Ее   красота   показалась   им
благословением, подобным веянию весеннего утра.
   - Завтра я уеду отсюда, - негромко проговорила Лорана, устремив  лучистые
глаза на Копье. - Я отправлюсь в Палантас. Я расскажу им о  том,  что  здесь
случилось сегодня Я возьму с собой это Копье и голову дракона. Я швырну  эту
мерзкую, кровавую голову на ступени их великолепных  дворцов!  Я  встану  на
нее, как на трибуну, и заставлю их услышать меня! И Палантас будет  слушать!
Его жители поймут, какая опасность им угрожает. А потом я поеду в Санкрист и
на Эргот, я буду странствовать по всему миру, который никак не отбросит свои
ничтожные свары, чтобы сообща бороться с врагом! Ибо, пока мы  не  уничтожим
крупицы зла в своих собственных душах - как это сделал человек, о котором  я
говорю, - не видать нам победы и над тем великим Злом, которое собралось нас
поработить!
   Руки и глаза Лораны были устремлены к небесам.
   - О Паладайн! - Ее голос  звенел,  как  серебряная  труба.  -  Мы  пришли
проводить к Тебе, Паладайн,  благородные  души  Рыцарей,  погибших  в  Башне
Верховного Жреца. Даруй же нам, оставшимся пребывать в  истерзанном  войнами
мире, такую же высоту духа, как  та,  что  отметила  жизнь  и  гибель  этого
человека!..
   Лорана закрыла глаза, не замечая слез, хлынувших по щекам. Она  более  не
горевала по Стурму. Она плакала о себе. Ей  будет  так  не  хватать  его.  И
Танис... Какими словами расскажет она ему о гибели друга?.. Как станет  жить
в мире, из которого ушла такая душа?..
   Медленно опустила она Копье на алтарь. И преклонила колени.  Флинт  обнял
ее. Тассельхоф погладил ее по голове.
   И, как бы отвечая молитве, за их  спинами  все  громче  зазвучали  низкие
голоса мужчин, слившиеся в скорбном рыцарском гимне.

   О Хума, прими его душу в объятья!
   Пусть он затеряется в солнечном свете,
   В дыханий ветра, в небесном сиянье.
   О Хума, прими его душу в объятья!
   За гранью небес, равнодушных и гневных,
   Введи его с миром в селенья блаженных,
   Туда, где предел сокровенных мечтаний,
   Где песне меча отзываются звезды.
   Пускай отдохнет он, уставший сражаться,
   В чертоге покоя, не зная печали,
   Не ведая бега текущих столетий,
   В обители Бога Добра, Паладайна.
   Пусть гаснущий свет его глаз потускневших
   Опять отразит безмятежное детство,
   Все свежие краски широкого мира.
   О Хума, прими его душу в объятья!
   За тучи тяжелого дыма умчится,
   Взыскуя святого бессмертия Неба,
   Душа, так любившая бренную Землю
   В ее вековых, вековечных заботах.
   Коснувшись бессмертного звездного блика,
   Письмен, что от века пророчат нам судьбы,
   Она отрешится от горестей мира.
   О Хума, прими его душу в объятья!
   И вздохом последним душа удалится
   Извечного боя за счастье и правду -
   Уходит герой, не познавший бесчестья,
   В объятия Хумы, где сонмище древних
   Превыше вороньего жадного крика,
   Куда воспаряла мечта его сердцам
   О радостным веснах, цветущих без страха,
   За светлой бронею наследников Хумы.
   Туда, где лишь сокол вещает о смерти,
   Уходит воитель - он призван Богами
   Из гаснущей жизни в обитель бессмертья
   Из сумерек мира - дорогой рассвета,
   В объятия Хумы, где сонмище древних,
   Давно искупивших страдания плоти
   И тщету ума, обреченного тлену,
   В чертоги героев, в лучи Паладайна.
   За гранью небес, равнодушных и гневных
   Введи его с миром в селенья блаженных,
   Туда, где предел сокровенных Мечтаний,
   Где песне меча отзываются звезды.
   О Хума!
   Прими его душу в объятья
   За гранью небес, равнодушных и гневных.
   Пускай отдохнет он, уставший сражаться.
   Пусть гаснущий свет его глаз потускневших
   За тучи тяжелого дыма умчимся,
   Коснувшись бессмертного звездного блика,
   И вздохом последним душа удалится
   Превыше вороньего жадного крика,
   Туда, где лишь сокол вещает о смерти,
   В объятия Хумы, где сонмище древних,
   За гранью небес, равнодушных и гневных.

   Песнь смолкла. Торжественным, медленным  шагом  подходили  Рыцари  отдать
павшим последнюю дань и на краткий миг преклонить колени  перед  алтарем.  И
один за  другим  покидали  Чертог  Паладайна.  Их  ждали  холодные  постели,
беспокойное подобие сна - и грозный рассвет завтрашнего дня.
   Лорана, Флинт и Тассельхоф остались одни у тела своего друга. Они  стояли
обнявшись; сердца их были переполнены. Стылый ветер задувал в двери Чертога.
За дверями ожидал почетный караул, готовый закрыть их и запечатать.
   - Харан беа Реоркс, - по-гномски  проговорил  Флинт,  проводя  по  глазам
трясущейся узловатой  рукой.  -  Мы  вновь  встретимся  в  кузне  Реоркса...
Порывшись в кошеле, он вытащил чудесную розу, искусно вырезанную из  дерева.
Флинт бережно опустил ее Стурму на грудь, рядом с  Камнем-Звездой,  подарком
Эльханы.
   - Счастливо тебе, Стурм, - подал голос  Тас.  -  У  меня...  Только  один
подарок, который ты, верно, согласился бы принять.  Я...  Ты,  наверное,  не
поймешь. Хотя теперь, может, ты уже все понимаешь. И даже куда лучше меня...
И Тас вложил в холодную ладонь Рыцаря маленькое, беленькое куриное перышко.
   - Квисалан элевас, - по-эльфийски прошептала Лорана. - Мы с тобой  всегда
будем вместе... Она никак не могла решиться оставить его одного в темноте.
   - Идем, девочка, - ласково сказал Флинт. - Не будем его задерживать.  Его
ждет Реоркс... Молча, не оглядываясь, трое друзей  покинули  усыпальницу  и,
поднявшись по узкой каменной лестнице, вышли в  промозглую  зимнюю  полночь,
хлеставшую в лицо хлопьями мокрого снега.
   Далеко-далеко от заснеженной  Соламнии  со  Стурмом  прощалось  еще  одно
сердце.
   Пролетевшие месяцы ничуть не переменили Сильванести. Хотя  кошмарный  сон
Лорака давно прекратился, а тело короля эльфов легло в землю, которую он так
любил, несчастный край по-прежнему томился  под  гнетом  его  сновидения.  В
воздухе пахло  смертью  и  разложением.  Деревья  клонились  и  корчились  в
нескончаемой  муке.  Изуродованные  звери  бродили  по   лесу,   ища   конца
невыносимому существованию.
   Тщетно Эльхана, глядевшая из верхнего окна  Звездной  Башни,  ждала  хоть
какого-нибудь признака перемен.
   Верные грифоны вернулись к ней  сразу  после  изгнания  дракона.  Вначале
Эльхана собиралась без промедления вернуться на Эргот, к своему  народу.  Но
грифоны принесли ужасающую новость: между эльфами и  людьми  вот-вот  должна
была разразиться война.
   До встречи с Танисом и его друзьями  Эльхану  нисколько  не  огорчило  бы
такое  известие.  Она  приняла  бы  его  с  ледяным  спокойствием,  а  то  и
порадовалась бы. Однако знакомство со спутниками и долгие  месяцы  страданий
сильно переменили ее. Она очень  встревожилась  и  без  труда  распознала  в
происходившем очередные козни злых сил, бесчинствовавших в мире.
   Она знала - ей следовало немедленно лететь назад: не  исключено,  что  ей
еще удастся остановить безумие. Но она убедила себя,  дескать,  погода  была
слишком опасной для путешествий. На самом деле она попросту не могла вынести
мысли о потрясении и ужасе своих соплеменников, когда они узнают о горестной
судьбе Сильванести и о ее обещании, данном умиравшему отцу: ведь  ее  клятва
гласила, что эльфы помогут людям изгнать Владычицу Тьмы и ее слуг,  а  потом
вернутся в родные края и воссоздадут свой истерзанный край. Конечно же,  она
сумеет их убедить. Ни малейшего повода для сомнений у нее не было. Но  мысль
о том, чтобы нарушить добровольное затворничество и вновь окунуться в  суету
и грязь мира за пределами Сильванести... Ко всему прочему, она страшилась  -
и жаждала одновременно - вновь увидеть человека, которого полюбила.  Рыцаря,
чей гордый, благородный лик так часто являлся ей в сновидениях, в  чью  душу
она так глубоко заглянула благодаря Камню-Звезде... Она незримо стояла с ним
рядом, когда он отстаивал свою честь перед судилищем. Она разделила его муку
и изведала глубины его благородного духа. И она любила его все сильнее  день
ото дня. И день ото дня все больше страшилась этой любви.
   Вот почему  Эльхана  откладывала  и  откладывала  свой  отъезд.  Я  уеду,
говорила она себе, когда увижу хоть какой-нибудь знак,  о  котором  я  смогу
поведать своему народу. Знак надежды.  Иначе  они  не  вернутся,  сломленные
отчаянием.
   День сменял день... Эльхана смотрела в окно.
   Знака все не было.
   Зимние ночи постепенно становились длинней. Тьма сгущалась. И вот однажды
Эльхана поднялась на самую вершину Звездной Башни и вышла наружу.  Именно  в
этот момент у вершины совсем другой Башни Стурм Светлый  Меч  лицом  к  лицу
встретил синего дракона и его Повелительницу  по  прозвищу  Темная  Госпожа.
Внезапно Эльхану объяло странное и жуткое  ощущение:  ей  показалось,  будто
прекратилось извечное вращение мира. Жестокая боль пронизала тело,  заставив
судорожно нащупать Камень-Звезду, который она  носила  на  шее.  Смертельное
горе и ужас охватили Эльхану, когда Камень замерцал и стал гаснуть...
   - Так вот он, мой знак!  -  вскрикнула  она,  глядя  в  небо  и  потрясая
медленно меркнущим Камнем. -  Надежды  нет!  Только  отчаяние,  и  смерть!..
Стиснув Камень в ладони, так,  что  острые  грани  впились  в  нежное  тело,
Эльхана незряче спустилась в свою комнату. И в  который  раз  оглядела  свой
умирающий край. Рыдания сотрясли ее тело. Она закрыла и  заперла  деревянные
ставни... Пусть этот мир доживает  свои  дни,  как  умеет,  подумала  она  с
горечью. Пусть мой народ встретит неизбежный конец. Зло  победит.  Ничто  не
остановит его. А я умру здесь. Я лягу рядом с  отцом...  В  ту  ночь  она  в
последний раз выбралась из Башни наружу. Небрежно набросив на  плечи  тонкий
плащ, отправилась она к могиле, над которой нависало  больное,  искореженное
дерево. В ладони ее был по-прежнему зажат Камень-Звезда.
   Бросившись на землю, Эльхана принялась судорожно рыть ее  голыми  руками.
Очень скоро мерзлые комья в кровь разодрали ей пальцы. Ей  было  все  равно.
Ничтожную боль тела переносить было гораздо легче, нежели ту, что терзала ей
сердце.
   Наконец она вырыла небольшую ямку. Алая луна, Лунитари, выползла в ночное
небо, смешав свой  кровавый  отблеск  со  светом  серебряной  луны.  Эльхана
смотрела и смотрела на Камень-Звезду, пока слезы окончательно не застлали ее
взгляд. Потом опустила талисман любви в ямку. Усилием  воли  заставила  себя
перестать плакать. Утерла слезы - и начала забрасывать ямку землей.
   И  вдруг  замерла...  Протянула  дрожащую  руку  и   смахнула   землю   с
Камня-Звезды. Уж не свело ли ее горе с ума?..  Нет,  в  Камне  действительно
мерцал свет! Вначале едва  заметный,  он  разгорался  все  ярче.  И  Эльхана
подняла сверкающую драгоценность, оставив крохотную могилу пустой.
   - Но ведь он... Умер, - тихо проговорила она, глядя на Камень, сверкавший
и лучившийся в серебряном сиянии Солинари. - Я знаю, что его взяла смерть, и
ничто этого не изменит. Так почему же свет... Неожиданное шуршание заставило
ее испуганно обернуться. Сперва она шарахнулась прочь:  ей  показалось,  что
изуродованное  дерево,  сторожившее  могилу  Лорака,  пыталось  схватить  ее
скрипучими ветками. Но потом она увидела,  что  ветви,  наоборот,  перестали
болезненно корчиться. Вот они застыли  в  неподвижности,  а  потом...  Потом
дерево вздохнуло и потянулось вверх, к  небу.  Ствол  его  выпрямился,  кора
вновь сделалась гладкой и заблестела  в  свете  двух  лун.  Кровь  перестала
сочиться, раны закрылись. Прожилками листьев вновь  побежали  соки,  несущие
жизнь.
   Ахнув, Эльхана  неверными  движениями  поднялась  на  ноги  и  огляделась
кругом. Нет, ничто больше не переменилось.  Прекрасным,  как  прежде,  стало
только одно дерево, охранявшее последний покой Лорака.
   Я схожу с ума, подумалось Эльхане. Страх  стиснул  сердце...  Она  быстро
повернулась назад, к могиле. Дерево в самом деле исцелилось. Ей  показалось,
что оно становилось все краше прямо на глазах... И Эльхана  бережно  вернула
Камень-Звезду на прежнее место - против своего сердца. Потом пошла к  Башне.
Нужно было сделать много дел, прежде чем лететь на Эргот.
   Утром следующего дня, когда первые солнечные лучи едва озарили несчастный
край  Сильванести,  Эльхана  еще  раз  посмотрела  на  лес.  Все  оставалось
по-прежнему. Тошнотворный зеленый туман окутывал замученные деревья. Так оно
и будет, сказала она себе, пока не  возвратятся  эльфы  и  не  изменят  свою
страну подвигом покаянного труда.
   Только одно дерево... То самое, над могилой Лорака...
   - До свидания, отец, - сказала Эльхана. - Мы вернемся.
   Подозвав грифона, она взобралась на его могучую спину и  твердым  голосом
отдала приказ. Грифон развернул крылья и взвился в небо, поднимаясь все выше
над Сильванести. По слову Эльханы  он  повернул  к  западу  и  устремился  в
далекий путь - на Эргот.
   Далеко внизу, среди черного ужаса, заполонившего  лес,  одно-единственное
дерево шелестело на стылом зимнем ветру роскошной зеленой  листвой.  Напевая
тихую песню, оно простирало зеленые ветви, защищая могилу Лорака от мрака  и
холода. Дерево терпеливо ждало весны...



   Маргарет УЭЙС и Трейси ХИКМЭН
   ИСПЫТАНИЕ БЛИЗНЕЦОВ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


КНИГА ПЕРВАЯ

МОЛОТ БОГОВ

   Пронзительный голос трубы, словно острая сталь, рассек прохладную  тишину
осеннего воздуха, и армии  гномов  Торбардина  ринулись  с  гор  на  равнины
Дергота, чтобы сойтись в битве с заклятыми врагами - своими  же  сородичами.
Столетняя ненависть и непонимание между горными  гномами  и  гномами  холмов
разлились по безжизненным  равнинам  потоками  крови.  Но  победа  оказалась
бессмысленной, да никто с ней особенно и не стремился. Отомстить  за  обиды,
нанесенные века назад дедам и прадедам, давно спящим в земле, -  вот  какова
была цель обеих сторон.
   Убийство, убийство и еще раз убийство - такой была война за Гномьи Врата.
   Верный своему слову, Харас бился на стороне своего  Короля-под-Горой.  Он
был чисто выбрит, так как бороду свою герой гномьего народа принес в  жертву
- в знак  позора,  который  испытывал,  сражаясь  против  тех,  кого  привык
называть двоюродными братьями. Харас шел в авангарде армии  короля  Дункана,
сражался и убивал, плача при этом от горечи и стыда. И вдруг он  понял,  что
само слово победа изменило свое значение  и  превратилось  в  другое,  более
страшное, - истребление. Он увидел, как пали  и  были  втоптаны  в  кровавую
грязь штандарты обеих армий, ибо никто уже не помнил о том, за  что  и  ради
чего он воюет.
   Неистовое безумие охватило сражающихся, которые не могли думать ни о  чем
другом, кроме мести: оно захлестнуло их багровой волной слепой  ненависти  и
жажды мщения. И когда Харас осознал, что победителей здесь не будет, кто  бы
ни выиграл это последнее сражение, он бросил на землю свой  боевой  молот  -
молот, выкованный с помощью самого бога Реоркса, - и покинул поле битвы.
   - Трус! - кричали ему вслед, но если Харас и слышал это, то не обратил на
оскорбления никакого внимания. Он сам прекрасно знал, кто он  такой  и  чего
стоит. Осушив глаза и смыв кровь родичей со своих рук, он принялся  обходить
груды мертвых тел и не, остановился, пока не разыскал тела двух возлюбленных
сыновей короля Дункана. Вытащив  их  из-под  вражеских  трупов,  он  взвалил
изрубленные тела молодых гномов на спину лошади и покинул  равнины  Дергота,
решив вернуться со своей страшной ношей в Торбардин.
   Харас был уже вблизи Харолисовых Гор, когда до слуха его донесся странный
глухой  гул.  Лошади  -  вьючная  и  та,  что  была  под  Харасом,  -  вдруг
занервничали, и гном остановился, чтобы успокоить животных. Воспользовавшись
передышкой, он сам огляделся по сторонам. Что это?  Это  не  могло  быть  ни
отзвуком  далекой  битвы,  ни  каким-либо  иным  шумом,  издаваемым   живыми
существами.
   Харас повернулся назад. Странный гул доносился, как ему казалось,  именно
сзади, с той стороны, где его родичи продолжали безжалостно истреблять  друг
друга во имя высшей справедливости. Звук нарастал и очень скоро  превратился
в глухой низкий рокот. Харасу даже  показалось,  что  гул  приближается;  он
вздрогнул и опустил голову. Жуткий грохот  и  рев  действительно  нарастали,
словно кто-то стучал тяжелым железным молотом по огромной наковальне равнин.
   "Это Реоркс, -  подумал  Харас  с  горечью  и  страхом.  -  Это  -  голос
разгневанного бога. Мы сами себя приговорили к этому".
   Плотная волна обжигающе горячего воздуха толкнула Хараса в спину  и  едва
не выбила из седла. Тучи песка, пыли и пепла окружили гнома со всех  сторон,
набились в рот и глаза, в мгновение ока превратив ясный  день  в  кошмарную,
апокалипсическую ночь. Деревья  вокруг  пригнулись  к  самой  земле,  лошади
испуганно заржали и чуть было не понесли. Харас с трудом удержал  испуганных
животных.
   Ослепленный раскаленными песчинками,  задыхаясь  и  отчаянно  кашляя,  он
прикрыл рот платком и попытался замотать лошадиные головы кусками парусины.
   Харас не  знал,  сколько  времени  простоял  в  кромешной  мгле,  посреди
песчаной бури, однако жгучий шквал наконец пронесся дальше  и  вокруг  снова
посветлело.
   Песок и пыль понемногу осели на землю, и  лошади  успокоились.  Уцелевшие
деревья выпрямились, а облака  в  небе  снова  поплыли  неторопливо,  слегка
подгоняемые ленивым и прохладным осенним ветерком. Наступила тишина, но  она
показалась гному еще более страшной, чем рев ветра.
   Обуреваемый недобрыми предчувствиями, Харас погонял свою старую лошадь  и
наконец сумел  забраться  довольно  высоко  по  склону  горы.  Ему  отчаянно
хотелось найти какой-нибудь подходящий  наблюдательный  пункт.  Наконец  ему
попалась удобная скальная трещина. Харас привязал свою и вьючную  лошадей  к
дереву, а сам вскарабкался по скале и бросил взгляд на равнины Дергота.
   И застыл в благоговейном ужасе...
   Равнина была мертва...Далеко-далеко, насколько  хватало  глаз,  виднелись
лишь почерневшие голые камни и сплавившийся песок.
   Обе армии словно испарились. Столь страшен был плясавший здесь огонь, что
на засыпанных пеплом равнинах не осталось ни трупов, ни  костей.  Да  и  сам
облик местности изменился. Когда Харас перевел свой взгляд туда, где  совсем
недавно высились изящные и тонкие шпили магической цитадели Заман, на  месте
крепости он увидел одни руины. Цитадель была почти полностью уничтожена.  Ее
стены обрушились, и теперь развалины  напоминали  ухмыляющийся  человеческий
череп, рассматривающий невидящими глазами голые равнины Смерти.
   - Реоркс, отец наш, прости... - пробормотал Харас. От слез у  него  перед
глазами  все  расплывалось.  Низко   опустив   голову,   он   покинул   свой
наблюдательный пункт и продолжил путь в Торбардин.
   С тех пор гномы верили - ибо именно так сказал им Харас по возвращении, -
что обе армии были уничтожены самим Реорксом. В великом  гневе  бог  швырнул
оземь свой легендарный молот и превратил своих детей-гномов в пыль. Только в
Хрониках Астинуса записана правда о том, что на самом деле случилось  в  тот
день на равнинах Дергота...
   Достигнув вершин магического искусства, великий маг  Рейстлин,  известный
также  под  именем  Фистандантилус,  вместе  с  белой  жрицей   Светоносного
Паладайна Крисанией Таринской принялся разыскивать Врата, ведущие в  Бездну,
чтобы бросить вызов самой Владычице Тьмы.
   Эти Врата были главным  предметом  честолюбивых  помыслов  Рейстлина,  и,
чтобы достичь их, маг совершил немало темных дел, и черная  мантия,  которую
он носил, была обильно полита кровью, в том числе и его собственной. Но  маг
прекрасно разбирался в тайнах человеческого сердца.  Он  знал,  когда  и  за
какую струну потянуть, чтобы добиться своего, знал, как  достичь  восхищения
тех, кто должен был бы оттолкнуть его с  негодованием  и  презрением.  Среди
последних была и госпожа Крисания, праведная дочь Паладайна.  В  белоснежном
мраморе ее души отыскалась одна роковая трещин