ть на стол. Он еще не знал, что задумал этот прохиндей, но вынужден был признать, что его появление оказалось весьма и весьма кстати.

Глава десятая

     Майкову снилось, что он расстреливает из своего пистолета сдобные булочки - кладет их на полку и стреляет сначала с торца, а потом разворачивает и палит сбоку. Интереснее всего было то, что пули не пробивали булочки насквозь, а застревали, дойдя почти до самого конца, уперевшись в корочку.
     Майков выколупывал их оттуда, выдавливал пальцами и все удивлялся: как это может быть, чтобы девятимиллиметровая пуля увязла в свежей булочке? Потом пришел Простатит и все ему объяснил. "Видишь, папа, - сказал он, - у "Макарова" пуля тупоносая, вот она и вязнет. И вообще, "Макаров" - это не оружие, а так, пукалка для ближнего боя. Он даже бронежилет не пробивает, где ж ему булочку продырявить. И вообще, бросал бы ты это занятие, Андреич, только зря патроны тратишь. Слышишь, Андреич? Андреич! Папа, ты меня слышишь или нет?"
     - Слышу, слышу, - вслух пробормотал Майков. - Отстань.
     Но Простатит не отставал, все тряс его за плечи, спрашивал, слышит ли он его, и чего-то настойчиво требовал. Наконец Майков понял, что Простатит ему не снится, открыл глаза, отпихнул охранника и первым делом посмотрел на часы. Было пять семнадцать. Последний раз папа Май просыпался в такую рань лет пятнадцать назад, и он, мягко говоря, удивился.
     - Ты что, брюхан, офонарел? - спросил он у Простатита. - Ты скажи спасибо, что я уже три года без ствола под подушкой сплю, а то снес бы тебе сейчас твою репу, а потом сказал бы, что так и было. Ты, в натуре, время по часам узнавать умеешь? Или тебе одному спать страшно, так ты пришел ко мне под одеяло проситься?
     Простатит терпеливо дождался паузы и, когда Майков замолчал, чтобы набрать в грудь побольше воздуха, сказал:
     - Хобот ушел.
     Майков с шумом выпустил воздух сквозь зубы и сел в постели.
     - То есть как - ушел? - спросил он.
     - Так, - ответил флегматичный Простатит. - С концами. Нет его. Заступил с вечера на ворота, Рыба час назад пришел его менять, а в караулке никого.
     Майков уже одевался. Его мохнатый красный с золотом халат лежал на спинке стула рядом с кроватью - папа Май любил по утрам пить кофе в халате и с газетой в руках, как это и полагается приличному, обеспеченному джентльмену, владельцу солидной фирмы и законопослушному буржуа, - но сегодня привычный порядок вещей был нарушен в самом начале, и, пройдя мимо халата в одних трусах, Майков достал из стенного шкафа спортивные брюки и натянул их на себя.
     - Куда этот отморозок мог пойти? - спросил он.
     - Рыба говорит, у него вечером был с собой ствол, - вместо ответа сообщил Простатит.
     - Что?! - Майков замер, до половины натянув на себя футболку, потом осторожно выпростал из круглого отверстия ворота всклокоченную голову и поглядел на Простатита, как на какое-то невиданное диво. - Ствол? Вы что, суки, с ума все посходили? Я же запретил!
     Простатит ничего на это не ответил, лишь пожал широченными покатыми плечами, как бы говоря: а я-то здесь при чем?
     И потом, мало ли, что ты, папа, говорил...
     Слева на челюсти у него багровел здоровенный кровоподтек, и, взглянув на этот бланш, Майков болезненно поморщился. Вчера утром Хоботу досталось больше всех, вся левая половина его физиономии чудовищно распухла и приобрела оттенок спелой сливы, и Майков не удивился бы, узнав, что у Хобота после того нокаута случилось небольшое сотрясение мозга.
     - Куда ж его понесло с такой мордой? - растерянно спросил Майков.
     Простатит опять промолчал.
     - Ладно, вали отсюда, - сказал ему Майков. - Я сейчас спущусь. Дайте хоть в порядок себя привести.
     Простатит ушел, боком протиснувшись в дверь. После его ухода Майков не стал приводить себя в порядок. Вместо этого он взял со стола сигареты, несколько раз нервно крутанул колесико зажигалки, закурил и стал у окна.
     Дождь уже кончился, но небо все еще было затянуто тучами. На улице было совсем светло, Майков видел, как поблескивает мокрая трава газона и лоснятся разноцветные цементные плитки дорожек. По случаю дождя и раннего часа водопад был выключен, и продолговатое, не правильной формы зеркало пруда тускло блестело, как брошенный в траву лист оцинкованной жести. Мертвые - теперь уже, несомненно, мертвые - черешни торчали на пригорке, нелепо растопырив голые черные плети ветвей. Сейчас смотреть на них было вдвойне противно, слишком уж о многом они напоминали. В частности, и о том, куда мог посреди ночи уйти Хобот с разбитой физиономией и со стволом за поясом."
     Да, смотреть на черешни было чертовски неприятно, но взгляд Майкова все время возвращался к ним, будто намагниченный, и думалось ему почему-то не об исчезнувшем Хоботе, а снова об этих проклятых деревьях, будь они неладны. Папа Май хмурился и озабоченно грыз фильтр сигареты, пытаясь понять, как это Букреев, солидный и, главное, по-настоящему авторитетный мужчина, мог решиться на такую мелкую пакость. Это ж, как ни крути, западло - и по нормальным, человеческим понятиям, и уж тем более по темным воровским законам. С другой стороны, конечно, блатные никого, кроме себя и себе подобных, за людей не держат, но все-таки, все-таки... Ну были бы они с Алфавитом просто соседями, тогда еще куда ни шло, но ведь они же, помимо всего прочего, еще и деловые партнеры! Вряд ли Алфавит стал бы рисковать своими - и, скорее всего, не только своими - деньгами ради столь мелочной мести. Папа Май, к примеру, не стал бы, да и никто из его знакомых не стал бы. И даже не столько из-за денег, сколько потому, что это западло. Ну, западло же, в натуре! После такого не то что охране своей в глаза - в зеркало по утрам смотреть не сможешь, со стыда сгоришь. М-да. - Но кто же тогда черешни-то загубил? Ведь бутыль с кислотой не с неба упала, принес ее кто-то, и ушел этот кто-то через забор на участок Букреева. Кто-то из его охраны? Да черт его знает... Сомнительно как-то. Это ведь подвиг не из тех, которыми можно похвастаться перед таким человеком, как Алфавит. Вот и получается, что вчера папа Май поторопился устроить скандал. Обидно, да, спору нет, до чертиков обидно, но надо было все-таки дождаться Алфавита и обсудить эту проблему с ним - спокойно, как полагается, и найти конкретного виновника и конкретное решение.
     Не воевать же с ним, в самом-то деле! А после вчерашнего мордобоя другой выход найти будет очень трудно, поскольку получить в рыло и молча утереться - это, братва, тоже западло... Вот так же, наверное, и Хобот рассуждал своей отбитой башкой. Не было в его, Хобота, биографии случая, чтобы он получил по морде и не дал сдачи. Не такой это человек, чтобы молчком утираться. Не надо, ох не надо было оставлять его сегодня без присмотра! Вот где он теперь, псих этот контуженный?
     И тут Майков увидел лестницу.
     Раздвижная алюминиевая стремянка стояла у забора, отделявшего его двор от участка Букреева, и даже отсюда, со второго этажа, с очень приличного расстояния было видно, что ступеньки ее испачканы сырой землей. Майков закрыл глаза, постоял немного, давая себе время успокоиться, и снова открыл их.
     Нет, не помогло. Стремянка была на месте, и наполовину смытые ночным дождем пятна мокрой земли по-прежнему предательски темнели на светлых дюралевых ступеньках.
     Майков вдруг припомнил свой предутренний сон - тот самый, дурацкий, где он стрелял из пистолета по сдобным булочкам. С чего бы это ему вдруг приснилась такая чепуха?
     Сны папа Май видел частенько, и были они все в меру бредовыми, как и полагается нормальным снам. Но фигурировали в этих снах в основном бабы или, в самом крайнем случае, менты, а чтобы булочки, да еще и приговоренные к расстрелу... Была же, наверное, какая-то причина, толчок какой-то, что ли...
     И тут ему вспомнилось - или показалось, что вспомнилось, - будто странный его сон начался с выстрела. Папа Май напряг память. Воспоминания тонули в сонной мути, путались со снами, так что и не разобрать было, где сон, а где явь, но он терпеливо распутал этот нематериальный клубок и пришел к выводу, что ночью действительно слышал выстрел. Звук был отдаленный, глухой, почти неслышный сквозь стеклопакет с тройным остеклением, но такой знакомый, что тренированное ухо папы Мая даже во сне безошибочно его распознало и послало в мозг сигнал тревоги: атас, мол, где-то поблизости стреляют. И мозг проснулся на мгновение, убедился, что вокруг по-прежнему тихо, и снова заснул, и приснилась ему, мозгу, белиберда с расстрелянными булочками...
     "Ну, правильно, - подумал папа Май. - Я же знаю, что ночью в караульной будке сидит мой человек, и, если где-то рядом действительно начнется стрельба, он поднимет тревогу.
     А раз вокруг все тихо, значит, мне показалось... Кто же мог предположить такое, да еще, можно сказать, во сне!"
     Он рассеянно сунул в рот сигарету и обнаружил, что все еще держит в зубах истлевший до самого фильтра окурок.
     Тогда папа Май ткнул бычок в пепельницу, скомкал незакуренную сигарету в кулаке и тоже выбросил в пепельницу, медленно отряхнул с ладони крошки табака и медленно же, с огромной неохотой покинул свою спальню и спустился в холл, где его ждали Рыба и Простатит.
     - Бараны, - сказал он им устало, без злости, но с огромным отвращением, - лестницу от забора уберите. Помойте и поставьте в кладовку...
     - Лестница? Где?! - спросили эти уроды чуть ли не хором.
     - В п.де, - ответил им папа Май. - Вас за ручку отвести?
     Простатит вышел первым. Рыба задержался в дверях и сообщил:
     - Да, кстати, Андреич, около часа назад к Букрееву во двор заехала машина.
     - "Мерседес"? - быстро спросил Майков.
     - Нет, "черкан", на котором его быки ездят.
     - Кому не спится в ночь глухую, - пробормотал Майков. Его одолевали дурные предчувствия. - Ну, иди, иди, помоги Простатиту. Да, и осмотрите все хорошенько, во все углы загляните. Может, Хобота найдете. Ему вчера конкретно башку отбили, мало ли куда он после этого мог забуриться...
     Рыба сокрушенно вздохнул и вышел. Похоже, он тоже догадывался, куда именно мог забуриться Хобот со своей отбитой башкой, и о последствиях такого поступка он тоже не мог не догадываться. Майкову показалось, что Рыба перед уходом хотел еще что-то сказать, но, слава богу, передумал: папе Маю очень не хотелось, чтобы кто-то озвучил его собственные невеселые мысли.
     Никакого Хобота они, естественно, не нашли - ни в гараже, ни в котельной, ни в сарае, где хранились инструменты, ни тем более во дворе. Сообщить об этом Майкову пришел Рыба. Был он весь мокрый после долгого ползания по кустам, и на светлом паркете за ним оставались грязные следы. Глаза у Рыбы нехорошо бегали, разбитая во вчерашней драке морда имела сероватый оттенок, и, доложив, что Хобота нигде нет, он все-таки сказал то, о чем Майков думал в течение всего последнего часа.
     - Линять надо, Андреич, - сказал Рыба. - Заштукатурят они нас, как пить дать, заштукатурят. Зря мы с ними связались. Не подумавши. А тут еще Хобот, отморозок хренов...
     - Ты, что ли, лучше? - с тоской спросил Майков. Не тосковать ему сейчас полагалось, а орать и бесноваться, но на это у него просто не было сил. - Ты почему мне еще вчера не сказал, что этот придурок со стволом по двору бегает?
     Рыба сокрушенно развел руками.
     - Кто же знал, Андреич? Я ему, пидору, сказал, чтобы он бросил херней маяться, и он вроде послушал. Ладно, говорит, братан, не дребезжи, типа, все будет путем. Сейчас, говорит, успокоюсь немного и пушку спрячу. Она, говорит, меня успокаивает получше валерьянки."
     - А ты, мудак, и поверил, - сказал Майков.
     - Так кто же знал? - повторил Рыба. - Линять надо, Андреич, конкретно тебе говорю. Нам против них ни хрена не светит. У нас ведь даже стволов при себе нет, одни пугачи газовые."
     - Рот закрой, - с отвращением произнес Майков. - Обосрался, герой? Линять будешь, когда я скажу. Сначала надо с Алфавитом базар перетереть. Может, еще удастся замять это дело. И потом, сам подумай: ну куда ты от него сбежишь? Он же в законе, ему нас и в Антарктиде откопать - раз плюнуть. Договариваться надо, а как договариваться, что говорить - ума не приложу.
     О Хоботе больше не говорили. Само собой разумелось, что Хобот вышел из игры. Он либо был убит, либо сидел сейчас в подвале у Букреева, а это все равно что был убит. И Майков, и его люди понимали, что, даже если Хобот жив, его придется отдать на расправу Алфавиту, попытавшись свалить всю вину на него. Это он первым ударил охранника у ворот, и он же посреди ночи полез через забор с пистолетом сводить счеты.
     В конце концов, что с него, контуженного, возьмешь? У него же статья 7"б", у него же даже справка из психушки есть. Получил от вашего бычары по чайнику, вот у него крыша набок и съехала, мы-то здесь при чем?
     Одним словом, оставалось только сидеть тихонько и ждать неприятностей.
     И они дождались.
     В половине второго пополудни в кармане у Майкова зажужжал поставленный в режим вибрации мобильник. Звонил дежуривший на воротах Простатит. Он доложил, что приехал Букреев, и папе Маю ничего не оставалось, как распорядиться открыть ворота. Стоя у окна, он наблюдал за тем, как перед парадным крыльцом мягко остановился "мерседес" Алфавита. Машина была едва ли не до крыши забрызгана грязью - видно, Букреев вернулся издалека.
     И сразу же, что характерно, явился к папе Маю выяснять отношения...
     Спохватившись, Майков полез в ящик стола, вынул оттуда пистолет, вставил обойму и отдал пистолет Рыбе. Рыба взял оружие неохотно, отлично понимая, что толку от него в предстоящей разборке не будет никакого, зато неприятности в случае чего, можно считать, обеспечены. Но Майков, конечно, был прав: если при таких разговорах присутствует охрана, она должна быть вооружена.
     Букреев действительно приехал не одни. Вместе с ним из машины вышли двое дюжих охранников, и Майков понял, что разговор будет проходить, что называется, в официальном формате. Он вздохнул, застегнул пиджак и, махнув рукой Рыбе, вышел на крыльцо, чтобы встретить гостей там.
     - Ну, и как это понимать? - холодно спросил Букреев, проигнорировав протянутую папой Маем руку.
     - Здравствуйте, Антон Евгеньевич, - сказал Майков и убрал руку в карман. После того как Алфавит отказался ее пожать, рука вдруг стала мешать папе Маю, и он попросту не знал, что с ней делать. - Может быть, пройдем в дом?
     Там все-таки удобнее. Посидим, выпьем, обсудим наши проблемы...
     Букреев посмотрел на него так, будто папа Май только что сморозил неслыханную глупость.
     - Пьют с друзьями, - сказал он, - с хорошими знакомыми. С нормальными соседями пьют, с деловыми партнерами... Я как-то даже не слышал, чтобы кто-то, кроме сторожей в морге, выпивал с покойниками. А после всего, что ты тут натворил в мое отсутствие, ты, согласись, все равно что покойник.
     - А ты, типа, на могилку пришел? - неожиданно для себя самого тоже переходя на "ты", огрызнулся Майков. - Что-то я венка при тебе не вижу. Или эти двое, - он кивнул на охранников Букреева, неподвижно стоявших у того за спиной, - вместо цветочков?
     Позади него Рыба издал странный сдавленный звук - не то пискнул, не то хрюкнул, - в общем, отреагировал на реплику папы Мая, как мог.
     - Есть такое выражение - юмор висельника, - сказал Букреев. Было видно, что он сдерживается из последних сил. - Это когда у человека петля на шее, а он еще хорохорится, подкалывает того, кто держит в руках конец веревки.
     Это нездоровое занятие, учти. И еще имей в виду, что ты меня крепко разочаровал. Я, между прочим, уезжал по нашим общим делам. На будущей неделе должна поступить крупная сумма, миллиона полтора или что-то около того, а ты... Ты мне в душу нагадил и еще имеешь наглость гавкать. Или я чего-то не понимаю?
     - Боюсь, что так, - решив, что терять все равно нечего, сказал Майков. - И вы не понимаете, и я тоже не понимаю.
     Вышло какое-то недоразумение, и с этим обязательно надо разобраться. По крайней мере я очень этого хочу. Ведь начал-то не я!
     - То есть как это - не ты? - удивился Букреев. - Мне сказали, что ты со своими людьми пытался ворваться в мой дом...
     - Это уже вторая глава, - непочтительно перебил его Майков и вкратце изложил историю с погубленными черешнями, не забыв также и про бутыль с остатками кислоты, я про грязные следы на заборе. - И что я должен был после этого делать? - закончил он свой рассказ.
     - Думать, - тут же, без паузы, ответил Букреев. - Даже если это все не фуфло, придуманное для отмазки, ты прежде всего должен был сообразить, что такой человек, как я, вряд ли станет мараться, поливая кислотой деревья в твоем дворе. Ты за кого меня держишь? Понимаю, я со своей страстью к садоводству могу со стороны показаться чокнутым, но это, поверь, далеко не так. Ты, я вижу, все-таки плохо представляешь себе, с кем имеешь дело. Пойми, если бы не наше партнерство, мы с тобой разговаривали бы не здесь и не так. Как теперь говорят, бизнес прежде всего, и только поэтому я с тобой разговариваю. Другой на твоем месте был бы уже трупом, а тебе я даю возможность оправдаться. Хотя мне даже слушать тебя, извини, не в уровень.
     - Хорошо, - сказал Майков, чувствуя, что голос вот-вот выйдет из-под контроля и начнет предательски дрожать, как у провинившегося мальчугана при виде отцовского ремня. - Хорошо, я все объясню, хотя мне по-прежнему непонятно, кто, кроме ваших людей, мог похозяйничать у меня на участке.
     При этих его словах Букреев немного повернул голову и через плечо посмотрел на пригорок, где торчали мертвые черешни. Трава вокруг них все еще была белой от осыпавшихся лепестков, как будто ночью выпал снег.
     - Я шел к вам, чтобы разобраться с этим, - продолжал Майков. - Ну, правильно, я был зол, раздражен и, может быть, сказал что-то лишнее. В чем я по-настоящему виноват и за что готов извиниться, так это за то, что не удержал одного из своих придурков. У него, знаете, с головой не все в порядке, бешеный он, вот и наскочил на вашего охранника.
     Но это же дело житейское! Ваш-то еще лучше. Мало того, что он меня покалечил, так еще и стволом угрожал, чуть не пристрелил. Это, что ли, нормально, по-соседски? Вы меня извините, Антон Евгеньевич, но здесь все-таки не зона, пускай он свои замашки бычьи для барака побережет.
     - Это ты ему сам скажи, если смелости хватит, - небрежно предложил Букреев. Не глядя, он протянул руку назад, и один из его охранников вложил в нее какой-то сложенный вдвое листок, уже изрядно потертый и засаленный на сгибах. - Так, говоришь, с головой у твоего парня непорядок, - продолжал Алфавит, разворачивая листок. Майкову показалось, что листок этот ему как будто знаком. - Да, действительно, статья седьмая, пункт "б" - в связи с необратимыми последствиями черепно-мозговой... Как же ты таких людей при себе-то держишь? Ему ведь даже государство наше отмороженное побоялось оружие доверить, а ты вот не побоялся, рискнул.
     Рыба за спиной у Майкова коротко, прерывисто вздохнул. Ситуация с Хоботом окончательно прояснилась: о носатом ценителе творчества Ильфа и Петрова лучше всего было просто забыть.
     - Я вижу, этот дурак все-таки забрался к вам во двор, - сказал Майков, кивая на справку, которую везде и всюду таскал с собой Хобот и которая теперь была в руках у Алфавита. - Вот кретин! Что ж, тут уж ничего не попишешь. Он ваш. Делайте с ним что хотите.
     - Легко ты своих людей сдаешь, - заметил Букреев. - Хотя надо признать, что это решение правильное. Только запоздалое. Он теперь не твой и не мой. Он теперь ничей. Нет его больше, понял?
     - Этого можно было ожидать, - спокойно сказал Майков. Он понимал, что собирается полезть на рожон и что добром это, скорее всего, не кончится, но это было необходимо - просто для того, чтобы сохранить лицо. - Что ж, если с моим человеком мы разобрались, может быть, поговорим о вашем?
     - То есть? - удивленно поднял брови Букреев.
     - Вы наказали моего человека, теперь я хочу наказать виноватого с вашей стороны, - пояснил Майк