осколки стекол,  зажигали  погасшие  факелы  и
утешали тех, кто не мог больше выносить ужаса бури.
   Тас понятия не имел, где находится Священная Келья - комната,  о  которой
говорил Рейстлин, - однако кендер, пожалуй, ничего не любил так сильно,  как
прогуливаться по незнакомым местам. Часа  два  или  три  спустя  (нет  нужды
говорить, что предусмотрительно захваченные  им  запасные  кошельки  за  это
время весьма потяжелели) он наткнулся на помещение, которое  довольно  точно
соответствовало описанию Рейстлина.
   Факелы в комнате не горели, так как для молений не требовался яркий свет,
однако вспышки молний освещали ее столь хорошо, что Тас не только  разглядел
искомые занавески, но и смог довольно  подробно  исследовать  все  помещение
(оно оказалось пустым и, следовательно, скучным), включая алтарь (он был  не
лучше).
   Когда кендер наконец нырнул за занавески, он уже настолько устал, что был
рад отдыху. За занавесками он, правда, надеялся  найти  потайное  помещение,
где Король-Жрец отправляет  религиозные  обряды,  на  которые  не  дозволено
глядеть простым смертным, однако ничего подобного за алтарем  не  оказалось.
Это действительно была простая  ниша  в  стене,  скрытая  тяжелыми  пыльными
портьерами.
   Тяжело вздохнув, Тас  принялся  устраиваться.  Он  расстелил  свой  плащ,
надеясь его слегка просушить, и тщательно отжал хохолок волос на макушке.
   Затем, слегка раздвинув портьеры, он принялся любоваться содержимым своих
кошельков, освещенных  вспышками  молний,  которые  метались  за  витражными
стеклами окон.
   Вскоре  веки  его  отяжелели  настолько,  что  Тасу  с  трудом  удавалось
удерживать глаза открытыми,  а  от  напавшей  зевоты  он  едва  не  вывихнул
челюсть.
   Свернувшись клубочком на полу,  Тас  задремал,  не  обращая  внимания  на
раскаты грома. Последняя его мысль была о Карамоне: заметил  ли  гигант  его
отсутствие и очень ли на него рассердился?..
   Проснулся Тас от тишины. Почему она заставила его  воспрять  от  крепкого
сна, кендер так и не понял. В первые минуты он не мог сообразить  даже,  где
он находится, однако довольно быстро все вспомнил.
   Разумеется, он находился в Священной Келье Храма Короля-Жреца в Истаре.
   Сегодняшний день был днем наступления  Катаклизма,  страшной  катастрофы,
которая смела город с  лица  земли.  Или,  вернее,  он  мог  бы  стать  днем
Катаклизма. А может быть, правильнее говорить, что сегодняшний день  некогда
был днем наступления Катаклизма? Запутавшись вконец,  -  ведь  изменять  ход
истории такая морока! - Тас решил пока не думать об этом,  а  разобраться  с
другой, более важной проблемой: почему так тихо?
   И сразу же понял, в чем дело:  гроза  прекратилась!  Как  и  предсказывал
Рейстлин. Кендер осторожно выглянул в щелку между двумя портьерами и  увидел
за окнами яркий солнечный свет. От  неожиданности  он  даже  растерялся,  но
быстро справился с собой.
   Он не мог знать, который теперь час,  однако,  судя  по  тому,  как  ярко
сверкало солнце, половина утра уже прошла.  Тас  вспомнил,  что  Король-Жрец
должен воззвать к богам  в  полдень,  когда  солнце  окажется  в  зените,  и
подумал, что жрецы, наверное, уже направляются к Священной Келье, ибо, чтобы
попасть сюда, им надо было пройти немало извилистых коридоров Храма.
   Он почти угадал, так как именно в этот момент в Храме ударили колокола.
   Казалось, они  раскачиваются  над  самой  его  головой  -  таким  громким
показался Тасу их медный рев, напугавший его сильнее раскатов грома.  Однако
колокола быстро смолкли, после чего  Тас  облегченно  вздохнул  и  осторожно
выглянул из своего укрытия. В этот момент в комнату проскользнула закутанная
в темный плащ фигура.
   Тас поспешно отпрянул за портьеру. Пришелец двигался неуверенно,  мелкими
шажками, низко наклонив голову. Сперва он  облокотился  на  низкую  каменную
скамью, затем опустился на колени перед алтарем. Под плащом сверкнула  белая
мантия, и, хотя в белое одевалось большинство  жрецов,  кендеру  показалось,
что он уловил в этой фигуре что-то знакомое. Именно по этой  причине,  когда
он уверился, что пришелец не  смотрит  в  его  сторону,  Тас  вновь  рискнул
выглянуть в щелочку между портьерами.
   "Да это же Крисания! - сказал кендер самому себе. - Интересно,  для  чего
она явилась сюда так рано?" Внезапно горькое разочарование  охватило  его  -
Тас решил, что жрица пришла в Келью для того, чтобы помочь ему предотвратить
наступление катастрофы. "Проклятье!  -  подумал  Тас.  -  Рейстлин  же  ясно
сказал, что я и один справлюсь!"
   Потом он услышал негромкий шепот и понял, что Крисания либо разговаривает
сама с собой, либо молится, - он не мог расслышать, что это  было  на  самом
деле, но он склонялся к последней  версии.  Действительно,  что  еще  делать
жрице перед алтарем? Тас порядком извелся от любопытства, но в конце  концов
осмелел и придвинулся к портьерам как можно ближе.
   - О Паладайн Дарующий Свет, мудрейший бог извечного добра,  внемли  моему
голосу в этот горестный день! Я знаю, что не смогу предотвратить  неизбежную
кару. Должно быть, вера моя поколеблена, коль скоро я осмеливаюсь подвергать
сомнению  справедливость  того,  что  происходит  по  воле  твоей.  Я  прошу
немногого, Паладайн! Помоги  мне  понять,  что  происходит.  Если  я  должна
умереть, то позволь мне знать - за что. Дай мне увидеть в собственной смерти
твой промысл, открой мне ее смысл, покажи, что я не зря вернулась в этот век
и в этот час. Даруй мне возможность  остаться  незримой  в  твоей  Священной
Келье, позволь мне увидеть  собственными  глазами  и  услышать  собственными
ушами все, что произойдет дальше!
   Ведь ты знаешь - этого не видел и не слышал никто из смертных,  способных
поведать что-либо потомкам. Я хочу знать, с какой просьбой обратился к тебе,
всемогущему, Король-Жрец.  Он  хороший  человек,  может  быть  даже  слишком
хороший...
   Крисания спрятала лицо в ладонях, и голос ее сделался почти неслышным.
   - Моя вера висит  на  волоске,  -  прошептала  жрица.  -  Дай  мне  знак,
Паладайн, что посланная тобою  кара  не  случайный  каприз!  Если  это  лишь
прихоть, то я умру, как и было для меня уготовано, умру вместе с  теми,  кто
верил в тебя до конца, как в истинного бога.
   - Не говори о них так, Посвященная! - послышался в ответ печальный голос.
   От неожиданности кендер чуть не вывалился из ниши. -  Они  давно  уже  не
верят  в  истинных  богов.  Эту  веру  в  них  заменили  алчность,  корысть,
честолюбие...
   Крисания ахнула и подняла голову. Лицо жрицы поразило Таса  сильнее,  чем
белая полупрозрачная фигура, которая возникла из пустоты рядом с алтарем.
   Крисания, должно быть, не спала несколько ночей кряду -  под  глазами  ее
залегли глубокие тени, щеки ввалились, губы потрескались и пересохли.
   - К-кто ты такой? - запинаясь, обратилась  она  к  мерцающей,  призрачной
фигуре.
   - Лоралон. Я пришел, чтобы забрать тебя с собой. Ты  не  должна  умереть,
Крисания. Ты - последняя из истинных жрецов Кринна и должна присоединиться к
нам, к тем, кто покинул проклятые богами края две недели назад.
   - Лоралон, великий жрец Сильванести?.. - пробормотала Крисания.
   Она долго смотрела на старого эльфа, затем  опустила  голову  и  обратила
взгляд к алтарю.
   - Я не могу сейчас уйти, - твердо сказала она. - Пока не могу.  Я  должна
слышать, что скажет Король-Жрец. Я должна понять...
   - Разве того, что ты поняла, не достаточно?  -  Голос  Лоралона  сделался
суров. - Вспомни, что творилось в твоей душе  сегодня  ночью.  Вспомни,  что
чувствовала ты, Посвященная, и ответь мне.
   Крисания судорожно вздохнула и откинула волосы с лица. Пальцы  ее  сильно
дрожали.
   - Благоговение и собственное ничтожество... - прошептала жрица. - Что еще
может чувствовать смертный пред гневом богов...
   - И ничего больше? - настаивал Лоралон. - Может  быть,  зависть?  Желание
сравняться с ними в могуществе? Не хотела ли ты стать такой же, как боги?
   - Нет! - воскликнула Крисания, и лицо ее вспыхнуло.
   - Идем со мной,  Посвященная,  -  сказал  Лоралон.  -  Истинная  вера  не
нуждается ни в знамениях, ни  в  оправданиях,  ни  в  доказательствах.  Твое
сердце должно подсказать тебе путь к истине.
   - Я слышу шепот своего сердца, - ответила Крисания. - Но слова - не более
чем тени. Я должна узреть правду, увидеть, как свет ее соперничает  с  ясным
светом дня! Я не могу пойти с тобой.  Я  должна  остаться  и  услышать,  что
скажет Король-Жрец! Только тогда я смогу  решить,  правы  ли  боги  в  своем
гневе!
   Лоралон посмотрел на жрицу  взглядом,  в  котором  жалости  было  намного
больше, чем негодования.
   - Ты не видишь света, потому что стоишь к нему спиной, а тень под  твоими
ногами  -  твоя  собственная.  Ты  прозреешь,  когда  тьма   окружит   тебя,
Крисания... бесконечная тьма. Прощай же, праведная дочь Паладайна!
   Тассельхоф моргнул и протер глаза. Старый эльф  исчез,  будто  его  и  не
было!
   "Может, померещилось?" - с беспокойством  подумал  кендер,  но  сразу  же
отмел эту мысль. Он отчетливо помнил его слова, но  никак  не  мог  взять  в
толк, что они означают. Все это выглядело так странно. А что  имела  в  виду
Крисания, когда сказала, что здесь ей была уготована верная смерть?
   Но вскоре кендер приободрился. Никто ведь еще не знал, что  Катаклизм  на
самом деле не произойдет. Поэтому неудивительно, что  Крисания  подавлена  и
полна мрачных предчувствий.
   "То-то она удивится, когда мир вовсе не узнает, что такое  Катаклизм!"  -
подумал Тас с гордостью.
   Внезапно до его слуха донесся  далекий  хор  голосов,  славящих  в  гимне
Паладайна. "Процессия Короля-Жреца! - понял кендер. - Начинается!.."
   Он вынужден  был  зажать  рот  рукой,  чтобы  не  выдать  себя  невольным
радостным вскриком. В последний раз он глянул сквозь  щелочку  на  Крисанию.
Жрица с отрешенным видом стояла на коленях у алтаря, однако при звуках пения
она поморщилась. Искаженный  причудливым  эхом  хор  звучал  пронзительно  и
хрипло.
   Лицо  Крисании  внезапно  посерело,  губы  решительно  сжались,  а  глаза
потемнели. Невидящим взглядом она уставилась на свои молитвенно сложенные  у
груди руки. Тас не на шутку испугался за жрицу.
   - Ничего, скоро тебе  станет  легче,  -  прошептал  кендер,  обращаясь  к
Крисании, которая, к счастью, не могла его услышать.
   Пора было действовать. Тас  отошел  от  занавески  и  вынул  из  кошелька
магическое устройство. Опустившись на пол, он ловко  развернул  яйцеобразный
предмет, превратив его в скипетр, и стал ждать.
   Процессия  все  тащилась  по  коридорам  и  переходам  Храма,  и  кендер,
утомленный ожиданием, зевнул. Он всегда подозревал, что наиважнейшие  миссии
- довольно скучное дело. Оставалось только надеяться, что благодарный мир по
достоинству оценит его заслуги после того, как все благополучно  закончится.
Тас с удовольствием поиграл бы с магическим устройством -  уж  больно  ловко
оно раскладывалось и снова собиралось, - однако Рейстлин строго  предупредил
его, чтобы он оставил жезл в покое до тех пор, пока не настанет пора пустить
его в ход, а при работе строго следовал инструкциям. Взгляд  мага  при  этом
был настолько пронзительным, а в голосе слышалось столько металла, что  даже
свойственная кендеру беспечность была поколеблена.
   Ожидание было непереносимым (к тому же левая нога кендера затекла и почти
ничего не чувствовала). Однако, когда Тас уже готов  был  пошевелиться,  хор
прекрасных голосов зазвучал у самой двери в  Священную  Келью.  В  щель  под
портьерами хлынул ослепительно яркий свет, и кендер, как ни пытался  смирить
свое любопытство, все же не утерпел и выглянул одним глазком наружу.
   Свет едва не ослепил его.
   - Великий Реоркс! - пробормотал кендер, закрывая глаза рукой.
   Он вспомнил, как однажды, в далеком детстве, смотрел на солнце и  пытался
понять, действительно ли это большая золотая монета сверкает в высоком небе,
и если да, то нельзя ли ее оттуда как-нибудь достать. После этого опыта  ему
пришлось в течение трех дней лежать с завязанными мокрой тряпкой глазами.
   - Интересно, как он это делает?  -  задал  себе  вопрос  кендер  и  снова
выглянул за портьеру.
   Он смотрел прямо на  свет,  как  когда-то  смотрел  на  солнце,  и  сумел
разглядеть правду. Солнце  не  было  Золотой  монетой.  Король-Жрец  не  был
божественным.
   При виде этого обычного человека Тас  не  Испытал  потрясения,  подобного
тому,  какое  пережила  Крисания,  разглядевшая  Короля-Жреца  сквозь  чары,
которыми он себя окружил. Возможно, так вышло лишь  потому,  что  кендер  не
знал заранее, как следовало тому выглядеть.  Кендеры  вообще  не  склонны  к
благоговейному трепету ни перед чем и ни перед кем, хотя  Тас  вынужден  был
признаться себе, что при виде Сота, Рыцаря Смерти, что-то  у  него  в  груди
екнуло. Словом, он был только слегка удивлен тем, что  Король-Жрец  оказался
всего-навсего лысеющим мужчиной средних лет, с бледно-голубыми  глазами.  Он
выглядел испуганным, словно олень, запутавшийся рогами в кустарнике,  и  Тас
почувствовал Легкое разочарование.
   "Я зря ввязался в это дело, - с досадой отметил он. - Катаклизма и так не
будет. Вряд ли этому человечку удалось бы рассердить меня настолько, чтобы я
бросил в него даже вчерашним пирогом, не говоря уже о целой огненной горе".
   Однако кендеру ничего не оставалось, кроме как доводить начатое  дело  до
конца (ему очень хотелось испробовать  магическое  устройство),  поэтому  он
остался за портьерой и  прислушался.  В  конце  концов  что-то  должно  было
случиться.  Тас  попытался  рассмотреть  Крисанию,  но  сияние,   окружавшее
Короля-Жреца, было таким ярким, что кендер не сумел  рассмотреть  никого  из
присутствовавших в Келье - ни молодую жрицу, ни свиту правителя.
   Король-Жрец тем временем встал напротив алтаря. Он двигался не спеша,  но
его голубые блеклые  глазки  метались  из  стороны  в  сторону.  Тасу  стало
интересно, видит ли Король-Жрец Крисанию, однако тот,  судя  по  всему,  был
изрядно ослеплен собственным светом, так что взгляд его даже  не  задержался
на том месте, где, насколько Тас помнил, замерла коленопреклоненная жрица.
   Из своего убежища  кендер  ясно  видел,  как  Король-Жрец  хотел  сначала
опуститься на колени, но потом, передумав, остался  стоять  и  даже  сердито
тряхнул головой. Лицо правителя  странным  образом  переменилось:  выражение
ужаса И растерянности сменилось выражением дерзкой самоуверенности.
   - Паладайн! - трубным голосом воззвал Король-Жрец, и кендер подумал,  что
таким же голосом он, вероятно, распекает своих писцов. - Взгляни,  Паладайн,
на окружившее меня зло! Ты  свидетель  бедствий,  обрушившихся  на  Кринн  в
последние дни. Ты знаешь, что все они направлены против меня, потому  что  я
единственный, кто борется со злом в этом мире! Надеюсь, теперь ты понял, что
твое учение о равновесии не оправдало себя?!
   Голос правителя надломился и зазвучал мягче, однако в нем по-прежнему  не
было и намека на покорность или смирение.
   - Я все понимаю. Ты вынужден был прибегнуть к  этому  учению,  когда  был
слаб и уязвим. Но теперь у тебя есть я, твоя правая рука, твой посланник  на
Кринне!
   Ты и я -  мы  вместе  сумеем  истребить  все  зло  в  этом  мире.  Помоги
уничтожить людоедов-великанов! Наставь на путь  истинный  заблудшие  людские
души! Отыщи глухие уголки для  гномов,  гоблинов,  кендеров  и  других  рас,
которые не были созданы твоею волей...
   "Какое оскорбление! - подумал за портьерой уязвленный Тассельхоф. -  Если
он будет продолжать в том же духе, то я,  пожалуй,  не  стану  предотвращать
Катаклизм. Пусть его придавит этой огненной горой!"
   - Я буду править миром к вящей славе добра! - Голос Короля-Жреца поднялся
до  пронзительного  крещендо.  -  На  Кринне  наступит  век   благоденствия,
способный соперничать с прославленным Веком Мечтаний!
   Правитель широко развел руки в стороны.
   - То же, и даже больше, ты дал Хуме, Паладайн. Хуме, низкородному рыцарю!
   Я требую, чтобы ты ниспослал мне могущество и власть  изгнать  тени  зла,
которые нависли над моим миром!
   Король-Жрец воздел руки вверх и замолчал в ожидании ответа.
   Тас, задержав дыхание, стиснул в руках волшебный скипетр.
   И ответ пришел.
   Ужас охватил кендера. Это был парализующий, леденящий душу  ужас,  какого
он не испытывал ни тогда, когда стоял перед Сотом, ни тогда,  когда  подошел
совсем близко к страшной Шойкановой Роще. Дрожа, как от лютого  холода,  Тас
упал на колени и  низко  склонил  голову,  жалобно  всхлипывая  и  умоляя  о
милосердии и прощении могучую  невидимую  силу.  Из-за  занавески  доносился
какой-то невнятный шепот, но кендер знал, что это  губы  Крисании  повторяют
его мольбы, ибо и она тоже почувствовала  на  себе  жестокую  тяжесть  гнева
богов.
   Один лишь Король-Жрец не издал ни звука. Он стоял совершенно неподвижно и
смотрел в небо, которого не мог видеть сквозь потолок и  крышу  Храма...  Не
мог видеть, потому что был ослеплен собственной гордыней.

Глава 17

   Продумав дальнейший план действий, Карамон наконец поддался  усталости  и
забылся глубоким живительным сном. Спал он крепко и  проснулся  лишь  тогда,
когда Рааг, звеня ключами, уже снимал с ошейника цепь.
   - А как насчет этого? -  спросил  Карамон,  протягивая  вперед  связанные
сыромятным ремнем руки.
   Рааг покачал головой. Гном не считал Карамона настолько глупым, чтобы тот
решился безоружным напасть на великана, однако вчера вечером в глазах  воина
было столько отчаяния и безумной решимости, что Арак решил перестраховаться.
   Карамон вздохнул.  Он  подозревал,  что  дело  может  обернуться  похожим
образом, но в конце концов отверг такую возможность. Однако главное, что ему
было необходимо, - это оставаться в живых до тех пор, пока он не уверится  в
том, что Рейстлин мертв. Ну а потом вряд ли что-нибудь будет иметь для  него
значение...
   Бедная Тика... Она будет ждать его, ждать долго, пока  однажды  утром  не
поймет вдруг с пронзительной ясностью, что Карамона больше нет  в  живых.  -
Пошел! - приказал Рааг.
   Карамон послушно двинулся вслед за великаном  -  вверх  по  извилистой  и
сырой  лестнице,  ведшей  в  коридор  под  ареной   из   нижнего   горизонта
естественных пещер, где размещался карцер и кладовые. По  пути  он  старался
избавиться от мыслей о Тике. Воспоминания могли ослабить  его  решимость,  а
этого Карамон позволить себе не мог. Рейстлин должен был умереть.
   Гиганту казалось, что вспышки молний вчерашней грозы осветили наконец  ту
часть его разума, которая вот уже много лет была  скрыта  тьмой.  Наконец-то
Карамон увидел подлинные  масштабы  честолюбивых  притязаний  своего  брата,
осознал, насколько сильна в нем неукротимая жажда власти. Теперь он  уже  не
мог найти, да и не хотел искать для Рейстлина  никаких  оправданий.  Как  ни
досадно это было, однако Карамон вынужден был признать,  что  даже  Даламар,
темный эльф,  изучил  Рейстлина  гораздо  лучше,  чем  сам  он  знал  своего
брата-близнеца.
   Прежде его ослепляла любовь,  точно  так  же,  как  теперь  она  ослепила
Крисанию. Карамон фыркнул и вспомнил слова Таниса,  которые  часто  повторял
про себя: "Я никогда не видел, чтобы что-то сделанное из  любви  привело  ко
злу". Что же, когда-нибудь все случается в первый раз...  Кстати,  это  было
любимым присловьем старины Флинта. Вот  он,  этот  первый  раз...  первый  и
последний.
   Карамон пока не  знал,  каким  именно  образом  убьет  своего  брата.  Но
технические  подробности  не  очень  его  беспокоили.  Им  овладел  какой-то
странный покой, который позволял ему думать рассудочно и  удивительно  ясно.
Карамон знал, что теперь он сможет убить Рейстлина.  Брату  не  удастся  его
остановить, на этот раз - уже нет. А раз Рейстлин не сможет ему помешать, то
и никто не сможет, разве сама смерть.
   "Я должен дожить", - мрачно сказал себе Карамон.
   Не говоря ни