о беспомощно оглядывался по сторонам и покорно исполнял все,
что от него требовали.
   Харас уходил последним. Прежде чем спрыгнуть в тоннель,  он  в  последний
раз оглядел поле битвы.
   Лампу он повесил обратно на крюк,  и  теперь  ее  мерцающий  теплый  свет
озарял ужасную картину, словно целиком  вырванную  из  какого-то  кошмарного
сновидения.
   Столы были разбиты вдребезги,  кресла  перевернуты,  по  полу  разбросаны
черепки и остатки еды. Из-под тела мага растекалась лужа крови; собравшись в
небольшое озерцо у края дыры, она начинала понемногу капать в тоннель.
   Харас спрыгнул вниз и, отбежав на безопасное расстояние, остановился.
   Подобрав с пола тонкий канат, он сильно за него  дернул.  Противоположный
конец веревки был привязан к опорному столбу, поддерживавшему свод  тоннеля,
прямо под палаткой предводителя. Послышался короткий гул, и  волна  затхлого
воздуха толкнула Хараса в грудь. С  потолка  посыпались  земля  и  камни,  а
густое облако пыли заволокло все вокруг.
   Теперь, когда тоннель позади был надежно заблокирован, Харас повернулся и
поспешил вслед за своими воинами.

***

   - Предводитель!..
   Карамон вскочил на нош  и  потянулся  руками  к  горлу  врага.  Лицо  его
исказила свирепая гримаса. Гэрик в испуге отскочил.
   - Предводитель! - воскликнул он. - Карамон! Это я!!!
   При звуке знакомого голоса острая боль пронзила голову гиганта.  Обхватив
виски руками, он застонал и зашатался. Гэрик в последнее мгновение подхватил
своего командира и помог ему сесть в кресло.
   - Брат? - хрипло спросил Карамон. - Рейстлин?
   - Карамон... я... - Гэрик сглотнул.
   - Мой брат?.. - Исполин сжал кулаки.
   - Мы отнесли его к нему в палатку, - ответил рыцарь. - Рана...
   - Что? Что рана?! - нетерпеливо прорычал Карамон, поднимая голову и глядя
на рыцаря красными, полными боли глазами.
   Гэрик открыл рот, закрыл и потряс головой.
   - Отец... мой отец рассказывал мне  про  такие  раны,  -  пробормотал  он
запинаясь. - Человек с  такой  раной  угасает  медленно,  мучительно,  но...
.неизбежно.
   - В живот? - быстро спросил гигант.
   Гэрик кивнул и закрыл лицо рукой. Карамон пристально посмотрел на него  и
заметил, что лицо воина стало белым как полотно и покрылось капельками пота.
   Закрыв  глаза,  гигант  тяжело  вздохнул  и   приготовился   бороться   с
головокружением и тошнотой, которые, он знал, навалятся на него, как  только
он попытается встать. Скрипнув зубами,  он  все  же  поднялся.  Пространство
вокруг него закачалось, но Карамон заставил себя сохранить равновесие. Когда
земля под ногами перестала раскачиваться, он рискнул открыть глаза.
   - Как ты-то себя  чувствуешь?  -  спросил  он,  внимательно  поглядев  на
молодого рыцаря.
   - Все в порядке, - отозвался Гэрик деланно-бодрым голосом,  но  его  лицо
покраснело от стыда. - Они... они напали на меня сзади.
   - Понятно. - Карамон рассмотрел  запекшуюся  кровь  в  спутанных  волосах
юноши. - Это бывает, не  принимай  близко  к  сердцу.  На  меня  они  напали
спереди.
   Он невесело улыбнулся.
   Гэрик кивнул, однако по выражению его лица было  видно,  что  неудача  не
дает ему покоя.
   "Он справится, - устало подумал Карамон.  -  Нам  всем  рано  или  поздно
приходится сталкиваться с чем-то подобным".
   - Я хочу навестить брата,  -  сказал  он,  неверными  шагами  двигаясь  к
выходу.
   Затем он вдруг остановился. - А госпожа Крисания?
   - Спит. Нож скользнул по ее, гм... ребрам. Я... мы перевязали рану... как
могли. Нам пришлось... разрезать на ней платье. - Гэрик покраснел сильнее. -
И мы дали ей выпить немного "гномьей водки".
   - Она знает о Рей... о том, что случилось с Фистандантилусом?
   - Маг запретил говорить ей.
   Карамон слегка приподнял брови, потом нахмурился.  Оглядев  разгромленный
шатер, он увидел  на  земляном  полу  подсохшее  кровавое  пятно.  Вздохнув,
предводитель вышел из палатки. Гэрик последовал за ним.
   - Как армия?
   - В лагере все знают - известия уже распространились. - Гэрик  беспомощно
развел руками. - Было очень много дел. Во-первых, мы попытались преследовать
гномьих лазутчиков.
   Карамон фыркнул и тут же сморщился от боли в голове.
   - Они наверняка обрушили тоннель.
   - Да. Мы пробовали копать, но рыхлая земля все время осыпается. С тем  же
успехом можно перекопать всю эту проклятую  пустыню,  -  с  горечью  ответил
рыцарь.
   - Так что насчет армии? - настойчиво  переспросил  Карамон,  задержавшись
перед входом в палатку Рейстлина. При этом ему  показалось,  что  он  слышит
доносящийся изнутри низкий мучительный стон.
   - Люди расстроены, подавлены... - со  вздохом  признал  Гэрик.  -  Многие
сбиты с толку. Я, право, не знаю...
   Карамон все понял. Заглянув в полутемную палатку Рейстлина, он сказал:
   - Я пойду один. Спасибо за все, что ты сделал,  Гэрик,  -  добавил  он  с
теплотой в голосе. - Ступай  отдохни.  Мне  нужно,  чтобы  ты  хоть  немного
поспал, прежде чем твоя помощь снова мне понадобится. Если ты не  отдохнешь,
от тебя будет мало толку.
   - Слушаюсь, - отозвался Гэрик и пошел прочь, слегка пошатываясь.
   Внезапно он остановился и обернулся. Засунув руку под стальную кирасу, он
вынул оттуда испачканный в крови пергамент.
   - Мы... нашли это у тебя в кулаке. Написано на языке гномов.
   Карамон посмотрел на  пергамент,  развернул,  прочел  и  снова  скатал  в
трубочку, ничего не  сказав  и  не  проявив  своих  чувств  каким-либо  иным
способом.
   Свиток он засунул себе под ремень.
   Возле каждой палатки  теперь  стояли  часовые.  Карамон  жестом  подозвал
одного стражника и велел ему помочь  Гэрику  добраться  до  постели.  Затем,
приготовившись к самому худшему, он вошел в палатку Рейстлина.
   На столе, рядом с открытой колдовской книгой, горела свеча. По всему было
видно, что маг рассчитывал вернуться к своим  занятиям  сразу  после  ужина,
который им так и не удалось закончить. В  тени  рядом  с  постелью  раненого
скрючился на стуле гном средних лет,  с  лицом,  покрытым  боевыми  шрамами.
Карамон сразу признал в нем воина из штаба Регара. Внутри у самого  входа  в
палатку стоял часовой, который приветствовал исполина салютом.
   - Подожди снаружи, - приказал Карамон, и стражник вышел.
   - Он не дал нам заняться своей  раной,  -  кратко  сообщил  гном,  кивком
головы указывая на Рейстлина. - Нужно перевязать. Впрочем,  большой  разницы
нет.
   Повязка  только  поможет  удержать  внутри  то,  что  уже  почти  целиком
снаружи...
   - Я займусь им, - хрипло сказал Карамон.
   Гном уперся руками в колени и  поднялся,  но  не  вышел,  а  нерешительно
откашлялся, словно не зная, говорить или нет. Приняв решение, он  метнул  на
предводителя взгляд своих быстрых светлых глаз.
   - Регар просил тебе сказать. Если хочешь, я мог бы сделать это... ну,  ты
погашаешь. Быстро и без мучений. Мне приходилось  делать  это  и  раньше,  я
умею.
   Дело в том, что я по роду занятий - мясник, забойщик. Сам увидишь.
   - Убирайся.
   - Как скажешь. - Гном пожал плечами. - Но если бы это был мой брат...
   - Ты свободен, - негромко повторил Карамон. Он не глядел на  гнома  и  не
слышал даже его тяжелых шагов, когда  тот  уходил.  Все  его  внимание  было
сосредоточено на брате.
   Рейстлин лежал на кровати поверх одеяла,  зажимая  руками  свою  страшную
рану. Он был одет, и его черные одежды, обильно смоченные кровью, прилипли к
телу. Нестерпимая боль мучила его, и маг перекатывался то на один бог, то на
другой. Каждый вздох вырывался из его горла с низким и хриплым стоном,  а  в
легких что-то рвалось и клокотало.
   Но самым страшным для Карамона был взгляд Рейстлина. Блестящие глаза мага
смотрели прямо на него, видели его, следили за ним. Рейстлин был в сознании.
   Карамон опустился на колени рядом с койкой брата и положил  руку  на  его
пылающий лоб.
   - Почему ты не позволил им послать за Крисанией? - спросил он мягко.
   Рейстлин ответил ему гримасой боли. Скрипя зубами, он с  огромным  трупом
заставил себя произнести несколько слов; при этом в уголках его  тонких  губ
выступила кровавая пена.
   - Паладайн... не станет исцелять.. меня! - Последнее слово прозвучало как
сдавленный то ли всхлип, то ли вскрик.
   Карамон в смятении уставился на него.
   - Но ты умираешь! Ты не можешь умереть! Ты сам говорил...
   Глаза Рейстлина закатились, а голова бессильно откинулась. Изо рта вялыми
толчками пошла кровь.
   - Время... изменилось... Все... изменилось.
   - Но...
   - Оставь меня! Дай мне умереть! - взвизгнул Рейстлин в гневе, корчась  от
боли на одеяле.
   Карамон  содрогнулся.  Он  с  жалостью   посмотрел   на   Рейстлина,   но
заострившееся, искаженное страданием лицо не  принадлежало  тому  Рейстлину,
которого он знал.
   Мудрость и разум спали с его лица, будто маска, оставив вместо себя  лишь
гордость, тщеславие, алчность и жестокость, не знающую сострадания. Глядя на
своего брата-близнеца, Карамон даже подумал, что  такого  Рейстлина  он  еще
никогда не видел. Перед ним был кто-то совсем чужой, незнакомый.
   "Возможно, - подумал Карамон, - такое же лицо было у него, когда в  Башне
Высшего Волшебства он прожигал голыми руками грудь Даламара. Возможно, таким
видел Рейстлина перед смертью Фистандантилус".
   Содрогнувшись от ужаса и отвращения, Карамон с трудом оторвал  взгляд  от
этого кошмарного, похожего на оскаленный череп лица и, приняв самый  суровый
вид, на какой только был способен, протянул вперед руку.
   - Позволь мне по крайней мере перевязать тебя.
   Рейстлин яростно затряс головой. Испачканная кровью  рука  оторвалась  от
раны, зажимая которую, он словно бы удерживал внутри себя жизнь, и  стиснула
ладонь Карамона.
   - Нет! Я проиграл. Прикончи меня! Боги смеются, о, как они смеются! Я  не
могу выдержать...
   Карамон уставился на брата, и внезапно им овладел совершенно необъяснимый
гнев, который накопился, должно быть, за годы бесконечных ядовитых  насмешек
Рейстлина в ответ на его безответную заботу о нем. Он видел, как из-за этого
человека гибли его друзья. Из-за него он и сам едва не погиб.  Это  Рейстлин
отверг и убил любовь, которая предлагалась ему совершенно бескорыстно.
   Карамон протянул руку, схватил брата спереди за черную мантию и приподнял
его голову над подушкой.
   - Нет, клянусь богами! - проревел Карамон гневно.  -  Ты  не  умрешь!  Ты
слышишь меня?!
   Глаза гиганта превратились в две узкие, как бойницы, щелочки.
   - Ты не умрешь, брат мой! Всю свою жизнь ты жил только для себя,  и  даже
на пороге смерти ты ищешь самый легкий, самый простой выход - для  себя!  Ты
без колебаний бросаешь меня здесь, ты бросаешь  Крисанию!  Нет,  братец,  ты
будешь жить! Ты будешь жить, и ты отправишь меня обратно. Что делать потом -
это уж твоя забота.
   Рейстлин посмотрел на  Карамона,  и,  несмотря  на  боль,  на  его  губах
появилось слабое подобие улыбки. Он почти рассмеялся, однако вместо смеха на
его губах вздулся и лопнул кровавый пузырь.
   Карамон чуть было не оттолкнул Рейстлина, но опомнился и выпустил  черную
рясу. Маг снова уронил голову на подушки и пожирал Карамона глазами.  В  эти
минуты в них не было ничего, кроме горькой ненависти и ярости.
   - Я скажу Крисании, - мрачно проворчал гигант,  поднимаясь  на  ноги.  На
яростный взгляд мага он не обратил внимания. - Она должна хотя бы попытаться
вылечить тебя. И нечего на меня так смотреть. Я знаю, что, если бы  взглядом
можно было убить, я бы уже десять раз умер.  Выслушай  меня,  Рейстлин,  или
Фистандантилус, или кто ты там на самом деле... Если Паладайну будет угодно,
чтобы ты отдал концы, прежде чем успеешь натворить еще каких-нибудь страшных
дел, пусть так и будет. Но если он пожелает оставить тебя в живых, мы примем
его волю как должное, а ты, я думаю, и подавно.
   Рейстлин, истративший почти все свои силы,  продолжал  стискивать  ладонь
брата своими окровавленными  пальцами,  которые,  казалось,  уже  окоченели,
словно у мертвеца. Карамон сжал губы и  решительно  освободился  от  крепкой
хватки Рейстлина. Повернувшись, он оставил палатку, все еще слыша за  спиной
хриплый стон, исполненный муки и страдания. Этот стон  проник  ему  в  самое
сердце, и на мгновение гигант заколебался, но потом он подумал о  доме  и  о
Тике... и пошел дальше.
   Оказавшись снаружи, он направился к палатке Крисании, но  заметил  гнома,
который с  безразличным  видом  стоял  неподалеку  и  строгал  острым  ножом
какую-то палку.
   Гигант остановился, сунул руку  в  доспехи  и  достал  пергамент.  Он  не
нуждался в том, чтобы перечитывать написанные на нем  несколько  слов  -  их
было немного, и Карамон помнил эта слова наизусть.
   "Маг предал тебя и армию. Отправь гонца в Торбардин и узнаешь правду".
   Гигант швырнул пергамент на песок.
   Что за жестокая шутка!
   Что за жестокая, издевательская шутка!

***

   Сквозь пелену страшной боли Рейстлин слышал смех богов. То-то они, должно
быть, веселились - протянуть одной рукой спасение, а другой выхватить его  у
него из-под носа. Как они должны теперь радоваться его поражению и отчаянию!
   Израненное тело мага корчилось в агонии, и так  же  в  бессильной  ярости
извивалась его душа. Сознание собственного провала жгло  ее,  словно  адское
пламя.
   Жалкий и слабый человечишка,  казалось,  говорили  ему  боги.  С  кем  ты
вздумал тягаться! Но теперь-то мы напомнили тебе, что ты  смертен,  смертен,
как и весь людской род.
   А  он  не  мог  признать  победы  Паладайна!  Видеть,  как  Несущий  Свет
насмехается над ним, слышать голос бога, радующегося его падению, было свыше
сил Рейстлина. Нет! Лучше  быстрая  смерть!  Тогда  его  душа  сумеет  найти
какой-нибудь темный уголок и спрятаться там.  И  только  этот  ублюдок,  его
брат, его вторая половина,  человек,  которому  он  всю  жизнь  завидовал  и
которого всю жизнь презирал, отказал ему даже  в  этом  -  в  его  последней
надежде на спасение!
   Острый приступ боли заставил Рейстлина конвульсивно дернуться.
   - Карамон! - беззвучно крикнул Рейстлин в темноту. - Карамон!  Не  уходи!
Ты мне нужен!
   Никто не шел. Рейстлин жалобно  всхлипнул  и,  зажимая  рану  на  животе,
свернувшись в клубок.
   - Не уходи... не оставляй меня одного... с этим!
   Разум мага помутился, и перед глазами Рейстлина замелькали видения из его
прошлой жизни. Жизнь текла меж пальцев тонкой паутинкой, и маг видел  черные
драконьи крылья, разбитый Глаз Дракона, Тассельхофа,  какого-то  незнакомого
гнома-механика...
   Мое спасение...
   Моя гибель...
   Яркий белый свет - ослепительное сияние - холодный, как  лед,  и  острый,
как сталь клинка, пронзил мозг мага. Он пытался убежать, скрыться от него  в
ласковую, бархатную тьму, но не  мог.  Он  слышал  свой  собственный  голос,
умолявший Карамона быть милосердным - нанести ему последний удар,  покончить
с невыносимой болью и убрать этот  режущий  яркий  свет,  однако  слова  эти
срывались с его языка совершенно бессознательно.  Маг  даже  не  чувствовал,
произносит ли он их на самом деле, или они существуют только в его угасающем
разуме.
   Вот только Карамон, которого он увидел в этом беспощадном,  ярком  свете,
повернулся к нему спиной.
   Сияние вспыхнуло еще ярче и превратилось в лицо - прекрасное, спокойное и
чистое - с  холодными  и  безмятежными  серыми  глазами.  Прохладные  пальцы
коснулись его пылающей кожи.
   - Позволь мне вылечить тебя.
   Свет резал его плоть, словно стальной нож. Рейстлин вскрикнул и попытался
вырваться, но руки держали его крепко.
   - Позволь мне вылечить тебя.
   - Уходи... Прочь!
   - Позволь мне вылечить тебя.
   Бесконечная усталость овладела Рейстлином. Он устал  сражаться  с  болью,
насмешками, мучениями, которые преследовали его всю жизнь.
   "Ну и хорошо. Пусть боги смеются, по крайней мере, теперь  они  имеют  на
это право, - с  горечью  подумал  Рейстлин.  -  Пусть,  пусть  он  откажется
исцелить меня.
   Лишь бы скорее... тогда я  смогу  погрузиться  в  тишину,  и  темноту,  и
немоту... и отдохнуть".
   Закрыв глаза, чтобы не видеть этого пронзительного света, Рейстлин  ждал,
что вот-вот услышит смех...
   ...И вдруг увидел лицо бога.

***

   Карамон с тревогой ожидал снаружи, скорчившись в темноте  возле  входа  в
палатку Рейстлина и стискивая в ладонях разламывающуюся от боли голову.
   Мучительные крики брата, молившего о смерти,  вонзались  в  него,  словно
кинжалы.
   От беспокойства гигант едва держался на ногах. Он  почти  не  сомневался,
что жрица потерпела неудачу. Наконец он не  выдержал  и,  стискивая  рукоять
меча, решительно вошел в палатку и направился к постели брата.
   В этот момент крики Рейстлина прекратились.
   Крисания без сил упала на его тело, положив голову на грудь мага.
   "Умер, - подумал Карамон. - Рейстлин умер".
   Глядя на лицо брата, Карамон не почувствовал горя  -  его  вдруг  охватил
ужас. "Что за страшная маска у смерти!" - подумал гигант и содрогнулся.
   Лицо мага было неподвижным, словно у трупа, рот был широко открыт, но  из
его  черного  провала  не  доносилось  ни  единого  звука  -  ни  стона,  ни
предсмертного хрипа. Кожа была серовато-синего оттенка, а незрячие  глаза  в
провалившихся глазницах смотрели прямо в потолок.
   Карамон с осторожностью шагнул вперед. Он так  устал  и  отупел,  что  не
чувствовал  ни  горя,   ни   сожаления,   ни   облегчения.   Лишь   взглянув
повнимательнее на странное выражение лица брата, Карамон вдруг осознал,  что
Рейстлин не умер.
   Просто глаза его, широко  раскрытые  и  неподвижные,  казались  незрячими
оттого, что маг смотрел куда-то далеко и видел другие миры.
   Затем тело его вздрогнуло, а  с  губ  сорвался  негромкий  вздох.  Голова
откинулась набок, а напряженные мышцы заметно расслабились.  Выражение  боли
тоже исчезло  с  лица  Рейстлина,  оставив  только  серые  тени  бесконечной
усталости на бледных щеках. Он неглубоко вздохнул, затем выдохнул  воздух  с
легким стоном и задышал...
   Потрясенный Карамон,  глядя,  как  жизнь  возвращается  в  истерзанное  и
обескровленное тело брата, все никак  не  мог  решить,  благодарить  ли  ему
Паладайна за то, что Рейстлин остался в живых, или  горевать  -  по  той  же
самой причине.
   Карамон  понемногу  стряхнул   с   себя   оцепенение,   словно   человек,
проснувшийся после глубокого и крепкого сна. Опустившись рядом с  Крисанией,
он бережно обнял ее за плечи и помог подняться. Жрица  заморгала,  глядя  на
него, будто видела его впервые. Затем ее взгляд  метнулся  на  Рейстлина,  и
жрица улыбнулась. Прикрыв глаза, она пробормотала благодарственную молитву.
   Затем она вдруг прижала ладонь к своему левому  боку  и  обмякла.  На  ее
белом платье проступило пятно свежей крови.
   - Ты должна была вылечить себя, - проворчал Карамон, помогая ей выйти  из
палатки.
   Крисания взглянула на него, и, несмотря на ее слабость,  прекрасное  лицо
озарилось улыбкой.
   - Завтра... - негромко ответила она. - Сегодня ночью у меня  было  другое
трудное дело, в котором я  добилась  великой  победы.  Разве  ты  не  видел?
Паладайн откликнулся на мою молитву!
   Глядя на ее безмятежную, мирную красоту,  Карамон  почувствовал,  как  на
глаза навернулись слезы.
   - Значит, таков твой ответ? - грубовато переспросил он, глядя на лагерь.
   Костры догорели и превратились в россыпи багровых углей,  но  на  равнине
стало чуть светлее - приближался рассвет. Уголком глаза гигант рассмотрел  в
полутьме какое-то движение. Человек  пять  бежали  от  палатки  Рейстлина  к
лагерю, и Карамон понял, что уже завтра  утром  всем  станет  известно,  что
живущие среди них ведьма и маг сумели каким-то чудом вернуться к жизни.
   Во рту у гиганта появилась  какая-то  терпкая  горечь,  и  он  с  досадой
сплюнул. Карамон очень хорошо представлял  себе,  какие  досужие  вымыслы  и
сплетни породит это событие. Теперь еще больше станет  враждебных  взглядов,
еще чаще люди с  осуждением  и  страхом  станут  качать  головами