- И вдобавок сморщенные, - подхватил другой.
   - Ну да, и осыпаются слишком рано, даже не  пожелтев-то  как  следует,  -
заявил третий.
   Карамон был глубоко уязвлен. С жаром принялся  доказывать  он  маловерам,
что все совсем не так, и даже потащил двоих вон  из  трактира  к  ближайшему
клену. Пригнув книзу толстую ветку, он тыкал их в листья чуть ли не  носами,
приговаривая: "Ну, кто из нас прав?"
   Шутники - старинные завсегдатаи трактира - нехотя соглашались,  что  прав
Карамон. Листья и в самом деле никогда еще не были так прекрасны, как в  эту
осень. После этого Карамон, надувшись от гордости, словно он собственноручно
красил каждый листок, сопровождал посетителей обратно  в  трактир  и  ставил
проспорившим бесплатную выпивку. Это тоже повторялось из года в год.
   Но нынешняя осень действительно была необычной для трактира под  вывеской
"Последний Приют". Никогда еще не случалось  в  этих  краях  такого  наплыва
постояльцев, и Карамон был склонен приписывать это оживление на  дороге  все
тем же листьям. Действительно, многие приходили  в  долину  в  том  числе  и
полюбоваться на удивительные деревья, что росли только здесь и нигде  больше
во всем Кринне. Не  так  давно  установившийся  мир  побуждал  к  созерцанию
прекрасного.
   Но основной целью путешественников были все же не деревья, тут не  брался
спорить даже романтик  Карамон.  Близившийся  Совет  Магов  привлекал  людей
гораздо больше, чем разноцветные листья - как бы хороши они ни были.
   Ибо Совет Магов Кринна собирался крайне редко - только тогда, когда главы
трех орденов - Белого, Черного и Алого - решали, что пора  обсудить  текущие
дела.  Но  если  уж  виделась  такая  необходимость,  созывались  все  -  от
недоучек-неофитов до седых стариков,  о  которых  еще  при  жизни  слагались
невероятные легенды.
   Маги всего Ансалона съезжались этой осенью к Башне Вайрет, чтобы  принять
участие в Совете. Было приглашено  и  несколько  умельцев  из  народа  Серой
Драгоценности, они не пользовались магией и не творили заклинаний,  но  были
известны как искуснейшие мастера магических предметов и  драгоценностей.  Не
менее почетными гостями были пятеро или шестеро гномов.
   Пытались прорваться на Совет и кендеры - но были вежливо повернуты  назад
еще у границ.
   "Последний Приют" назывался так недаром: он был и в самом деле  последним
трактиром на этой дороге, и в нем останавливались  все,  кто  направлялся  в
колдовской Лес Вайрет, где высилась среди столетних деревьев один из четырех
оплотов магии на всем материке - Башня Высшего Волшебства. А посему  комнаты
трактира долго не пустовали.
   - И все же они идут сюда любоваться листьями,  -  упорствовал  Карамон  в
ежевечерних спорах с женой, - потому как любой маг мог бы просто перенестись
к Башне, не утруждая себя дорогой и остановками в трактирах.
   На это Тика могла только улыбаться, пожимать плечами и кивать: да, должно
быть,  дело  действительно  в  листьях.  И  тогда  Карамон  чувствовал  себя
невероятно польщенным до нового вечера - и нового спора.
   И никто не обращал внимания на то,  что  каждый  из  останавливавшихся  в
трактире магов - или волшебниц - так или иначе упоминал  имя  брата-близнеца
Карамона, Рейстлина, причем упоминал с неизменным  почтением.  Рейстлин  был
известен как маг величайшей мощи - и еще большей гордыни. Своим поприщем  он
избрал темную сторону и едва не уничтожил мир, пытаясь в нем воцариться.  Но
под конец он одумался и успел спастись из когтей Тьмы - хотя для  этого  ему
пришлось пожертвовать жизнью. Все это случилось около двенадцати лет  назад,
и с тех пор в "Последнем Приюте" комната Рейстлина всегда пустовала - как бы
ни  был  велик  наплыв  постояльцев.  В  ней  имелось  множество   всяческих
безделушек (многие из них - наверняка волшебные), и некоторым особо почетным
гостям изредка  разрешалось  взглянуть  на  бывшую  обитель  великого  мага.
Разумеется, ни один кендер никогда и близко не  подпускался  к  лестнице  на
второй этаж.
   До начала Совета оставалось всего три дня, и в этот вечер  -  впервые  за
всю неделю - трактир был пуст. Последние  постояльцы  покинули  его  еще  на
рассвете, ибо путь к Лесу Вайрет был не столько долог, сколько  извилист,  -
не путешественники вступали в него, а он впускал их. Или не впускал, и тогда
можно было весь день пробродить у его границ, описывая круг за кругом.
   Итак, маги ушли, а обычные завсегдатаи еще не появлялись. Обитатели Утехи
и соседних городов, обычно сходившиеся вечерами в трактире  за  кружкой  зля
или миской тушеного картофеля,  предпочитали  держаться  подальше,  пока  не
схлынет поток мимоезжих волшебников. В Ансалоне недолюбливали колдунов, даже
тех, чей цвет одежд был незапятнанно бел.
   Когда Карамон впервые открыл двери трактира опасным постояльцам -  в  тот
год Совет созывался  первый  раз  после  Войны  Копья,  -  не  обошлось  без
происшествий. Большинство трактиров  отказалось  принимать  съезжающихся  на
Совет Магов, а окрестные жители сердито ворчали, что вот, мол, понаехало тут
всяких. Один из завсегдатаев "Последнего Приюта" осерчал до  такой  степени,
что напился и чуть не подрался с каким-то молодым магом из Алых.
   О том вечере толковали и по сей  день,  ибо  это  был  один  из  немногих
случаев, когда обычно благодушный  Карамон  вышел  из  себя.  Пьянчужка  был
выволочен из трактира за шиворот, и его друзьям пришлось потрудиться,  чтобы
высвободить его, защемленного в развилке дерева, росшего перед трактиром.
   После этого случая, едва по Утехе прокатывалась  весть  о  новом  Совете,
местные любители выпить и  посудачить  собирались  в  других  заведениях,  а
Карамон принимал проезжих магов. Потом Совет завершался, маги  разъезжались,
завсегдатаи как ни в чем не бывало возвращались в "Последний Приют", и жизнь
входила в обычное русло.
   - Сегодня, заявил Карамон, отрываясь от чистки ножей  и  многозначительно
глядя на жену, - мы ляжем спать пораньше.
   Они были женаты уже двадцать второй год, и двадцать  второй  год  Карамон
утверждал, что он женился на самой прекрасной женщине  Кринна.  У  них  было
пятеро детей - три мальчика, старшему из которых,  Танину,  исполнилось  уже
двадцать дет, Стурму было девятнадцать, шестнадцать - Палину; и две  девочки
- Лаура  и  Дезра,  пяти  и  четырех  лет  от  роду.  Двое  старших  мечтали
когда-нибудь удостоиться чести посвящения в рыцари и скитались  по  свету  в
поисках приключений. Младший, Палин, часами просиживал за  книгами,  пытаясь
учиться магии. "Это ненадолго, - говорил, улыбаясь, Карамон. - Вот  вырастет
парень, и пройдет дурь". Что же до девочек... впрочем, эта история  -  не  о
них.
   - Было бы очень славно, - повторил Карамон, -  лечь  сегодня  пораньше  -
ради разнообразия.
   Тика, намывавшая пол в общей зале, нагнула голову, чтобы спрятать улыбку,
и притворно тяжело вздохнула.
   - Да, - сказала она, - это было бы и в самом деле славно. Я так устала за
последние дни, что сегодня, наверное, усну, едва донесу голову до подушки.
   Карамон обеспокоено глянул на нее:
   - Но, может быть, ты все-таки не так сильно устала, дорогая? Палин явится
на каникулы только через месяц, старшие отправились навестить Золотую Луну и
Речного Ветра, девочки уже спят. В трактире ни души, только ты  да  я,  и  я
думал, что нынче вечером мы... э-э... немного поговорим...
   Тика едва не смеялась в голос, старательно пряча лицо.
   - Нет-нет, я и в самом деле слишком устала, -  проговорила  она  с  новым
тяжелым вздохом. - И надо еще сменить белье и поставить мясо на утро...
   Широкие плечи Карамона поникли, он отвернулся.
   - Что ж, - пробормотал он, - раз так... Иди ложись, я закончу все сам.
   Отшвырнув тряпку, Тика со смехом бросилась к мужу  и  обвила  руками  его
могучую шею.
   - Ты дикий ненасытный медведь! - сказала она нежно. - Я смеялась.
   Конечно же, раз здесь только ты да я, мы  пойдем  в  постель  пораньше  и
"поговорим", как ты это называешь! Гаси огни и запри дверь. Оставшиеся  дела
могут подождать до утра.
   Карамон, ухмыляясь во весь рот, направился к двери. Но только  он  взялся
за щеколду, как снаружи раздался тихий стук.
   - О, только не это! - выдохнула Тика, нахмурясь. - Кого  это  принесло  в
такой поздний час? - Она задула свечу на столе и прошептала:
   - Сделай вид, что не слышал. Может, они уберутся восвояси.
   - Как-то нехорошо, наверное... - пробормотал  мягкосердечный  Карамон.  -
Теперь по ночам холодновато...
   - Ты неисправим! - всплеснула руками Тика. - Есть же еще  трактиры  кроме
нашего...
   Стук повторился, на этот раз более громкий, и  чей-то  высокий  голос  за
дверью крикнул:
   - Эй, есть там кто-нибудь? Я понимаю, уже  поздно,  но  я  одна  и  боюсь
бродить в темноте!
   -  Это  женщина,  -  сказал  Карамон,  и  Тика  поняла,  что   настаивать
бесполезно.
   Если еще какого-нибудь странствующего рыцаря ее муж мог  отправить  среди
ночи искать другой трактир,  то  оставить  на  улице  женщину,  да  еще  без
спутников, - никогда.
   Тика злилась и потому не удержалась от ворчливого замечания:
   - Что за женщина  может  бродить  по  дорогам  среди  ночи?  Уж  конечно,
какая-нибудь побирушка!
   - Ох, дорогая, - прошептал Карамон хорошо знакомым ей просительным тоном,
-  пожалуйста,  не  говори  так.   Может,   она   едет   навестить   больных
родственников, и ночь застала ее посреди дороги, или...
   Тика зажгла свечу.
   - Можешь не продолжать. Открывай давай.
   - Сейчас, сейчас, уже иду! -  обрадовано  возгласил  Карамон,  но,  снова
взявшись за щеколду, еще раз обернулся к жене и прошептал:
   - Подбрось полено-другое в плиту. Она наверняка голодна.
   - Обойдется холодным мясом и сыром, -  отрезала  Тика,  зажигая  свечи  в
большом шандале на столе.
   Как большинство рыжих женщин, Тика имела крутой нрав, и, хотя волосы ее с
годами поседели, характер  трактирщицы  не  изменился.  Карамон  понял,  что
горячей еды незваной гостье не видать.
   - Она наверняка устала, - сказал он примирительным тоном, -  и  наверняка
сразу уйдет наверх.
   - Посмотрим! - фыркнула Тика. - Откроешь ты ей наконец или так и оставишь
замерзать за дверью?
   Карамон вздохнул и открыл дверь.
   И оказался лицом к лицу с ночной гостьей. Она выглядела  совсем  не  так,
как можно было бы ожидать, и даже Карамон,  как  ни  добросердечен  он  был,
глянув на нее, засомневался, а правильно ли он поступил, открыв ей.
   Посетительница куталась в тяжелый плащ, на голове у нее красовался  шлем,
а на руках были кожаные перчатки по самые локти, что  наводило  на  мысль  о
драконе. Само по себе это не было удивительным или  необычным,  в  последние
дни через Утеху прошло много всадников верхом на драконах. Но цвет! И  шлем,
и плащ, и перчатки были синего цвета, столь темного, что в свете  свечей  он
казался черным. Тускло отблескивали лоснящейся кожей синяя куртка  и  штаны,
заправленные в высокие черные сапоги.
   Всадница синего дракона.
   Таких гостей в Утехе не видали со времен войны. Появись эта женщина среди
бела дня, ее забросали бы камнями. Либо по меньшей мере связали бы по  рукам
и ногам. Даже сейчас, спустя двадцать  пять  лет,  в  Утехе  еще  живы  были
свидетели того, как синие всадники  палили  город  и  убивали  их  друзей  и
родных. И Карамон, и Тика оба сражались в Войне Копья. А каждый,  кто  выжил
тогда, сохранил в сердце  неистребимую  ненависть  к  синим  драконам  и  их
всадникам - слугам Владычицы Тьмы.
   Глаза из-под темного шлема встретили взгляд оторопевшего Карамона.
   - Найдется у тебя комната на одну ночь? Я еду издалека и очень устала.
   Голос  ее  был  тих,  в  нем  действительно  слышались   усталость   и...
беспокойство:  Гостья  старалась  держаться  в  тени  и,  дожидаясь   ответа
трактирщика, дважды обернулась через плечо. Причем взгляд ее  был  устремлен
скорее вверх, чем назад.
   Карамон обернулся на жену. Тика способна с  одного  взгляда  распознавать
людей - умение, которое легко приобрести, двадцать лет  принимая  странников
со всего света. Она коротко кивнула.
   Карамон отступил за порог и дал всаднице пройти. Она еще  раз  обернулась
через плечо и проскользнула за дверь, по-прежнему стараясь держаться в тени.
Карамону передалось ее  беспокойство,  и  он  выглянул  наружу,  прежде  чем
запереть за гостьей двери.
   В ясном ночном небе высоко висели две луны - красная и серебристая.
   Они стояли близко, но уже не  так  близко,  как  несколько  ночей  назад.
Черная луна еще не всходила, а если даже  взошла  -  ее  могли  видеть  лишь
служители Владычицы Тьмы. Но, верно, и она была где-то недалеко  от  сестер,
если маги трех цветов собирались в эти дни  вместе  -  добро,  зло  и  нечто
промежуточное.
   Карамон захлопнул дверь и задвинул тяжелую  щеколду.  Металл  лязгнул,  и
женщина в синем плаще вздрогнула.  Пальцы  ее  теребили  застежку  у  горла,
всадница никак не могла совладать  с  ней  -  массивной  брошью,  отделанной
жемчугом, который тускло мерцал  в  неровном  свете  шандала.  Руки  женщины
дрожали. Отстегнув наконец брошь, она уронила ее на пол. Карамон нагнулся за
драгоценной вещицей, подкатившейся к его ногам. Всадница метнулась с нему  с
резким и  испуганным  жестом,  словно  не  хотела,  чтобы  руки  трактирщика
касались ее броши.
   - Странное украшение, - сказал Карамон, хмурясь. Перехватив руку женщины,
он заставил ее разжать пальцы, и показать застежку Тике.
   Рассмотрев драгоценность, он и сам не хотел лишний раз касаться ее.
   Тика взглянула и поджала губы. Быть может, она подумала  о  том,  что  ее
умение распознавать людей на сей раз подвело ее.
   - Черная лилия.
   Матово отблескивающий черный  цветок  с  четырьмя  острыми  лепестками  и
чашечкой, усеянной мельчайшими рубинами, словно сбрызнутой  кровью.  Легенды
эльфов гласили, что черная лилия  вырастает  на  могилах  умерших  не  своей
смертью. Она растет прямо из сердец невинных жертв, и если  сорвать  ее,  то
увидишь кровь, сочащуюся из стебля.
   Всадница сердито вырвала руку и приколола брошь обратно на  плащ,  утопив
ее в густом мехе ворота.
   - Где вы оставили своего дракона? - мрачно осведомился Карамон.
   - Спрятала в долине внизу,  -  ответила  женщина.  Резким  движением  она
стянула с головы шлем с плотной маской, защищающей лицо от  ветра  во  время
полета. - Не беспокойся, он не причинит вреда. Он во  всем  послушен  мне  и
никому не желает зла. Даю вам в этом свое слово.
   Без шлема и маски женщина смотрелась совсем по-другому. Посреди  трактира
стояла не грозная, безжалостная всадница синего дракона,  а  просто  женщина
средних лет. Лицо ее было в  морщинах,  но  их  оставило  скорее  горе,  чем
прожитые годы. Длинные косы были совершенно седыми, словно  она  родилась  с
седыми волосами. В глазах ее не было ни холода, ни темного  жестокого  огня,
какой обычно присущ всем слугам Такхизис. Они смотрели мягко, печально  и...
испуганно.
   - Мы верим вам, госпожа, - ответила Тика, мельком взглянув  на  молчащего
Карамона.   Сказать   по   чести,   гигант   вовсе   не    заслужил    столь
пренебрежительного взора.
   Нельзя сказать, чтобы трактирщик плохо  соображал,  -  нет,  этим  он  не
грешил даже в юности, как ни утверждали обратное некоторые из его приятелей.
Просто  он  слишком  тщательно  обдумывал  все  новое  и  необычное,  с  чем
сталкивался, и потому слыл тугодумом. Но  не  раз  доводилось  ему  изумлять
друзей и жену каким-нибудь поразительно точным наблюдением  или  неожиданным
выводом.
   - Вы вся дрожите, - продолжала Тика, в то время как ее муж стоял,  широко
расставив ноги, глядя в пустоту прямо перед собой. Она знала, что происходит
с ее мужем в такие моменты, и не стала отвлекать  его  от  размышлений.  Она
потянула гостью ближе к огню и придвинула ей кресло:
   - Садитесь здесь. Я сейчас подброшу дров. Быть  может,  немного  горячего
вина?
   Мне недолго растопить плиту на кухне...
   - Благодарю вас, не беспокойтесь. И не ворошите уголья.  Я  дрожу  не  от
холода. -  Последние  слова  прозвучали  еле  слышно.  Женщина  не  села,  а
буквально упала в подставленное кресло.
   Тика едва не выронила из рук кочергу.
   - Так я права, вы бежали из плена, верно? И теперь за вами погоня?
   Всадница вскинула голову и в изумлении уставилась на улыбающуюся Тику:
   - Как вы догадались? Неужели по мне настолько видно?
   Вместо ответа Тика повернулась к мужу.
   - Карамон, - окликнула она. - Где твой меч?
   - Что? - переспросил гигант, возвращаясь к реальности. - Меч?
   - Мы поднимем на ноги городского голову, а если понадобится,  то  и  весь
город. Не  беспокойтесь,  госпожа,  -  говорила  Тика,  деловито  развязывая
передник. - Они не смогут снова схватить вас...
   - Стойте, остановитесь! - вскричала женщина, вскакивая с места.
   Кажется,  обещание  поднять  весь  город  испугало  ее  больше,  чем   та
опасность, от которой она убегала.
   - Погоди-ка, жена, - вмешался Карамон, опуская руку на плечо Тики.
   Стоило ему заговорить так - размеренно, негромко и повелительно, - как  у
Тики пропадало всякое желание спорить и бросать уничтожающие взгляды.  -  Не
беспокойтесь, госпожа. Мы никому не скажем, что вы у нас, пока  вы  сами  не
попросите об этом.
   Вздох  облегчения  вырвался  из  груди  синей  всадницы.   Она   медленно
опустилась в свое кресло.
   - Но, послушай... - начала было Тика.
   - Она не просто так приехала сюда, дорогая, - оборвал ее Карамон.
   - Ей не просто негде остановиться на ночь. Она ищет  кого-то,  кто  живет
поблизости. И я не  думаю,  что  она  чудом  спаслась  из  какой-то  ужасной
темницы, - просто уехала, верно? - Голос его  стал  мрачен.  -  И,  закончив
здесь свое дело, вернется обратно.
   Женщина съежилась при  последних  его  словах.  Голова  ее  поникла,  она
прошептала:
   - Правда. Я действительно ищу одного человека, который живет в Утехе. Вы,
наверное, знаете всех  и  каждого  в  округе,  вы  поможете  мне?  Я  должна
поговорить с ним и сегодня же ночью улететь обратно.
   Карамон шагнул к дверям и снял с крючка свой плащ.
   - Как его имя?
   - Погоди минутку, - остановила его Тика. -  А  что  вам  нужно  от  этого
человека, госпожа?
   - Этого я не могу вам сказать. Карамон нахмурился:
   - Нет, так не пойдет. Я не могу поднять человека с постели среди  ночи  и
повести его неизвестно к чему. Что я скажу его родным, если он больше к  ним
не вернется?
   Женщина подняла на него умоляющие глаза:
   - Я могла бы солгать вам, я могла бы сказать,  что  ничего  подобного  не
случится, но это не так. Ужас в том, что я и сама  толком  не  знаю,  в  чем
дело. Я владею страшной тайной и  должна  передать  ее  одному-единственному
человеку, живущему где-то здесь. Он один имеет право знать об  этом!  -  Она
подалась вперед, прижав к груди руки  в  синих  перчатках.  -  Речь  идет  о
спасении жизни - нет, больше, чем жизни! Души!
   - Как мы можем решать за кого-то, сердце мое? - сказала Тика мужу.
   - Позови этого человека, кто бы он ни был, и пусть решает сам.
   - Ладно. - Карамон набросил плащ на плечи. - Как его имя?
   - Маджере, - ответила женщина. - Карамон Маджере.
   - Карамон! - повторил Карамон, опешив.
   Женщина поняла его замешательство по-своему:
   - Да, я знаю, что прошу о невозможном, - быстро заговорила она. - Карамон
Маджере, прославленный рыцарь Копья, один из величайших воинов Ансалона. Что
общего может быть у него с такой,  как  я?  Но  если  он  только  посмеется,
скажите ему... Скажите ему, что я пришла поговорить о его сестре.
   - Сестре! - эхом откликнулся Карамон и привалился спиной к  стене,  чтобы
удержаться на ногах. Трактир содрогнулся.
   - Упаси нас Паладайн! - Тика  прижала  ладони  к  мгновенно  покрасневшим
щекам. - Но... Китиара?..

2. Сын Китиары

   Карамон снял плащ и повесил мимо  гвоздя.  Плащ  соскользнул  на  пол,  и
трактирщик не стал поднимать его. Женщина смотрела на  все  это  с  рас