обходимо было облегчиться.
   Выйдя из своего совмещенного  санузла,  он  с  недоумением  уставился  на
лежащий посреди стола разобранный наган. Подойдя, пересчитал патроны:  слава
богу, все были на месте. Значит, стрельбы вечером не  было.  Зато  в  памяти
ощущался огромный провал, в  котором,  черт  возьми,  могло  скрываться  что
угодно - от танцев голышом на балконе до убийства. Виктор  пощупал  все  еще
висящий на груди орден. Да, перебор налицо. Как же это его так угораздило?
   Он отвинтил орден и  положил  в  коробочку,  потом  занялся  револьвером.
Голова трещала безбожно. В бутылке на  столе  оставалось  еще  с  полстакана
водки, и он жадно высосал ее прямо  из  горлышка.  Головная  боль  понемногу
отступала.
   Быков собрал наган и открыл тетрадь с хоккеистами на обложке.  Гершковича
можно вычеркнуть, хотя дело прошло  негладко  и  может  оказаться  для  него
последним. Он поставил  напротив  фамилии  старого  еврея  крестик.  Крестик
получился тоже негладкий, кривой и дрожащий, как и вся эта вонючая  история.
Следующим в списке стоял Забродов. Виктор сжал кулаки,  испытывая  привычный
прилив ненависти.
   Если бы не Забродов, ничего этого не было бы. Да, старый гриб остался  бы
в живых и еще какое-то время коптил бы небо, но недолго. Он ведь  и  вправду
был очень старый и вскоре благополучно ушел бы на два метра под землю и  без
посторонней помощи. А Виктор нашел бы кого-нибудь помоложе, и все  было  бы,
как всегда.
   Погоди, сказал он себе, а уж не сам ли Забродов все это организовал?  Обо
всем догадался, выследил его,  навел  на  старого  букиниста  и  позвонил  в
милицию. И ведь они почти взяли меня с поличным,  с  содроганием  понял  он.
Если бы я сразу  принес  пакет  с  собой...  А  теперь-дудки.  Адреса  моего
Забродов не знает.
   Конечно, все остальное  ему  известно,  и  найти  меня  для  милиции  раз
плюнуть, но улик у них никаких. Хорошо, что я тогда книги  не  взял.  Уберег
господь.
   Он истово перекрестился на дешевую иконку, висевшую в углу кухни.
   Ревностным христианином Быков  сделался  в  "Памяти"  -  там  это  весьма
приветствовалось, но не в этом же, черт побери, дело! Просто там  он  увидел
свет истинной православной веры и понял, что без  этого  русскому  народу  с
инородцами не справиться.
   Он покосился на наган. Да, похоже, что настало время им воспользоваться.
   Забродов был пониже Быкова и поуже в плечах, но Виктор, как профессионал,
прекрасно понимал, что рост и ширина плеч  не  всегда  имеют  первостепенное
значение. Иногда они вообще ничего  не  значат.  Интуитивно  он  угадывал  в
Забродове что-то, что заставляло его настораживаться. Да стоит  ли  лукавить
перед самим собой - он его откровенно побаивался,  так  что  наган  будет  в
самый раз. Остается только выследить дичь. Климова подождет, тем более,  что
визит к ней он решил отложить до конца будущей недели.  А  до  конца  недели
многое может измениться.
   Например, кое-кто умрет.
   Он обнаружил, что, несмотря на похмелье, испытывает зверский голод. Еды в
доме не оказалось никакой, даже в хлебнице было  пусто.  Он  закурил,  чтобы
отбить аппетит, и пересчитал деньги в бумажнике. Денег было не густо. Тем не
менее, умирать голодной смертью Быков  не  собирался.  В  конце  концов,  до
пенсии можно будет перехватить у кого-нибудь  из  тех  старушек,  что  вечно
торчат у подъезда. Не впервой.
   Он совсем уже было собрался идти в гастроном, но тут зазвонил телефон.
   Быков быстро прикинул, отвечать на звонок или нет, и решил,  что  это,  в
общем, все равно.
   Но оказалось, что это совсем не все равно, потому что  звонила  Валентина
Климова собственной персоной. Слушая ее охрипший, срывающийся голос,  Виктор
испытал такое возбуждение, что вынужден был сильно прикусить  кончик  языка,
чтобы прийти в себя и говорить с ней спокойно. Планы менялись: она сама  шла
в руки и упускать такой случай было нельзя. Когда он  намекнул,  что  знает,
где Климов с дочерью, эта глупая курица обо всем забыла и готова была бежать
на край света.
   Что ж, решил он, пусть поторопится. Ей совсем не обязательно  знать,  что
бежать придется гораздо дальше, чем на край света. Гораздо дальше.
   Положив трубку, Быков принялся расхаживать взад-вперед по  кухне.  Ходить
там было особенно негде, поэтому со стороны это  выглядело  так,  словно  он
раскачивается на месте, подобно маятнику. Взгляд его упал  на  стол.  Орден,
револьвер и тетрадь с хоккеистами  все  еще  лежали  там.  Орден  и  тетрадь
значения не имели, а вот револьвер следовало убрать от  греха  подальше:  он
мог забыться и дать Климовой шанс проделать в его шкуре лишнюю дырку.  Быков
небрежно схватил наган трясущейся от дикого возбуждения  рукой  и  не  глядя
швырнул его в пустое нутро холодильника -  пусть  полежит  пока.  Это  место
ничуть не хуже любого другого. В этом даже усматривалась некая аллегория, но
он не успел понять, какая именно - позвонили в дверь.
   Быков поспешил в прихожую встречать  дорогую  гостью.  Ноздри  его  хищно
раздувались от предвкушения жестокой потехи.
   Но это оказалась соседка. Виктору понадобилось  некоторое  время  на  то,
чтобы сообразить, кто это и что ей, черт побери, от него нужно. Был  момент,
когда он уже почти решил, что между этой растолстевшей сорокалетней  коровой
с пятого этажа Валентиной Климовой нет никакой существенной разницы, а  если
и есть, то ее можно смело проигнорировать. В конце концов, подумал он,  дело
это новое и небольшая репетиция не помешает.
   На свое счастье, соседка позавтракала салатом  из  зеленого  лука.  Запах
лука Виктор не переносил с детства - его от этого мутило. Его мать,  умирая,
пахла луком: какая-то идиотка из числа ее подружек рекомендовала  ей  лук  в
качестве чудодейственного средства. Он отворачивался, не в силах  преодолеть
отвращение.
   Мать видела это и плакала, но лук ела до самого конца. Она  очень  хотела
жить, хотя уже тогда молодой Быков не мог понять, зачем ей это нужно.
   Соседку спас лук. Втянув ноздрями едва уловимый, но  от  этого  не  менее
отвратительный запах, Быков несколько увял и сумел уяснить,  что  эта  дура,
оказывается, месяц назад брала у него пятилитровую  кастрюлю  и  вот  теперь
решила вернуть. С великим трудом заставив  себя  быть  вежливым,  он  принял
дурацкую кастрюлю, о которой давно забыл, и запер дверь.
   Проклятая кастрюля болталась в руке,  как  гиря.  Некоторое  время  Быков
пытался сообразить, что ему с ней делать, потом отнес на кухню и с  грохотом
свалил в посудный шкафчик.
   Он заставил себя сесть и закурить. Что толку метаться, как дикий зверь  в
клетке? Она придет сама, придет скоро, и он ее  убьет.  Но  не  сразу.  Надо
сделать так, чтобы она  не  кричала,  иначе  кто-нибудь  непременно  вызовет
милицию - да вот хотя бы эта корова, которая только что  заходила.  Зазвонил
телефон, Конечно, это она. Что-то заподозрила и сейчас скажет, что не  может
прийти.
   Но это была не она. Просто кто-то ошибся номером.
   Снова позвонили в дверь. "Мир просто сошел с ума", -  сказал  он  себе  и
пошел открывать с твердым намерением свернуть шею всякому, кто  окажется  за
порогом.
   Это все-таки пришла Климова. Он вдруг стал  спокойным  и  собранным.  Она
пришла, и волноваться больше не о чем.
   Он напал на нее прямо под дверью - просто не мог больше сдерживаться.  Он
и так сдерживал себя слишком долго. Ноги были  спрятаны  в  джинсы  -  жаль,
много лишней возни. Надо было сказать, чтобы  приходила  в  платье.  Она  бы
послушалась.
   Он сказал бы-так надо, и она бы послушалась. Зря. Надо было сказать.
   Зато блузка была тонкая и почти не мешала. Губы - как он помнил: пухлые и
мягкие, красивые даже без помады. Нижнюю он прокусил - а почему  бы  и  нет?
Какая разница, будет у трупа со свернутой шеей прокушена губа или не  будет?
Тут как со сроками заключения: меньшее поглощается большим.
   Ее горло лежало в ладони так, словно для этого  и  было  создано.  Волосы
были густые и тяжелые, ни  один  волосок  не  вырвался,  когда  он  запустил
пятерню в эту гриву и сильно дернул, отрывая ее от двери.
   Он швырнул ее на кушетку и шагнул вперед. Все было так, как в его мечтах,
только вместо халата на ней оказались джинсы, а вместо помады по  подбородку
текла кровь из прокушенной губы. Не стоит расстраиваться из-за  губы,  хотел
сказать он. Прежде, чем мы закончим, кровь потечет не только оттуда.
   Он услышал надоедливую трель дверного звонка и  решил  не  реагировать  -
позвонят и успокоятся. В конце концов, мой дом - моя крепость, не так ли? Но
звонивший не унимался. Он начал  бить  в  дверь  ногами  -  не  беспорядочно
барабанить, а целенаправленно и очень сильно лупить по  двери  около  замка.
После второго удара косяк захрустел и дал трещину.
   Виктор понял, что кто-то всерьез вознамерился ему помешать. Это было  уже
чересчур.
   Он открыл холодильник и выхватил  оттуда  наган.  Большим  пальцем  взвел
курок и, когда после очередного удара дверь распахнулась настежь,  выстрелил
в возникшую на пороге фигуру в пятнистом костюме.
   Илларион не догнал светловолосую девушку в подъезде. Он  вызвал  лифт  и,
пока тот мучительно медленно тащился откуда-то  сверху  -  скорее  всего,  с
седьмого этажа,  -  вдруг  вспомнил  фамилию  девицы,  а  точнее,  ее  мужа.
Мещеряков сказал, что один из убитых - его сосед по фамилии Климов.  Значит,
и она Климова.
   Интересно, думал Илларион, стоя в медленно поднимающемся лифте, а как  ее
зовут? И что ей здесь понадобилось? Уж не сообщники ли они? Впрочем,  убрать
мужа ценой жизни трехлетней дочери... Если бы в  семье  были  нелады  такого
масштаба, то уж кто-кто а Вера Гавриловна была бы полностью  в  курсе  и  не
преминула бы изложить историю  во  всех  подробностях.  Тогда  как  это  все
понять? Неужели эта девчонка что-то разнюхала самостоятельно и теперь  хочет
снять с Быкова скальп?
   В добрый час, подумал он, вынимая из-за пояса револьвер и подходя к двери
сорок третьей квартиры. Препятствовать не буду.
   Он позвонил и, выждав какое-то время, коротко и  мощно  ударил  ногой  по
замку. Дверь содрогнулась, но устояла.
   - При Хрущеве делали, - с уважением сказал Илларион и ударил еще  раз.  В
двери что-то хрустнуло, и она немного подалась.
   - Ага, - сказал  Илларион.  -  Довольно,  витязь,  вразумила  меня  твоей
десницы сила. Это, государи мои, Пушкин Александр Сергеевич. Жил когда-то на
Руси такой талантливый мулат.
   После третьего удара  полотно  двери  отскочило  в  сторону,  с  грохотом
ударившись  о  стену  прихожей.  В  долю  секунды  Илларион  успел  заметить
характерное  движение  фигуры,  черным  силуэтом  вырисовывавшейся  на  фоне
кухонного окна, - и головой вперед нырнул под выстрел.
   Перекатившись, он вскочил. Быков вторично нажал на курок,  исправив  свою
ошибку и целясь на этот раз в корпус. Чудесным  образом  миновав  Забродова,
пуля  ударила  в  телефонный  аппарат,  и  тот  взорвался  брызгами   черной
пластмассы.
   Ни выстрелить в третий раз, ни понять, что, собственно, с ним  произошло,
Виктор Быков не успел. Отлетевший  в  сторону  наган  с  грохотом  и  звоном
приземлился в мойке, где со вчерашнего дня  стояла  грязная  посуда,  а  сам
Быков вдруг обнаружил себя лежащим на полу  и  глядящим  в  дуло  револьвера
приличного калибра.
   - Шевельнешься - убью, - сказал ему владелец револьвера, в котором  Быков
лишь теперь признал старого знакомого. -  Причем  сделаю  я  это  с  большим
удовольствием, так что лежи тихо.
   Быков попытался приподняться. Илларион взвел курок.
   - Остынь. Я ведь не шучу.
   Виктор понял, что тот и вправду не шутит, и  опустил  голову.  Лежать  на
полу было унизительно и очень неудобно. Кроме того,  было  больно.  Ощущение
было такое, будто болит все тело.
   Илларион осмотрелся. Климова сидела - Не о чем мне с тобой разговаривать,
прихвостень жидовский, - сказал Быков, с трудом поднимаясь с пола.
   - Ага, - сказал Илларион, - все понятно. Разговаривать и в самом деле  не
о чем. В "Памяти", небось, состоял, а когда этих подонков разогнали, решил в
одиночку бороться за чистоту расы. Да ты садись, садись, в ногах правды нет.
   Только не делай резких движений.
   - Кто ты такой? - спросил Быков, тяжело опускаясь на кушетку и не сводя с
Иллариона полных ненависти глаз.
   - Тебе могу сказать, мы с тобой старые знакомые. Про спецназ  ГРУ  слыхал
когда-нибудь? Вижу, что слыхал. Так  что  в  тетрадочку  свою  ты  меня  зря
записал.
   Неловко могло получиться.
   Быков  угрюмо  отвернулся,  уперевшись  неподвижным  взглядом  в   стенку
холодильника.
   - Чем же тебе Климов помешал? - поинтересовался Илларион. - Он ведь, судя
по фамилии, русский?
   - Русский... Какой он  русский,  если  женился  на  жидовке?  Таких  надо
каленым железом...
   - Про железо мы уже слыхали. А разве она, -  Илларион  кивнул  в  сторону
дверей, - еврейка? Никогда бы не подумал. Как же это  ты  не  побрезговал  к
еврейке за пазуху залезть? Ты же сверхчеловек. Супер, так сказать,  мен.  А?
Бес попутал?
   Он еще раз огляделся и вздохнул.
   - Вот телефон ты зря застрелил. Что он-то тебе сделал?  Жди  теперь  этих
ментов... Может, их и не вызвал никто.
   - Вызвали, не волнуйся. В этом доме на седьмом этаже пернешь, а на первом
уже говорят, что ты обгадился.
   - Странный ты человек, Быков... Жаль, что телефона нет. Впрочем, ты прав.
   Вот и милиция.
   На лестничной площадке с протяжным грохотом открылись и  закрылись  двери
лифта, и по цементному полу заскрежетали подкованные сапоги.
   В квартиру ворвались омоновцы с автоматами наизготовку.
   - Оружие на пол, лицом  к  стене!  -  привычно  заорал  усатый  майор.  -
Осмотреть помещение!
   Илларион аккуратно положил свой револьвер на стол. Омоновцы, немилосердно
треща рассохшимся паркетом, рассыпались по квартире.
   - Я сказал, лицом к стене!
   - Спокойнее, майор. Может быть, обойдемся без формальностей?
   Усатый майор сделал повелительный жест подбородком, и два дюжих омоновца,
обойдя его справа и слева, двинулись к Иллариону.  Один  из  них  немедленно
отлетел  в  угол,  обрушив  посудный  шкафчик,  а  другой   вдруг   оказался
развернутым на сто восемьдесят градусов. Его левая  рука  была  завернута  к
лопатке, а из-под  правой  кокетливо  выглядывал  его  собственный  автомат,
наведенный на майора.
   - Майор, - сказал Илларион. - Я  готов  с  вами  сотрудничать.  Сейчас  я
положу автомат и отпущу вашего человека.  Я  предъявлю  документы,  дам  все
необходимые показания, отвечу на все вопросы и даже позволю  себя  обыскать,
но  избавьте  меня  от  ваших  полицейских  штучек.  Я  не  преступник.  Мое
воспитание не позволяет мне терпеть побои от ваших увальней.
   Майор гулко сглотнул. Ему еще  не  приходилось  сталкиваться  с  подобной
наглостью, подкрепленной, тем не менее, несомненной боевой  мощью.  Ситуация
складывалась патовая.
   - Положи автомат, - сказал он.  Илларион  наклонился,  не  выпуская  руки
омоновца, и положил автомат на пол. Омоновец при этом закряхтел  от  боли  и
сказал короткое, но очень неприличное слово.
   - Все, все, - сказал ему Илларион. - Уже отпускаю. Убери ствол, майор.
   Майор неохотно опустил  автомат.  Получивший  свободу  омоновец  поспешно
отскочил в сторону, потирая руку.
   - Документы, - буркнул майор. Илларион предъявил свои документы.
   - Ага, - удовлетворенно протяну. майор, -  Забродов.  Сколь  веревочке  н
виться... Кто стрелял?
   - Он, - указал Илларион на Быкова с тупым  безразличием  наблюдавшего  за
происходящим. - Наган в мойке.
   Майор удивленно приподнял брови и кивнул в сторону мойки, не сводя глаз с
Иллариона.  Один  из  омоновцев  двинулся  туда,  перешагнув  через   своего
лежавшего поперек дороги товарища, и выудил наган из кучи  битой  посуды.  -
Есть наган, - доложил он майору.
   - Документы, - сказал майор Быкову. Смотрел он по-прежнему на Иллариона.
   - В столе, - сказал Быков.
   - Браслеты, - не повышая голоса, скомандовал майор и снова навел  автомат
на Иллариона.
   Забродову и Быкову надели  наручники  и  по  приказу  майора  перевели  в
комнату.
   Майор нашел в ящике стола паспорт Быкова, небрежно пролистал  и  сунул  в
карман.
   Взяв со стола револьвер Забродова, он последовал за задержанными.
   Оставив при себе двоих автоматчиков, майор  приказал  остальным  ждать  в
машине.
   - Ну, - сказал он, поворачиваясь к Иллариону и Быкову, - пойте.
   Илларион кратко  изложил  суть  событий,  не  упомянув,  естественно,  ни
Северцева, ни Климову. Майор выслушал все не моргнув глазом и перевел взгляд
на Быкова.
   - Вы подтверждаете показания задержанного Забродова?
   - Послушай, майор, ты должен понять, ты же русский человек...
   - Казах.
   - Что? - не понял Быков.
   - Я казах. Вы подтверждаете показания Забродова?
   - Не говорите мне об этом наемнике мирового сионизма. Жаль, что я до него
не добрался.
   - Значит, подтверждаете. Наган ваш?
   - Мой. Жалко, что промазал.
   - А это чье? - спросил майор, вертя в руках револьвер Иллариона.
   - Это мой револьвер, вы видели  документы.  Осторожнее,  майор,  у  этого
револьвера очень чувствительный курок.
   Раздался выстрел, и Виктор Быков боком вывалился из  кресла  на  потертый
ковер, который начал стремительно темнеть,  приобретая  темно-бурый  оттенок
там, где с ним соприкасалась голова Быкова.
   - Надо же, какое несчастье, -  сказал  майор,  присаживаясь  на  корточки
возле трупа и щупая пульс. - Наповал.  Действительно,  очень  чувствительный
курок. Что ж ты раньше не сказал, дурила? Козлов, сними с него  браслеты,  д
Один из стоявших в прихожей  омоновцев  снял  с  Быкова  наручники  и  молча
вернулся на место. Майор осторожно пристроил револьвер  на  краешек  книжной
полки и, перешагнув через Быкова, уселся на его место.
   - По краю ходишь, майор, - предупредил его Илларион. - По самому краешку.
   - Так, - сказал тот, не обратив никакого внимания на слова  Иллариона,  -
подведем итоги. Значит, жили-были два отставника. Вместе ездили на  рыбалку,
а в свободное от рыбалки время мочили евреев  -  такое  у  них  было  хобби.
Заманив по  предварительному  сговору  в  квартиру  гражданина  Быкова  жену
убитого ими  же  гражданина  Климова  Климову  Валентину  Наумовну  с  целью
изнасилования  и  последующего  убийства,  сообщники   не   поделили   бабу.
Подрались, как водится, а потом  затеяли  перестрелку.  Быков  произвел  два
выстрела из незарегистрированного револьвера системы "наган",  но  оба  раза
промахнулся  и  был  убит  Забродовым  из  зарегистрированного  на  его  имя
револьвера... Как тебе версия?
   - Дерьмо это, а не версия, - сказал Илларион. -  Она  же  белыми  нитками
шита.
   И при чем тут какая-то Климова? Не было тут никакой Климовой.
   - А вот она говорит, что была. Правда, она  не  совсем  поняла,  что  тут
произошло. Ей-то, бедняжке, кажется, что ты ее спас от насильника и  убийцы,
но мы ее переубедим. Мы умеем переубеждать. Одна  такая  вообще  в  убийстве
мужа призналась.
   - Бред какой-то. Ты спятил, майор? Что ты несешь?  Какая  Климова?  Какой
муж?
   - Климова та самая, которая сейчас в моей машине сидит. А муж...
   - Слушай, майор, давай говорить начистоту. Передай  своему  хозяину,  что
давить на меня бесполезно, тем более, так грубо.
   - Да кто на тебя давит, дурачок? Кому ты нужен? Ты телевизор смотришь? Ах
да, тебе некогда, ты же у нас в бегах. - Майор посмотрел на часы  и  включил
телевизор. - Посмотри.
   По телевизору показывали рекламу.
   - Какое отношение к нашему разговору имеют женские прокладки?  -  спросил
Илларион.
   - Сейчас увидишь, какое.
   Реклама  кончилась,  и  начались  новости.  Симпатичная  дикторша  кратко
перечислила основные события дня. Первым номером в списке  шло  сообщение  о
том, что минувшей ночью у себя на даче был застрелен депутат Государственной
Думы генерал-лейтенант Рахлин.
   - Теперь понял? - спросил майор, выключая телевизор.