,  -  сухо
заявила она, и ее  лицо  вновь  сделалось  холодным  и  бесстрастным.  -  Мы
отвлекаем Астинуса от его работы. Мне кажется, он будет заинтересован в том,
чтобы мы решили наш вопрос как можно скорее.
   - Не могу не согласиться, - ответил маг, слегка скривив тонкие губы,  что
вполне могло означать улыбку. - Я откликнулся на твою просьбу и пришел сюда.
   Что за нужда заставила тебя обратиться ко мне и просить о встрече?
   Крисания опять ощутила в словах мага насмешку. Привыкшая лишь к  уважению
и почитанию, она  с  трудом  сдерживала  нарастающий  гнев.  Холодно  смерив
собеседника взглядом, жрица сказала со всей твердостью, на какую только была
способна:
   - Я пришла предупредить  тебя,  Рейстлин  Маджере,  что  твои  злые  дела
известны Паладайну. Поостерегись, или он уничтожит тебя!
   - Как? - перебил ее Рейстлин, и его страшные глаза  полыхнули  непонятным
огнем. - Как он уничтожит меня?
   Громом и молнией? Наводнением нош пожаром? Может  быть,  он  швырнет  еще
одну огненную гору?
   С этими словами он сделал шаг в сторону Крисании,  но  та  обошла  вокруг
кресла и, таким образом восстановив дистанцию, встала позади него,  опершись
рукою о деревянную спинку.
   - Ты смеешься над  собственным  жребием,  несчастный,  -  сказала  она  с
укоризной.
   Губы Маджере опять скривились, но он продолжал говорить  так,  как  будто
вовсе ее не слышал.
   - Элистан? - Голос его понизился до вкрадчивого шепота. - Может быть,  он
пошлет Элистана сразиться со мной?
   Как бы отвечая самому себе, маг пожал плечами:
   - Нет, конечно, нет.  Все  в  один  голос  твердят,  что  верховный  жрец
светоносного Паладайна слишком утомлен - он слаб и умирает...
   - Нет! - воскликнула Крисания и тут же прикусила губу, злясь на  себя  за
то, что поддалась уловке и позволила раздразнить себя до такой степени,  тго
ее истинные чувства прорвались наружу. Некоторое время она молчала, стараясь
снова взять себя в руки.  -  Пути  Паладайна  неисповедимы,  их  не  следует
обсуждать или подвергать  осмеянию,  -  ледяным  тоном  сказала  она,  но  в
следующей фразе голос ее потеплел:
   - К тому же самочувствие Элистана не должно тебя беспокоить...
   - Возможно, оно заботит  меня  в  большей  степени,  чем  ты  думаешь,  -
возразил Рейсшин, и Крисании  вновь  почудилось,  что  его  губы  насмешливо
кривятся.
   Кровь бешено стучала  в  ее  висках,  но  Крисания  ничем  не  выказывала
волнения.  Во  время  разговора  маг  двинулся  в  обход   кресла,   пытаясь
приблизиться к вей, - он подошел  так  близко,  что  она  физически  ощутила
нечеловеческий жар, исходивший от его тела, скрытого под  бархатным  плащом.
Вслед за тем Крисания почувствовала приторно-сладкий и тем не менее приятный
запах. "Этот  пряный  аромат  дурманит  и  помогает  ему  в  колдовстве!"  -
догадалась она. Мысль эта тут же вызвала у нее брезгливую тошноту.  Стараясь
справиться с ней, она стиснула в кулаке амулет Паладайна, так что  края  его
глубоко вонзились в ее ладонь. Ловким движением она  вновь  отстранилась  от
мага.
   - Паладайн явился мне во сне... - с вызовом сказала Крисания.
   Рейстлин рассмеялся.
   Мало кто из смертных мог похвастаться, что слышал его смех,  но  те,  кто
его действительно слышал, забыть его были  уже  не  в  силах  -  он  начинал
преследовать их в кошмарных снах. Он резал слух, как клинок -  живую  плоть.
Добро и справедливость казались посрамленными уже потому, что смех этот  был
возможен.
   - Что ж... - сказала Крисания, и глаза ее блеснули, как стылая сталь. - Я
пыталась отвратить тебя от зла. Теперь  дело  богов  -  распорядиться  твоей
жизнью.
   Видимо, только сейчас осознав то бесстрашие, с каким вела себя  Крисания,
Рейстлин, прищурив горящие глаза, пристально посмотрел на собеседницу. Затем
он внезапно улыбнулся, и за его сухой улыбкой почудилась едва ли не радость,
отчего Астинус, прежде молча наблюдавший эту сцену, поднялся с кресла.  Тень
летописца растянулась на полу и,  словно  вещественная  преграда,  разделила
жрицу и мага. Рейстлин тревожно вздрогнул и, обернувшись к  Мастеру,  опалил
его огненным взглядом.
   - Поберегись, дружище,  -  предупредил  маг.  -  Мне  кажется,  ты  решил
вмешаться в ход истории?
   - Я никогда не вмешиваюсь в ход истории, - сказал Астинус, - и ты отлично
это знаешь. Я лишь наблюдатель и летописец - что бы ни случилось, я останусь
беспристрастным. Твои помыслы известны мне, как и чаяния всех тех, кто  пока
еще дышит. Поэтому не торопись и выслушай меня, Рейстлин Маджере,  а  угрозы
свои можешь взять обратно. Эта женщина не только Посвященная, она -  любимая
дочь богов, и это не пустые слова.
   - Любимая дочь богов? Но мы все - их возлюбленные чада. Или  я  ошибаюсь,
праведная дочь Паладайна? - Рейстлин снова повернулся к  Крисании,  и  голос
его стал мягким и бархатистым. - Разве не так записано на  Дисках  Мишакаль?
Разве не этому учит преподобный Элистан?
   - Верно, - согласилась Крисания и подозрительно посмотрела  на  мага,  не
понимая, говорит ли он всерьез или насмехается.
   Однако лицо его было неподвижно и серьезно, отчего жрица  неожиданно  дня
себя  подумала,  что  маг,  пожалуй,  похож  сейчас  на  умудренного  жизнью
наставника.
   - Да, так там сказано, - холодно улыбнулась Крисания. - Я  рада,  что  ты
знаком с тем, что записано на священных Дисках, хотя,  судя  по  всему,  это
тебя ничему не научило. Не припомнишь ли, что было написано в...
   Громко фыркнув, Астинус перебил ее.
   - Вы злоупотребили моим временем, оторвав меня от работы, - проворчал он,
поднимаясь и широкими шагами направляясь к дверям  комнаты.  -  Позвоните  в
звонок и вызовите Бертрема, когда  надумаете  уходить.  Прощай,  Посвященная
Паладайна.
   Прощай... дружище.
   Астинус открыл дверь  и  впустил  в  комнату  мирную  тишину  библиотеки,
которая словно обдала разгоряченную Крисанию приятной освежающей прохладой.
   Почувствовав, что самообладание возвращается к  ней,  она  успокоилась  и
выпустила из руки  медальон.  Церемонно  поклонившись  вслед  Астинусу,  она
заметила, что и маг сделал то же самое. Дверь за  хронистом  затворилась,  и
они остались вдвоем.
   Некоторое время оба молчали. Наконец Крисания почувствовала, что тело  ее
вновь наполнено силой Паладайна, и повернулась к Рейстлину.
   - Признаться, я совершенно забыла, что именно ты и те, кто  был  тогда  с
тобой, отвоевали священные Диски. Конечно же, ты читал, что на них написано.
Но как бы мне ни хотелось поговорить с тобой об этом, я вынуждена попросить,
чтобы впредь, какие бы дела нас ни связывали, Рейстлин Маджере,  ты  говорил
об Элистане с уважением. Он...
   Она замолчала, потому что в  этот  момент  худое  тело  мага  изогнулось,
словно сведенное судорогой.
   Приступ жесточайшего  кашля  разорвал  ему  грудь,  и,  захлебываясь  им,
Рейстлин Маджере жадно хватал ртом воздух. Его шатало так  сильно,  что,  не
будь с ним посоха, он, казалось, непременно бы упал. Позабыв о своей вражде,
Крисания машинально  протянула  вперед  руки  и,  обхватив  мага  за  плечи,
прошептала целительную молитву.  Ладони  ее  чувствовали  мягкое  тепло  его
одежд. Но не только. Тело Рейстлина судорожно вздрагивало, и Крисания  почти
физически ощущала терзавшую его боль. Сердце ее наполнилось  состраданием  и
скорбью.
   Однако Рейстлин резко отстранил руки Крисании. Кашель его понемногу утих,
а когда к нему вернулась способность свободно  дышать,  Рейстлин  насмешливо
поглядел на жрицу.
   - Не трать на меня своих молитв, праведная дочь Паладайна, - сказал он и,
вытащив из кармана чистую тряпицу, отер ею  губы.  Когда  он  отнял  платок,
Крисания увидела на нем алые пятна крови.  -  Моя  болезнь  неизлечима.  Это
жертва, цена, которую я заплатил за свою волшебную силу.
   - Не понимаю... - пробормотала Крисания. При воспоминании о прикосновении
к теплым плечам мага пальцы ее непроизвольно шевельнулись,  и  она  поспешно
спрятала. руки за спину.
   - Вот как? - язвительно удивился маг и так взглянул на нее своими желтыми
глазами, словно намеревался прочитать самые сокровенные ее мысли. - А какова
была цена, которую ты заплатила за свое могущество?
   На щеках жрицы заиграл легкий румянец, едва заметный в  свете  слабеющего
пламени камина. Встревоженная властным вторжением  мага  в  самые  потаенные
глубины  своего  естества,  Крисания  отвернулась  к  окну.  Над  Палантасом
сгустилась ночь. Серебряная луна Солинари  повисла  в  небе  тонким  серпом.
Красная луна - близнец Солинари - еще не взошла. Черная луна... "Где она?  -
неожиданно задумалась Крисания. - Неужели он ее видит?"
   - Я должен идти, - хрипло сказал Рейстлин. - После приступов я становлюсь
слаб, точно младенец. Мне нужно отдохнуть.
   - Конечно. - Крисания ощутила,  как  к  ней  возвращаются  спокойствие  и
уверенность в себе. Разобравшись со своими чувствами, она снова  повернулась
к магу:
   - Благодарю тебя за то, что пришел...
   - Но мы еще не закончили, - сказал Рейстлин. - Я был бы рад, если бы  мне
удалось доказать, что опасения вашего бога  безосновательны.  Ради  этого  я
предлагаю тебе прийти в Башню Высшего Волшебства:  там  ты  увидишь  меня  в
окружении моих книг и поймешь, чем именно я занимаюсь. Когда ты  узришь  все
своими глазами, твой разум успокоится. Как написано на священных Дисках,  мы
боимся лишь того, чего не знаем...
   Он сделал шаг по направлению к Крисании. Удивленная его предложением, она
замешкалась и не успела отстраниться от мага, уже оттесненная им  к  окну  и
лишенная путей к отступлению.
   - Я не могу... отправиться в Башню,  -  запнувшись,  пробормотала  она  -
близость мага вызвала  у  нее  легкое  головокружение.  Крисания  попыталась
обойти его, но Рейстлин выставил свой посох и загородил ей проход.  Стараясь
говорить как можно спокойнее, Крисания продолжила:
   - Заклятия, которыми заперта Башня, не позволят никому из нас...
   - За исключением тех, кого приглашаю я, - тихо перебил ее Рейстлин.
   Он сложил окровавленный платок, спрятал его  обратно  в  потайной  карман
плаща и, протянув руку, обхватил пальцами запястье Крисании.
   - Ты отважна, праведная дочь Паладайна, - сказал он. - Ты не содрогаешься
даже при моем пагубном прикосновении.
   - Мой бог со мной, -  гордо  ответила  Крисания.  Рейстлин  улыбнулся,  и
улыбка его, несмотря на зловещую бесчувственность желтых глаз, была  теплой.
Этой улыбки хватило бы на двоих, и Крисания поддалась ее очарованию. Маг тем
временем привлек  девушку  еще  ближе  и  только  тогда  выпустил  ее  руку.
Прислонив посох к спинке кресла,  он  обхватил  своими  худыми  ладонями  ее
голову поверх белой ткани капюшона. Крисания  затрепетала  от  прикосновения
его рук, но не могла ни пошевелиться, ни вымолвить слова. Она просто  стояла
и смотрела на  него  глазами,  полными  страха,  который  она  не  могла  ни
победить, ни понять.
   Не отпуская ее голову, Рейстлин чуть наклонился и легко коснулся  ее  лба
губами,  с  которых  только  что  стер  кровь.  Крисания  услышала,  как  он
пробормотал какие-то непонятные слова, после чего опустил руки.
   Освобожденная  от  объятия  мага,  она  едва  не  упала.,  Тело  Крисании
ослабело, голова слегка закружилась. Рука ее помимо воли поднялась  ко  лбу,
на котором саднил запечатленный след его губ.
   - Что ты наделал?! - воскликнула она. - На меня нельзя наложить заклятие!
   Моя вера защитит меня от...
   - Несомненно, - вздохнул Рейстлин, и в голосе его  послышалась  печальная
усталость, свойственная людям, которых постоянно недопонимают или преследуют
подозрениями. - Я просто снабдил тебя печатью, которая позволит пройти через
Шойканову Рощу. Этот путь не из легких...  -  Тут  к  магу  снова  вернулась
исчезнувшая было язвительность. - Но я думаю, что вера поддержит тебя.
   Накинув капюшон, маг молча поклонился Крисании, которая, не сводя с  него
глаз, никак не могла  найти  слов  для  достойного  ответа.  Затем  Рейстлин
нетвердой походкой направился к двери. Выпростав  из-под  плаща  исхудавшую,
как у скелета, руку, он дернул шнурок звонка. Дверь сразу же  отворилась,  и
на пороге показался Бертрем.  Быстрота  его  появления  навела  Крисанию  на
мысль, что Астинус, должно быть, оставил его в  коридоре  и  тот,  возможно,
подслушивал разговор. Губы ее плотно сжались,  и  она  метнула  на  Эстетика
столь гневный и высокомерный взгляд, что  бедняга  тут  же  побледнел,  хотя
понятия не имел, в каком  преступлении  его  обвиняют.  На  лбу  у  Бертрема
выступили капли пота, и он отер заблестевшую лысину рукавом.
   Рейстлин уже выходил из покоев Астинуса, когда  Крисания  неожиданно  для
себя самой окликнула его.
   - Я... я прошу простить меня за недоверие, Рейстлин  Маджере,  -  сказала
она негромко. - И еще раз благодарю тебя за то, что ты пришел.
   Рейстлин обернулся на пороге:
   - А я прошу простить меня за мой дерзкий язык. Прощай, Посвященная.  Если
скрытое знание не устрашит праведную дочь Паладайна, то я буду  ждать  ее  в
Башне через две ночи после сегодняшней, когда Лунитари впервые  покажется  в
небе.
   - Я приду, - твердо ответила Крисания, с удовольствием заметив  выражение
ужаса, появившееся на лице Бертрема. Кивнув на  прощание,  она  с  напускным
спокойствием оперлась на резную спинку кресла.
   Но как только маг в сопровождении Бертрема  вышел  и  за  ними  закрылась
дверь, Крисания тут же опустилась на колени.
   - О, благодарю тебя, Паладайн! - жарко  прошептала  она.  -  Я  готова  к
испытанию. Я не подведу тебя, не подведу!

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава 1

   За своей спиной она слышала поступь тяжелых когтистых лап, расшвыривающих
в стороны палую листву. Тика внутренне напряглась, однако не показала  вида,
что знает о близкой опасности, продолжая увлекать чудовище за собой. Рука ее
крепко сжала рукоять меча. Сердце отчаянно колотилось. Шаги зверя  слышались
все ближе и ближе, уже можно было  разобрать  позади  его  хриплое  дыхание.
Когтистая лапа упала на ее плечо. Резко обернувшись, Тика взмахнула  клинком
и... выбила из рук служанки поднос, заставленный кружками с элем.
   Дэзра взвизгнула и в испуге отпрянула назад. Посетители,  сидевшие  возле
стойки, разразились хриплым смехом. Тика почувствовала, как кровь прилила  к
ее лицу, и оно покраснело под стать ее пышным огненно-рыжим волосам.  Сердце
ее продолжало отчаянно колотиться, а  руки  слегка  дрожали,  точно  схватка
произошла наяву, а не в ее воображении.
   - Дэзра, - сказала Тика как можно спокойнее, - проворства у тебя,  как  у
овражного гнома, да и ума не больше. Вам с Рафом следует поменяться местами.
Ты будешь выносить помои, а ему я позволю подавать на стол!
   Дэзра, собирая глиняные черепки, которые валялись в  огромной  луже  эля,
словно острова, посмотрела на нее снизу вверх.
   - Так и сделаем! -  в  сердцах  воскликнула  служанка,  швыряя  собранные
осколки обратно на пол. - Сама подавай да обслуживай! Или  теперь  это  ниже
твоего достоинства, Тика Маджере, Героиня Копья?
   Ошпарив Тику возмущенным взглядом,  Дэзра  поднялась  с  пола  и,  пинком
отшвырнув чудом уцелевшую кружку, выбежала из таверны. Распахнутая ею  дверь
с силой врезалась в стену. Тика поморщилась, заметив на полированном  дереве
свежую царапину. Ей захотелось крикнуть вослед служанке пару резких слов, но
она вовремя прикусила язык, прекрасно зная, что впоследствии пожалеет о том,
что не сдержала свой гнев.
   Дверь осталась открытой, и сквозь нее в зал проник закатный свет  солнца,
уже давно перевалившего зенит и теперь медленно спускавшегося к горизонту.
   Рубиново-красные блики заиграли на свежеотполированном  дереве  стойки  и
отразились от граней стеклянных бокалов и кубков. Красные отсветы  вечернего
солнца не обошли и поверхность огромной лужи, но ярче всего они засверкали в
медно-рыжих волосах Тики, тут же превратив их в пламенеющее  золото.  Увидев
ее такой, посетители притихли и оборвали смех, при этом во  многих  взглядах
читалось  откровенное  вожделение.  Разумеется,  Тика  не  могла  этого   не
заметить.
   Устыдившись своего внезапного гнева,  она  выглянула  в  окно  и  увидела
Дэзру, которая стояла, прислонясь к дереву и вытирая глаза кончиком фартука.
Между тем в таверну вошел очередной посетитель. Он закрыл  за  собой  дверь,
отрезав поток золотисто-красного солнечного света, и зал снова погрузился  в
прохладные вечерние сумерки.
   Тика быстро провела рукой по глазам. "Во что я превращаюсь?"  -  спросила
она сама у  себя  с  запоздалым  раскаянием.  В  конце  концов  в  том,  что
произошло, Дэзра была  нисколько  не  виновата.  Виноваты  были  те  ужасные
переживания, которые с недавних пор не давали ей покоя. Иногда ей  казалось,
что было бы лучше, если б  где-то  поблизости  снова  появились  драконы,  с
которыми можно было бы сразиться.
   "По крайней мере, тогда я знала, чего боюсь, и могла биться с  источником
страха вот этими руками! Но  как  я  могу  победить  то,  чему  не  способна
подобрать даже имени?" - думала она.
   Громкие голоса посетителей, требующих эля и снеди, отвлекли ее от мрачных
мыслей. Она вновь вернулась в реальность, где слышался гомон и грубый  смех,
от которого слегка вздрагивали стены таверны "Последний Приют".
   - "Вот к чему я вернулась. - Тика шмыгнула носом и  утерла  его  тряпкой,
что лежала под рукой на стоике. - Мой дом здесь. Эти люди - прекрасны, добры
и  приветливы,  как  свет  заходящего  солнца.  Меня   окружают   дружба   и
человеческая любовь, вокруг слышатся простые и  знакомые  с  детства  звуки:
смех, звон посуды, хлюпанье лакающей собаки..."
   Лакающей собаки! Как бы не так! Тика застонала и, как была, с  тряпкой  в
руке, выбежала из-за стойки.
   - Раф! - воскликнула она, в отчаянии глядя на овражного гнома.
   - Эль пролить. Моя убирает, - вытирая рот рукавом,  приветливо  отозвался
гном.
   Завсегдатаи таверны рассмеялись, однако среди посетителей было  несколько
незнакомцев, которые смотрели на гнома с нескрываемым отвращением.
   - Возьми  тряпку  и  вытри,  -  прошипела  Тика  сквозь  зубы  и  одарила
посетителей извиняющейся улыбкой.
   Она швырнула Рафу тряпку, но, к огорчению своему, увидела, что  поймавший
ее гном даже не пытается применить тряпку по назначению. На лице его,  вслед
за недоумением, появилась гримаса мучительного раздумья.
   - Что моя делать с это?
   - Вытри то, что пролито!  -  сердито  пояснила  Тика,  пытаясь  при  этом
загородить гнома от глаз посетителей своей широкой юбкой.
   - О, моя это не надо, нет, - торжественно заявил  Раф.  -  Я  не  пачкать
такой чистый тряпка. Он  возвратил  тряпку  Тике  и,  вновь  опустившись  на
четвереньки, принялся вылизывать с пола  разлитый  эль,  который  уже  успел
смешаться с землей, нанесенной на подошвах посетителями.
   Чувствуя, как зарделись от стыда  ее  щеки,  Тика  наклонилась,  схватила
овражного гнома за воротник и, безжалостно встряхнув,  рывком  поставила  на
ноги.
   - Возьми  же  тряпку!  -  велела  она  яростным  шепотом.  -  Из-за  тебя
посетители теряют аппетит! Когда закончишь,  вытри  стол  у  камина.  Я  жду
друзей... - Тика осеклась, чувствуя тщетность дальнейших наставлений.
   Раф смотрел  на  нее  широко  раскрытыми  глазами,  не  в  силах  усвоить
чрезмерно сложные для него указания. Среди прочих  овражных  гномов  он  был
приятным исключением: проработав в таверне всего несколько  недель,  он  уже
научился считать до трех (редко кто из его собратьев мог  прибавить  один  к
одному) и отмылся до такой степени,  что  от  него  почти  не  пахло.  Столь
выдающееся умственное достижение, в соединении с необычайной  для  овражного
гнома чистотой, могло бы сделать  его  королем  над  своим  народом,  однако
притязания Рафа никогда не простирались так далеко. Он  не  знал  ни  одного
короля, которому жилось бы так хорошо,  как  ему:  если  он  был  достаточно
проворен, то ему удавалось "убрать" разлитый по  неосторожности  эль;  кроме
того, в