бы  его  услышал
кто-нибудь, кроме хозяина...
   Карим осторожно выскользнул из-под одеяла. По полу потянуло холодом, и он
поспешно нашарил босыми  ногами  овчинные  тапочки.  Сон  как  рукой  сняло.
Вставая, Карим зябко поежился, и ночная прохлада была здесь ни при  чем:  он
уже знал, кто пришел. Хотелось бы ему этого не знать...
   Карим потянулся за штанами, но тот, кто стоял  в  темноте  за  окном,  не
хотел ждать: он снова принялся стучать  по  стеклу  -  тихо,  осторожно,  но
требовательно.  Карим  встал,  почесываясь,  подошел  к  окну  и   отодвинул
занавеску. По сравнению с царившим в  комнате  мраком  тьма  на  улице  была
все-таки пожиже, и ему удалось разглядеть  смутные  очертания  маячившей  за
окном человеческой фигуры.  Вдали,  на  площади  перед  комендатурой,  горел
одинокий фонарь.
   Стараясь не шуметь, он вышел в прихожую, включил свет и  отодвинул  засов
на входной двери. Дверь приоткрылась, и в щель проскользнул человек. Он  был
одет как местный житель: заправленные в  высокие  сапоги  мешковатые  брюки,
старомодный пиджак, белая рубашка без галстука,  но  с  наглухо  застегнутым
воротом, каракулевая папаха, - и, если бы не автомат, Карим мог  бы  его  не
узнать, тем более что усы и бороду он сбрил.
   За первым гостем в дом протиснулся второй. Насчет  этого  можно  было  не
сомневаться. Длинный, тощий  и  угловатый,  как  складной  плотницкий  метр,
бородатый, черный, как головешка, с загорелым и обветренным  лицом,  посреди
которого стоп-краном торчал гигантский кавказский  нос,  с  грязной  зеленой
повязкой на  голове,  в  потрепанном  камуфляже,  весь  увешанный  какими-то
подсумками, чехлами, ножнами и гранатами,  в  облепленных  грязью  армейских
ботинках, с ручным пулеметом поперек живота -  не  человек,  а  агитационный
плакат, ходячее воплощение джихада.
   Близкопосаженные по бокам огромного носа нагловатые,  навыкате,  глаза  с
мутными желтоватыми белками  недобро  поблескивали,  мосластые  исцарапанные
пальцы нервно тискали приклад пулемета,  как  будто  парень  только  и  ждал
повода открыть пальбу - веером,  от  живота,  по  всему,  что  шевелится.  В
клочковатой  черной  бороде  застрял  мелкий  мусор  -  какие-то   травинки,
микроскопические кусочки коры и Аллах ведает что еще.  Карим  никак  не  мог
отделаться от неприятного ощущения, что там, в бороде, кто-то ползает:  судя
по запаху, который исходил от пулеметчика, это могло оказаться правдой.  Это
был густой и тяжелый окопный дух, который ни с чем  не  спутаешь.  Несколько
месяцев назад сам Карим пах точно так же, и ему потребовалось много  времени
и очень много мыла, чтобы вытравить эту вонь, застрявшую не столько в  порах
его тела, сколько в мозгу.
   Гостей было двое, но они каким-то образом ухитрились заполнить просторную
прихожую целиком, так что для Карима в  ней  почти  не  осталось  места.  Он
попятился к дверям кухни,  ощущая  себя  очень  неловко  в  мятых  сатиновых
трусах, растянутой  майке  и  стариковских  овчинных  шлепанцах  на  кожаной
подошве. Впрочем, "неловко" -  это  совсем  не  то  слово!  Он  ощущал  себя
беззащитным, как это всегда бывает  с  полуголым  человеком,  оказавшимся  в
обществе вооруженных до зубов громил.
   - Здравствуй, Карим, дорогой, - сказал тот, что был в папахе, отставляя к
стене автомат и распахивая объятия. - Давно не виделись. Я вижу, у тебя  все
хорошо. Работа, дом, молодая жена...
   - Здравствуй, Руслан, - с вымученной улыбкой ответил Карим.  -  Рад  тебя
видеть.
   Они  обнялись  как  братья.  Долговязый  пулеметчик  наблюдал   за   этой
трогательной сценой с угрюмой настороженностью, словно в любую минуту ожидал
подвоха.
   - Рад ли? - отстраняясь и испытующе глядя на Карима, спросил Руслан. -  А
может быть, мы не вовремя? Если так, скажи, и мы сразу уйдем.
   Пулеметчик при этих словах холодно ухмыльнулся. Мог бы и  не  ухмыляться:
Карим и без его пантомимы все прекрасно понимал.
   - Скажи своему человеку, чтобы не торчал напротив  окна,  как  манекен  в
витрине универмага, - проворчал он. - Вы бы еще на танке приехали!
   - Отойди от окна, дорогой, - обернувшись к пулеметчику, сказал Руслан,  -
что ты, в самом деле, э? Зачем подводить хорошего человека?
   Он наконец выпустил Карима из объятий, напоследок похлопав его по  голому
плечу.
   - И не кричи, умоляю, - добавил Карим. - Жену разбудишь.
   - У тебя две жены? - удивленно спросил Руслан, указывая глазами на что-то
позади Карима.
   Карим оглянулся и увидел жену. Та стояла в дверях  спальни,  левой  рукой
придерживая на груди края халата, а правой прижимая к губам угол  воротника.
Глаза у нее были огромные, полные ужаса и блестящие  из-за  готовых  вот-вот
пролиться слез.
   - Что смотришь? - с ненужной грубостью спросил у нее Карим. Сердце у него
обливалось кровью, и от этого он говорил намного резче, чем  требовалось.  -
Накрывай на стол, гости проголодались.
   Не проронив ни звука, жена бесшумно скользнула мимо него на кухню.
   - Проходите,  -  сказал  Карим  гостям,  -  располагайтесь  как  дома.  -
Перекусите, выпейте, отдохните...
   - Спасибо, дорогой, - сказал Руслан, делая знак своему спутнику и проходя
в гостиную. Пулеметчик даже не подумал вытереть ноги, и на полу позади  него
остались грязные следы. - Угощение - это очень хорошо, но мы пришли по делу.
   - Знаю, - стараясь, чтобы это прозвучало нейтрально, сказал Карим.  -  Но
дела лучше всего обсуждать со стаканом в руке, разве не так?
   - Ну если тебе так легче... Шучу, дорогой, шучу!  Хороший  хозяин  обязан
угостить гостя, и плох тот гость, который отказывается от угощения!
   Усадив гостей, Карим направился в спальню: нужно было одеться. Долговязый
пулеметчик сделал движение, словно намереваясь последовать за ним, но Руслан
подал едва заметный знак глазами, и он расслабился, развалившись в кресле  и
вытянув до самой середины комнаты обтянутые  камуфляжем  голенастые  ноги  в
облепленных мокрой глиной высоких ботинках. Пулемет он  держал  на  коленях,
как будто тот прирос к рукам, сделавшись их продолжением.
   В спальне Карим торопливо натянул брюки,  свитер  и  носки  и  подошел  к
зеркалу. Лицо у него было белое с прозеленью, как  тронутый  плесенью  козий
сыр. Впрочем, вполне возможно,  виноват  был  желтушный  свет  сорокаваттной
лампочки без абажура, которая свисала с середины потолка  на  пыльном  витом
шнуре. Волосы были всклокочены, глаза беспокойно бегали. Карим просто боялся
и при этом точно знал, чего именно.
   Руслан командовал отрядом, который  Карим  покинул  чуть  более  полугода
назад. Нет, Карим не дезертировал, и никакой иной вины перед Русланом за ним
не числилось. Просто, когда федералы начали отжимать их к горам  и  брать  в
кольцо, Руслан сказал: все, расходитесь по домам.  Сдайте  оружие,  федералы
обещали амнистию всем, кто добровольно выйдет к ним с поднятыми  руками.  Мы
можем умереть сейчас, а можем дождаться лучших времен и нанести русским удар
в спину. Расходитесь по домам и живите, кто как сумеет. Когда пробьет час, я
вас позову...
   Спускаясь в долину, Карим очень рассчитывал на то, что обещанный  час  не
пробьет никогда. Все эти шесть месяцев он с замиранием сердца ждал известия,
о том, что Руслан убит в перестрелке или взят в плен и  ждет  суда.  Хорошие
времена остались в прошлом, и  теперь  браться  за  оружие  было  не  только
опасно, но  и  невыгодно.  Многие  пути  поступления  денег  были  перекрыты
федералами, и половина купюр, которыми командиры расплачивались с боевиками,
на поверку оказывались  фальшивыми.  А  кроме  всего  прочего,  каждое  утро
просыпаться в собственной постели оказалось неожиданно приятно...
   Он наспех пригладил волосы щеткой, бросил последний тоскливый  взгляд  на
свое отражение в зеркале и вышел в гостиную. Жена  уже  накрывала  на  стол,
держась тихо и незаметно, как и подобает мусульманской женщине в присутствии
мужчин. Даже, пожалуй, еще  тише:  она  тоже  боялась,  и  у  нее  были  все
основания для страха. Жена Карима носила под сердцем ребенка и понимала, что
от того, как поведет себя муж, зависит и ее жизнь, и жизнь  их  нерожденного
сына. Именно сына, потому что  так  хотел  Карим-Карим  осторожно  подсел  к
столу, взял в руку бутылку водки и вопросительно взглянул на Руслана.
   - Наливай, дорогой, - разрешил тот. - Выпьем за встречу и за успех нашего
дела. Но сначала - за встречу. Ты мне как брат, я соскучился, понимаешь?
   - Понимаю, - сказал Карим и с треском отвернул алюминиевый колпачок.
   - Да, - делая вид, что спохватился, сказал Руслан, - чуть было не  забыл.
У меня для тебя подарок.
   Он полез в карман и  выложил  на  стол  перед  Каримом  какой-то  плоский
пластиковый предмет со скругленными углами и черным отростком  антенны.  Эта
штуковина сильно смахивала на, сотовый телефон. Карим пригляделся и убедился
в том, что так и есть.
   - Владей, - сказал Руслан, подталкивая телефон к Кариму.
   - Зачем? - растерялся тот. - У нас нет  сотовой  связи  и,  наверное,  не
скоро появится.
   - Спутниковый, - довольно туманно ответил Руслан. - Можешь звонить хоть в
Америку, если у тебя есть с кем там разговаривать. Но лучше пользоваться  им
пореже. Тарифы высокие, понимаешь, да?
   Он чему-то  рассмеялся,  пулеметчик  тоже  хохотнул,  как  будто  услышал
невесть какую шутку. Карим растерянно улыбнулся и нерешительно взял со стола
телефон. По правде говоря, он мало  что  понимал  во  всех  этих  новомодных
изобретениях: сотовая, мобильная, спутниковая связь, какой-то роуминг -  все
это была филькина грамота, не имевшая  к  его  жизни  никакого  отношения  и
потому находившаяся за пределами его восприятия.
   - Держи все время при себе, - переставая улыбаться, сказал  Руслан.  -  Я
могу позвонить в любой момент.
   А завтра,  дорогой,  я  буду  ждать  твоего  звонка.  Посмотри,  как  это
делается...
 
*** 
 
   ...Преодолев последний подъем, старенький  дребезжащий  фургон  автолавки
вполз в поселок. Машина с мятыми, изъеденными  коррозией  крыльями  и  вечно
отстающим капотом побывала не в одной аварии. Всякий раз, поднимаясь на этом
издыхающем одре в гору, Карим  боялся,  что  вот  сейчас  изношенный  движок
окончательно сдохнет и грузовик, потеряв управление, покатится назад,  визжа
стертыми  тормозными  колодками.  Тогда  оставалось   бы   только   прыгать,
положившись на удачу,  -  если,  конечно,  вдобавок  ко  всему  не  заклинит
норовистую дверцу... Но всякий раз эти опасения  оказывались  напрасными,  и
поездка завершалась более или менее успешно - проколы  и  мелкие  поломки  в
счет не шли.
   Кариму нравилась эта работа. Платили, конечно, мало, но всегда оставалась
возможность подзаработать на приеме заказов и переброске левых грузов. Кроме
того, не следовало забывать и о привычном приработке каждого продавца: этого
чуть-чуть обвесил, того чуть-чуть  обсчитал."  И  все  это  -  при  всеобщем
уважении, чуть ли не любви, потому что вокруг было сколько угодно мест,  где
жизнь шла от одного приезда автолавки до другого.
   Он медленно ехал по улице, давая немного  отдохнуть  перегретому  движку,
дымил зажатой в углу рта сигаретой и от нечего делать  глазел  по  сторонам.
Из-за глухих заборов, из калиток и подворотен  высовывались  лица:  его  уже
поджидали с нетерпением, а звук мотора автолавки здесь знала каждая  собака.
Поглядев в зеркало заднего вида, он увидел несколько человек  -  в  основном
женщин с кошелками, - которые  торопливо  шагали  вслед  за  его  машиной  в
сторону площади. Возле  закрытой  почты  за  ним  увязалась  стайка  чумазых
ребятишек. Какой-то аксакал встал со скамейки у  ворот,  приветственно  снял
папаху и тоже заковылял к площади, опираясь на суковатую  палку,  -  видимо,
решил пополнить запас сигарет.
   Карим вздохнул. Все было как всегда, и все же... Нет,  вокруг  ничего  не
изменилось, и причина недовольства Карима заключалась в нем  самом.  Счастье
еще, что ему удалось без проблем миновать все блокпосты...  Впрочем,  Руслан
конечно же знал, что делает, когда выбирал для доставки своего груза  именно
автолавку Карима, а не какой-то другой автомобиль. За полгода ржавый  фургон
с веселым водителем за рулем успел примелькаться всей округе, и  солдаты  на
блокпостах досматривали его спустя рукава, а иногда и вовсе не  досматривали
- как, например, сегодня. Да и кому охота, в самом деле, каждый раз ворочать
мешки с макаронами, сахаром и крупой в поисках неизвестно чего?  Все  знают,
что Карим воевал, все знают, что сдался в плен и  был  амнистирован,  что  у
него  молодая  жена  и  ожидается  прибавление  семейства...  Зачем   Кариму
неприятности? Зачем часовым на блокпостах  лишние  хлопоты?  Да,  ничего  не
скажешь, Руслан умен. Наверное, только поэтому он до  сих  пор  на  свободе.
Радуева взяли, а Руслан гуляет...
   О том, что было в мешках, которые люди Руслана перед рассветом  погрузили
в фургон, Карим старался не думать.  Мешки  были  надежно  прикрыты  другими
мешками - с крупой, с сахаром... Особенно с сахаром. На мешках Руслана  тоже
была надпись:  "Сахар",  и  у  Карима  не  возникало  ни  малейшего  желания
проверять, соответствует ли  содержимое  мешков  маркировке.  Полученные  им
инструкции были просты: доставить товар  на  место,  сразу  же  по  прибытии
позвонить Руслану  по  подаренному  им  телефону,  а  когда  торговля  будет
окончена, остаться ночевать в поселке у знакомых. Фургон поставить  у  ворот
на улице и больше ни о чем не думать: товар выгрузят без  его  участия.  Все
было просто, как кусок овечьего дерьма, и оставалось  лишь  радоваться,  что
так называемая просьба Руслана оказалась пустяковой. Радоваться и надеяться,
что новых просьб не последует...
   Карим вырулил на грязную площадь, описал, как Обычно, почти полный  круг,
непрерывно сигналя, и остановил машину у кое-как сложенной ограды, поближе к
воротам  из  колючей  проволоки,  возле  которых  прохаживался   часовой   в
бронежилете. Часовой лениво помахал Кариму  рукой  и  отвернулся.  В  ограде
через неровные промежутки зияли заложенные мешками с песком бойницы, поверху
тянулась вездесущая колючая проволока, уже успевшая покрыться рыжим  налетом
ржавчины. За оградой  располагалось  двухэтажное  здание  школы,  в  котором
федералы устроили  казарму.  Напротив  бывшей  школы  стояло  ветхое  здание
бывшего поселкового совета, в котором при Масхадове располагался  шариатский
суд.
   Карим пригнулся к самому рулю, как будто пытаясь что-то найти в бардачке,
и вынул  из  кармана  подаренный  Русланом  телефон.  Его  губы  дрогнули  в
невеселой усмешке: хорош подарочек... Собачий поводок, вот  что  это  такое.
Этого даже никто особенно и  не  скрывал.  Жена,  которая  осталась  дома  в
компании  долговязого  пулеметчика,  -  ошейник,  а  вот  эта  пластмассовая
штуковина с кнопками - поводок. Ловко придумано, ничего не скажешь!
   Он отыскал кнопку "send", которую ему показал Руслан, нажал ее и  увидел,
как на зеленоватом дисплее появилось набранное черными латинскими  буковками
имя ночного гостя. Ловко придумано, повторил он про себя, на этот раз имея в
виду телефон. Даже номер набирать не надо: нажал кнопочку, и разговаривай...
   Он осторожно поднес трубку к уху. Никаких гудков в наушнике не было - там
что-то потрескивало, словно  в  руке  у  Карима  был  вовсе  не  телефон,  а
портативная рация. Это показалось Кариму довольно странным, но он решил, что
так, наверное, и надо: иметь дело со спутниковой связью ему до  сих  пор  не
приходилось.
   Дождавшись  ответа,  он  сообщил  Руслану,  что  прибыл  на   место   без
приключений, выслушал слова похвалы, отключился и спрятал телефон  в  карман
куртки. Теперь можно было заняться своими прямыми  обязанностями,  на  время
забыв о Руслане с его подозрительным грузом.
   На площади уже  было  полно  людей:  расписание  работы  автолавки  знали
назубок  и  приходили  сюда  заранее,  чтобы  успеть  не   только   пораньше
отовариться, но и лишний раз пообщаться с соседями. Со стороны школы-казармы
потянулись солдаты - не солдаты, собственно, а  бойцы  СОБРа  -  Тюменского,
кажется, а может быть, и Саратовского, точно-, Карим не помнил. Некоторых он
знал в лицо, а с некоторыми даже успел познакомиться. Он заглушил двигатель,
затянул ручной тормоз, для надежности воткнул первую  передачу  и  вылез  из
кабины.
   Возле фургона, как обычно, уже шевелилась людская  каша.  Карим  полез  к
заднему борту, раздвигая  локтями  старух,  вежливо  отстраняя  аксакалов  с
хозяйственными сумками и сопровождая  все  это  шутками  и  прибаутками.  "В
очередь, уважаемые! - кричал он. - В очередь становись, всем хватит, у  кого
деньги есть!" Женщины, как  всегда,  затеяли  склоку,  но  постепенно  толпа
начала превращаться в некое подобие  живой  очереди,  спиралью  завивавшейся
вокруг машины.
   Карим снял  с  задней  двери  фургона  ржавый  висячий  замок,  распахнул
створки, забрался в кузов и спустил оттуда металлический трап.  Выпрямляясь,
он заметил в задних  рядах  покупателей  незнакомого  военного  в  необмятом
камуфляже с полковничьими звездами на матерчатых полевых погонах.  Полковник
был невысок, сухопар и гладко выбрит. Висевший на плече дулом  вниз  автомат
ему явно мешал, как некий  посторонний  предмет,  который  полковник  таскал
против собственной воли. Властное лицо этого человека выдавало  сдерживаемое
из последних сил раздражение: полковник, судя по всему, не привык  толкаться
в очередях.
   Рядом  с  полковником  стоял  плотный  и  коренастый  человек  в  линялом
маскировочном комбинезоне с закатанными до локтей рукавами. Вместо головного
убора на нем красовался зеленый потник, с потертого  кожаного  пояса  свисал
здоровенный тесак в поцарапанных ножнах, а из-под  локтя  торчал  непривычно
толстый ствол какого-то невиданного  автомата-коротышки.  Широкое  скуластое
лицо этого военного имело обманчиво благодушное  выражение,  к  нижней  губе
прилип дымящийся окурок. Погон на нем не было. Ног этого человека  Карим  не
видел, но мог бы поспорить на любую  сумму,  что  обут  он  не  в  армейские
ботинки, а обычные поношенные кроссовки. В свое время  Карим  повидал  таких
людей и научился с первого взгляда отличать Их. Дело было не в одежде, не  в
обуви, не в страшном тесаке на поясе и даже не  в  странном  автомате,  а  в
выражении прищуренных глаз. Один такой вояка стоил взвода  хорошо  обученных
десантников, а если вести счет на зеленых срочников, полгода назад пришедших
с гражданки, то и  целого  батальона.  Если  федералам  и  удалось  добиться
каких-то успехов в Ичкерии, то лишь благодаря вот таким простоватым мужичкам
в линялых комбинезонах без знаков различия...
   Глядя на эту пару, Карим почувствовал неприятную  слабость  в  коленях  и
острое желание поскорее избавиться и от незнакомого  полковника,  и  от  его
опасного спутника. Он попятился назад,  опустил  за  собой  доску  прилавка,
поставил на нее весы и вынул из тайника между мешками  картонную  коробку  с
мелочью.
   - Эй, народ, - закричал он  голосом  базарного  зазывалы,  -  расступись!
Пропустите полковника, ему некогда! Подходи, начальник! Пропустите, женщины!
У начальника дела, ему некогда здесь с вами толкаться!
   Женщины недовольно загалдели, но  все-таки  дали  военным  пройти.  Между
делом Карим подумал, что, не будь позади них набитой вооруженными собровцами
казармы, дело вряд ли закончилось так мирно. Могли бы  и  порвать  -  просто
так, от большой любви, чтобы без очереди не лезли...
   Недовольно морщась и делая вид,  что  не  слышит  замечаний  из  очереди,
полковник поднялся в фургон по стертым железным ступенькам трапа. Коренастый
тип в потнике держался позади него  как  пришитый,  снисходительно  улыбаясь
ворчащим женщинам и придерживая на боку  свой  необычный  автомат.  Карим  в
последний раз покосился назад через плечо, проверяя, все ли в  порядке,  как
будто мешки Руслана могли сами выползти из дальнего угла фургона  и  улечься
на самом в