пробормотал Гилтанас, склоняясь над Теросом.
   Тонкие пальцы  эльфа  стиснули  широченную,  пропитанную  копотью  ладонь
кузнеца. - Ты жизнью заплатил за свое благородство... Терос смотрел  пустыми
глазами, не видя и не  слыша  ничего.  Тщетно  пытался  Гилтанас  перетянуть
жгутом обрубок руки: неудержимая струя крови толчками рвалась наружу.  Жизнь
на глазах покидала тело кузнеца...
   - Нет! - Золотая Луна опустилась подле него на колени. - Он не  умрет.  Я
целительница.
   - Госпожа, на всем Кринне нет лекаря, способного помочь этому человеку, -
неодобрительно  сказал  Гилтанас.  -  Он  уже  потерял  больше  крови,   чем
содержится  во  всем  теле  гнома!  Его  сердце  почти  не  бьется...  Самое
милосердное - это дать ему умереть в  мире,  не  мешая  разными  варварскими
ритуалами... Золотая Луна на него даже не посмотрела. Прижав ладонь  ко  лбу
Тероса, она закрыла глаза.
   -   Мишакаль,   возлюбленная   Богиня-Целительница,   -   молилась   она,
-пожалуйста, ниспошли милость этому человеку. Исцели его,  если  он  еще  не
выполнил своего предназначения на  земле.  Пусть  он  живет  и  служит  делу
добра... Возмущенный Гилтанас  уже  протянул  руку,  намереваясь  оттолкнуть
Золотую Луну... И замер, пораженный.  Кровь  перестала  течь.  Ужасная  рана
прямо на глазах начала закрываться. Пепельный налет  пропал  с  темной  кожи
кузнеца, дыхание успокоилось. Предсмертное забытье сменилось глубоким  сном,
сулящим выздоровление. Узники, смотревшие из соседних клеток, только ахали и
изумленно переговаривались. Танис со страхом озирался кругом - не заметил ли
какой-нибудь гоблин или драконид. Но те были слишком  заняты  -упрямые  лоси
никак не хотели совать шею в хомут, Гилтанас отодвинулся в  угол,  задумчиво
глядя на Золотую Луну.
   - Подгреби-ка соломки, Тассельхоф,  -  велел  Танис.  -  Карамон,  Стурм,
помогите мне его уложить...
   - Вот, возьмите, - Речной Ветер протянул свой плащ. - Укройте его,  чтобы
не простыл.
   Устроив Тероса со всеми возможными удобствами, Золотая Луна вернулась  на
свое место подле Речного Ветра.  Ее  глаза  лучились  таким  спокойствием  и
кроткой, вдохновенной силой, что поневоле казалось  -  не  она  пребывала  в
плену, но мерзкие рептилии по ту сторону прутьев.
   Только к полудню караван наконец двинулся в путь. К тому времени  гоблины
бросили в клетку еду - несколько кусков хлеба и  мяса.  К  вонючему  тухлому
мясу не притронулся никто, и его выкинули. Зато на  хлеб  все  накинулись  с
жадностью - ведь они ничего не ели со вчерашнего дня. Добившись  в  караване
относительного порядка, Тоэд  оседлал  лохматого  пони  и  велел  трогаться.
Овражный гном Сестан трусцой следовал за Младшим Командиром. Заметив в  пыли
кусок мяса, выброшенный из клетки, овражный гном схватил его и жадно запихал
в рот.
   Каждую клетку тащило четыре лося. На грубых деревянных сиденьях восседало
по два хобгоблина: один держал  вожжи,  другой  -  меч  и  кнут.  Тоэд  ехал
впереди, сопровождаемый полусотней драконидов в латах и  полном  вооружении.
Позади клеток следовал примерно вдвое больший отряд хобгоблинов.
   Немногочисленные оставшиеся жители Утехи провожали  караван  взглядами...
Может, они и знали кого-нибудь из сидевших в клетках, но не выдали  себя  ни
словом, ни  жестом  прощания.  Лица  по  обе  стороны  прутьев  принадлежали
существам, уже не способным чувствовать боль. Подобно Тике,  они  поклялись,
что никто более не увидит их слез.
   Караван двигался к югу - древней дорогой через перевал Врата.  Вступив  в
прохладную тень высоких стен  каньона,  ведшего  к  перевалу,  хобгоблины  и
дракониды, жаловавшиеся на дневную  жару,  разом  приободрились  и  зашагали
быстрее. Узники, стучавшие зубами от холода, тоже вздохнули  с  облегчением,
хотя и  совсем  по  другой  причине:  зрелище  разоренной  родины  более  не
надрывало им душу.
   К вечеру они одолели змеившийся каньон и вышли к Вратам. Раньше здесь был
торговый город, оживленный и шумный. Теперь о его  существовании  напоминали
лишь  оплавленные,  почерневшие  каменные  стены.  Не  было  видно   никаких
признаков жизни. Несчастных пленников снова охватила беспросветная тоска.
   Вновь  оказавшись  на  открытой  местности,  дракониды  заявили,  что   в
дальнейшем предпочитают двигаться по ночам, - солнечный свет был  им  не  по
нутру. Соответственно, караван почти не останавливался до  самого  рассвета.
Спать в  грязных  клетках,  качавшихся  и  подскакивавших  на  ухабах,  было
невозможно. Голод и жажда мучили пленников, а  те,  кто  кое-как  умудрились
проглотить еду, что бросили им дракониды, страдали еще и  от  тошноты.  Воду
раздавали два-три раза в день, крохотными чашками.
   Золотая Луна не  отходила  от  искалеченного  кузнеца.  Смерть  более  не
грозила Теросу Железоделу, но он был еще очень болен и слаб.  Он  метался  в
лихорадке  и  бредил,  вспоминая  разграбление  Утехи.   Терос   говорил   о
драконидах, чьи мертвые  тела,  вместо  того  чтобы  окаменеть,  растекались
лужами кислоты, сжигая всякого, кто находился вблизи; и  еще  о  таких,  чьи
кости взрывались в момент смерти, истребляя все живое вокруг. Кузнец  заново
переживал такие ужасы, что у Таниса, вынужденного слушать, все  плыло  перед
глазами. Впервые он как следует осознавал всю  чудовищность  происходившего.
Как смели они надеяться победить драконов, чье дыхание  убивало,  чья  магия
далеко  превосходила  все  искусство  наиболее  могущественных  волшебников,
когда-либо живших на Кринне? Как смели они надеяться разбить армии монстров,
способных убивать даже после смерти?.. "Все, что  у  нас  есть,  -  думал  с
горечью Танис, -  это  Диски  Мишакаль;  но  что  с  них  толку?"  За  время
путешествия из Кзак Царота в Утеху он не  раз  пытался  в  них  разобраться,
однако мало что понял. Золотая Луна, со своей стороны, сумела  прочесть  то,
что относилось к искусству целительства; но не намного больше того.
   - Лишь истинный вождь народов способен понять все, - с неколебимой  верой
повторяла она. - Я призвана только найти его.
   Хотелось  бы  Танису  верить,  как  она.  Но  чем  дальше  ехали  они  по
опустошенному краю, тем более он сомневался, что отыщется  вождь,  способный
одолеть Повелителя Верминаарда... Большую беду усугубляли  и  иные  горести.
Рейстлин, лишившийся своих  трав,  жестоко  мучился  кашлем  и  выглядел  не
намного лучше Тероса, так что Золотой Луне приходилось  заботиться  сразу  о
двоих. По счастью, с  ними  была  Тика,  усердно  помогавшая  Золотой  Луне,
особенно по части ухода за магом. Ее собственный отец считался  в  некотором
роде колдуном; поэтому Тика невольно благоговела перед всеми, кто был связан
с волшебством.
   Если уж на то пошло, именно Тикин отец нечаянным образом помог  Рейстлину
открыть свое призвание. Однажды отец  Рейстлина  привез  своих  близнецов  и
падчерицу Китиару на местную ярмарку, посвященную окончанию лета, и там дети
попали на представление иллюзиониста Чудодея Вейлана.  Восьмилетний  Карамон
скоро заскучал и с радостью дал сестре увести себя на другой конец  ярмарки,
где заезжие ловкачи выделывали всякие трюки с мечами: Китиару тянуло  к  ним
неудержимо. Рейстлина - он тогда уже был тощим и  хилым  -  столь  подвижные
игры не привлекали. Он провел у Чудодея Вейлана весь  день,  а  когда  семья
вернулась домой - потряс всех, безупречно воспроизводя  все  его  трюки.  На
другой же день папаша отдал его в обучение к одному из  величайших  мастеров
волшебных наук... Тика всегда восхищалась Рейстлином, и обрывки слухов о его
таинственном путешествии в легендарную Башню Высшего Волшебства поражали  ее
воображение. Она ухаживала за магом из уважения и по  врожденной  склонности
помогать тем, кто был  слабее  ее.  А  кроме  того,  под  страшным  секретом
сознавалась она себе, это означало  благодарную  улыбку  его  замечательного
брата-близнеца... Короче говоря, Танис не знал, о чем волноваться  больше  -
то ли о Рейстлине, чье состояние все ухудшалось, то ли о неожиданном  романе
между закаленным в битвах воином и юной, беззащитной, неопытной официанткой.
Ибо слухам о се похождениях Танис не верил.
   Была у него  и  иная  пища  для  тревожных  размышлений.  Стурм,  глубоко
униженный самим фактом плена,  а  паче  того  -  отвратительной  клеткой,  в
которой  его,  точно  быка  на  бойню,  везли  неизвестно  куда,   переживал
страшнейший душевный упадок, и  Танис  не  был  уверен,  что  рыцарь  с  ним
справится. Стурм либо сидел неподвижно целыми днями, глядя вдаль меж прутьев
клетки, либо, что было гораздо хуже, погружался в глубокий сон, и  разбудить
его было невозможно, пока сам не проснется.
   Одним  словом,  у  Таниса  почти  не  было  времени  размышлять  о  своем
собственном внутреннем разладе, зримым  воплощением  которого  служил  эльф,
сидевший в углу клетки. Стоило посмотреть на Гилтанаса, и  Танису  неизбежно
вспоминался его дом в  Квалинести.  Чем  ближе  делалась  родина,  тем  чаще
стучались в сердце непрошеные,  давно  похороненные  воспоминания,  подобные
прикосновению неупокоенных в Омраченном Лесу.
   Гилтанас, друг детства!  Больше  чем  друг  -  брат!..  Почти  ровесники,
выросшие в одном доме, - сколько они вместе играли, дрались  и  смеялись!  А
когда подросла  младшая  сестренка  Гилтанаса,  они  стали  брать  беленькую
малышку с собой. Особенно же любила  эта  троица  досаждать  старшему  брату
-Портиосу, серьезному юноше, рано познавшему все  заботы  и  горести  своего
народа. Ибо Гилтанас, Лорана и Портиос были детьми Беседующего-с-Солнцами  -
правителя эльфов Квалинести, и Портиосу  предстояло  в  будущем  занять  его
место.
   Кое-кто  из  жителей  эльфийского  королевства  находил   странным,   что
правитель пожелал принять в свой дом внебрачного сына жены своего  покойного
брата, изнасилованной воином-человеком. Бедняжка скончалась  от  горя  всего
через  несколько  месяцев  после  рождения  сына,  и  правитель,  наделенный
великодушием и нравственным чувством, без колебаний взял  младенца  к  себе.
Лишь годы спустя, с неудовольствием наблюдая растущую взаимную привязанность
любимой доченьки и незаконнорожденного полукровки, пожалел он о своем давнем
решении... У Таниса у самого  душа  была  не  на  месте.  Будучи  наполовину
человеком, юноша  обрел  зрелость  гораздо  раньше  медленнее  развивавшейся
эльфийки. И он понимал, какое горе причинил бы их  союз  семье,  которую  он
уважал и любил. Вдобавок  в  нем  тогда  уже  проявился  внутренний  разлад,
мучивший его в дальнейшем всю жизнь: эльфийское постоянно боролось в  нем  с
человеческим. Наконец, в возрасте  восьмидесяти  лет,  что  по  человеческим
меркам равнялось примерно двадцати, Танис покинул Квалинести. Правителя  его
уход отнюдь не опечалил, и, как ни старался он  скрыть  от  юного  полуэльфа
свои истинные чувства, каждый из них прекрасно понимал, что к чему.
   Что до Гилтанаса, он подобного такта не проявил. Они с Танисом поговорили
начистоту насчет Лораны, и таким  вышел  их  разговор,  что  душевные  раны,
причиненные им, спустя годы еще продолжали болеть, и Танис до сих пор не был
уверен, что все забыл и простил. Было очевидно,  что  то  же  самое  мог  бы
сказать и Гилтанас.
   Для  этих  двоих  невеселое  путешествие  тянулось  воистину  бесконечно.
Несколько раз Танис без особого успеха пытался  заговорить  с  Гилтанасом  и
скоро понял, как сильно тот изменился. Молодой  эльф  всегда  был  честен  и
прям, всегда любил посмеяться и пошутить. Он не завидовал брату  -наследнику
трона. Гилтанас был больше склонен к наукам и пробовал силы в магии, хотя  и
не питал к ней такого серьезного интереса, как Рейстлин. Как все  эльфы,  он
ненавидел сражения, но притом был отменным бойцом.  Он  был  глубоко  предан
своему роду, в особенности сестре... Теперь же он сидел неподвижно и  мрачно
молчал, что уже само по себе было очень странно для эльфа. Единственный  раз
проявил он интерес  к  окружающему:  когда  Карамон  завел  речь  о  побеге,
Гилтанас довольно резко велел ему даже не думать об этом -  иначе,  мол,  он
все погубит. Спутники тотчас накинулись на него,  расспрашивая,  что  именно
мог погубить Карамон, но эльф отмолчался, пробормотав нечто невразумительное
о роковом неравенстве сил.
   На рассвете третьего дня  войско  драконидов,  утомленное  долгим  ночным
переходом, подыскивало подходящее местечко для привала. Пленники,  проведшие
еще одну бессонную ночь,  готовились  скоротать  тоскливый  и  зябкий  день.
Неожиданно  повозки  остановились.  Танис  поднял  голову,   дивясь   такому
изменению привычного распорядка.  Выглянув  между  прутьями  клетки,  друзья
увидели  старца  в  длинных,  некогда  белых   одеждах   и   видавшей   виды
остроконечной шляпе. Он громко разговаривал с... Деревом.
   - Кому говорю! - грозил он исцарапанным посохом толстому дубу. - Я сказал
- передвинься! Как смел ты бросить на меня тень и помешать  мне  греться  на
утреннем солнышке? Передвинься немедленно, слышишь?
   Дерево не отвечало. И, конечно, с места не двигалось.
   - Не моги меня злить! - Старец принялся колотить дуб посохом.  -  Сей  же
момент передвинься, не то... Не то я тебя...
   - Эй, кто-нибудь! Живо посадите этого чокнутого  в  клетку!  -  прокричал
Младший Командир Тоэд, галопом поспешая  назад  со  своего  места  во  главе
каравана.
   - Уберите лапы!.. - заверещал старик,  когда  его  подхватили  набежавшие
дракониды. И бессильной рукой бил их посохом, пока его у него не отобрали. -
Арестуйте это дерево! - потребовал он. -  Я  обвиняю  его  в  том,  что  оно
заслонило мне солнце!
   Дракониды швырнули его в ту же клетку, где сидели друзья.  Запутавшись  в
одеждах, он растянулся на полу.
   - Не ушибся, старец? - усаживая его, спросил Речной Ветер.
   - Как ты, дедушка? - Золотая Луна покинула Тероса и подошла  к  ним.  -Ты
скажи, если что. Я жрица...
   - ...Мишакаль! - довершил он, вглядываясь в  амулет  на  ее  шее.  -  Как
интересно! Поди ж ты, поди  ж  ты!..  -  Он  смотрел  на  нее  с  величайшим
изумлением. - Неужели тебе  триста  лет?  Нет,  нет,  ты  выглядишь  гораздо
моложе... Золотая Луна растерялась, не зная, как отвечать.
   - Как ты догадался, дедушка? Ты знал?.. Мне и вправду не триста...
   - Ну конечно, деточка. Не сердись. - Старик ласково погладил ее  руку.  -
Верно, ни к чему прилюдно болтать о возрасте дам. Прости,  больше  не  буду.
Сохраним нашу маленькую тайну! - пообещал он таким громким шепотом, что Тика
и Тас, не выдержав, прыснули. Старец огляделся: - Как мило с  вашей  стороны
было остановиться и подбросить меня до Квалинести. Дорога туда далека...
   - Мы едем не в Квалинести, - резко перебил Гилтанас. - Мы - пленники. Нас
везут в рудники Пакс Таркаса!
   - В самом деле? - Старик рассеянно повел глазами вокруг. -  Значит,  днем
здесь еще кто-то будет проезжать? А я-то готов был поклясться, что вы и есть
те самые...
   - Как тебя звать, дедушка? - спросила Тика.
   - Кого? Меня? - Старец в глубокой задумчивости свел брови.  -  Фи...  Да,
кажется, так: Фисбен.
   Повозка дернулась и покатилась дальше.
   - Фисбен! - повторил Тассельхоф. - Разве это имя?
   - В самом деле? -  затосковал  тот.  -  Какая  жалость.  А  мне  оно  так
нравилось!
   - Превосходное имя, - вмешалась Тика, строго  глядя  на  Таса.  И  кендер
притих в уголке, устремив завороженный взгляд на кошели,  перекинутые  через
плечо старика.
   Неожиданно Рейстлин в очередной раз закашлялся, и они на время  забыли  о
новом соседе. Приступы кашля, терзавшие мага, делались все  невыносимее.  Он
лежал совершенно без сил и, судя по всему мучился  болью;  воспаленная  кожа
так и горела. Золотая Луна не могла ничем ему помочь. Хворь,  сжигавшая  его
изнутри, была неподвластна жрице. Карамон  стоял  подле  брата  на  коленях,
утирая кровь, выступавшую у него на губах.
   - Как же он теперь без этой своей травы?.. - Карамон поднял  полные  муки
глаза. - Я еще не видел его в таком состоянии... Надо сказать им! И если они
отмахнутся... - великан свирепо ощерился, - ... Я им головы поотрываю! И мне
наплевать, сколько их там!..
   - Я поговорю с ними во время  привала,  -  пообещал  Танис.  Можно  было,
впрочем, предвидеть, каков будет ответ Младшего Командира.
   - Прошу прощения, - вступил в разговор старик. - Разрешите?..  -Подсев  к
Рейстлину, Фисбен возложил руку на голову мага и сурово  произнес  несколько
слов. Внимательно слушавший Карамон разобрал немногое:
   "Фистандан..." и еще: "... Не время". Это уж  точно  не  было  исцеляющей
молитвой из тех, что пробовала  творить  над  Рейстлином  Золотая  Луна.  Но
действие!.. Потрясенный Карамон увидел,  как  Рейстлин  зашевелился  и  даже
раскрыл глаза. Почему-то он уставился на Фисбена с  выражением  несусветного
ужаса на лице и истощенной рукой стиснул его  запястье...  На  миг  Карамону
показалось, что Рейстлин узнал старика... Но вот Фисбен взмахнул  перед  его
глазами ладонью, и выражение ужаса пропало, сменившись растерянностью.
   - Привет! - заулыбался старик. - Меня зовут... Э-э... Фисбен! - И сердито
глянул на Тассельхофа - не станет ли тот снова смеяться.
   - Ты... Маг! - прошептал Рейстлин. Его кашель как рукой сняло.
   - Верно, верно, а что?
   - Я тоже маг! - Рейстлин силился сесть.
   - Во дела! -  Фисбен  необычайно  развеселился.  -  Мир-то,  оказывается,
тесен!.. Придется, мальчик мой, научить тебя кое-каким моим заклинаниям. Вот
одно, очень полезное... Огненный шар. Как бишь оно произносилось?.
   И, углубившись в воспоминания, старик бормотал себе под нос, пока караван
не остановился на дневку.

4. СПАСЕНЫ! МАГИЯ ФИСБЕНА

   Рейстлин страдал телесно, Стурм  -  духовно,  но,  пожалуй,  всех  острее
прочувствовал четырехдневное заключение Тассельхоф.
   Страшнейшая пытка, которую можно учинить над кендером, - это запереть его
в четырех стенах. Зато с точки зрения  иных  рас  самое  худшее,  что  может
случиться с кем-либо, - это оказаться взаперти вместе с  кендером.  К  концу
третьих  суток  его  беспрерывной  болтовни,  шуточек  и  всевозможных  хохм
спутники с радостью променяли бы общество  Тассельхофа  на  тихий  и  мирный
часок висения на дыбе, - по крайней мере, так всерьез утверждал Флинт. Когда
наконец даже Золотая Луна потеряла терпение  и  едва  не  наградила  кендера
оплеухой, Танис отослал Таса  в  заднюю  часть  повозки.  Несчастный  кендер
свесил ноги между прутьями, прижался к решетке и подумал, что, видно, пришел
его смертный час. Никогда в жизни ему еще не было так скучно.
   С появлением Фисбена дело, казалось, стало налаживаться, но и тут Тасу не
повезло: Танис заставил его вернуть все, что так или  иначе  перекочевало  в
его кошель из сумок старого мага. Находясь  на  грани  отчаяния,  Тассельхоф
неожиданно обнаружил новое развлечение.
   Сестан, овражный гном!
   Друзья наблюдали за ним, в общем, с  жалостливой  насмешкой.  Тоэд  гонял
овражного гнома в три шеи и издевался над ним, как хотел. Всю ночь  бедолага
сновал туда и сюда с поручениями - от Тоэда, следовавшего в голове каравана,
к вожаку  хобгоблинов,  шедших  в  хвосте,  и  обратно.  Он  носил  Младшему
Командиру еду из повозки с припасами, поил, кормил и  чистил  пони  Младшего
Командира и выполнял всякую иную тяжелую и грязную работу, которую изобретал
для него Младший Командир. Тоэд сбивал его с ног зуботычинами самое  меньшее
по три раза на дню, дракониды унижали его,  хобгоблины  отнимали  еду.  Даже
лоси лягали его, когда он пробегал  мимо.  Он  выносил  все  это  с  мрачной
решимостью, снискавшей ему невольные симпатии друзей.
   Кончилось тем, что Сестан стал искать их общества - конечно, когда не был
чем-либо занят. Танис,  стремившийся  разузнать  побольше  о  Пакс  Таркасе,
расспрашивал гнома о его родине  и  о  том,  каким  образом  он  оказался  в
услужении у Тоэда. Историю эту Сестан рассказывал в течение  целого  дня,  и
еще день потребовался спутникам, чтобы толком в ней  разобраться,  п