нечего - сидеть
тут и выбирать, куда бы тебе съездить на лето!
   - Тихо, тихо, весь народ распугаешь, - сказал Забродов. - Ну, чего ты
взъелся? На Корсику так на Корсику, только не кричи. Слушай, - осененный
идеей, подхватился он, - а поехали на пару? Ты, да я, да мы  с  тобой..,
посидим, вина попьем.., там ведь, насколько мне известно, оно чуть ли не
дешевле воды...
   - Нет, брат, извини, - качнул головой полковник. - Это ты у нас птица
вольная, а я на службе.
   Он с тоской покосился на распахнутую дверь  кафе,  сквозь  которую  в
помещение волнами вплывал удушливый зной раскаленного асфальта пополам с
вонью и ревом сотен  автомобильных  двигателей.  Прямо  напротив  двери,
медленно, но верно  превращаясь  в  духовку  на  колесах,  жарилась  под
отвесными лучами солнца черная полковничья "Волга".  Не  вынесший  пытки
жарой водитель малодушно покинул свой пост и теперь маялся на  скамеечке
поодаль, в тени лип,  беседуя  о  чем-то  с  благообразной  старушенцией
весьма интеллигентного вида. Она курила "Беломор" длинными неторопливыми
затяжками. Полковник протяжно вздохнул.
   - Вздыхаешь, - ворчливо сказал ему Забродов. - Служба у тебя... Тогда
придется Корсике без меня поскучать. Там же поговорить не  с  кем!  Одни
сплошные новые русские, и еще эти.., как их.., поп-звезды.
   - Тоже верно, - снова вздохнув, сказал Мещеряков и рассеянно погрузил
кончик своей сигареты в остатки кофе, плескавшиеся на дне чашки.
   Раздалось короткое шипение.
   - Фи, полковник, - сморщив нос, сказал Илларион, - что за манеры?
   - Знаю одно местечко, - оживляясь, сказал Мещеряков,  пропустив  мимо
ушей  последнее  замечание  Забродова.  -  Ни  гор,  ни  моря,  зато  уж
разговоров!..
   - Это тюрьма, что ли? - с подозрением спросил Илларион.
   - Тьфу на тебя, - в сердцах плюнул полковник, - ну что ты за человек!
   - Ах, не тюрьма, - с деланным облегчением взялся за сердце  Забродов.
- Тогда, может быть, Дума?
   - У меня обед кончается, - сказал Мещеряков. - Мне  говорить  дальше,
или ты будешь развлекаться словоблудием в одиночестве?
   -  Не  буду  развлекаться  словоблудием,  -  покаянно  свесил  голову
Илларион, - говори, о кладезь премудрости! Глаголом жги мое сердце.
   Мещеряков немного подышал через нос, чтобы успокоиться. Подумать было
страшно - провести с Забродовым месяц в одной комнате, хотя бы даже и на
курорте. Особенно  на  курорте.  Поговорив  с  бывшим  подчиненным  час,
полковник начинал ощущать симптомы раздвоения личности.
   - Так вот, - медленно сказал он, проверяя, как  звучит  голос.  Голос
звучал нормально. - Есть у меня один знакомый мужичок. Обожает выпить  и
почесать язык. Такие истории рассказывает - заслушаешься!
   - Ну, таких я и сам знаю сколько угодно, - заметил Илларион.
   - Таких ты не знаешь, - отмахнулся от него полковник.  -  Потому  что
работает он егерем  в  медвежьем  углу.  Псковская  область,  граница  с
Латвией, леса, озера, болота... И до цивилизации, между прочим,  полчаса
езды на машине.
   - Комары, самогон, погранзона... - задумчиво  продолжил  перечисление
Илларион. - А в цивилизацию пускают при наличии визы в паспорте.
   - Рыбалка, - сказал Мещеряков. - Охота.
   - Какая охота, - отмахнулся Илларион, - у меня  и  ружья-то  нету.  С
револьвером, что ли, охотиться?
   - Ружье я тебе мог бы и одолжить, - сказал Мещеряков. - При  условии,
что ты мне его вернешь.
   - С патронами, - уточнил Илларион.
   - С патронами, - вздохнул полковник.
   - А ведь, пожалуй, годится, - сказал Илларион.
   - Ну слава тебе, господи!
   - А что я буду должен твоему егерю за гостеприимство?
   - Пол-ящика водки, пачек десять питерского "Беломора" - и  вы  друзья
по гроб жизни. Ему ведь там тоже скучно.
   - И то верно. Ну, полковник, ну, удружил! С меня бутылка.
   - Лосиный окорок с тебя, а не бутылка, - проворчал Мещеряков,  убирая
в карман сигареты и оглядываясь в поисках официанта. - Бутылка...  Нашел
алкаша. Впрочем, и бутылка тоже.
   - Узнаю разведчика!  -  рассмеялся  Илларион.  -  Договорились.  Так,
может, прямо сейчас и дернем? По маленькой, а?
   - Изыди, сатана, - сказал Мещеряков. - У меня через час совещание.
   -  Так  доставь  подчиненным  удовольствие,  -  с   серьезным   видом
посоветовал Забродов. - Знаю я эти твои совещания, скука же смертная.  А
так, глядишь, народ повеселится.
   - Генерал Федотов повеселится, - сказал Мещеряков, -  совещание-то  у
него.
   - Тогда, конечно, выпивка отменяется, - нахмурился Забродов  и  вдруг
заговорил голосом генерала Федотова:
   - Мне кажется, вы несколько забылись, то-ва-рищ  полковник!  Даю  вам
три минуты на то, чтобы привести себя в надлежащий вид!
   - Похож, - вздохнул Мещеряков, поднимаясь.
   К нему немедленно подошел официант, до этого момента  прятавшийся  от
посетителей где-то в подсобных помещениях кафе.  Друзья  расплатились  и
двинулись к выходу. - Ты еще  не  заскучал  от  безделья,  пенсионер?  -
спросил полковник, выходя на улицу.
   Полуденный зной обрушился на  них,  как  пудовый  раскаленный  молот.
Мещеряков  раздраженно  оттянул  книзу  узел  галстука  и  покосился  на
Забродова. Тот стоял рядом, блаженно щурясь  на  солнце  -  ни  дать  ни
взять, сытый и всем довольный котяра.
   - Брось, Андрей, - спокойно сказал  тот,  не  поворачивая  головы.  -
По-моему, на эту тему уже все сказано. И потом, от  чего  я  никогда  не
страдал, так это от ложной скромности. Если  я  вдруг  соскучусь,  я  не
постесняюсь попроситься обратно.
   - Ладно, ладно, не заводи свою шарманку, - сказал Мещеряков.  -  Тебя
подбросить?
   -  Спасибо,  я  на  колесах,  -  отказался  Забродов,   указывая   на
старенький,    защитного    цвета    "лендровер",    припаркованный    у
противоположного тротуара.
   - О, - сказал Мещеряков, - а я и не заметил.
   Жива еще твоя тележка?
   - Эта тележка еще нас с тобой переживет, - заверил его Забродов.
   - Типун тебе на язык, трепач, - скривился полковник.
   - Ты знаешь, Андрей, - вдруг сделавшись серьезным, сказал Илларион, -
англичане ведь  продали  "Ровер"  немцам.  "БМВ"  его  купила  со  всеми
потрохами, слышал?
   - Слышал, - сказал Мещеряков. - Ну и что?
   - Я вот думаю, - задумчиво продолжал Забродов, - а почему бы  нам  не
продать англичанам  АЗЛК?  Им  ведь,  наверное,  скучно  теперь.  Вот  и
занялись бы хоть чем-то.
   Мещеряков невольно фыркнул, представив  себе  эту  сделку,  но  потом
вспомнил что-то и помрачнел.
   - Так когда тебе привезти ружье? - спросил он.
   - Чем скорее, тем лучше, - ответил  Забродов.  -  Я  уже  умираю  без
самогона и лосятины. Здесь меня ничто не держит,  а  обстановку  сменить
давно пора.
   Полковник  посмотрел  на  свою  машину.  Бдительный  шофер,  издалека
углядев начальство, уже успел занять свое место  и  сидел  там  с  таким
видом, словно никуда и не отлучался. Полковник  посмотрел  на  часы.  До
конца обеденного перерыва оставалось три с половиной минуты.
   - Понял, - сказал Забродов,  верно  оценив  все  эти  манипуляции.  -
Только снова поднимает нас с зарей и уводит за собой в  незримый  бой...
Будь здоров, полковник.
   Они пожали друг другу руки, после  чего  Мещеряков  сел  в  машину  и
укатил. По дороге к управлению и после, когда он поднимался  по  широкой
лестнице к себе на третий этаж,  его  не  оставляло  странное  тягостное
чувство. Но по мере того, как  вторая  половина  рабочего  дня  набирала
обороты, выходя на  привычную  бешеную  скорость,  заваленный  по  горло
работой полковник позабыл про это неприятное ощущение.
   ... Бывший  инструктор  спецназа  ГРУ  капитан  в  отставке  Илларион
Забродов, расставшись с полковником Мещеряковым, по дороге домой  сделал
небольшой  крюк,  заехав  к  своему  старинному  приятелю,  антиквару  и
букинисту Марату Ивановичу Пигулевскому. Забродов не спешил. С тех  пор,
как он  оставил  службу,  торопиться  ему,  как  правило,  было  некуда.
Илларион никогда не отличался торопливостью. Теперь, для того чтобы жить
размеренно и со вкусом, ему не  приходилось  преодолевать  сопротивление
внешних обстоятельств. С момента увольнения прошло уже  немало  времени,
но на него до сих пор  иногда  накатывали  приступы  жеребячьей  радости
оттого, что у него теперь не осталось никаких обязанностей, кроме  прав,
и никаких знакомых, кроме тех, с кем бы он  хотел  общаться.  Сейчас  он
испытывал один из таких приступов эйфории. Впереди была дальняя дорога с
остановками где вздумается и ночевками под  открытым  небом,  незнакомые
места, новые люди и  бездна  новых  впечатлений.  Мысленно  он  еще  раз
поблагодарил Мещерякова за удачную идею, подумав мимоходом, что  даже  и
от полковников иногда бывает какая-то польза.
   У  Пигулевского  он  со  вкусом  выпил  чайку  из  антикварной  чашки
китайского фарфора, рассказал дару новых анекдотов, снова  попил  чайку,
затеял и с позором проиграл  горячий  спор  по  поводу  датировки  одной
редкой  инкунабулы,  добытой  где-то  неутомимым   Маратом   Ивановичем,
понаблюдал, как тот раздувается от тихой гордости  (спор  был  затеян  и
проигран исключительно для того, чтобы доставить старику  удовольствие),
и между делом сообщил, что покидает столицу недельки на две, а то  и  на
месячишко. Старик заметно огорчился, и Иллариону пришлось пообещать  ему
порыскать по окрестным деревням в поисках антиквариата, после чего Марат
Иванович  несколько  взбодрился,  окрыленный,  как  видно,  открывшимися
перспективами.
   Выслушав несколько  весьма  специфичных  баек  и  получив  с  десяток
полезных советов, касающихся предстоящих каникул,  Илларион  распрощался
со стариком и отправился к себе на Малую Грузинскую. Домой он,  впрочем,
попал не сразу. Заскочив по  дороге  в  пару  магазинов,  он  без  труда
приобрел десять бутылок водки, предназначенных в дар веселому егерю, и с
некоторым удивлением обнаружил, что  раздобыть  питерский  "Беломор"  не
так-то просто. На это понадобилось два часа и несколько литров  бензина.
Но в конце концов  искомый  продукт  был  обнаружен  в  табачном  киоске
недалеко  от  ЦУМа  и   водворен   на   заднее   сиденье   "лендровера",
превратившееся за это время в продуктовый склад.
   Здесь были консервы, спички, сигареты и множество мелочей, отсутствие
которых в путешествии порой  воспринимается  как  катастрофа.  При  всей
своей неприхотливости Илларион на этот раз решил отдохнуть с  комфортом,
уподобившись богатому туристу, который, направляясь в дикие места, берет
с  собой  тонну  туалетной  бумаги  и  вагон  консервированной  ветчины.
Впрочем, у него было подозрение, что все эти  богатства,  скорее  всего,
тоже перейдут в собственность гостеприимного егеря - сам он не испытывал
во всем этом ни малейшей нужды и вряд ли был  способен  в  течение  хоть
сколько-нибудь  длительного  срока  изнурять  свой  организм   подобными
излишествами.
   Вернувшись, наконец, домой, он тщательно проверил и упаковал  удочки,
не переставая посмеиваться над собой. Он  уже  сгорал  от  нетерпения  и
готов. был тронуться в путь  хоть  сию  минуту.  Удерживала  его  только
необходимость дождаться Мещерякова с ружьем,  патронами  и  координатами
райского уголка, в котором обитал мифический  егерь.  Тот  представлялся
Иллариону этаким буколическим субъектом в фуражке с  дубовыми  листьями,
болотных сапогах и с застрявшей сосновой хвоей в дремучей бороде.
   Дожидаясь Мещерякова, он мимоходом  вспомнил,  что  Андрей  во  время
разговора был чем-то сильно озабочен. Впрочем, в  этом  не  было  ничего
удивительного, если принять во  внимание  его  должность  и  предстоящее
совещание у генерала Федотова. Похоже,  решил  Илларион,  что  полковник
морально готовил себя к большому и шершавому фитилю.
   Поводов для разноса, как всегда, могло быть множество, тем более  что
с распадом Союза хлопот у ГРУ стало намного больше.
   Илларион  выбрал  пару  ножей,  которые  собирался  взять  с   собой,
задумчиво покрутил в  руках  свой  бельгийский  револьвер  и  решительно
бросил его в ящик стола. В лесу ему револьвер не понадобится,  а  жуткие
истории про беспредел на дорогах его мало трогали. Во-первых, он  считал
большинство из  них  беспардонным  враньем,  распространяемым  дураками,
никогда  не  покидавшими  пределов  Московской   кольцевой   дороги,   а
во-вторых,  даже  если  "во-первых"  было  неверно,  бывший   инструктор
спецназа не без оснований полагал, что справится с затруднениями  и  без
помощи револьвера.
   Упаковав рюкзак, он подошел к  книжным  полкам  и  медленно  двинулся
вдоль них, прикасаясь кончиками пальцев  к  потертым  корешкам.  Что  из
этого богатства взять с собой, и стоит ли  брать  книги  вообще?  Егерь,
конечно, просто остолбенеет, когда увидит, как  его  постоялец  вечерком
завалится на лежанку с Тацитовыми "Анналами" в  руках  или  в  дождливый
денек решит вдруг перечитать повести Акутагавы. Впрочем,  реакция  егеря
Иллариона волновала мало. После  того,  чего  он  наслушался  по  поводу
своего увлечения от того же Мещерякова, ему все уже было нипочем. Но вот
насколько органично впишутся книги в его быт  на  забытом  богом  лесном
кордоне - это был вопрос. Подумав, Илларион решил, что  чтение  все-таки
будет лишним. В конце  концов,  отключение  должно  быть  полным,  иначе
отдыха не получится. Зато как приятно будет вернуться к  старым  друзьям
после возвращения домой!
   "Так тому и быть", - решил Забродов и отправился принимать душ. После
душа, чувствуя себя посвежевшим и помолодевшим лет на десять,  он  решил
напоследок вкусить блага цивилизации.
   Выбрал книгу и завалился на  диван,  включив  торшер  и  разместив  в
пределах досягаемости  пепельницу,  пачку  сигарет  и  зажигалку.  Потом
пришел Мещеряков с ружьем в  чехле  и,  с  двумя  коробками  патронов  в
портфеле.   Полковник   улыбался,   но   за   его   улыбкой   скрывалась
озабоченность. Илларион не стал приставать к нему с  расспросами,  чтобы
не ставить в неудобное положение. В конце  концов,  он  давно  вышел  из
сферы служебных интересов своего старинного  приятеля,  и  интересы  эти
теперь были  для  него  такой  же  тайной,  как  и  для  всех  остальных
сограждан.
   Вместо расспросов Илларион  предложил  полковнику  дожать  полбутылки
хорошего коньяку, который давненько уже томился в баре, дожидаясь своего
часа. Полковник согласился, и они допили  коньяк.  Через  час  Мещеряков
ушел, пожелав Забродову хорошо провести время.
   Наутро Илларион сквозь узкую арку вывел "лендровер" со двора на улицу
и взял курс на северо-запад по Волоколамскому шоссе.

***

   Вишневый  "Москвич"  остановился  на  окраине  Истры,  чтобы  забрать
пассажирку. Яркая шатенка, издалека выглядевшая  лет  на  все  тридцать,
брезгливо морща безупречный носик,  устроилась  на  переднем  сиденье  и
небрежно забросила назад сумочку. На самом деле ей было тридцать  шесть,
и она не выносила прокуренных помещений. В салоне же "Москвича" табачным
дымом было пропитано все - от чехлов сидений до мягкой обивки потолка.
   - Душегубка, - вместо  приветствия  сказала  она,  до  упора  опуская
стекло.
   - Продует, - лаконично предупредил ее водитель, крупный  мужчина  лет
сорока-сорока пяти, одетый в джинсы и черную майку. Сложен он был весьма
неплохо, хотя и начал уже понемногу терять форму.
   - Что же  мне  теперь,  задыхаться?  -  раздраженно  поинтересовалась
шатенка, делая попытку опустить стекло еще ниже.
   - Как знаешь, - пожал плечами водитель и тронул машину с места.
   Некоторое время они ехали молча, думая каждый о своем. Водитель  взял
лежавшую между сиденьями пластиковую бутылку "Фанты" и наклонил горлышко
в сторону своей спутницы. Та отрицательно  покачала  головой.  Встречный
ветер трепал ее  волосы,  заставляя  щуриться.  Водитель  зажал  бутылку
коленями, одной рукой свинтил пластмассовый колпачок и сделал  несколько
больших глотков.
   - Во рту сохнет, - сообщил он. - Все время  кажется,  что  эта  дрянь
меня облучает.
   - Не будь идиотом, - не поворачивая головы, сказала шатенка. - Это же
не уран и не плутоний.
   А во рту у тебя сохнет потому, что ты слишком много куришь.
   - Тоже мне, доктор, - проворчал мужчина, возвращая бутылку на  место.
- Вот облысеешь через пару лет, тогда  и  будешь  рассказывать  о  вреде
курения.
   - Не будь идиотом, - повторила его спутница. -  И  потом,  тебя  ведь
никто не заставляет вредить своему здоровью. Ты в  любой  момент  можешь
отказаться.
   - Ну да, - невесело хохотнул водитель, - а  на  следующий  день  меня
выловят из канализационного коллектора.
   - Тогда хотя бы не ной, - попросила шатенка.
   В голосе ее сквозило раздражение, и водитель решил сменить тему.
   - Визы готовы? - спросил он.
   - Как обычно, - ответила его спутница. -  И,  как  обычно,  их  лучше
никому не показывать.
   - Так ведь мы же, и не собираемся. Это же так... на всякий случай.
   - Послушай, - она повернулась к нему и  уставилась  на  него  в  упор
взглядом дикой кошки, -  мы  непременно  должны  по  сто  раз  обсуждать
очевидные вещи?
   - Да какая муха тебя укусила? - тоже стал выходить из себя  водитель.
Этот тяжелый взгляд жег ему щеку, нервируя и мешая  внимательно  следить
за дорогой. - Что ты все время гавкаешь, как московская сторожевая?
   Женщина некоторое время продолжала разглядывать его, потом с заметным
усилием отвела взгляд и стала смотреть вперед. Утреннее солнце  посылало
свои лучи параллельно земле, изредка мелькая в  зеркальце  заднего  вида
слепящим пятном.
   - Надоело, - сказала женщина, когда ее спутник уже решил, что она так
и будет молчать. - Надоело мотаться туда-сюда за гроши, когда этот  удав
гребет миллионы, просто сидя в Москве и ничего не делая.
   - Ха! - оживился мужчина и даже покрутил головой от полноты чувств. -
И после этого она будет говорить, что я ною!
   - Тебе этого не понять. Квадрат, - сказала она и  взяла  сигарету  из
лежавшей под ветровым стеклом пачки. - Я ведь баба, а годы уходят...
   - Да какие твои  годы!  -  бодряческим  тоном  воскликнул  тот,  кого
назвали Квадратом. - Ты у нас еще ого-го!
   - Иго-го, - передразнила она. -  В  кровати  я  еще,  конечно,  троим
молодым фору дам, но вот замуж мне уже не светит.
   - Куда-куда? - не  веря  своим  ушам,  переспросил  водитель.  -  Мне
послышалось, или ты сказала "замуж"?
   - Тебе не послышалось, - сухо сказала она.
   - И тебе это надо?
   - Да нет, в общем. Просто устала от коротких  интрижек.  И  потом,  я
хочу ребенка.
   - А это еще зачем?
   - Просто затем, что я женщина. А  женщины  существуют  не  для  того,
чтобы возить через границу всякое дерьмо, а для того, чтобы рожать.
   - Слушай, лапуля, кончай эту тему, а то я от жалости разрыдаюсь!
   - Я тебе не лапуля, - она холодно взглянула на  него,  -  и  тебе  по
этому поводу волноваться не стоит. Ты и  твоя  жалость  мне  никогда  не
понадобятся!
   - А зря, - нимало не смущенный этой отповедью сказал водитель, и  она
поняла, что ей  не  стоило  демонстрировать  свою  слабость  перед  этим
ничтожеством. - Ты многое теряешь, поверь.
   - Верю, - безразлично сказала она.
   - Доверяй, но проверяй. Может, остановимся?
   - Если тебе нужно подрочить, валяй, останавливайся. Я,  так  и  быть,
подожду. Вряд ли это будет долго.
   Она с удовлетворением пронаблюдала за сменой выражений на  его  лице.
Удар, как всегда, был нанесен расчетливо и точно, и на  некоторое  время
он замолчал. На секунду она даже пожалела об этом.
   Возможно, потрахаться было бы неплохо, но тогда  они  опоздали  бы  к
назначенному сроку, а это было просто недопустимо. Опоздание свело бы на
нет недели усилий, сопряженных  со  смертельным  риском,  уничтожило  бы
надежду изменить это постылое существование...
   За весь день они остановились только один раз.
   Съели по порции подозрительных шашлыков в придорожном кафе,  посетили
вонючую будку, стыдливо схоронившуюся от людских глаз, и без промедления
отправились дальше. После остановки за руль с