстати, что с ней?
   - Существует протокол  допроса  Климовой,  в  котором  черным  по  белому
записано, что ты был сообщником Быкова и пристрелил подельника, не поделив с
ним прелестей этой самой  Климовой.  Протокол  Климова  не  подписала,  сама
куда-то исчезла дома ее нет, ни у матери.
   - А кто проводил допрос?
   - Твой друг Рябцев.
   -  А  дело-то  дрянь,  полковники.  Климову  где-то  держат  и   выбивают
показания.
   Они столько наворотили, что она теперь - их единственная надежда, У  нее,
кажется! был еще сын. Где он?
   - У ее матери, где-то в Тушино, - сказал Сорокин. - Погоди,  капитан.  Ты
думаешь...
   - Уверен, черт побери! Точный адрес есть?
   - Адрес сейчас узнаем. Открывай машину, телефон нужен!
   - Вот черт, - сказал Мещеряков Сорокину, пока Илларион искал по  карманам
ключи и открывал дверцу. - Жена из отпуска вернется, а я в морге. Что  я  ей
скажу?
   - Умнее всего будет промолчать, - сказал Сорокин и, выхватив у  Иллариона
трубку сотового телефона,  быстро  набрал  номер.  -  Краснов,  ты?  Сорокин
беспокоит... Слушай, Гриша,  нужно  срочно  узнать  адрес  матери  Валентины
Климовой.
   Да, по делу Забродова и Быкова... Сделаешь?  Хорошо,  я  перезвоню  минут
через пять. Спасибо, Гриша. Действуй. Только... Сам понимаешь.  Да.  Никому.
Все.
   - Поехали в Тушино,  полковники,  -  сказал  Илларион.  -  Перезвоним  из
машины.
   Он прыгнул за руль  "шестерки",  а  полковники  .разместились  в  салоне.
Машина сорвалась с места с совершенно неподобающей для ее возраста и  класса
стремительностью и пулей понеслась по  Ленинградскому  шоссе,  натужно  ревя
двигателем и барабаня карданом.
   - Вот не думал, что  эта  телега  может  так  бежать,  -  сказал  Андрей,
стараясь не вслушиваться  в  раздражающий  стук,  доносившийся  из-под  пола
кабины. - Расскажу жене - не поверит.
   - Поверит, - сказал Илларион, проскакивая на красный свет,  -  только  на
твоем месте я бы не рассказывал.
   Сорокин снова позвонил в управление и записал в блокнот адрес и телефон.
   Прервав связь с Красновым, он тут же набрал номер матери Климовой, Трубку
долго не поднимали, но в конце концов заспанный женский голос ответил:
   - Слушаю.
   - Я прошу прощения за поздний звонок, - начал он. - Это полковник Сорокин
из уголовного розыска. Валентина случайно не у вас? У меня возникли вопросы,
а дома у нее телефон не отвечает.
   - Нет, ее здесь не было. Возможно, она у  кого-то  из  своих  подруг  или
отключила телефон.
   - Я еще раз прошу прощения. Ее сын у вас?
   - Антошка? Да, у меня. Он спит. Послушайте, в чем...
   - Никому не открывайте дверь. Никому, понимаете? Даже мне.  У  меня  есть
основания предполагать, что вашу дочь удерживают с целью  получения  от  нее
ложных показаний. Вашему внуку и вам  угрожает  опасность.  Поэтому  никому,
повторяю, не открывайте дверь. Когда ситуация изменится, я вам перезвоню. Вы
все поняли?
   - Да, я поняла.
   Она больше ничего не добавила и положила трубку.
   - Сильная женщина, - поделился впечатлением Сорокин. - Просто кремень. Ни
истерик, ни лишних вопросов.
   - Дочка в нее, - сказал Забродов. - До сих пор диву даюсь, как она  их  с
тетрадью обвела. Только вот зря она этому  Рябцеву  протокол  не  подписала.
Он-то про тетрадочку не знал, так что протокол  этот  -  тьфу.  Смело  могла
подписать.
   - Ага, - сказал Сорокин, - а они бы ее тогда раз - и в  дамки.  Зачем  им
свидетель? Попала под машину, водитель с  места  происшествия  скрылся  -  и
концы в воду.
   - Тоже верно. Надо  ее  найти,  полковники.  Надо  вообще  с  этим  делом
закругляться, надоело.
   - Закруглиться будет непросто, - подал голос с заднего сиденья Мещеряков.
- Ты про Рахлина слышал?
   - Слышал. Мне Жангалиев специально телевизор  включил  и  дал  послушать,
чтобы я понял, на каком свете нахожусь. Он-то,  чудак,  считал,  что  я  уже
одной ногой в могиле.
   - В чем-то он был прав, - сказал Мещеряков. - Ты  теперь  призовая  дичь,
они ни спать, ни есть не будут, пока тебя не шлепнут.
   - Так ведь шлепнули уже, сколько можно?
   - Сколько нужно, столько и можно. Они быстро разберутся, что к чему, если
уже не разобрались.
   - Похоже, что еще не разобрались, - вставил Сорокин. - Мне бы сообщили.
   Краснов мне только что сказал, что дальнейшие  поиски  тела  отложили  до
утра.
   - Так что до утра я - человек-невидимка, -  удовлетворенно  констатировал
Илларион. - Этим надо воспользоваться. А мать Климовой надо просто  спрятать
- не дежурить же у нее под дверью круглые сутки.
   - Это мысль, сказал Сорокин. -Надо только подумать, куда.
   - Придумаем, - пообещал Илларион. - Есть же у нее какие-нибудь подруги.
   Некоторое время они  молчали.  Мещеряков  закурил  и  предложил  сигарету
Сорокину. Теперь они дымили вдвоем, пуская дым в окошко.
   - Кстати, сказал вдруг Илларион, - я все думаю про Алехина.
   - И что ты про него думаешь? - поинтересовался Мещеряков.
   - Я почти уверен, что он вез Рахлину что-то очень важное, какую-то  улику
против Северцева и его покровителя.
   - Похоже на то, да что толку? Алехин убит, улика пропала.  Скорее  всего,
на нее наложил лапу все тот же Северцев. -- В свете  последних  событий  это
вызывает некоторые сомнения, - возразил Забродов.  -  Возможно,  Рахлин  был
убит именно потому, что его противники  не  нашли  то,  что  вез  Алехин,  и
решили, что посылка уже у него.
   - А может, она и была у  него?  Может  быть,  он  придерживал  полученные
данные, торговался, например? Ну, пусть не торговался,  а  выжидал  наиболее
удобного  момента,  чтобы  нанести  удар  наверняка...  Или  Алехин   просто
зашвырнул это дело куда-нибудь подальше, в какое-нибудь болото...
   - Все может быть. Но есть еще-один  вариант.  Машину  Алехина  так  и  не
нашли... Ты ведь знаешь, Андрей, что мы с ним какое-то время работали бок  о
бок.
   - В Кабуле, - уточнил Мещеряков.
   - Ага... Так вот, парень он был способный, нравился мне очень,  и  я  ему
кое-что  иногда  показывал  -  так,  маленькие  хитрости,  секреты  домашней
хозяйки. Ты знаешь, что у меня в "лендровере" есть тайник?
   - Откуда мне это знать?
   - Теперь знаешь. Как-нибудь на досуге я  тебе  разрешу  его  поискать,  и
ставлю свой израильский бронежилет против твоей "беретты",  что  ты  его  не
найдешь.
   - Не нужен мне твой бронежилет.
   - Сказки лучше, что жалко "беретты".
   - Ну и жалко, только при чем тут Алехин?
   - Алехин тут при том, что я ему этот тайничок показал. Очень он ему тогда
понравился.
   - Ты думаешь, что груз все еще может быть в его машине?
   - Именно, Андрюша, друг ты мой дорогой!
   - Но машины-то нет.
   - Знаешь, когда я сегодня принимал грязевую ванну в карьере, мне в голову
пришла одна мысль. То есть мыслей было хоть  отбавляй,  но  они  к  делу  не
относятся. Так вот: а нет ли поблизости от генеральской  дачи  какого-нибудь
карьера или на худой конец реки?
   - Болото там есть, - сказал Мещеряков.
   - От дороги далеко?
   - Дорога насыпная, прямо через болото. Постой, постой...
   - Вот же черт головастый! - восхитился Сорокин.
   - Наконец хоть кто-то  оценил  меня  по  достоинству,  -  скромно  сказал
Илларион.
   Он свернул в неосвещенный двор, резко снизив скорость, и осторожно  повел
машину по разбитому корявому асфальту,  вместе  с  полковниками  старательно
вглядываясь в таблички на  дверях  подъездов,  тускло  подсвеченные  слабыми
лампочками.
   - Можете не портить глаза, - сказал вдруг Сорокин. - Они уже здесь.
   И он указал на стоявшую через два подъезда от них милицейскую  "девятку".
В кабине никого не было.
   Капитан Рябцев пребывал  в  дурном  настроении.  Полученный  по  телефону
нагоняй отнюдь не способствовал улучшению его душевного состояния, которое и
без того было достаточно паршивым. В этом вонючем деле с самого  начала  все
пошло наперекосяк. Дался  хозяину  этот  Забродов!  Не  тронь  дерьмо  -  не
придется морщиться. А многоуважаемый Дмитрий  Антонович  влез  в  это  самое
дерьмо по уши.
   Поперся к Забродову сам, привык, что перед ним все на задних лапках ходят
- как же, хозяин! А теперь, небось, обгадился с головы до ног...
   А крайний кто? Конечно, Рябцев! Наворотили, наследили, нагадили  во  всех
углах, а Рябцеву разгребать. Вот волки!
   Нашли молодого - песни петь. И Климова эта, соплячка,  стерва,  уперлась,
как баран, трактором не своротишь. Теперь ей,  конечно,  одна  дорога  -  за
Забродовым следом. Она, дура, молчать не станет, ума у нее на это не хватит.
Не дело, а какая-то покойницкая: ни одного живого человека, сплошные трупы -
и потерпевшие, и обвиняемые, и свидетели. Интересно,  как  это  Генеральному
прокурору понравится - он-то у Северцева, кажется, зарплату не получает.
   А ведь, если все фигуранты дела померли, кого станут  спрашивать?  Рябцев
похолодел. Его и будут спрашивать, кого же еще! Все ниточки к нему ведут.  И
как эти ниточки проще  всего  обрезать?  Ну-ка,  кто  с  трех  раз  угадает?
Правильно, мальчик, на тебе конфетку. Замочить капитана Рябцева, вот  и  вся
недолга! Погиб, мол, при исполнении...
   И, главное, ничего же не сделаешь! Климову и ту увезли. Сам же и отправил
к хозяину на дачу - такой был приказ. Сам-то, Северцев,  шастает  где-то  по
своим делам, а дела у него, брат ты  мой,  такие,  что  лучше  и  не  знать.
Рахлина вон застрелили.
   Ну, пока что я ему, допустим, нужен. Климова молчит, Забродова не нашли -
ни живого, ни мертвого, так что со мной  ему  еще  работать  и  работать.  И
работать надо хорошо - глядишь, и пронесет.  Как  же  эту  Климову  прижать,
чтобы протокол подписала? Северцева до утра  не  будет,  а  его  промыватели
мозгов без него  Климову  пальцем  не  тронут:  любит  Дмитрий  Антоныч  при
процедурах присутствовать, хлебом его не корми... А время-то идет.  То,  что
труп Забродова не нашли, - это, братцы, хуже некуда.  А  ну  как  он  живой?
Жангалиев этот - дурак, он Забродова в деле толком не видел, хотя, похоже, и
вышло у них  там  что-то,  о  чем  майор  помалкивает.  Стесняется,  видать,
волчина. И то, что он Забродова пристрелил, вилами по воде писано.  Трупа-то
нет...
   Капитан крякнул, раздавил в переполненной пепельнице окурок и  взялся  за
телефонную трубку. У нее,  у  Климовой,  пацан  ведь  еще  остался...  Будут
показания, непременно будут. Он набрал номер и стал  ждать,  слушая  длинные
гудки. Опять они на Казанском баб снимают...
   Ковалев и Губин вовсе не снимали баб,  а  на  Казанский  еще  даже  и  не
заезжали, хотя в  их  культурной  программе  такой  пункт  значился.  Честно
говоря, они туда и ехали, но обстоятельства  сложились  таким  образом,  что
пришлось задержаться.
   Обстоятельства  эти  высветились  светом  фар  их  "девятки",  когда  они
свернули в боковую улицу, чтобы срезать угол по дороге к  вокзалу.  Какой-то
мужик, обхватив руками ствол молодой липы и широко  раскинув  ноги,  отдыхал
мордой вниз прямо на газоне. Левая нога его  при  этом  далеко  свесилась  с
бордюра на проезжую часть. Нога была  в  светлом  носке,  а  туфель  валялся
поблизости.
   - Жмурик, что ли? - притормаживая, спросил пугливый Губин.
   - Да хрен его знает, - недовольный задержкой,  буркнул  Ковалев.  -  Надо
посмотреть.
   Задержка сейчас была не  в  жилу:  Ковалев  настроился  на  другое.  Один
знакомый  коммерсант-ларечник  угостил  его  сегодня  каким-то  экзотическим
фруктом, о название которого можно было сломать язык. Называлась эта зеленая
волосатая дрянь, кажись, фейхоа или как-то очень похоже  -  не  название,  а
чистая матерщина.
   Ларечник клялся и божился, что матерный этот  фрукт  творит  с  потенцией
просто чудеса. На потенцию Ковалев никогда не жаловался, но попробовать было
жуть как интересно, поэтому подношение он принял и заглотал, толком даже  не
разобравшись, кислое оно там или сладкое. Заглотал прямо  перед  дежурством,
чтобы было чем удивить Зойку.
   А тут - вот.
   Можно было, конечно, проехать мимо, оставив мужика  лежать  там,  где  он
лежал, но следовало все же  создавать  хоть  какую-то  видимость  служебного
рвения, поэтому он велел Губину остановить машину и неохотно  полез  наружу,
напяливая фуражку.
   Мужик, конечно же, оказался вовсе не мертв, а просто пьян  в  дымину.  То
есть настолько пьян, что, когда Ковалев с  помощью  Губина  отлепил  его  от
дерева и перевернул на спину, он и не подумал проснуться,  а  лишь  промычал
что-то нечленораздельное и самым наглым образом захрапел.
   Ковалев решил плюнуть и ехать дальше: пусть  эту  падаль  подбирает  тот,
кому больше нечем заняться. Но его остановило то, что пьяный был  что-то  уж
слишком прилично одет. Выглядел он весьма преуспевающе и пил, как видно,  не
в подворотне - нажрался в дорогом кабаке и выпал в осадок по  дороге  домой.
Счастье его, что хоть до газона дотянул...
   На правой руке пьяного мягко светился,  отражая  свет  далекого  уличного
фонаря, позолоченный "Ролекс" - видно, был он левшой, - а в  вырезе  рубашки
приветливо поблескивала золотая цепочка, и  не  цепочка  даже,  а  приличная
цепь, плохо сочетавшаяся с ободранной, скорее всего, о шершавый  ствол  липы
мордой.
   - Ничего, - пробормотал Ковалев, это мы поправим.
   - Чего, Паш? - спросил Губин.
   - Ничего, - отмахнулся Ковалев. По сторонам смотри.
   Понятливый Губин выпрямился и стал вертеть головой, просматривая улицу  в
обе стороны, а опытный Ковалев, привычно подсунув ладонь под голову пьяного,
уже возился с застежкой цепочки. Застежка  была  какая-то  нестандартная,  и
голова пьяного тряслась и дергалась в неласковых  руках  сержанта.  От  этой
тряски пьяный на секунду прояснился и, глядя на Ковалева мутными поросячьими
глазами, с трудом промямлил:
   - How do you feel, miter Larteff? Thak you, I'm OK. К-ха-ра-шоу.
   После этого он хихикнул и выключился.
   - Чего он там, Паш? - забеспокоился Губин.
   - Да это фирмач, мать его. Развелось их, сволочей... - сообщил  напарнику
Ковалев, окончательно озлившись и сдергивая цепочку через  голову,  так  что
уши перебравшего фирмача едва не оторвались к чертовой матери.
   Кроме цепочки и часов, напарники разжились  туго  набитым  бумажником  из
натуральной кожи. Заглянув в бумажник, Ковалев  присвистнул  и  заторопился.
Как раз в это время в машине раздался  телефонный  звонок.  Ковалев,  махнув
рукой Губину, сел в машину и взял трубку.  Заметив,  что  Губин  сидит,  как
истукан,  и  смотрит  на  него  преданными  дурацкими  глазами,  он  треснул
напарника по шее и ответил на вызов только после того, как машина тронулась,
оставив выпотрошенного фирмача блаженно похрапывать под липой.
   - Опять баб топчете? - как всегда спросил Рябцев.
   - Ничего подобного, - обиделся Ковалев. - Алкаш тут какой-то  колобродил,
пришлось урезонивать.
   - Он с вами? - быстро спросил Рябцев.
   - Э-э-э... да нет. Отпустили. Он  вроде  тихий,  только  все  возмущался,
почему его домой не пускают. Ну,  мы  ему  объяснили,  что  это  не  дом,  а
трансформаторная будка...
   - Ладно, леший с ним. Поедете в Тушино, -  Рябцев  продиктовал  адрес,  -
заберете  мальчишку.  Старухе  скажете...  Нет,  со  старухой  разговаривать
бесполезно, она-то  уж  точно  молчать  не  будет.  Старуху  тоже  заберете.
Отвезете сам знаешь куда... Напарник твой как - доверять ему можно?
   - Нормально, Сергеич, не выдаст. А что случилось-то?
   - Лучше не спрашивай. Спокойней спать будешь. Только имей в виду, что  от
этой поездки целость ваших шкур очень даже зависит.
   - Сергеич...
   - Все, Ковалев, некогда болтать. Тут или грудь в крестах,  или  голова  в
кустах. Действуй.
   Рябцев положил трубку. Ковалев вздохнул.
   - Чего там, Паш? - спросил Губин.
   - Чего ты расчегокался сегодня, как заведенный? -  рыкнул  Ковалев.  -  В
Тушино поехали, вот чего.
   - А зачем?
   - Дело делать. И если ты, Колян, кому заикнешься...
   - Ну что ты сегодня, правда, как с цепи сорвался? - не выдержал Губин.  -
Я ж всегда...
   - Всегда - это одно, а сегодня, брат, совсем другое... Хоть ты бросай все
да беги, честное слово. Только ведь найдут, заразы.
   - Да ты чего, Паш?
   - Да замолчи ты, ради бога, без тебя тошно.
   В молчании они добрались до  Тушино  и,  немного  поплутав  в  незнакомом
районе,  отыскали  нужный  номер  дома.  Это  была  длинная  крупнопанельная
девятиэтажка подъездов на восемь, а то и на все десять, построенная, судя по
высоко поднявшейся вокруг нее  зелени,  уже  довольно  давно.  Лет  двадцать
назад, прикинул Ковалев, а то и все двадцать пять.
   Нужная им квартира располагалась в пятом подъезде. Губин заглушил мотор и
вслед за Ковалевым вылез из машины, терзаемый смутным беспокойством - что-то
уж больно нервным казался ему сегодня Друг  Паша,  обычно  такой  веселый  и
снисходительно-доброжелательный. Что-то с ним не то... Может, этот заморский
фей... как его там называют, на него как-нибудь не  так  подействовал?  Или,
может, подействовал как надо, вот в нем это дело и бродит -  пальнуть-то  им
не в кого?
   Зойка на Казанском, а они вон где, аж в Тушино...
   Лифт не работал. Ковалев плюнул - конечно, так и должно  было  случиться.
Уж если одно пошло наперекосяк, так и  все  остальное  туда  же.  Теперь  не
хватает только, чтобы фирмач этот, проспавшись и  глянув  на  часы,  которых
больше нет, его, Ковалева, вспомнил и разыскал.  Это,  конечно,  сказки,  но
чего в жизни не бывает.
   Вот, к примеру, сам он, старший сержант Ковалев. Пришел  ведь  в  милицию
дурак дураком, хуже  этого  самого  Губина.  Думал  тогда:  в  милиции  буду
служить, да не где-нибудь, а  в  столице,  мирных  граждан  буду  от  всякой
сволочи защищать, а они мне  за  это  -  почет  и  уважение.  "Ведь  недаром
сторонится милицейского поста и милиции боится тот, чья совесть  нечиста..."
Дядя Степа хренов! Мирные граждане на  тебя  волком  смотрят,  так  прямо  в
глазищах и читаешь: козел ты, мол, лимита, мент поганый... Спасибо  Рябцеву,
приметил, просветил, наставил на путь истинный.
   Лейтенантом он тогда был, да,  видать,  таким  ушлым  уродился  -  быстро
службу понял. Только вот связался он в последнее время с каким-то  тузом  не
из маленьких. Оно, с одной-то стороны, вроде бы и ничего: деньги тот  платит
исправно, и немалые деньги, но вот дела у него какие-то уж больно  рисковые.
И чем дальше, тем рисковее. Раньше-то попроще было, поспокойнее.
   Старуха,  которую  вместе  с  пацаном  ведено  было  доставить  на   одну
интересную подмосковную дачу, жила, оказывается, на  пятом  этаже.  Это  уже
было не по правилам: почему не на девятом?  Если  уж  выдалось  такое  сучье
дежурство, то могла бы жить и на крыше,  как  какой-нибудь  Карлсон.  Вполне
могла бы, а вот поди ж ты - пятый...
   Система здесь была блочная, на две  квартиры  -  общий  тамбур.  Дверь  в
тамбур, само собой, закрыта, и  вместо  доверчивого  стекла  во  всю  высоту
двери,  как  это  задумал  когда-то  архитектор,  слыхом  не  слыхавший  про
квартирных воров, - крепкие сосновые доски, крытые светлым лаком в несколько
слоев. Красиво и удобно.
   Надежно, главное. И два, мать его, замка.
   Ковалев позвонил, подождал немного и позвонил  еще.  Никакого  шевеления.
Нам не привы